Таинственный сад

Звёзды подарили мне на счастье силу океана, сердце мертвеца. Там я разучился плакать, но реву, когда из-за тумана видят паруса мёртвые глаза урагана.

      У Чимина есть время в запасе, до границы он доберется за два часа. Страшно ли ему? Нет. Страх в другом, страх перед главой Совета, Сокджин слишком долго его скрывал, а как подобает всем омегам из знатных семей – его тут же ограничат в любом праве выбора. Чимину придется очень постараться изменить мнение обо всех омегах, отстоять их права в одиночку, а пока жив Намджун, ему даже Сокджин не помощник. Альфа приложил достаточно усилий, чтобы оградить любые действия со стороны противоположной дриады, а Донвон своё право вырывает буквально из чужих рук. Их семье и так слишком сложно, а чем ближе пост Намджуна, тем всё только хуже.       Там куплено почти каждое лицо, не считая главы Совета, которого тоже в скором времени заменят. Переворота не избежать. Чимин опускается на скамейку автобусной остановки, поднимает взгляд на часы и осторожно оглядывает улицу. Слишком раннее утро, на улицах пустынно, ни одной проезжающей машины, тихо и сонно. Безопасней было бы связаться с Лиёном, но, похоже, Чимин впервые потерял бдительность после Чонгука. Никакого плохого предчувствия, в руках только легкий мандраж и под сердцем остаточное волнение после долгой ночи разговоров и странно обжигающей близости.       У Чонгука в квартире нет ни одной фотографии, ни одного упоминания о семье, словно её и вовсе нет. А сам Чон с трудом и рот раскрыть мог, рассказывая что-то о себе. Только при упоминании Юнги его губы трогала мягкая, легкая улыбка, практически и не заметная, и на это Чимин сразу обратил внимание. У семьи особенная любовь к этому омеге, даже если вспоминать слова крёстного – Юнги это его всё. Но Чимин видел больше их всех вместе взятых. В глазах Мина намертво застряла боль, годовалый, усталый блеск и черствость на губах. Такой Юнги для него настоящий, с той самой осторожностью и заботой о самом родном. Омега готов намертво вцепиться в защиту, стоит только сделать неосторожный шаг. И пока Чимин действовал по указке с легкой импровизацией, между ними был своеобразный покой. Юнги многое возложил на плечи мальчишки, многому научил и показал, и что-то подсказывает: старший не оплошает в самый важный момент.       Чимин видит вдалеке, как из-за поворота только-только заворачивает автобус, он поднимается на ноги и хватается за ткань сумки.       У него есть только одна возможность. И сейчас сдаваться нельзя. Чем ближе автобус, тем сильнее бьется сердце об ребра, омега тяжело выдыхает, зачем-то бросает взгляд на противоположную сторону откуда пришел, кусает губу и отметает сладкую мысль о другом. Нельзя. Он не имеет права, он не будет думать о другом. Нельзя. Ни в коем случае, он ведь всю свою сознательную жизнь клялся в том, что не будет зависим от альфы. Как бы сейчас не кололо, как бы не хотелось делать больно им обоим. Нельзя.       Автобус мягко останавливается, и омега уверенно заходит внутрь. В салоне три человека, взрослый омега с ребенком и бета, спящий в углу. Чимин выбирает место у выхода, слышит лепет ребенка и то, как с ним воркует папа, показывая что-то за окном. Пак прикрывает глаза, старается откинуть мысли и немного поворачивает голову в бок. В кармане вдруг вибрирует телефон и Чимин, достав его, видит сообщение: «Будь осторожен».       Что-то особенное в этих словах есть, что-то отчего становится особенно тепло. Чонгук осмелился на подобное? Серьезно? Чимин ухмыляется и, наверное, впервые пишет ответ: «Не обещаю, но спасибо».       Любопытно, Чонгук будет сильно ошарашен? Омега прячет телефон во внутренний карман и смотрит перед собой, стараясь унять улыбку, ну, он точно будет удивлен. Так вот они какие – бабочки в животе.       Дурацкое чувство, но бесспорно приятное.       Облака на небе сгущаются, редкие просветы пропадают окончательно, и дождь обещает разразиться ближе к обеду. Улицы столицы постепенно просыпаются, где-то уже открываются магазины и кафе, редкие скопления людей рассеяны, Чимин бездумно смотрит наружу, краем уха вслушиваясь зачем-то в слова старшего омеги, судя по всему ребенок активно запоминает все слова которые ему говорит папа, и слишком громко повторяет за ним. Идиллия продолжается недолго, хрупкое и личное пространство бессовестно нарушается, когда на сидение рядом валится тот самый мужчина с задних рядов. Чимин машинально напрягается, поворачивает голову и чувствует, как ему в бедро что-то упирается.       Мужчина смотрит на него, улыбается широко и так беспристрастно будто это не он сейчас тычет в омегу ножом.       — Не дергайся, — говорит он тихо, всё с той же улыбкой.       Чимин сканирует его взглядом быстро и было бы даже не так обидно, если бы это был простой воришка или бандит, но нет. Эту рожу он точно где-то видел и это явно неслучайный парень с неблагополучного района. Конечно же, неужели Чимин надеялся, что будет иначе?       Омега ничего не отвечает, он отворачивает голову и смотрит в переднее стекло, взгляд цепляется за водителя и дорогу, которая через правый поворот должна будет вести за город, к небольшому поселку, к конечной остановке, откуда Чимин должен был бы пересесть на другой, но нет. Водитель выкручивает руль, и они выезжают на другую трассу, ведущей по городу в другую часть, в район для другого рейса. Омега слышит, как родитель всполошился и приподнялся с места.       — Сэр, куда вы? — омега озадачен, он порывается с места и у Чимина не так много времени на раздумья, потому что бета сидящий рядом легко переключается на мужчину, подскакивая с места и тут же доставая из-за пояса пистолет.       Чимин поджимает губы, видит, как омега замолкает, каменеет на месте, тут же сгребает ребенка за спину.       — Сядь дорогуша на место, если не хочешь раньше времени сдохнуть.       Интересно, Намджун совсем святая простота и так наивно полагается на то, что Чимин это невинная жертва, которую так легко запугать? Чисто теоретически, да, как и тот омега что старше, он мог бы испугаться и сидеть тихо. Он видит боковым зрением как два бордовых автомобиля мягко выезжают с двух сторон автобуса и балансируют совсем рядом.       Пока бета рявкает на омегу, чтобы тот сел на место, Чимин подрывается со своего места и с ноги ударяет того в бок. Мужчина заваливается в сторону от неожиданности, ударяется о сидение и сразу же звучит выстрел вместе с криком омеги и ребенка. Пуля пролетает рядом с ними и те в страхе зажимаются к стеклу, в угол сидения. Чимин срывается с места, ударяя бету снова, пользуясь его дезориентацией, водитель будто специально ведет автобус по резкой дуге и омега только успевает ухватиться за поручень. В доли секунды улавливает, как из автомобиля уже высовывается альфа выпуская чуть ли не всю обойму в окно.       — Прижмитесь к полу! Под сиденья! — кричит он омеге и те послушно ныряют вниз, ребенок рыдает слишком истошно, так что это почти раздражает. Чимин вскрикивает от жгучей боли в плече и груди, и резко опускается на пол только спустя три хаотичных выстрела. Грудью он ударяется о спинку сидения, а пулю всё же получает. Рана горит, кажется, что левая рука немеет от боли. Омега сползает на пол, сгибает руку и шипит.       — Сука мелкая! — бета тут же маячит над ним, грубо хватая за волосы и оттягивая голову назад. — Твоё счастье что тебя убить не приказали, мразь!       Чимин сплевывает горечь, жмурится и брыкается, что есть сил, ударяя здоровым локтем в живот. В ближнем бою у Чимина всегда было больше выносливости, а боль лишь сильнее его раззадоривает, он прокусывает буквально до крови ладонь на своих губах, хватается за эту кисть и дергает на себя со всей силой, что имелась. Бета рычит, он явно не ожидал такой бурной реакции от омеги, валится на него сверху неуклюже, а Пак, схватившись за поручень со всей силой дергает того снова на себя. Звучит хруст костей, мужчина оглушающе кричит и сплевывает ругательство, прежде чем звучит ещё один выстрел.       Чимин зверем дергается в сторону, сползая на пол. Другой омега дрожащими руками держит пистолет, сидя на полу. Они встречаются взглядом и Чимин совершенно не имеет понятия – есть ли у них шанс выжить, а играть роль защитника он не умеет. Ребенок всё ещё жмется к углу, уткнувшись в собственные колени, зажав уши.       Водитель резко тормозит и Чимин поджимает губы от неожиданного движения. Куртка вся пропиталась кровью, боль ярким контрастом всё ещё держит его в сознании. К сожалению, сейчас каждый за себя, Чимин не герой-спаситель. Омега старший оглядывается, он быстро опускает пистолет и по полу прокатывает его в сторону Чимина, а после возвращается к своему ребенку.       Чимин, превозмогая боль тянется к оружию, переползает к другой стороне и тут же выстреливает в сторону водителя.       — Заводи автобус! БЫСТРО! — омега кричит словно не своим голосом, вкладывая в слова всю силу. Парень резко усаживается назад по инерции, мешкает в панике и дергает передачу, Чимин переползает ближе к нему и подставляет дуло к боку. — Двигай или выпотрошу к херам напоследок!       Омега шипит змеёй, им нужно выбраться в центр города, там они не рискнут напасть, всего лишь нужно потерпеть и выбраться в город, и чем быстрее, тем лучше. Парень выворачивает руль, давит на педаль ровно в тот момент, когда из машин выходят люди Кима. Чимин молится впервые, и тут уже не за свою жизнь. Омега и ребенок, ставшие случайными жертвами, сейчас беспокоят больше, а ведь героем становиться явно не в его приоритете.       Автобус набирает скорость, звучат выстрелы и каким чудом им не прострелили шины, остаётся загадкой, видимо, и правда, Чимин им нужен живым . Злоба изнутри кипит, омега в ярости, сцепив зубы терпит пронизывающую боль, чувствуя, как сочится горячая кровь по коже, как липнет одежда к ране. Как же велика его ярость к Киму. Она клокочет с новым импульсом по нарастающей, от каждого пропущенного выстрела и от вида зажавшихся невинных жертв в дальнем углу. Ему уже абсолютно плевать на чувства папы к этому чудовищу и даже наличие связи с Чонгуком стирается окончательно.       Кажется, что ненависть между их семьями обретает цикличность.       В город они заезжают довольно быстро, автобус явно мчится на всех парах, пока в хвосте, виляя между встречными машинами, проносятся два бордовых автомобиля, заметно затихая.       — Остановишь в центре, — указывает он водителю и тот просто кивает.       — О-они...заставили меня, — зачем-то вдруг он говорит, видимо надеясь на спасительную поблажку.       — Насрать мне! — рявкает омега. — Тебе всё равно крышка, если Намджун узнает. От моей или его руки умрешь – без разницы.       Имя альфы он специально озвучивает, наслаждаясь тем как парень в лице меняется. Убедившись, что курс выдерживают к центру, Чимин перебирается к своей сумке, с трудом соображая, пытается её перекинуть через здоровое плечо и шатаясь на ватных ногах перебирается в хвост салона.       — Спасибо... — шепот старшего омеги еле различим, Пак переводит на него взгляд, держась за поручень, буквально истекая кровью. Ребенок жмется со всей силой в родителя, тихо хныча и дрожа, пока в глазах старшего такая отчаянная благодарность.       Чимин ничего не отвечает, только прерывисто кивает и тяжело сглатывает, чувствуя металлический привкус. Автобус останавливается резко, у Чимина перед глазами всё расплывается и расфокусируется на мгновение. Он, шатаясь, накидывает на голову капюшон, вываливается буквально из автобуса, пугая мимо проходящих прохожих. Кровавые следы редкими каплями ведут за ним, но он насколько может, срывается на бег.       «Забери меня» - это единственные слова которые он может выдавить из себя, держа телефон у уха.       Позади слышится сигнал и темный автомобиль даже не разбирая тротуара резко тормозит у столба, о который Чимин останавливается. Перед глазами маячат две бордовые точки, в нескольких метрах от него. Люди Кима стрелять не будут, но он звериным чутьем ощущает, как те выскакивают наружу, чтобы догнать.       — Чимин! — голос. Такой знакомый голос, омега слепо поворачивается в сторону с облегчением, судорожно и жадно вдыхает знакомый аромат альфы. Привкус миндаля оседает на языке, когда он чувствует, как крепкие руки его уволакивают к автомобилю и усаживают на сидение.       Лиён пулей мчится на своё место и мотор ревет, оглушая омегу на мгновение. В салоне тепло и холодно одновременно, почти душно и прожигающе холодно или он просто уже теряет сознание? Сейчас вся надежда только на альфу, сейчас у них есть немного времени оторваться от хвоста.       — Чимин?! Говори со мной! — альфа оставляет любую формальность, в попытке дозваться омеги.       — Там…в автобусе. Ребенок… — лепечет омега побледневшими губами, упирается из последних сил ногами в пол чтобы стянуть с себя куртку и зажать рану хотя бы.       — С ними всё нормально! Их окружили гражданские они в безопасности, поблизости патруль, — Лиён сжимает зубы и давит на педаль, резко выворачивая руль.       — Хорошо. Ты же оторвешься, я знаю...       Чимин сжимает плечо, чувствуя, как одежда пропиталась кровью и окончательно закрывает глаза, обмякая на сидений, теряя связь с внешним миром окончательно.

***

      Звучит пронзительный крик, раздирающий до дрожи.       — Как вы не справились с омегой?! — Намджун кричит в ярости, снова ударяет лежащего на полу альфу и озлобленным волком косится в сторону других парней. — КАК?! Как, мать вашу, вы не смогли взять одного единственного омегу?!       — Он убил Шана! Сломал ему руку и пристрелил! — смеет жалобно хрипнуть и у Кима пелена перед глазами, а на губах жадный оскал.       — Серьезно? — альфа шипит как змей, возвышается у самого лица неудавшегося водителя автобуса, у которого прямо сейчас всплывает едкое замечание из уст того самого омеги, а живот выворачивает от ударов. — Жалкий студент вас уделал? Один? В который раз уже?! Какого черта вы мне тут заливаете?       — Г-господин…клянусь…       — Закрой рот, — цедит Ким и замахивается для нового удара. Он в ярости, слепой и кровоточащей настолько, что гнев из него всплесками вырывается. Хрипы не умаляют, парень еле держится в сознании, пока остальные стоят в стороне с опущенными головами, но прямыми спинами, желая избежать гнева своего хозяина. Лучше уж будет срываться на ком-то кроме них, как думает каждый присутствующий в амбаре.       — Господин, — Намджун разворачивается на голос беты, заходящим внутрь с ноутбуком. Мужчина резко встаёт на месте, лихорадочно сканирует взглядом картину и встречается с металлическим блеском в глазах Кима, тот молча требует не тянуть и говорить по существу. — Мы выяснили кто увез омегу, это Кан Лиён.       Намджун сжимает челюсть, хмурится, вдумывается в имя и в порыве эмоции даже не сразу соображает почему так знакомо. Память с натяжкой, но подбрасывает совсем короткие моменты встречи, этот альфа всегда маячил где-то на фоне Сокджина.       — Сука, — брызжет злоба изнутри. — Сука!!!       Рёв альфы раздается почти на всё помещение, остальные лишь вздрагивают и украдкой переглядываются, готовясь к новой волне или к очередному приказу. Намджун с новой силой, уповающей и опьяняющей, вновь ударяет лежащее тело и грубо сдавливает подошвой лицо несчастного, вжимая того в пропитанный кровью бетонный пол.       — Сокджин…убью, — слова складываются в хриплый шепот. — Собрать всех, подготовить особняк и пригласить туда Дриаду Кимов, — Ким слышит глухой хруст и хриплый булькающий звук под ногами, продолжая говорить, — Совет не вмешивать. Объявите о празднике, скажите, что я в честь избирательного поста устраиваю примирительный вечер, об инциденте сыновьям не слова. Нам есть что предъявить после, подготовьте Юнги. Я собираюсь забрать своё место.       — Намджун, — впервые за всё время из тени выходит Ву. Мужчина плотно сжимает губы, он напряжен, осторожен. — Тебе стоит успокоится… Это необдуманно!       Альфа поднимает медленно взгляд. Из-за полумрака помещения его лицо похоже на нечеловеческое. Губы складываются в ухмылку, уголок губ дергается, а голос становится фальшиво тихим:       — Я спокоен, Ву. Теперь спокоен, — дыхание обрывается, он опускает ногу и взирает снова на труп у своих ног. — Я слишком долго шел на поводу своих чувств, пока он жил свою жизнь. Я слишком долго жалел его. Моя обида и мои чувства никого не заботили, а теперь я собираюсь поесть. Плотно и с торжеством. Он самолично увидит мой подъем, о котором так долго мечтал.       Ву хочет отшатнуться, хочет что-то сказать, но все слова вышибает разом.       Язык враг его, губы больше не боятся, а слух не режет от упоминания. У Намджуна взгляд потух, карий взгляд более не живой. Альфа отторгает связь, и пусть этого уже не почувствует омега, пусть это останется незамеченным, но Ким отторгает связь прямо здесь. Посреди затхлого, старинного амбара, где когда-то началась его жизнь. В стенах которого так стремительно вырисовывала свои узоры его тяжелая жизнь.       Ву хотел бы забыть и не видеть никогда отторжения. Это поистине страшно и зябко. Сейчас он теряет последнюю ниточку, связывающую его с тем мальчишкой альфой, которого он знает уже достаточно много лет. Ву теряет контроль. Намджун обретает жажду крови, становясь почти у самой верхушки.       Он превращается в животное с отчаянным оскалом.

***

      Юнги срывается на бег, длинный коридор особняка душит. Вдруг широкие стены давят на него со всех сторон, а темный ковер оттеняет светлые стены. Омега давит в себе панику, жмурится и останавливается у самой двери, судорожно сжимая ручку в злополучный кабинет. Сердце гулом отдает в ушах, а от лица отливает кровь. Его мутит, и очередной комок ему приходится проглотить прежде чем войти.       Намджун сидит у потухшего камина, вытянув ноги перед собой и сложив руки в замок на животе, смотрит на потемневшие угли и словно не дышит. Он даже не реагирует на неожиданный визит, продолжая сидеть на своём месте, а Юнги сгорает на месте от пульсирующего волнения.       — Смердишь страхом, паникой и ублюдком Чона, — слова режут без ножа. Намджун медленно поворачивает голову и Юнги видит воочию то, о чем предполагал. — Юнги-я, уже слышал новости?       — Для чего ты устраиваешь этот вечер? — губы сухие и не слушаются.       Альфа улыбается, ровно, без особых всплесков в настроении, он пока что спокоен и самую малость его всё ещё задевает состояние омеги. В его положении всё же нежелательно настолько волноваться, отчего Ким поднимается на ноги и медленно подходит к омеге. Юнги бы отступить на множество шагов назад, чтобы не задохнуться и хоть немного прийти в себя.       — Тише, маленький, — от этого клинит ещё сильнее, Мин не может подавить в себе нарастающую панику, все его планы сейчас рассыпаются в прах. С каждым новым шагом альфы. Намджун замирает в нескольких сантиметрах, с трепетной осторожностью касается руки омеги, перехватывая его ладонь и подносит к губам, целуя ровно в пульсирующую венку. — Тебе пора готовиться, завтра преддверие праздника, разве ты не рад за меня? Разве не радуешься тому, чего я наконец добился?       — Почему вдруг? Что ты задумал? Почему? — Юнги старается дышать ровнее, смотрит испытывающе в лицо альфы и в который раз убеждается. Его взгляд абсолютно отстранен, холоден, а нутро альфы мертвецки спокойно и омега ненавидит это чувство. Он впервые не знает, что замышляет Намджун, он впервые за эти годы не осведомлен и слеп.       — Совет одобрил мой пост, там всего лишь формальности, ты же прекрасно знаешь их правила. Мы же хотели с тобой проложить новое будущее, помнишь? Так вот, — Ким говорит тише, так, словно ребенку объясняет простую истину, — почему бы нам не начать с главных семей нашей раздробленной Страны?       Юнги не верит, ни одному слову не верит.       — Зачем лишние траты на праздник? Почему в этом замешана пресса, почему ты поднял такую шумиху этим приглашением? Тебе не надоело доказывать свою силу…       Омега не договаривает, сдавленно стонет, когда крепкие пальцы сдавливают кисти и тянут на себя. Он замирает лицом к лицу с альфой и перестаёт дышать, потому что ровный голос действует как бетонный потолок, давящий у самой макушки.       — Я собираюсь изменить этот город, стереть границы, присвоить, отобрать, называй это как хочешь. И у тебя, мой дорогой, достаточно рычагов и власти для этого. Ты столько лет управлял этой махиной, так почему я должен упускать этот момент? Почему не могу воспользоваться тем, что собственноручно дал тебе в руки?       Вот оно, то о чём так неустанно ему напоминают. Юнги прикрывает глаза, судорожно тянет носом воздух и проваливается, одно неловкое движение, и он потеряет ту возможность, которой так бессовестно пользовался.       — Знаю. Чувствую, как ты устал, — Ким осторожно касается щеки, в миг становится странно нежным, и омега прекрасно понимает куда ведет этот разговор, — ты ведь мог бы закончить эти мучения. Давно уже мог это сделать, знаю, как больно, как тяжело, и я буду рядом. Всегда рядом, ты же знаешь, я всё сделаю ради тебя, мой младший брат. Моя жизнь, благодаря тебе я всё ещё здесь и даю тебе последний шанс, неужели так трудно просто принять это? Забудь об истинном, забудь и успокой свою агонию, сколько лет ты жил будучи на втором плане, Юнги…сколько ещё?       Слова медом ложатся на душу, мягкий тембр будоражит, нутро альфы берет власть осторожно, с правильной расстановкой, с верным подбором слов, вспарывая старые раны. Юнги бы хотел сдаться. Хотел бы исчезнуть, уехать, разорвать любое воспоминание и просто выдохнуть без тяжести на груди. Намджун и его ясный образ рассеялся только что пеплом. Пуф, и надежды вдруг не становится. Больно только становится в стократ больше. Юнги хотелось бы дать слабину, Юнги бы хотелось расплакаться. Но вместо этого он открывает глаза и смотрит в непроглядный карий омут.       Нет там надежды.       — Давай подготовимся к вечеру? — омега говорит, как можно спокойнее. — Я не хочу говорить о Хосоке, оставь это право за мной.       Намджун какое-то время смотрит в ответ, внимательно, с особой чуткостью, будто пытается найти ещё одну брешь, а затем целует в лоб. Сдержанно, сухо и без эмоций, лишь горячие пальцы на плечах дают уверенность, что альфа ещё живой и теплый.       — Останься дома, делами займется Чонгук, — наставляет альфа и просит проводить омегу до его спальни.       Юнги прекрасно понимает куда сейчас идет. Осознавая, что сейчас дверь клетки за его спиной захлопнется окончательно. Омега будто погружается в далекое прошлое и почти забытое. Похоже, он сейчас в последний раз чувствует теплую кожу альфы и вдыхает его аромат.       — Не подведи, Чимин… — глухо шепчет омега в пустоту своей комнаты, когда двери закрываются за его спиной.       Ладони ложатся на плотный, слегка выпирающий низ живота. Как же сложно разрываться между тем, что тебе настолько дорого, и Юнги готов рискнуть, чтобы сохранить всё то, что уже имеется. В который раз убеждаясь — связь делает тебя сильнее, но в тоже время неизбежно обнажает слабые места.       Рискнуть одной жизнью и обойтись малой кровью в замен на множество других.

***

      Знакомый до боли аромат ромашки проникает с особой ленцой в теплый воздух огромной спальни. Сокджин всегда с особенной трепетностью поддерживает тепло комнаты своего чада. Так и сейчас, всегда, когда его единственный сын заболевал, омега не мог ни есть, ни пить. Только сидеть рядом и почти не дышать. Пальцы сжимают крепко небольшую ладонь, а губы жмутся к виску. Чимин с огромным трудом разлепляет веки, даже не с первого раза это и удается. Сокджин тут же приподнимается, склоняясь над сыном, зарывая пальцы в его волосы.       — Чимин-а… — голос старшего омеги на грани новой истерики.       Омега с трудом фокусирует взгляд на лице родителя, глухая боль где-то в плече вдруг даёт о себе знать, но достаточно, чтобы стерпеть.       — Боже, сынок…что я наделал… — нескончаемый поток покаянных слов так и плещется с губ старшего, что Чимин даже не улавливает всего. Старается вслушаться, понять и принимает каждое прикосновение к своему лицу, потому что Сокджин выглядит будто не в себе. Что-то не так. Что-то совершенно не так с ним.       — Пап…Пап! Что с тобой? — но Ким будто не слышит, замыкается и быстро качает головой в отрицании. Старается сильнее, но бережнее, сжать руки сына, который находит в себе силы приподняться. — Сколько дней я был без сознания?       Чимину приходится приложить огромное усилие, чтобы повысит голос, который слишком слабый и хриплый.       — Почти сутки, — шепчет Сокджин и прерывает попытку сорваться с постели. — Ты ещё слаб!       — Что произошло за этот день? — омега превозмогает дискомфорт и перехватывает руки старшего. — Где отец? — Чимин быстро обводит взглядом спальню и даже близко не ощущает запах отца. Лиёна тоже нет в доме, — чёрт, не молчи! Что произошло?!       Сокджин порывается ответить, поджимает губы и видя боевой настрой сына, всё же отвечает:       — Нам…Намджун устраивает сегодня вечер, судя по всему место в Совете ему обеспечено. Он объявил о помолвке и на этой самой причине сегодня ждет нас на вечере, должна присутствовать наша Дриада, в полном составе. Совет к нам тоже расположен враждебно, я столько лет скрывал наследника, они в бешенстве из-за нашего очередного отказа. Твой отец сейчас с Хосоком решают, что делать, этот вечер не просто так подготовлен, от Юнги тоже нет никаких вестей. Конечно всё это прикрытие…этот вечер. Жалкое подобие перемирия! Это я виноват…из-за меня столько людей страдает…сначала Намджун, Донвон и тебя я…я подвел. Подвёл своим эгоизмом и желанием доказать кому-то свою силу…я жалкий трус. Трус…Юнги был прав, всегда был прав!       Чимин не понимает, слова пробиваются будто сквозь толщу воды, он пытается соображать быстрее, пытается унять нарастающую панику родителя и в самом деле впервые встречает такой шквал эмоций от старшего омеги. Сокджин будто сдался, просто сдался и опустил руки, будучи загнанным в угол, и это задевает за живое. Не в их правилах так себя вести, Чимин к такому не приучен и оттого в замешательстве.       — Папа! — Чимин пытается дозваться омеги, одергивает и заставляет посмотреть на себя, прямо глаза в глаза, и старший замирает, перестаёт бормотать, забыв выдохнуть. — Я эти три года потратил не для этого. Действиям Кима нет оправдания, виноват ты или нет, это уже произошло, всё что происходит сейчас полностью его вина. Он мог забыть о своей ненависти к тебе, мог быть сильным! Я видел собственными глазами, на что он способен, хватит держаться за то, чего уже нет! Он готов идти по головам, держась за ненависть к тебе, такому альфе нет места в Совете! Ты же учил меня всегда быть сильным, помнишь?       — Сынок, — сипит омега, заметавшись взглядом по лицу и встречая в глазах доселе незамеченную зрелость и силу.       — У нас есть чем ударить, поверь, я достал на него достаточно информации. Дело за малым.       — Но в охране теперь его сын, не Юнги! — Сокджин не понимает. Ведь единственный информатор для них был омега.       — Я знаю.       Сокджин немного отшатывается назад, замирает с приоткрытым ртом и ошарашенно смотрит в глаза сына, пытаясь найти что угодно, но лишь бы не наткнуться на страшную правду.       — Нет… Нет-нет-нет, Чимин! Он его сын! Чон Чонгук самый преданный из них двоих, он не станет на другую сторону! Что ты наделал?! — у старшего омеги кровь в жилах стынет от осознания. Чимина отторгает состояние папы. — Что всё это значит?! Что ты сделал?!       — От него не требуется выбирать сторону, от него требуется остаться в стороне, и я уверен в нём.       — Что? — вопрос проваливается в стенах комнаты.       В этом доме всегда была такая тяжелая тишина?       Чимин хмурится, отводит взгляд и пытается выбраться из постели, но крепкие руки вновь одергивают его, а растерянный взгляд более не выглядит таковым. Сокджин осознаёт медленно, с дикой дрожью вдоль позвонков. Ему нужно лишь услышать, чтобы окончательно растерять любую веру в свои действия. Чтобы окончательно понять, что всё, что он строил столько лет и так ревностно оберегал, с треском провалилось.       — Он знает кто ты?! — Чимин морщится от резкой боли в руке, когда Сокджин задевает его и намертво прижимает к месту, раздражаясь в крике. — Ты спал с ним?! Что?! Что послужило причиной доверится сыну этого самого альфы?! Какого черта ты натворил, Чимин?!       — Да! Да и ещё раз сотню «да»! Он знает кто я, знает о том, что я делал все это время, и он знает ради чего всё это было! И да, я спал с ним! Хочешь ещё обрадую, он мой чертов истинный! Ты доволен?! — младший омега взрывается в ответ, переходя на крик, от нахлынувших эмоций даже отталкивает Кима от себя и поднимается на ноги, чувствуя легкое головокружение. — Истинный твоего сына является его наследником! Как тебе такая новость?! И он знает, что я собираюсь убить его отца! И я это сделаю! Мне осточертела ваша слабость перед Кимом! Я видел всё, что он творит! Его не остановит даже беззащитный ребенок!       Сокджин действует вперед своих мыслей, он снова позволяет эмоциям взять вверх, пощечина приходится слишком сильной, Чимин теряется в пространстве. Он падает на ковер, больно ударяясь бедром об пол, вскрикивает от дикой боли в руке и задыхается в едком аромате старшего омеги. Таким он Сокджина ещё не видел. Нутро всегда открывается неожиданно, а Чимин умел бить в самые важные точки, унаследовав это от собственного родителя.       — Ты не выйдешь отсюда, хватит с меня! — Старший нависает сверху, смиряя сына тяжелым взглядом вперемешку с блестящей тревогой и непролитых слез. — Ты сделал достаточно, доверившись нашему врагу.       — Поэтому твоя жизнь тебя не устраивает! Поэтому ты срываешь на мне всех своих чертей! Потому что ты никогда не умел рисковать всем!       Слова Чимина бьются в воздухе распаляя его. В который раз он встречает мягкую ладонь в грубом жесте, только потому что не такой каким его хотят видеть. Он вновь оказывается запертым, там, откуда так настырно старался сбежать, даже став старше, его не слышат. Он бьется в агонии за толстыми дверями, проклиная слабость людей. Он не будет таким. Никогда. Он уже не такой, он нашел в себе силы поверить и увидеть нечто другое.       Кувшин летит в стену, а следом и стакан. Омега в ярости, на издыхании, ослепленный несправедливостью, горечью и дикой обидой. Его родитель не желает учиться на своих ошибках. А Чимин не желает потакать чужим желаниям. Больше не станет. Он пытается докричаться, хотя прекрасно понимает, что кричать не кому. Он чувствует своё бездействие, словно его труд сейчас просто растоптали и выбросили за ненадобностью.       — Нечестно…я делал это ради нас всех…ради твоей боли и моей…я столько приложил сил… Нечестно! — Чимин надрывно вдыхает. — Я хочу доверять! Я не хочу обрастать этой ненавистью!       Омега на эмоциях жмурится, разрывая связки в беспомощном крике. Почему вечно обесценивают, кутают в странной заботе и превращают его чувства в пустое место? Почему его папа настолько сломан? Почему так сильно старается сломать и сына? Почему всё так…неправильно и поломано.       Сокджин молчит, держится из последних сил, смотрит холодно на единственное чадо, настолько холодно будто его предали. Двери в спальню открываются с грохотом, в комнате Чимина всегда было особенно пусто, оттого эхо отлетает от стен и скукоживается где-то в груди. Донвон ошарашен, он успевает только подлететь к сыну, сгребая того в объятья, омега давится истерикой, хватается с отчаяньем за пиджак альфы. Донвон поднимает взгляд на супруга и не понимает в который раз: «За что?».       Омега старший отступает на шаг, губы размыкаются, ему хочется что-то сказать, но все слова застревают колом где-то в груди.       — Сокджин, хватит, — мертвецки спокойный голос альфы будоражит под самой кожей, сын мелко дрожит, пытается выдохнуть и вдохнуть ровнее. — Тебе пора собираться. Мы выезжаем через час.       — Чимин никуда не поедет, — омега старший хмурится и пытается увидеть на лице мужа привычное повиновение, но не в этот раз.       — Он поедет. Он три года провел вне границы, рискуя всем, и сейчас ты хочешь это всё перечеркнуть? Он имеет на это право, нравится тебе это или нет. И к тому же мы потеряли связь с Юнги, сейчас Чимин единственная возможность раскрыть правду.       Чимин затихает с трудом, омега и правда удивлен словами отца, ещё никогда прежде отец не шел наперекор, а нависающую ауру напряжения между ними можно ножом резать. Донвон отрывает взгляд от омеги и бережно касается лица сына, оберегающее, осторожно и будто бы сожалея.       — Мы будем рядом, Чимин-а, в этот раз мы будем рядом, хорошо?       И в глазах отца теплится та самая необходимая поддержка и одобрение, Донвон всегда был ближе к сыну, молчалив, но безумно терпелив. Мужчина прекрасно осознает риск и во что может превратиться эта встреча, но ведь это их единственный шанс. Чимин кивает, поджимает губы и, может быть, в последний раз утыкается носом в ворот мужчины, хватаясь напоследок за его аромат.       — Ты хочешь смерти нашему сыну?! — Сокджин срывается на крик, подступает ближе, Чимин вздрагивает и жмурится, когда отец подскакивает на ноги, вставая на пути омеги.       — Он уже сотни раз был на волоске! Сотни раз, пока мы с тобой сидели здесь! Почему, когда вдруг стало ясно о кончине Кима, ты вдруг так протестуешь? — Донвон не уступает, повышает голос, но не кричит, он строг и холоден. — Почему стоило тебе понять безвыходность ситуации для Кима, как ты вдруг противишься?       — Причем здесь это?!       Чимин с силой зарывается пальцами в волосы и сильнее жмурится. Он ненавидит. Ненавидит ссоры родителей. Ненавидит каждый вздох и звук в такие моменты. Он чувствует себя таким несчастным, таким болезненным. Чимин всегда знал: его папа не любил Донвона. Никогда. Пока сам альфа обхаживал и унижался перед каждым шагом омеги. И это ранит. Ранит сердце ребенка.       — Хватит… — отчаянным шепотом.       — Тогда тебе стоит остаться здесь и не видеться с ним! — Донвон не слышит, как и не слышит Сокджин, который так яростно вступает в перепалку. — Неужели тебе мало всех тех бед, что он принес нам и Столице?       — Ты от своей мести совсем голову потерял! Я говорю о нашем сыне!       — Да, потерял! Я столько лет терплю это! — альфа грубо хватает Сокджина за руку, не позволяя и шагу ступить. — Сколько ещё я должен терпеть и унижаться перед вами обоими? Сколько ещё ты не будешь давать проходу собственному сыну из-за него же! Сколько, я спрашиваю?!       — Хватит! Хватит-хватит-хватит!       Родители замирают. Приходят в себя поздно, Сокджин пытается первым подступиться к сыну, но Чимин отталкивает от себя, давится горечью и слезами, вырываясь всей остаточной прытью, что у него была и на дрожащих ногах скрывается в ванной с оглушающим грохотом захлопывая за собой дверь. Руки не держат, холодные бока раковины встречаются с каплей за каплей. Чимин нависает над ней, разрываясь в истерике. Он кусает губы, жмурится и опускает голову.       Вдох. Срыв.       Вдох и выдох. Омега старается дышать, старается выровняться и собраться. Вдох и выдох, ещё и ещё, раз за разом. Почти проходит, остывает и медленно заживает. Карий взгляд покрасневших глаз встречается со своим отражением.       Ещё немного сил. Воздуха. И всё пройдет.

***

      Донвон чувствует нервозность супруга, сидящего по левую сторону от него на заднем сидении их автомобиля, пока водитель движется в сторону чужеродного особняка под делегацией остальных членов дриады. Они все напряжены до предела. Они с Хосоком не поскупились на людей, неожиданной новостью стал визит главы Совета, который изъявил особенное любопытство к будущему празднеству. И тут бы, возможно, можно было бы и немного ослабить бдительность, но когда Намджуна останавливали такие трудности, и излишняя осторожность?       У Донвона сердце не на месте. Он с особенным и типичным трепетом только для одного омеги касается супруга, сжимая его ладонь в своей, но Сокджин будто не здесь. Холодный, как и всегда, отстраненный и безумно недоступный. Альфа прекрасно понимал причину и стоило бы позавидовать такой преданности своим чувствам, не знай он истинных чувств Сокджина.       Несмотря на разорванную связь, омега всегда был не с ним. Мыслями и душой он был не его, даже тело противилось и это причиняло боль. Весь их брак пропитан чернотой, и как бы альфа не старался, как бы не оберегал, всё не то. Сухое и верное уважение. Несмотря на то, как они жили, будто чужие, они никогда не старались навредить друг другу. Стойко, расчетливо и терпеливо. Такой была их семья.       Омега отстраняет руку и поворачивает голову к альфе, смотрит в полумраке салона в ответ, но не говорит ничего.       — Это, может быть, наша последняя встреча, — Донвон озвучивает их мысли в слух.       — Главное, чтобы сын был в безопасности, — Сокджин отводит взгляд к окну. — Лиён увезет его, если что-то пойдет не так. Не такой жизни я хотел для него.       — Немного поздно об этом думать.       Альфа не смягчает тяжелых слов, он множество раз пытался достучаться до Кима, но ничего из этого не было услышано. Возможно, общество переоценило их или это они переоценили свои возможности.       — Да, я паршивый папа и супруг, тут ты прав.       Донвон ничего на это не отвечает, он устал биться против природы. Истинные всегда казались ему неправильными, и почти для каждого в их мире, где родственные души большая редкость, кажется это настоящим проклятием. Болезненным и нарушающим хрупкие жизни. Так что в одном Намджун был прав: истинность — это слабость. Донвон ничего в этом не понимает, и считает, что это бремя может вынести не каждый, хотя яркий пример в лице Хосока и Юнги всегда маячил перед лицом.       Но жизнь ли это? Где их покой?       О покое они могут лишь мечтать. Хосок сам не свой в последние дни, нервозный и удивительно молчаливый, ещё бы, после очередной стычки со своим омегой и сейчас, отвозя своих близких людей в полную неизвестность.       Особняк перед ними будто из земли растет, он с каждым метром выше. Приглушенные огни фонарей, горящие окна практически на всех этажах. А усыпанные ветки деревьев мраком нагнетают и настораживают, будто, там в самой гуще темноты, притаились голодные звери, клацая челюстями. Хосок не напряжен, он на взводе буквально. Одно неловкое движение, и он готов взорваться. Чимин, который сидит у него под боком, завалившись на дверь чувствует это без прикрас. Омеге пришлось очень постараться, под обезболивающим, в дорогом костюме и повязкой под ним никто бы и не понял, что совсем недавно он был полностью без сил.       Когда массивные ворота открываются, приезжие напрягаются, мандраж простреливает каждую частичку онемевшего тела, Сокджин прикусывает губу с внутренней стороны и вглядывается перед собой. У подножья лестницы стоит только две фигуры, но знакомой он там не видит. Донвон кидает беглый взгляд по сторонам, но самого хозяина особняка нигде не видно. Их встречают только его сыновья, не считая прислуги и охраны.       Почему-то лживое спокойствие на мгновение пытается пробиться между ними, но от этого становится лишь хуже.       Чимин видит из машины как первыми выходят его родители, омега пытается разглядеть что-то ещё, но никак. Хосок заглушает двигатель машины, остаётся всё ещё на месте, крепко сжимая руль, мужчина бледен и раздражающе тревожен.       — Чимин, — его голос звучит тихо, но в тоже время оглушающе, омега быстро переводит на него взгляд и ждет, ухватившись уже за ручку. — Пожалуйста, держись ближе к отцу или ко мне, никакой самовольности, прошу тебя.       Альфа понимает, что просить глупо, омега не из робких, но страх имеет место быть.       — А если я разозлю Кима? А я собираюсь его разозлить, — омега мягко улыбается и ловит взгляд крестного. — Умирать я не планирую и ему придется постараться уже в третий раз.       Хосок сосредоточенно вглядывается в лицо мальчишки, выискивая там, в карих омутах, что-то особенное, кажется, время сейчас самое удачное, лучше уже не будет.       — На счет Чонгука – это правда?       Чимин мнется, отводит взгляд, чтобы присмотреться, что там впереди происходит, понимает и волнуется, но почему-то впервые не сомневается.       — Правда.       — Паршиво, — тут же отзывается Чон. — Не решаюсь читать тебе нотации, я сам в этом дерьме столько лет варюсь, но если ты уверен, то хорошо. Папа не одобрил?       Чимин вдруг фыркает и улыбается шире.       — А ты как думаешь?       Хосок понимает, впервые за сутки слабо улыбается и в конце концов покидает салон. Чимин выжидает какие-то жалкие несколько секунд и выходит следом, превозмогая фантомную боль и слабость в теле. Прохлада вечерних улиц холодит, пробирает до самой кожи, отчего она тут же покрывается мурашками. Они обходят ещё два автомобиля, прежде чем омега улавливает фигуры своих родителей. Что-то не так, что-то тяжелое и тревожное, Сокджин будто стоит позади Донвона, и нет, Чимину не показалось. Омега замедляет шаг и смотрит прямо на папу, прежде чем заметить, как двое альф отступают в стороны, демонстрируя путь к дверям.       Взгляд Тэхёна Чимин ловит первым, альфа сам на себя не похож, серьезный и сосредоточенный, в этот раз ни капли той игривости во взгляде. Чимин клянется, что видит в его глазах осторожность и что-то мрачное. Охрана усеяна по всему периметру, воздух холодный, а сгущающиеся тучи предвещают продолжительный дождь.       Намджун к ним выходит минутами позже, рядом с ним выступает глава Совета Сон Юхён, а ведь и правда явился, что не совсем нравится хозяину вечера, но вселяет ещё каплю уверенности для гостей. Лучше и не могло быть, Чимин уверен, нужно только выждать момент и разворошить осиное гнездо.       Сокджин тут же впивается взглядом в лицо альфы, ловит его улыбку, без эмоций и прирастает к месту, потому что видит явные изменения в его ауре. Намджун уже совершенно не тот, там в карих глазах абсолютная сталь и ни капли проблеска, даже когда мужчина расплывается в широкой улыбке, при виде гостей. От этого оскала кровь в жилах стынет. Он не рад им, он будто пёс скалится при виде своих жертв.       Чимин чувствует, как позади него возвышается Лиён, место которому уступает Хосок, отправляясь к Кимам.       — Добро пожаловать, — Намджун в привычном жесте клонит голову. — Слышал Вы наконец-то порадуете нас новым визитом.       Альфа смотрит испытующе на Сокджина, но тут же переводит взгляд на Донвона, который в этот раз говорит первым и выглядит куда увереннее своего супруга.       — Как же мы могли упустить такой знаменательный вечер, — в его голосе сквозит неприкрытый сарказм, о котором понимают все, кому эта встреча кажется странной. — Наш сын только недавно вернулся, и мы будем рады вам его представить.       Чимин чувствует себя восходящим на эшафот, не меньше того. Он обходит назойливую охрану и глубоко втянув носом воздух предстаёт перед альфой.       Один.       Ядовитый взгляд вклинивается в его лицо и застревает там на долгие минуты.       Два.       Эмоции смешиваются между собой, Намджун на мгновение теряется,огибая представшую перед ним фигуру, всматривается в черты лица и черт его знает, что думает в это мгновение.       Три.       Губы Чимина расплываются с трудом в мягкой улыбке, аккуратные ладони складываются перед ним, а прямая спина слегка сгибается в воспитанном жесте.       — Добрый вечер, господин Ким, Советник Сон — образ слегка потрепанного стажера, сквозит искаженным образом. — Я Ким Чимин, безумно рад с Вами встретиться, и примите мои поздравления.       Морщинистые глаза Юхёна улыбаются с неприкрытым любопытством, он отдаёт почтительный жест мальчишке, пока Намджун буквально пожирает взглядом эту хрупкую фигуру, выискивая любой изъян, словно пытается понять, что обознался. Но, нет. Чимин стоит перед ним и его образ будто проклятье. Что ещё скрывает эта фигура? Почему он везде, куда бы не пошел Намджун? Это просто не может быть правдой. Альфа уже не улыбается, он быстро находит взглядом Сокджина и смотрит будто сквозь него, пытается высмотреть и понять. Сокджин выдерживает, смотрит в ответ.       — И как от нас скрывали такую красоту? — глава Юхён с особой пытливостью протягивает ладонь омеге, а затем вопросительно смотрит на Сокджина и Донвона. — Рад познакомиться, что же Вас так долго удерживало от визита к нам?       — Некоторые трудности, — Чимину сложно улыбаться, он не удерживается и мечется взглядом обратно к Намджуну, у которого на лице залегла тяжелая тень.       — Отец, — голос Чонгука действует отрезвляюще, Чимин во все глаза ловит его где-то сбоку, искать в Чоне каких-то эмоции оказывается, как и всегда бесполезно. Только цвет лица немного бледноват и губы поджаты, не более. А Намджун медленно переводит взгляд, в попытке развеять оцепенение и уловить слова сына. — Думаю, пора впустить наших гостей в дом.       Чонгук стоит опустив руки и старается смотреть исключительно на отца. Новость об этом вечере ошарашила его, а узнать причину так и не удалось, потому что пришлось заниматься своими прямыми обязанностями, пока Юнги буквально заперли в доме. Тэхёна тоже не жаловали отчего-то в доме, а подойти к комнате омеги оказалось непосильной задачей. Братья не понимали, что происходит, но это точно ничего хорошего за собой не несет. Отчего-то разит от их отца мрачным осадком и еле сдерживаемой яростью. У Чонгука сердце делает кульбит, когда он слышит голос Чимина и не смеет отвести взгляда от отца, потому что того явно застали врасплох.       Этот вечер явно будет одним из тяжелых.       Намджун же будто сканирует взглядом сына, будто пытается выискать, а знал ли кем оказался их загнанный омега-журналист, но не находит там ничего, кроме напряженно сведенных бровей. Альфе теперь более чем понятно, почему он не смог напрямую даже прикоснуться к омеге, но теперь всё будет иначе. Теперь у Намджуна нет никаких обязательств, оковы скинуты и вечер обретает другие краски. Но есть одна небольшая проблема: Чимин слишком много знает.       Намджун украдкой бросает взгляд на омегу, тот в свою очередь смотрит смело, играется в роль наследника безупречно, делая вид будто ничего и не происходило.       — Конечно, прошу, следуйте за мной, — альфа разворачивается и направляется к дому.       Чимин воровато мечется взглядом от родителей, замедляет шаг, позволяя себе отстать от основной делегации. Широкий и яркий холл особняка встречает их ароматом яств с кухни и чем-то древесным. В этот раз эти стены выглядят по-особенному, Намджун и правда постарался окутать присутствующих гостеприимством. Омега видит других присутствующих, гостей других семей с Северной части Столицы и тормозит у одной из колон, Лиён помогает ему снять пальто, и в этот момент нечто ледяное касается ладони Чимина.       Это Джунки, он перехватывает ладонь младшего и с силой утягивает за собой. Чимин на мгновение теряется, слышит, как Джунки лепечет с улыбкой какую-то глупую историю для своего отца и охраны и уводит за собой, а у самого щеки горят и руки ледяные. Он уводит их под лестницы к узкой двери, как оказывается позже это туалетная комната.       — Что…       — Подожди здесь! — он запирает дверь оставляя омегу одного. Чимин весь подбирается, с осторожностью оглядывает небольшое помещение и буквально сразу же дверь открывается, он уже собирается раскрыть рот, но затыкается, когда видит перед собой Чона.       — Что происходит? — голос Чонгука тихий, он шипит будто змей, а напряжённый взгляд изводит даже опешившего омегу.       — Ты меня спрашиваешь? — под стать ему шепчет Чимин и воровато оглядывается на дверь, им рискованно здесь оставаться. — Думаю, мне не стоит говорить, для чего этот вечер.       Чимин бы ещё добавил, но в помещение влетает Джунки со словами: «Мы носик припудрить!» а улыбка-то какая откровенная, даже Чимин верит зачем они здесь. Дверь захлопывается и омега старший неловко замирает, отводя взгляд.       — Быстрее Чонгук, тебя уже потеряли!       Альфа переводит с него взгляд и без особых церемоний поддается первому инстинкту, чем вводит Чимина в ступор. Он преодолевает между ними расстояние в один широкий шаг и сгребает в объятьях, омега охает и мучительно стонет сквозь плотно сжатые губы. Боль простреливает его моментально, Чонгук напрягается, замирает и тут же вглядывается в лицо.       — Что такое? — у него шепот оказывается таким тревожным и необычным.       Чимин шипит, он польщен, растерян и раздражен одновременно, а ещё странно сердце сжимается в груди. Отчего-то хочется сейчас же вылить ушат боли на голову Чона. Отчего-то хочется говорить без остановки и как бы не было это позорно, заплакать. У Чимина явно сдают нервы.       — Всё…н-нормально, — бормочет омега, перехватывая лацканы пиджака и пытается немного отодвинуться от удушающего аромата альфы. — Немного ушибся пока домой добирался. О-отпусти.       Такая близость в присутствии третьего лица смущает, что не сказать о самом Чоне. Альфа скользит ладонью по плечам, рукам и тут же улавливает особенно чувствительное место.       — Какого черта, что произошло?!       — Чонгук! — Чимин выскальзывает из рук альфы и подрывается к Джунки.       — Это отец?       Вопрос застаёт врасплох, Джунки уже держится за дверную ручку, Чимин поджимает губы и отпихнув ладонь старшего, вылетает из ужасно душного помещения пулей, Джунки не медлит и выходит следом, оставляя альфу одного. Значит тот инцидент на площади как-то связан с омегой? Чонгук раздражен, неспокоен и самую малость растерян. Весь этот фарс с вечером его порядком достал. Он покидает помещение через несколько минут, пытаясь находиться как можно ближе к отцу и не сводя аккуратного взгляда с Чимина и его родителей, которые благо находились практически постоянно рядом.       — Ты знал? — вопрос звучит у самого уха, Чонгук всё же вздрагивает от неожиданности и оборачивается к отцу. Сейчас ему в который раз нужно солгать, и чем правдоподобнее, тем лучше, но, кажется, любой ответ сына уже не заставит удивиться альфу. Намджун сейчас один сплошной оголенный нерв и прикоснуться чревато началом конца.       — Я знал столько же, сколько и ты, — Чон поджимает губы и расстёгивает пуговицу на пиджаке, дышать становится почти невыносимо.       — Удивительно, почему именно его сын оказался твоим истинным. Такое впечатление что небеса смеются над нами, — голос альфы необычно спокоен, а взгляд сосредоточен на гостях. В руках у него уже второй бокал с шампанским. — Кто бы мог подумать. А ещё странно то, что я чувствую, как ты мне врешь, сынок. Это ведь не первая твоя ложь.       Взгляды альф встречаются, оба смотрят друг на друга так словно ничего вокруг них нет. Намджун вдруг улыбается и не дожидаясь ответа от сына проговаривает уже тише:       — Я знаю своего сына слишком хорошо, чтобы заметить, как ты весь дрожишь. Тебе ведь страшно, вот в чем минус истинности. Вижу это сейчас ещё лучше, жалкое зрелище, Чонгук.       — Что за вздор? — Чонгук изгибает бровь, стараясь держать голос ровным. Порыв нахлынувшей злости постепенно заглушает не только слух, но и обзор на внешний мир.       — Может быть, но сейчас вы будете слушать меня, — альфа откладывает бокал на поднесенный поднос и кивает с улыбкой Советнику. — Я слишком долго шёл к этому и не позволю сопливым мальчишкам пойти против меня. Не забывай, какое место я теперь занимаю.       — Официального заявления не было, — Чонгук сжимает кулаки, стараясь держать лицо хладнокровным, он специально уводит взгляд на проходящего мимо официанта.       — Оно не за горами, посмотри, — Юхён под аплодисменты гостей направляется в центр зала, пока гости отвлекаются от яств и бесед. — Я был очень убедителен. И знаешь, — Намджун касается уголка платка нагрудного кармана сына, заглядывая снова тому в глаза с усмешкой, — я собираюсь объединить территории. Никто и не вспомнит об этом вечере, потому что в моих руках ваши жизни. И я, — голос звучит тише, а сердце Чонгука пропускает удар, — собираюсь сегодня закончить и поставить всё на свои места. Двум главам не место на одном престоле.       — Ты не посмеешь, — кровь в жилах бурлит от осознания, Чонгук порывается с места, пробуждая свою внутреннюю тварь в противовес отца, потому что аромат кофе снова горчит. — Здесь твои поставщики, твои люди с их семьями, о чем ты думаешь?       — На войне все средства хороши, сынок. Сколько раз мне тебе ещё повторять эту простую истину?       Чонгуку повторять не нужно, он выдыхает и отступает на шаг назад. Всё окружающее затихает, под монолог Советника он отводит взгляд и находит место четы Кимов. Чонгук слишком верил в своего отца и сейчас он чувствует жалкий позор. Ему стыдно за свои эмоции, за своё четкое желание рваться по стопам отца, ему стыдно за каждый вздох чудовища. Ему стыдно быть членом этой семьи. Ему сейчас хочется упасть на самое дно и расшибиться.       Чон отворачивается и теряется среди гостей, слушать хвалебные слова в полный противовес его настоящей личины совершено нет желания. Он предоставит этот шанс не чужим рукам.       — Где люди Ву? — задает он вопрос, приложив палец к наушнику, в тот момент, когда его находит Тэхён. Младший альфа перехватывает брата и тянет на себя.       — Что ты делаешь?       — Ты смог попасть к Юнги? — Чонгук непроницаем, он будто не здесь, сердце гулом отбивает марш в ушах и голос брата раздается будто издалека.       — Нет, но его ведут сюда люди Ву, — Тэхён сосредоточено оглядывает зал.       — Запускайте трансляцию, ждите копов и отцепляйте дом, — отдает он приказ в телефон и прячет аппарат в кармане, пока Тэхён удивленно расширяет глаза.       — Ты…ты уверен?       — Отец прав, на войне все средства хороши, покажу как усвоил его урок.       Ким лишь поджимает губы и уводит взгляд.       — Скоро будет большой «бум».       — Присмотри за семьей Чимина, а я постараюсь выехать к своим ребятам.       — Доверяешь мне пташку?       — Кто кому ещё доверится, — Чонгук фыркает и быстрым шагом удаляется от брата, оставляя того одного.       Тэхён возвращается в зал, лавируя в привычном и любезном виде между гостями, пока "тамада" вечера приглашает хозяина к речи, он ловит взгляд Чимина и омега тут же поднимается с места, бросая короткий взгляд на Сокджина, безмолвно прося оставаться на своём месте. Они одновременно замирают друг напротив друга и Тэхён говорит первым:       — Пташка, скоро будет жарко.       — Я уже понял, тут топор можно вешать, что…       Чимин не договаривает, события происходят слишком стремительно, зал затихает снова и все взгляды обращены теперь на подошедшего Юнги в сопровождений охраны, Намджун встает посреди и протягивает ему руку с отвратительно широкой улыбкой. Гости замирают и затихают, устремляя своё внимание к этой паре. Тэхён теряет нить событий, у него будто дух выбивает из легких, а Чимин холодеет.       — Дорогие мои гости, я благодарен вам всем за сегодняшний визит и спешу преподнести ещё одну новость. Юнги, подойди ко мне.       Мин бледнее мела, все взгляды обращены на него и от этого голова кругом. Юнги нервно сглатывает, губы дрожат, а ноги непослушно делают несколько шагов навстречу. Намджун бережно перехватывает его ладонь и смотрит в зал, он сжимает его крепко, будто цепляется за последнюю соломинку, как утопающий. Так не должно было быть. Нет.       — Вы все знаете, что Юнги был со мной рядом столько лет. Он преданный и прекрасный союзник, я, наверное, не доверяю так никому как ему и теперь я перед вами стою только благодаря ему. Моему верному и прекрасному Мин Юнги, что так честно вел службу нашему делу и оберегал город от преступности, — Намджун поворачивается к омеге, чувствует, как ходуном в его теле разрождается дрожь и паника в глазах. — Я безумно благодарен Советнику Сону, за его доверие мне, — мужчина в знак согласия улыбается и кивает в ответ, — и тебе. За ту поддержку что ты нес мне. Юнги, этот вечер в честь тебя.       Юнги мутит, он сам цепляется, ногтями впивается в широкую ладонь и еле сдерживается, чтобы не отшатнуться. Чтобы не закричать от переполняющей, отчаянной злобы.       «Город от преступности…» - когда самый важный преступник перед ним.       «Преданный и прекрасный союзник…» - нет, нет, нет. НЕТ! Он здесь главный предатель.       «Этот вечер в честь тебя…» - кровавый банкет в честь него?       Юнги прикусывает собственный язык, его разрывает изнутри буквально, и даже не понятно, хорошо это или плохо, что Советник вдруг подаёт свой голос.       — Намджун, думаю я всё же пересмотрю роль омег, Мин и правда сделал многое. Вы великодушны, что отметили его своим гостям.       На эти слова Юнги нервно ухмыляется, не выдерживая. Он выдергивает ладонь из рук альфы, встречая полное непонимание в карих омутах. Поворачивается словно в последний раз, ловит взглядом фигуру Хосока и нервно выдыхает.       Второй этаж заполоняют темные фигуры, тихо, почти незаметно, а ладонь Намджуна снова находит его, прижимает к себе и Юнги цепляется в хаотичной панике за образ Сокджина.       Он желал этого. Желал, как и многие омеги, признания и спокойствия, но вместо этого взрастил худшее. Они взрастили.       — Господин, Ким, подойдите и Вы, — Советник благодушно, под шквал тихих аплодисментов просит выйти Сокджина, омега стоит совсем недалеко, если бы Намджун хотел, дотянулся бы до него легко. Аромат омеги щекочет, неприятно. Теперь неприятно, но напоминая. — Это ведь прекрасная весть, не так ли?       Сокджин не успевает ответить, мужчина отвлекается. Подошедший помощник вдруг отбирает его внимание и что-то шепчет на ухо.       — Что?       Намджун предчувствует неладное, лицо Советника меняется на глазах, кто-то из гостей перешептывается, а некоторые тут же устремляют свое внимание в телефоны, скосив взгляды в сторону альфы и некоторых гостей. Чимин заглядывает беспардонно в чужой телефон, стоящего рядом омеги и обмирает на месте. Экстренные новости буквально пестрят короткими вырезками всех тех материалов, что так ревностно оберегал омега. Кто слил информацию? Неужели…       Чимин быстро поднимает взгляд, пытается найти знакомую фигуру, но его нигде нет, пока не звучат характерные щелчки затворов. Поднимается гул, центральные двери закрываются, и омега видит, что весь второй этаж заполнен бойцами.       — Что всё это значит?! — голос Советника заглушается отчаянными криками и выстрелами.       Крепкие руки тут же хватают омегу и во всей этой панике он теряет из виду родителей. Картинка смешивается в одно сплошное пятно. Раздирающие крики, глухие удары паникующих гостей топят с головой всё кругом. Тэхён не мешкает и уводит омегу за собой, в него стрелять команды не было, а люди Кима знают своё дело, а значит попытаться спасти одного у него есть возможность.       Чимин какое-то мгновение дезориентирован, они прячутся за какой-то стойкой, альфа опускается перед ним на колени и видит в глазах пустоту.       — Чимин? — он трясет омегу за плечи, пытаясь привести того в чувство. Омега какие-то жалкие секунды смотрит в никуда и только потом карие зрачки обретают хоть какое-то осознание.       — Он спланировал устроить эту бойню? Без разбора, да? — голос у мальчишки хриплый, но твердый.       — Возможно, я не знаю о его планах. Тебе нужно…       Тэхён не договаривает, потому что встречает неожиданное и сильное сопротивление от омеги, тот будто ожил в его руках.       — Постой!       — Отпусти! — Чимин рычит, вырывается с такой яростью будто готов разорвать его голыми руками.       — Да постой же ты! Я понимаю, слышишь?! Понимаю! — альфа грубо вздергивает Чимина и болезненно прикладывает того спиной об стену, чтобы получить внимание на себя и это удается. — Там твои родители, но что ты можешь голыми руками. Чонгук снаружи с подмогой!       — Плевать я хотел!       Там в зале стоит непреодолимый шум, какофония разрывающего перепонки эха и где-то среди них его близкие. Чимин ловко скользит руками за спину альфы, лишая того пистолета и грубо отпихнув от себя, стремительно покидает прикрытие. Первым что он видит под ярким светом дорогих светильников лужи крови и переваленные тела друг на друге. Снайперов осталось не так много, возможно некоторые были отправлены наружу, чтобы обезвредить и их людей. Чимин замирает за колонной и с аритмичным биением сердца пытается найти родителей и крестного. Даже среди тел, каждый миллиметр, их нигде не видно и казалось бы можно хотя бы попытаться выдохнуть, но нет. Сокджина нет, он видит собственного отца и Хосока в противоположной стороне у дверей, в которые уже хлынули их люди, но где папа? Намджуна конечно же тоже не видно.       Чимин пригнувшись, устремляется в угловой двери, ведущей в дальний коридор, на второй этаж. Запах крови и пороха режет все рецепторы, всё существо натренированного омеги поднимается буквально на дыбы. Чимин по заученной механике жмется к стенам, пытается почувствовать хоть слабую каплю необходимого и живительного аромата родителя. Тишина в недрах дома кажется звенящей, быстрые шаги заглушаются об бесконечные ковры.       — Что ты наделал?!       Чимин вздрагивает, сливается буквально со стеной в полумраке коридора и перестает дышать. Это голос его папы. Еле различимый, хриплый и беспомощный.       — Тебе не нравится?       Чимин подступает ближе и видит наконец раскрытые нараспашку двери на балконы второго этажа. Намджун удерживает омегу перед собой, грубо задирая тому голову, заставляя смотреть вниз.       — Моё терпение закончилось, ты предал меня и не один раз. Строил за моей спиной планы, плевать хотел на те поблажки, что я давал твоей семье и вот чем ты отплатил? — Намджун склоняется к уху Сокджина и говорит уже тише. — Ты хотел потопить меня. А те видео, донес до тебя твой же выродок. Так получай результат, я не остановлюсь ни перед чем. Больше уже нет. Я так ненавижу предателей.       Пальцы сжимаются сильнее, Сокджин мучительно стонет, хватается крепче за перила и ищет что угодно только бы не тело самого важного. Намджун втягивает носом воздух и жадно скалится со смехом, щекоча горячим дыханием темные пряди на виске омеги.       — У нас гости, — эта фраза звучит как сигнал.       Чимин порывается в сторону, выстреливая в вышедшего альфу, но промахивается, потому что его ловят чужие ладони и безошибочно пережимают болезненное плечо. Омега не выдерживает и вскрикивает, ловя пьяным сознанием мольбу Сокджина. Он дергается, рвется в сторону, дергая того альфу за пиджак в сторону, ударяя того в пах. Быстро пятится назад и пускает несколько пуль в него, тут же направляя пистолет на другого, утыкаясь спиной в колонну.       Внезапный свет в коридоре на мгновение ослепляет, омега жмурится, но руку не отпускает и когда видит в нескольких метрах от себя фигуру Кима, безошибочно нажимает на курок. За какие-то доли секунд понимая, на что он сейчас пойдет, но рука не дрожит. А выстрел не происходит.       В обойме пусто. Рука начинает дрожать, а сердце заходится ходуном. Нет. Нет-нет. Нет! Чёрт бы побрал Тэхёна. Чимин с остервенением отбрасывает пистолет и яростно сверлит взглядом улыбающееся лицо Намджуна. Тот как зверь скалится, чуть ли не облизываясь, упиваясь безвыходным положением врага.       Альфа подступает медленно, Сокджин остаётся прикованным наручником к перилам и бьется в какой-то агонии, умоляя оставить сына, но тот неприклонен. Становясь с каждым шагом ближе и ближе.       — Змееныш, — Намджун шипит, оказываясь в миллиметре от лица омеги, пережимая больное плечо одной рукой, а другой перехватывая занесенную руку для удара. — Не дергайся, ты слишком слаб, — губы улыбаются, а пальцы сжимают сильнее, вгоняя глубоко в рану, пуская новую порцию крови, — а ты и правда выстрелил бы. Прекрасно. Как прекрасна твоя ненависть. Но она не сильнее моей.       — Лай, собака, — Чимин сплевывает эти слова и нервно ухмыляется, — будет драка.       Намджун смеётся, шумно дышит упиваясь запахом молодой крови.       — Кто бы знал, что такое исчадие в таком хрупком тельце. Под стать своему отцу. Вскружил голову моему сыну, обвел вокруг пальца даже меня, — Чимин медленно сползает на пол, с отчаяньем хватаясь за пиджак на груди альфы, заставляя того опустится за ним.       — Лучше убей, потому что я не остановлюсь!       — Знаю-знаю, но мне так нравится слышать крик твоего папочки. То как он умоляет пощадить тебя, это у него лучше всего получается.       Чимин поджимает губы, пользуется секундной заминкой и выдирает руку из хватки, ударяет со всей силой что у него осталась, но против такого альфы, в таком состоянии это просто бесполезно. Альфа перехватывает его за горло и давит с садистским наслаждением, медленно, почти плавно, придавливая своим весом и мощью.       — Отпусти его.       Намджун замирает, поднимает взгляд и видит перед собой последнего человека, которого ожидал.       Юнги стоит в нескольких метрах от них с Чимином. Один, напротив пустого коридора с поднятым пистолетом, и направляет он его в одну единственную цель. В альфу. Точно и без дрожи.       — Я сказал, отпусти его!       По приказу или машинально, но пальцы альфа разжимает, но от омеги не отходит, Чимин откашливается и с трудом пытается вдохнуть.       — Юнги? Что ты…       — Хватит, Намджун, достаточно, — голос у Мина холодный.       Чимин пользуется мгновением и отползает назад к стене, видя перед собой совершенно безоружного альфу. Зверя, что так беспристрастно пугал и был ненавистен. Сейчас он выглядит потерянным, ошарашенным и почти жалким… Омега переводит взгляд на Юнги и забывает толком дышать.       — Ты перешел все границы.       Намджун не отвечает, он поднимается на ноги и смотрит так открыто, но стойко, что Юнги хочет тут же отпустить оружие, стереть всё из памяти и, наверное, даже простить, если бы альфа раскаялся. Но. Есть одно жирное «но». В глазах Кима ни капли раскаянья, там уязвлённость и зияющая пустота. Там ничего не осталось от человечности.       Юнги больше не за что держаться.       — Как давно? — губы с легкостью разлепляются, а голос совершенно не выражает ничего, альфа будто смирился и с этим. Сейчас его последняя ниточка держится лишь на Юнги и от ответа зависит их конец.       — Все три года, тебя предупреждали: враг ближе, чем ты думаешь. Сокджин лишь моё средство для достижения, — и кто знает каких усилий стоит Мину произносить эти слова и видеть перед собой одинокую фигуру того, кем он восхищался и кого так трепетно любил. — Возможно, если бы я тогда рассказал тебе о помолвке твоего омеги, кто знает, может быть тебе бы не пришлось пережить весь этот ужас истинности. Кто знает, Намджун, ведь так? Может быть мы бы не дошли до такого результата. Поэтому я принимаю на себя весь этот груз. Ты был прав. Этот праздник мой и их кровь будет на моих руках. А, может быть, я лишь внушаю себе это. Опять же, кто знает. Но мне так легче.       Омега бьет словами сильно. Он давно хотел об этом сказать, но боялся, а сейчас, стоя на самом краю хочется упасть не только самому, но и столкнуть любого, кто окажется рядом.       — Станет легче? — Намджун делает один шаг навстречу.       — Станет.       — Уверен? — альфа мрачнеет, веры в этого омегу недостаточно. Он почему-то думает, что рука дрогнет, как и всегда, Юнги его простит.       Задохнется в его последних объятьях, но простит и примет.       Но Юнги даже шагу назад не делает, видит, как стремительно подходит к нему альфа и щеки обжигают горькие слезы.       Палец жмет на курок без сомнений.       Никогда он не забудет своё первое убийство, то как ладони обжигала теплая кровь и как стягивала потом нежную кожу. Никогда не забудет предсмертный слабый удар сердца и стеклянный взгляд в никуда. Такое забыть нельзя. Этот ужас не выжечь из памяти. Потому что это страшно, когда человек, которого ты чувствовал, превращается в ничто.       Густой, затхлый запах кругом и мертвая тишина. Юнги открывает глаза и даже сквозь болезненные слезы, застилающий обзор, видит столь родные и глубокие глаза, которые ещё немного и тоже потухнут. Намджун смотрит на него в немом ужасе.       Юнги никогда он не забудет своё первое убийство. И никогда не забудет второе. Никогда не забудет запах крови и звон тишины, когда сердце отбивает последний стук. Никогда не… Никогда.       Намджун ощущает боль, которую так давно не испытывал, умноженную на два. Альфа тяжело опускается на колени, смотрит с неприкрытой болью, которая так яростно пробивалась изнутри, и хочет ухватиться за мягкую ладонь своего названного брата, будто в немой мольбе. Пальцы тянутся, не разгибаются и не слушаются. Но он очень хочет прикоснуться. Отчего-то воспоминания далекого юношества и их знакомства отдаёт горечью, отчего-то в ушах стоит плачь его ещё тогда крошечных детей. Отчего-то вдруг становится ещё больнее и горячее.       Отчего-то становится так отчаянно холодно и необходимо успеть… Успеть что?       Пальцы мажут по пустоте, не смея ухватиться за видение, тело совсем тяжелеет и даже не чувствуется боли от падения. Вспышки таких отчаянных моментов отдают жаром, а чужой силуэт остаётся на своём месте, не движется. Юнги всё ещё там. Стоит.       Может быть... если попытаться?       Альфа лежит на боку, смотря в никуда и в уголках глаз застревают непролитые, хрупкие слезы не произнесённых слов. Не исполненных.       Вот и всё. Юнги невыносимо долго боролся, сомневался, боялся и желал, чего угодно, но не этого.       Юнги задыхается, всхлипывает как ребенок, он роняет пистолет, рухнув на колени рядом, пальцами сгребая ворсинки ковра, так и не смея дотянуться до Намджуна. Ему так больно. Так больно.       Кто-нибудь. Пожалуйста. Выдерните её из него. Выдерните эту боль и прекратите.       Сокджин почти не дышит, он просто смотрит перед собой и не замечает того как горячие ладони сына отворачивают его лицо к своей груди. Сокджин не слышит ещё очень долгое время. Не чувствует прикосновений, не видит и не понимает слов. Чимин жмется к нему всем телом, пытается словно проникнуться к нему, срастись с ним и забрать всю тревогу и боль до остатка. Только это совсем не помогает, как бы не старалось столь драгоценное чадо.       А Юнги смотрит на притихшее тело, отпечатывает в голове мертвую позу, слушает бешенный стук сердца в своей груди и дрожит.       «…ты будешь рядом со мной?»       «Буду…»       Юнги солгал, в попытке высмотреть проблеск яркого пятна в альфе. Юнги бесстыдно, но с болью на сердце, солгал лишь однажды.

***

      Для чего выдумана эта черная коробка? Для чего выдумано это поле высохших цветов? Для чего выдуманы слова утешения если от них не становится легче? Для чего выдумана эта тишина и почему от неё становится только хуже?       Чонгук обводит взглядом усеянное торчащими плитами поле, выгравированными разномастными шрифтами, учтивыми словами и датами жизни. Темные, почти черные ореолы, выглядят уставшими, тусклыми. Немного сероватые круги под глазами лишь подчеркивают это.       Для чего всё это?       Чонгук стоит у чужой могилы, первой попавшейся. Он приехал сюда очень рано и почему-то вдруг ему стало не понятно: зачем это всё? Зачем хранить кости под землей в дорогих и не очень коробках? Для чего посыпать её землей и лить слезы, днями, месяцами, а, может быть, годами. От этого ведь легче совсем не становится.       У него дико замерзли руки, а фарфоровая шкатулка в руках под стать этим же коробкам в земле, только меньше и легче во множество раз, лишь холодит сильнее. Бездушная, наполненная единственным воспоминанием. Именно, лишь воспоминанием и ничем больше, кроме пепла.       Чонгук делает шаг и продолжает идти вдоль протоптанных тропинок. Взгляд не цепляется за что-то конкретное. Уши не слышат хвалебных слов и плача, позади него только его младший брат. Тэхён укутан с ног до головы в теплое пальто и шарф и смирно вышагивает позади. Чонгук старается не смотреть на него, Тэхён не плачет, но глаза выдают его. Они у него красные, болезненные, а губы потрескавшиеся. Он ведь всё ещё ребенок. Его младший брат, всё ещё ребенок со сложным характером.       Они идут посреди кладбища только им известное место. Идут молча, потому что никто не хочет провожать смерть зверя. Безродного и сумасшедшего, жестокого и хладнокровного. Кроме них. Единственных по крови близких. Даже Юнги не нашел в себе смелости, он, кажется, плачет и молчит постоянно. За него страшно, ему нельзя быть в таком состояний. И кто знает, когда он оправится?       Когда они оправятся?       Но Чонгук не убит горем, он так думает, он сломан усталостью и диким одиночеством. Усталостью потому что работы слишком много и всё взвалилось на его ещё хрупкие плечи и местами даже не умелые, но он держался крепко на своих двоих. Терпел сжав зубы, сносил косые взгляды, но работал, доказывая своё наследство Чонов. А одиночеством – потому что они с братом не научены той самой поддержке, даже живя теперь под одной крышей, им всё ещё сложно и всё что они могут, это находиться в тишине и покое, без колких фраз. Тэхён пытался честно, но Чонгуку вдруг оказалось сложно принять его с такой простотой.       Погода, казалось бы, могла скорбеть вместе с ними. Потому что тяжелые тучи очень низко плывут, а легкий туман опутывает собой горизонт. Они останавливаются у окраины, где тянется небольшой мост и простирается река. Она особенная шумная, быстрая и немного опасная, но завораживающая.       Тэхён останавливается первым, у самого начала моста, позволяя старшему пройти немного дальше и лишь сильнее сжимает ледяные кулаки, руки совсем не греются, даже в таких плотных и теплых карманах. А Чонгук делает ещё несколько шагов и останавливается неподалеку, укладывает руки со шкатулкой на перила и смотрит на водную, бушующую гладь.       Для чего выдуманы слова утешения если от них не становится легче? Для чего выдумана эта тишина и почему от неё становится только хуже? Но ни того и ни другого им не дано. Их никто не утешает, их осуждают за чужие грехи. Пальцы альфы вдруг дрожат, он шумно вдыхает носом, понимает, что если будет тянуть, то, наверное, не выдержит.       Он протягивает покрасневшую от холода руку и опрокидывает наружу пепел, развевая его на подхватившем потоке ветра. Всё до капельки, до мельчайшей крупицы. Дышать становится немного труднее, где-то там, в середине грудной клетки сдавливают тиски, хочется вздохнуть с отчаянным всхлипом. Но ничего кроме давления и спертого дыхания. Они не заслужили утешения, не заслужили прощения. У них есть и остались только они.       Тэхён всё же плачет, Чонгук слышит приглушенный всхлип, он прячет пустую шкатулку в карман куртки и обнаруживает младшего стоящего рядом с собой.       — Мы должны были что-то сказать… — голос Тэхёна тихий, а взгляд обращен куда-то в сторону, где совсем недавно развеялся прах.       Чонгук не знает, что сказать, в голове столько всего, что сложно собрать это в единую мысль. Хотелось кричать о потерянном детстве, и жадном желаний видеть отца, хотелось говорить о несправедливости и чрезмерной жестокости, хотелось говорить об обиде и дурацкой несправедливости. Хотелось сказать о многом, но ничего не складывалось в слова.       Тэхён всегда из них был самым лучшим. Самым сообразительным и тихим. И Чонгук впервые ему благодарен за это. Потому что младший, вдруг поворачивается к нему и обнимает, прижимая к себе крепко-крепко. Настолько крепко, что Чонгук может ощутить запах его кожи. Это первые их объятья. Это первое прикосновение в утешении. И Чонгук ему безумно благодарен.       Слов и прощаний им не нужно. Потому что легче не станет. А боль не пройдет, она сформируется в шрам и будет напоминать о себе редко, но будет, пока не превратиться в фантом и станет тише.

***

      — Папа? — Чимин щурится от яркого света в кухне. Он проснулся несколько минут назад, как только почувствовал, что постель рядом пуста.       Сокджин проснулся за полночь и теперь стоит посреди кухни с банкой крупнозернистого кофе и просто смотрит в раскрытую банку. После инцидента в особняке прошло только два дня, а омега старший и слова не вымолвил. Врачи говорят, что это нормальное состояние для истинных, лишившихся своей второй половинки. И Чимина такое состояние родителя пугает. Он исправно отпаивает омегу успокоительным чаем и не отходит от него. Сокджин пролежал все эти дни в спальне сына, а сам Чимин, пристроившись позади, осторожно касался сутулой спины и аккуратно поглаживал бормоча слова утешения и поддержки. Неужели он собирался собственноручно убить Намджуна, чтобы потом видеть такой результат? Юнги знал на что идет и в его планы не входило уступить это место Чимину. Точно нет. Омегу передергивает от таких мыслей, от такой жертвенности.       — Пап… — омега осторожно шагает внутрь, обходит мужчину, обводит взглядом банку в руках, и наконец, поднимает взгляд на лицо. Лучше бы не видел он этого.       За все эти дни Сокджин ни разу не плакал.       — Па, — слоги срываются с трудом из передавленного горла и застрявшего комка где-то в груди.       — Мне так жаль… — еле-еле проступающий шепот и Сокджин прижимает банку к груди, дышит вдруг так глубоко-глубоко. — Так жаль, так жаль… так жаль-жаль-жаль, Намджуни…так жаль...прости-прости-прости меня. Прости меня…       Чимин молчит, смотрит и дышит неровно, потому что от такой исповеди сводит конечности. Он не знает за что ухватиться, что сказать, как помочь, как усмирить эту сквозящую боль от старшего омеги.       Сокджин вдыхает глубже аромат кофе и ему будто чего-то не хватает. Всё не то. Это не заменяет его присутствия. Это не помогает совсем, словно вновь вырвали что-то из сердца только теперь по самый корень. И там так вязко, горячо и больно, что зубы сводит и колотит как озябшего, брошенного щенка. Хочется кричать во всю глотку, вспороть на себе кожу и выбраться из этой агонии. Так хочется докричаться.       — Чимин-а… — жалостно и постыдно, но мальчишка реагирует моментально, принимает как знак и наконец касается рук родителя, получая в ответ покрасневший взгляд. — Я так…так люблю его. Всегда, понимаешь, всегда любил. Вот так сильно, — Сокджин с силой сжимает ладонь Чимина, отчего тот вздрагивает, но старается не отводить взгляда, выслушивая исповедь, — так крепко, что вдохнуть нет сил, всегда в пол силы. Всегда не полной грудью. Не переставал, ни на секундочку. Почему я ему не кричал об этом? Почему я оказался таким трусом? Знаешь, Чимин-а, мне так жаль. Так сильно теперь болит, сынок…болит, очень болит…       Сокджин задыхается, но говорит, запинается, но повторяет вновь и вновь с заполненным до краев слезами. Он выплескивает из себя всю горечь сильными толчками, выдавливает будто застоявшийся гной. Банка выпадает из рук, и старший омега касается лица напротив. Чимин замирает и чувствует знакомый аромат кофе, не того, что в банке, а от ледяных ладоней старшего. Сокджин смотрит на него, мечется от глаза к глазу, изучает лицо своего чада, будто раздумывая о чем-то, будто борясь с чем-то что он хочет сейчас сказать.       — …сынок. Мой сынок, мой мальчик, — тихий и горячий шепот сбивается у самого уха, застревает в волосах, когда Чимина крепко обнимают. — Прости меня за всё. Прости меня, мой хороший, прости…я знаю, что был неправ во многих вещах, я знаю, да… Поэтому прошу тебя…прости меня…       Чимин обнимает в ответ, мягко улыбается и старается не поддаваться эмоциям, он обнимает старшего крепко в ответ и по привычке гладит спину.       — Всё хорошо, пап, всё хорошо. Ну же, я понимаю тебя теперь, всё хорошо, я совсем не злюсь, пап. Поплачь ещё, ты так долго молчал, а я посижу рядом, ты только не уходи от меня, хорошо?       Сокджин будто и правда слышит, он быстро кивает и зарывается носом в волосы, дрожит, но держит крепко.       — Твой истинный, — омега говорит всё ещё сбивчиво, но уже без той истерики, а Чимин невольно напрягается. — Ты, наверное, очень нужен ему. Ведь в такие моменты боль острее, ты же уже чувствуешь?       — Пап, — Чимин пытается не думать и тем более не говорить о Чонгуке, потому что их с родителем последний разговор был не лучшим. Он боялся услышать те самые страшные просьбы оборвать связь и не вмешивать себя в эту пучину.       — Нет, послушай, — мужчина быстро отстраняется, его щеки всё ещё блестят от слез, а ладони оглаживают щеки, — ты должен прекратить эту боль. Ты должен, понимаешь? Съезди к нему. Завтра, потому что он сильнее чувствует, альфы всегда острее реагируют, хоть и не показывают этого. Нет, сейчас езжай, Чимин, ты слышишь?       Чимин пораженно смотрит на омегу и не верит в услышанное.       — Па, ночь на дворе, ты немного потерялся в сутках…       — Нет-нет-нет, поезжай, прошу тебя. Уйми эту боль, поезжай. Не совершай моих ошибок, не делай этого, послушай меня и поверь мне. Лучше сейчас, чтобы не было поздно.       Взгляд Сокджина выглядит ясным, немного влажным, а дыхание немного ровнее. Слова пугают, они непонятны для молодого омеги. Ему многое не понятно и ему не прожить весь тот путь, что достался его папе. Но что-то в этом есть, что-то такое особенно, прожитое многими годами, что-то вымученное и неисполненное. Казалось будто через него Сокджин пытается вычерпать неисполненное и упущенное, и крошечный червяк сомнения прорывает себе путь наружу.       Чимин неуверенно, но всё же соглашается, но с условием, что Сокджин вернется в постель. Старший омега послушно следует за ним обратно в спальню, и только когда одеяло накрывает фигуру, Чимин замечает в зажатой ладони горошину кофе. Сокджин болезненно улыбается, торопит и умоляет поспешить.       Чимину совсем не комфортно, мутно и неспокойно, но он одевается и выходит во двор. Воздух совсем морозный, продирает до костей и отрезвляет ум. Сейчас, идея чтобы ехать к границе глубокой ночью кажется ещё более чем абсурдной, но он всё же садится в машину, сжимает дрожащими руками руль и делает глубокий вдох. Он истощен морально и физически, даже боль в плече уже не кажется такой яркой. Охрана в недоумений, один из альф просит подвезти его, но омега отказывается и заводит мотор сам.       Чем длиннее дорога и чем ближе граница, тем сильнее желание развернуться назад. Но лицо папы и его сбивчивые просьбы подкрадываются глубже под кожу. Дорога до Столицы заняла час, когда обычно можно добраться за тридцать минут. Омега колесит по центру долгие десять минут, нервничает и урывками оглядывает горящие ночные огни открытых заведений, даже слышит шум и обрывки диалогов людей за открытым стеклом, стоя на светофоре. Он будто в каком-то сюрреалистическом сне, и всё выглядит так неправильно и в тоже время правильно.       Чимин нервничает, волнуется. Отчего он останавливается от ворот за несколько метров. Охрана Чона его замечает, они просто косятся в его сторону и не дергаются с места. Высотка выглядит мрачным, каким-то стальным гигантом на фоне ночного неба. Все окна темные дыры, кроме трех. Три окна всё ещё хранят в себе яркий свет и, честно говоря, Чимин даже не помнит какой у Чонгука этаж.       Он не выходит из машины, кусает губы и волнуется так, словно его сейчас возводят на казнь. Нервно выдохнув, подавив в себе странные эмоции, омега уже собирается потянутся к ключу зажигания и уехать отсюда, как в стекло стучат. Он пугается, вздрагивает и резко разворачивается к окну, и удивленно, даже немного напугано сталкивается с парой темных, как сама ночь глаз.       Чонгук смотрит на него как-то слишком спокойно и немного даже озадаченно. Он прячет руку обратно в карман куртки и медленно, сонно моргает, и ждет хоть каких-то действий от омеги.       Чимину страшно хочется нажать на газ и уехать отсюда, и в ту же пугающую секунду страшно невыносимо хочется вылететь из машины и обнять. Обнять крепко и с поддержкой задать самый бесполезный вопрос: «Как ты?». Потому что Чонгук просто никак. Альфа выглядит как обычно, но по глазам видна изможденность, а по немного сутулым плечам видна вся тяжесть сына предателя, убийцы и контрабандиста.       — Что ты здесь делаешь так поздно? — голос у альфы хрипловатый, но спокойный и Чимин понимает теперь, о чем говорил Сокджин. Альфе тяжело выносить эмоции, ему проще отгородиться от них. И это уже не есть хорошо.       Омега нервно облизывает пересохшие губы и приоткрывает дверь. Он выходит наружу, останавливается напротив и просто смотрит, внимательно, пытается почувствовать ту самую грань альфы. Он использует вместо слов действия. Всего лишь один короткий шажок и вот талию обвивают руки. Чимин поддается первым, осторожно, не без страха. Он обнимает Чона, ловя удивленный вдох. Требуется какое-то мгновение прежде чем ледяные пальцы касаются его висков, и Чимин сам поднимает голову.       Чонгук медленно склоняется к его лбу своим, утыкает и прикрывает глаза, как-то облегченно выдыхая пар изо рта. Он весь холодный, значит он уже давно так бродит по улицам, Чимин опускает взгляд на кончик его носа и старается дышать ровнее. Он чувствует, как урчит существо, как покладисто льнет ближе, принимая протянутую ладонь. Без опаски, без того чтобы принюхаться к опасности. Оно принимает и Чонгук сдаётся, принимая тепло омеги без протеста. Они так молчат долго, стоя лбом ко лбу, подпитывая друг друга чем-то совсем невидимым.       У Чимина на сердце что-то особенное зарождается, а в животе скручивает приятный спазм. Принятие истинного без протеста, в этот раз он чувствует их природу и отдаётся с ответной покорностью. Чонгук будто чувствует это тоже, он приоткрывает глаза, немного приподнимает лицо и аккуратно ведет носом по губам, слегка отстраняясь льнет в мягком поцелуе к верхней губе. Чимин сгорает, тут же тянется в ответ и целует мягко, немного задерживает целомудренный поцелуй и открывает глаза только когда слышит тихое, еле уловимое: «Спасибо».       Вот оно какое. Сокджин желал всем сердцем показать сыну прекрасную сторону истинности. Сокджин желал утолить свою боль и подсказать сыну верный шаг, несмотря ни на что. И не важно, что на это понадобилось столько лет.       — Поднимешься? — Чонгук касается большим пальцем мягких губ, заглядывая в глаза. — Мой брат был бы рад увидеть тебя.       Чимин неуверенно кивает, неужели эти двое под одной крышей? Как жаль, что беда сближает, хорошо лишь что не оттолкнула их дальше. А может быть это вынужденная мера? Сейчас их семье более чем не сладко.       — Да.       Чонгук опускает руку и перехватывает ладонь омеги, он ведет к зданию, идя немного впереди, а Чимин ощущает, как огонь понемногу утихает. До квартиры они добираются в молчании, Чонгук как всегда не особо разговорчив, а Чимин и не пытается. В квартире и правда очень светло, именно эти окна так ярко горели с улицы.       Голубоволосая шевелюра реагирует моментально, когда за ними закрывает входная дверь.       Чимин отмечает два упакованных чемодана у разложенного дивана и самого Тэхёна в домашней одежде. Зрелище необычное и совершенно противоречивое. Перед ним теперь не напыщенный наследник с колючим норовом, а простой мальчишка восемнадцати лет. Альфа прищуривается и не сразу признает омегу в полумраке коридора.       — Пташка?       Нет, что-то всё же остаётся неизменным.       Чонгук стягивает с плеч Чимина пальто и легко подталкивает того в спину, прямо в зал. Сам раздевается и молча уходит в сторону своего кабинета, Чимин провожает его взглядом и обращается уже к Киму.       — Привет, — тихо и немного странно, что такое простое слово так разрушает шелестящую тишину дома.       Телевизор на минимальной громкости демонстрирует какие-то кадры из старенького фильма, а Тэхён улыбается, упираясь в спинку дивана двумя руками. Слегка мешковатая, футболка, взъерошенные волосы на затылке и абсолютно светящийся взгляд карих глаз. Альфы этой семьи и в правду как-то странно подпитываются присутствием омеги.       Тэхён подскакивает с дивана, скидывая одеяло чуть ли не на пол, он подходит ближе и касается покрасневших ладоней омеги.       — Ты что, вместе с братом круги наворачивал?       Голос у Тэхёна обычный, Чимин лишь молча поражается, вглядываясь в лицо.       — Нет, мы…случайно встретились у дома, — альфа на это лишь изгибает бровь и немного склоняет голову набок, ему слабо верится в такую ложь и Чимин спешит продолжить. — Ты переехал сюда?       Тэхён бросает быстрый взгляд на чемоданы и обратно на омегу:       — Я уезжаю завтра заграницу, — омега не успевает задать тревожный вопрос, Тэхён отвечает тут же. — Так будет лучше, получу там образование, и, может быть, когда здесь всё уляжется, я смогу вернуться. Но мне бы не хотелось возвращаться.       Чимин понимает, что-то тревожное забивается напуганной пташкой в груди, но и тут альфа удивляет своей проницательностью.       — Чонгук останется на посту Юнги хёна, в конце концов, это его законное место. Наведет здесь должный порядок, у меня здесь никаких прав, а занимать клуб я больше не имею права, сам понимаешь почему.       Чимин понимает, он кивает и поджимает губы. Так хочется спросить о самом важном, а Тэхён перебирает его пальцы в своих горячих ладонях и смотрит пристально, то как он это особенно умеет и Чимину неловко. Он пытается высвободить руки, но как-то совсем не убедительно получается.       — С нами всё нормально, пташка.       Эти слова хотелось услышать больше всего.       — С нами, правда, всё нормально. Немного тяжело, кончина Джейн была тоже болезненной, но это ведь нормальное состояние для людей, которые теряют близких. Но жить можно. Ты же хотел об этом спросить? — Тэхён заглядывает как всегда в самую душу и омега сдаётся, кивает тут же. — Тяжелее было моему брату, сейчас все собаки спущены на него и сам понимаешь, тяжело отстаивать своё положение и отделиться от образа отца. Но, как видишь, он дышит, работает и идет дальше. Остальное не важно, ведь так?       — Только это? — омега поддается, позволяет себя усадить на диван. — Ты как всегда отвечаешь не точно.       — Всё нормально и это главное, пташка, — Тэхён улыбается, уводит тему очень ловко. — Я слышал, если истинные рядом в такой момент, то уже не так больно, я, например, это чувствую, хоть мы друг другу и не близки. Чимин, — альфа убирает отросшую прядь за ухо омеги, впервые обращаясь к нему по имени, — твоё присутствие и правда немного облегчает. Не знаю, как это работает, но мне чуточку легче. А представь, какого Чонгуку.       — Может…может, это потому что вы братья? — Чимину и правда странно это слышать, но то что почти невидимая связь между ним и Тэхёном всё же есть, отрицать не стоит.       — Возможно, в конце концов, ты сын истинного нашего отца. Зов крови, природа она такая, сложная. Скажи, как твой папа?       Чимин хочет улизнуть от вопроса, он отводит взгляд, вглядывается в экран телевизора, но правой половиной лица ощущает на себе пристальный взгляд, а ладонь в руке обжигает. Странно это всё, сидеть в доме Чонгука под руку с его братом, с которым братские отношения сложно назвать отношениями и вовсе.       — Пташка?       — Плохо. Всё очень плохо, — слова вырываются вперед мыслей, хочется высказаться о тех тяжелых днях рядом с Сокджином, хочется сказать о том, как это тяжело видеть, но кроме слова «плохо» все остальное застревает и рассыпается. — Он ни живой, ни мертвый. Сегодня…Сегодня он заснул с горошиной кофе.       Тэхён выжидает долгую минуту молчания, давая возможность говорить дальше, но когда понимает, что продолжения не дождаться тянет омегу на себя, тот неловко протестует, но всё же ложится на подставленную подушку. Тэхён соблюдает дистанцию, немного отодвигается и ложится на бок, разглядывая профиль омеги, прежде чем заговорить:       — У наших родителей долгая история, а потеря невосполнима.       Чимин кивает, сжимает в кулаках манжеты кофты и прижимает руки к животу.       — Я столько раз думал о том, как…как смогу закончить начатое и совершенно не думал о последствиях для папы и для вас. Я никогда не думал о последствиях своих убийств. Я не чувствовал ничего такого, кроме удовлетворения, совершенно не осознавая, что у таких людей есть близкие. Мне не было жаль. И я не знаю, чтобы было, будь исход иной. Если бы я знал, что это всё теперь на моих руках. Испытал бы я то самое удовлетворение? Смог бы жить дальше? Или бы сгорел в своей совести? Видя пустой взгляд папы рядом с отцом. Я всё это время считал свою семью показателем идеала, считал, что Намджун травит их. Что эта истинность и их прошлое ерунда. Что всему приходит конец. Но нет. Я только сейчас осознаю все те моменты, когда видел слезы папы. Все его слова. Только сейчас. Я понял это только сейчас, когда наступила точка невозврата. Моя месть и ярость была пустой. Вот она…моя исповедь.       Тэхён смотрит не моргая, впитывая в себя каждое слово. На самом деле он любит, когда собеседник говорит много, не открыто, сколько он таких моментов провел под боком Юнги, слушая и рассуждая об услышанном. Он внимательно следит за каждым движением губ омеги, вслушивается в дыхание и ожидает той самой вспышки, но её нет, потому что тот так же исчерпан, как и они все.       — Ты защищал своё. Это нормально, ошибка людей в том, что они всегда недоговаривают. Стараются казаться слишком сильными, душат себя же, а в итоге наступает катастрофа. Это нормально, тебе не в чем себя винить. Ты поступал так как считал нужным, чтобы защитить.       — Откуда в тебе столько всего? — Чимин медленно поворачивает голову к альфе.       — Не забывай, кто меня растил, — Тэхён улыбается уголком губ. — Юнги хён вложил в нас с братом всё самое лучшее, по крайней мере он очень старался. А я просто люблю поговорить.       Омега фыркает, улыбается и переворачивается набок.       — Кажется, из нас самым сильным оказался именно он.       — И самым несчастным, — заключает Ким и улыбки с их губ сходят, оставляя после себя легкую тяжесть и недосказанность с горькой примесью.       Чимин даже не замечает, как засыпает, и не удивительно, ведь ему так и не удалось спокойно поспать за эти дни. Тэхён замечает это и отключает освещение в зале, оставляя лишь телевизор. Сколько они так пролежали, лицом к лицу и в нескольких сантиметрах друг от друга. Тэхён в полумраке и отсвета от экрана любуется чертами лица омеги, запоминая и сохраняя именно это воспоминание.       Чонгук возвращается к ним лишь через час, альфа останавливается за диваном и тяжелым взглядом оценивает положение парней. Тэхён поворачивает голову к нему и между ними нависает тяжелая тишина. Чон не слепой и не дурак, прекрасно осознаёт, как неравнодушен брат к его омеге. Но отчего-то не делает в этот раз ничего.       — Ложись с нами, хён, — шепчет Ким. — Это в последний раз, исполнишь просьбу?       Чонгук молчит, а Тэхён ждет и надеется, что хотя бы сейчас брат не развернется и не уйдет. И он не уходит, стягивает пиджак, бросает его в кресло и тянется за пультом. Отключив телевизор и погрузив зал во мрак, осторожно, на сколько это возможно ложится позади омеги, оставляя пространство, и укладывая голову на свою руку, потому что подушки ему не досталось.       Чимин во сне тяжело тянет носом воздух, не просыпаясь переворачивается на спину и буквально перекатывается на другой бок, прильнув словно клубочек к Чону, который заметно напрягся и чуть отстранился назад. Но омега слепо тычется в грудь лбом, сложив руки у груди, продолжая спать.       Чонгук неловко замирает, быстро поднимает взгляд на брата и видит в темноте его улыбку.       Тэхён улыбается с какой-то счастливой тоской и затем закрывает глаза, устраиваясь удобнее на своём месте. Чонгук же обрывисто кладет ладонь на изгиб талии Чимина и склоняется ближе к его макушке.       Пахнет природным и чистым ароматом омеги без подавителей. Альфа только сейчас так ясно осознает, как он пахнет, и что он может так приятно и легко источать аромат. Его панацея.       Он засыпает следом, проваливаясь в долгожданный покой.       И Чонгук впервые не проснется от легкого шороха, отдавшись крепкому и здоровому сну. Они оба не заметят, как Тэхён проснется ранним утром, накроет их одеялом и переодевшись встанет напоследок у изголовья.       — Прощай, пташка.       Чемоданы в руке, сердце в легком сердцебиении, а ноги уверенно ведут на выход. Всё будет хорошо.       Теперь он уверен в этом.

***

      У Юнги много времени чтобы насытиться своей болью.       Омега закрывается от чужих глаз в своём домике, он проводит дни в одиночестве, призраком ходит от угла к углу и по долгу сидит у окна. Кажется, что если он выйдет наружу, то внешний мир его просто раздавит. Груз вины слишком неподъемен, а перед глазами лицо рябит. Всё что остаётся это лишь зажмуриться, приложить ладонь к растущему животу и с жаром в груди просить прощения в пустоту. Он понимает, что иначе быть не могло.       Юнги держит в замерших от волнения ладонях горячую кружку с чаем и в который раз смотрит в открытое окно, на простирающиеся иссохшие ветви деревьев и старается не думать. Старается игнорировать болезненные спазмы и у него почти получается. Раннее утро всегда ему нравилось, это сонное ещё марево тягучей патокой тянется над их головами пробуждая новый день и новую жизнь. Он бы ещё так немного простоял и ушел в гостиную, чтобы почитать, если бы не визг шин, подъехавшего BMW. Сердце грубо, почти болезненно переворачивается в груди, когда он видит альфу вышедшего из машины. Мужчина уверенным шагом направляется к его дому, несмотря на то что недавно выпавший снег неплохо мешает движению.       Альфа замечает его в окне, и поджав губы таранит теперь путь к нему, минуя дверь. Юнги замирает, и неожиданный гость тоже. В который раз, игнорируя требование не приходить больше. Так они и остаются смотреть друг на друга через раскрытое нараспашку окно.       — Мне зайти через дверь или отсюда проще? — грубо и раздраженно. Хосок выглядит злым, накаленным и одно неловкое движение - не миновать взрыву. Слишком долго им пришлось играть в кошки-мышки. Теперь никакой преграды и запретов.       — Хосок, — Юнги пытается будто попробовать имя на вкус, ведь он так давно его не произносил.       — Значит отсюда, — мужчина кивает, Юнги отшатывается назад, когда он буквально перепрыгивает подоконник и весь снег с обуви теперь оседает на ковре. Хосок не церемонится, тут же захлопывает ставни и так же резко разворачивается обратно. — Я бы сейчас многое сделал, будь ты немного в другом положении. Клянусь, оплеуху ты бы точно получил, а потом бы я выебал бы из тебя всю твою сраную дурь.       Юнги и рта раскрыть не успевает, потому что Хосок преодолевает между ними расстояние в пару шагов и еле сдерживается, чтобы не перейти на крик. Запах дождя кажется слишком острым с примесью зимней стужи.       — Столько лет, Юнги! Твою, блять, мать! Ты изводил меня столько лет ради этого урода, а потом и вовсе ставишь на кон нашу истинность только бы прийти к своему всратому плану?! Даже не вздумай меня перебивать, можешь рыдать и кричать, но ты выслушаешь меня! Теперь ты никуда не денешься! Будешь слушать в отместку за всё то дерьмо, на которое ты нас обрек!       — Хосок… — кружка вылетает из рук и летит на пол, расплескав напиток.       — Я ушел с поста! Оставил родителей, бросил весь свой бизнес после нашего разговора в больнице только чтобы в который раз вернуться за тобой и к черту увезти отсюда и что я слышу?! Ты пожертвовал собой и мной! В который раз, ты даже убил его не ради всеобщего блага! Ты убил его ради него же! Черт бы тебя побрал, Мин Юнги! Ты чертов мазохист с завышенным градусом самоуничтожения! Я думал всё это время, что это я тот самый ублюдок, из-за которого наши отношения шли чрез одно место! А ты просто продолжал меня отталкивать из-за своей одержимости! Я, блять, испугался и дьяволу душу отдал уже сотни раз, пока мы были в особняке! А ты стоишь тут, чай пьешь?!       Юнги ошарашенно смотрит на взъерепененного альфу, выслушивая яростный поток слов без сопротивления. Хосок заслуживает, чтобы выговориться, как оказалось это Юнги мудак с примесью своего ядовито-упертого и сложного характера, и он полностью заслуживает все слова альфы.       — Все твои последующие слова считаются недействительными, ты понял?! Я собираюсь жениться на тебе, перевезти сюда вещи и если потребуется лично роды приму, ты понял?!       — Роды…это не обязательно… — омега удивленно расширяет глаза.       — Обязательно, блять! — Хосок напирает, заставляет Мина отступить на два шага назад и дышит так тяжело будто он пробежал стометровку.       — Вы же интеллигент, господин Чон, столько ругани я не слышал от Вас…       Юнги не договаривает, альфа притягивает его к себе за плечи и жадно впивается в губы. Болезненно, отпечатывая всю ту горечь что накопилась в нём, но Мин не противится, выдыхает шумно через нос и сжимает с силой воротник пиджака и рубашки, притягивая к себе ближе.       — С кем поведешься от того и наберешься, — чеканит Чон, резко отстранившись от губ омеги, на что тот вдруг расплывается в улыбке, а в глазах застыла влага. — Только попробуй сейчас заплакать. Клянусь, только попробуй!       — Не буду…я просто так рад, что ты пришел…что не разорвал нашу связь, что вытерпел…       — Глупо было полагать, что я так просто сдамся, — буря медленно утихает. — Я теперь на твоём иждивении, у меня в наследство только машина осталась.       Юнги впервые за всё время смеётся. В этом весь его Хосок. В длинных речах, глупых шутках и нескончаемой силе воли. Его прекрасный, сильный, волевой и бесконечно…любимый. У омеги сердце всё ещё сжимается от потери, но в обмен он обретает чуточку больше. Примесь горечи и упоительных родных рук жалит хуже всего, но Юнги счастлив. Немного болезненно, но очень счастлив сейчас оказаться подхваченным на руках и с тягучим поцелуем на губах.       Он все же плачет, снова даёт волю чувствам, гормоны ударяют с новой силой и сдерживаться почти нет сил. В этот раз Хосок замолкает, несмотря на все сказанные ранее слова он выслушивает и бережно убаюкивает в своих руках, целуя с особой осторожностью, давая волю выйти наружу всей тяжести.       Омега слишком долго молчал и вел диалоги лишь с собой. Теперь можно попробовать задышать по-новому, отпустить прошлое и простить себя. Хотя бы попытаться...

***

      Чимин просыпается от того, что ему невыносимо жарко. Он приоткрывает веки и жмурится от яркого неба, что во всю демонстрируют панорамные окна в зале. И только потом с долгим осознанием вглядывается в лицо альфы, которого обнимает. Чонгук, почувствовав шевеление, приоткрывает глаза и тут же прикрывает их предплечьем, и мычит сдавленно. Омега ему явно отлежал плечо. Чимин тут же приподнимается и чувствует давление от одеяла, в которое закутался будто кокон. Чертыхнувшись себе под нос, он пытается выпутаться и только сейчас замечает пустующую другую часть дивана.       Тэхёна нет. И чемоданов тоже.       Ещё сонный Чонгук явно не разделяет его активности, альфа с облегчением переворачивается на бок и утягивает омегу обратно на подушку, тут же зарывшись лицом в изгиб его шеи, шумно вдыхая запах, при этом крепко обнимая за талию, буквально вжимая в себя.       — Жарко, — глухо пыхтит и отбрасывает кусок одеяла с себя.       — Тебе – да, мне – нет, — обрубает альфа, не давая шевельнуться.       Чимин проглатывает вопрос, когда чувствует, как холодные пальцы бесцеремонно проскальзывают под свитер и касаются взмокшей кожи, это одновременно стесняет и будоражит.       — У Тэхёна был самолет в четыре утра, разве вы не попрощались? — хрипло уточняет Чон, задевая губами горячую кожу шеи и Чимина клинит в нарастающем приятном напряжении.       — Н-нет, он сказал, что уезжает утром, он ничего не сказал про время.       Чонгук что-то неопределенное мычит, продолжая массировать мягко кожу на боку омеги, разгоняя приятную стаю мурашек по всему телу.       — Чонгук, перестань, — Чимину некомфортно, он вспотел ужасно и мысли с утра вяжутся с трудом, а не двусмысленные поползновения разморенного альфы не умоляют положения. — Я весь мокрый, отпусти же!       — И что? М-м, — Чимина пробирает током, когда Чон утробно мычит и бесстыдно проводит языком по шее вверх за ухо, — так даже лучше. Ты перестал подавители пить, моей вины здесь нет.       — Чёрт… — дыхание спирает, а грудь вздымается тяжелее, когда пальцы ловко перебираются выше, поддевая пальцами чувствительные соски.       — Теперь ты мокрый везде, я чувствую, чувствую тебя как никогда, — альфа разворачивает лицо омеги к себе чтобы прижаться к губам в крепком, глубоком поцелуе.       Сердце у Чимина отбивает бешенный ритм, почему каждый раз близость так сводит их с ума, кажется, он где-то об этом слышал, но сейчас мозг отказывается функционировать здраво. Хочется вытянуться, выгнуться от каждого прикосновения и расщепиться на атомы. Оказывается, хочется чаще ловить Чона именно в таком состоянии, когда у того язык развязан, разум помутнен и наружу лезут именно чувства.       Чонгук отстраняется первым, нависает сверху и садится в ногах омеги, пальцы ловко справляются с пуговицей и молнией, стягивают брюки, пока Чимин чуть ли не сдирает с себя удушающий свитер. Лицо горит, грудь давит, а горячая волна перекатывается вниз живота, когда альфа не сводя с него темного взгляда медленно склоняется к согнутому колену, целуя вязко, медленно, несколько раз по всей коленной чашечке.       — Я благодарен тебе, что ты пришел, — Чимин навостряет слух, дышит загнанно и смотрит внимательно. — Нам всем тяжело, но, кажется, это исцеляет.       Омега стонет сквозь плотно сжатые губы, когда Чон раздвигает его ноги и поцелуями передвигается по внутренней стороне бедра ниже и ниже. Член напрягается в белье и поясницу простреливает дикое наслаждение, когда ладонь альфы аккуратно накрывает его. Чимин полностью перед ним открыт, беззащитен и расплавлен. Язык вылизывает его кожу так словно альфа голоден, словно вкус кожи заиграл по-другому, оторваться почти нет сил.       — Чимин, — Чонгук немного грубовато дергает парня на себя за бедра, упираясь твердым членом в промежность омеги и получает в ответ несдержанный стон. Всё ещё в одежде, он продолжает толкаться с чувством и расстановкой, выжидая внимания омеги под собой.       Понимая, что он так не получит желаемого, Чимин с силой раскрывает глаза и хватается за предплечья альфы, получив должное внимание, Чон склоняется к его лицу, делая особенно резкий толчок, вжимаясь бедрами в ягодицы, ощущая проступающую влагу на белье уже сквозь штаны.       — Что? — Чимин выглядит разочарованным, он хочет больше, и сейчас же без прелюдий.       — Ты будешь со мной встречаться? — ещё один толчок, но уже мягче, с нажимом.       — Т-ты…с-серьезно…в-вот сейчас?       — Будешь? — Чонгук рычит в шею, продолжая двигаться медленно и резко, прикусывая кожу с трудом, сдерживаясь, от того чтобы не прокусить её к чертям.       — Д-Джу…ах, мфм… — не договаривает потому что не хватает воздуха, хочется ускориться, получить больше трения, но альфа его крепко удерживает на месте, полностью контролируя положение.       — Что?       — У т-тебя…ж-жених есть! — хрипит омега, впиваясь уже ногтями в кожу.       — Язва, какая же ты язва, — подстать ему зеркалит Чонгук и скалится в улыбке, когда пробирается самыми кончиками пальцев под резинку белья, но не больше, лишь оглаживая низ живота у самой головки сочащегося члена. — Все женихи отсеялись стоило только им узнать, что я сын зверя. Мне не пришлось выкручиваться. Отец Джунки слишком чистоплюй.       В любой другой ситуации Чимин бы отреагировал иначе, в конце концов память ещё свежа, и они совершенно сейчас не заботятся о том, что их так подкосило совсем недавно. Сейчас им слишком хорошо.       — Буду! Буду…только пожалуйста…       — Что «пожалуйста»? — альфа готов его буквально сожрать, он прикусывает кожу на скуле, убирает пряди со лба и слегка тянет их назад, заставляя запрокинуть голову сильнее. Как же ему хочется вонзиться клыками в эту пульсирующую венку, как же хочется оставить свою метку, привязать к себе навечно и не выпускать, не дать возможности продохнуть. Заставить дышать только собой.       — Я хочу тебя, Чонгук…хочу…       Чимин тут же чувствует прохладу, когда альфа от него внезапно отстраняется, сам тянется к белью в попытке стянуть их скорее и ощутить долгожданную наполненность. Чонгук поднимается на ноги и полностью раздевается, не сводя голодного взгляда с омеги, который так призывно раздвигает ноги, сползая немного вниз, кусает губы и почти задыхается от нетерпения.       — Я хочу пометить тебя, — без особого стеснения и легкий флер испуга в карих глазах.       Чонгук полностью обнажен, легкий жар и нервозность покалывает кожу, у Чонгука потому что не хочется слышать отказа, у Чимина потому что слишком неожиданно, и просьба застаёт врасплох.       Они замирают лицом к лицу, омега дрожит, сидя на бедрах альфы, кусает губы и перестаёт дышать, когда альфа медленно входит в него.       — Т-три свидания, и я скажу свой ответ, — Чимин старается говорить ровно, не загнанно и без дрожи в голосе, Чонгук на эти слова сначала не реагирует, входит почти по основание и замирает, давая привыкнуть, а затем его губы трогает ухмылка.       — Хорошо, три лучших свидания и твое согласие, не иначе, — альфа не даёт ответить, впиваясь в губы глубоким поцелуем, проталкиваясь языком между губ, снова опрокидывая омегу на подушки, возобновляя толчки.       И Чимину нечего сказать в протест, он просто расщепляется на атомы, отдаваясь полностью ощущениям, позволяя двигаться твердо, но медленно. Так хорошо, что это просто невозможно. Чувства играют по-другому, это похоже на то словно что-то наконец принадлежит тебе полностью, и ты знаешь, что оно будет твоим навсегда. Что-то особенное, желанное.       Взаимность двух душ кажется даром с небес.       Толчки не ускоряются, Чонгук хочет чувствовать каждый оттенок их близости, он хочет чувствовать нечто большее чем животное удовольствие. Он хочет слышать каждый оттенок стона, ловить опухшие губы. Он хочет чувствовать душой, всей, от начала и до конца. Он больше не хочет той тишины. И кто бы знал, что в этом хрупком теле странного омеги, встретившегося в тот день в машине отца будет столько сил, столько исцеляющего. Кто бы показал и рассказал, что эта связь может быть настолько прекрасной и безболезненной.       Чонгук искал всю свою жизнь искренней любви и заботы и именно в этих небольших ладонях сейчас покоится его сердце. Именно в этих карих омутах вся его душа, именно в этом желанном теле выигрывает не только природа, но и они сами.       Чимин – его всё.       Его панацея, надежда и… погибель.

***

«— Пак Чимин, приятно познакомиться, — изрекают полные губы. Мальчишка даже ладонь протягивает. Крошечную такую, влажную, и с усеянными кольцами по тонким пальчикам. У Чонгука труба гудит, а этот не сдаётся, хоть и тушуется перед тяжелым взглядом. — Я должен подготовить репортаж и отчитаться перед своим куратором. — С чего вдруг этот старикан изменяет правилам и отправляет к нам неизвестно что? — Чонгук фыркает, ладонь в ответ не протягивает, брезгует. — Или ты настолько хорош, что он заменил тобой нашего связного? — Я наслышан о вашем предвзятом отношении к омегам, но попрошу при мне попридержать коней. Я здесь по делу, — Чимин убирает руку, опускает взгляд, чтобы развернуть планшет к себе и устремить внимание к набору текста. Намджун разражается смехом, Чонгук злится только сильнее, но молчит в ответ. Хоть Пака и смущали двое альф внушительного статуса для всего города, хоть и пугала сама ситуация работать с этими людьми, но удержаться он от колкости не смог, ввиду своего характера.»

      Их первое знакомство, протест, страх и непринятие. Чонгук помнит всё до последней капельки.       А река здесь всё такая же шумная. Он точно не знает зачем попросил водителя остановиться здесь, и почему пошел вдоль тропинки с усеянным костями полем. Его мнение осталось прежним, но в этот раз, что-то ноющей болью тянет. Наверное, недосказанность в прошлый раз.       Сколько прошло времени с его визита сюда? Чонгук помнит, месяца три или четыре. За это время многое изменилось. Он смог многое исправить: границы с Южной столицей были открыты. При последней встречей с Ким Сокджином Чонгук смог немного выдохнуть, омега был здоров, немного отстранен и молчалив, но здоров, и присутствие его супруга Донвона рядом облегчало волнение. Чимин готовится к сдаче экзаменов, учебу он всё же не бросил, и всё ещё противился жить с Чоном под одной крышей, ссылаясь, что ещё рано. Что определенно вызывает улыбку на такое нелепое оправдание.       Тэхён учится за границей, созваниваясь по привычке исключительно с Юнги, и зачем-то шлет длинные сообщения Чимину, и судя по всему омега ему в этот раз отвечает. Юнги живет с Хосоком и, кажется, это самый идеальный тандем, который Чонгук когда-либо видел. Они не ссорятся, не спорят и их быт похож на колыбель счастья. Они словно эталон тех самых отношений истинных, где нет месту плохому. Но, каждый раз, вспоминая через что им пришлось пройти, хочется меньше желать подобного другим.       — Чонгук, почему ты остановился здесь?       Альфа медленно оборачивается и отстраняется от перил. Чимин стоит в паре шагов и озадаченно оглядывается по сторонам.       — Я здесь развеял его прах.       Чимин останавливает свой взгляд на лице Чона и замолкает, понимает и тупит взгляд, собираясь отступить и оставить его наедине.       — Подойди.       Омега мешкает первое мгновение, но всё же подходит ближе и чуть ли не отшатывается назад, когда Чонгук медленно опускается на колени перед ним, сжимая крепко его ладони в своих руках.       — Обычно люди что-то говорят в такие моменты. В прошлый раз я не смог сказать. Я благодарен… — Чонгук нервно облизывает губы, — благодарен отцу за то, что позволил мне родиться, за то, что тогда уберег Тэхёна от смерти. Благодарен ему за короткие, но лучше мгновения в детстве и благодарен за, возможно не лучшие, но уроки жизни. Я благодарен отцу… за тебя. Что тогда именно тебе он решил довериться. Я благодарен за нашу встречу.       Чимин просто смотрит сверху вниз и мечется по лицу альфы хаотичным взглядом, уже сам того не замечая, как сжимает ладони в ответ.       — Я обещаю, что не потеряю свою истинность, я обещаю, что исполню его самые первые желания. И я не намерен сдаваться. Этот город может быть самую малость лучше. Чимин, ты останешься со мной как можно дольше?       Омега улыбается, мягко и совсем тепло.       — Конечно.       — Считай это была репетиция перед предложением, — Чон поднимается на ноги и обнимает крепко с ухмылкой на губах, а сам вглядывается в водную гладь. Чимин тут же дергается в его объятьях со словами «Не дождешься!» и тут же затихает, потому что чувствует, как притаился его альфа. — Всё хорошо, Чимин. Теперь мне стало легче.       Любуясь забытым горизонтом, держась за ледяные перила они ещё долго простоят так. До тех пор когда сердце тихонько усмирит свой бег, только когда в сердце зацветёт новое чувство.       — Надеюсь ты нашёл свой покой, отец…