Тише. Я тебя слышу. Почему ты кричишь? Холодно слишком. Давай помолчим. Нам нужен огонь.
Flashback *Восемнадцать лет назад* Декабрь
Зимние рассветы — самое красивое, что можно облюбовать в их каменном лабиринте. Кусочек нежно-алого неба виднеется далеко в небе и приятно ласкает взгляд. На улице морозно, тонкий слой снега уже успел оттаять, оставив после себя слякоть и серую грязь. Намджун плавно опускает голову и смотрит на пригласительный в руках, который ему вечером доставил Хосок со словами, мол, Сокджин очень просил его достать. Этот банкет был в стиле привычных встреч на второй выходной каждого месяца, где собирались многие предприниматели, злачные добродетели и пресса, и Намджун имеет полное право там находиться, хотя бы как представитель своего бизнеса, коллекторство — это уже отдельный вид его деятельности, и крепко закреплено на улицах столицы. Но в том и был смак его фигуры, Ким Сунан никогда не посещал подобные встречи, и без того прекрасно сдерживая свои позиции, и имел уважение у многих, и Намджун старался придерживаться того же правила. Но в таком случае не видать ему роста как собственных ушей, и то ли это напрягает, то ли причина кроется в другом. Хотя расскажите, кому не хочется обладать большей властью и не испробовать яркой начинки богатейской жизни. Ким прикрывает глаза и тяжело вздыхает, он хочет обладать большим влиянием, с него хватит жить отщепенцем, не имеющим и гроша за спиной. Он желает большего для Юнги и своего омеги, о котором он ещё не имеет права помышлять большего, кроме тихой жизни в редком страхе, что его у него отберут. Потому что где он, а где Сокджин. Альфа ещё самую малость, в тайне своего сердца, хочет перемен в этом городе. Отойти от преступности и заниматься чем-то ценнее, нежели линчевать людей за большие и безвозвратные долги. — Да ты будешь ягодкой на торте, — урчит ласково омега за спиной, любовно оглаживая ткань пиджака на талии альфы. Намджун разворачивается и прячет пригласительный в нагрудном кармане. — Очень сомнительное определение, — старший ловит взгляд Сокджина и позволяет поправить собственные волосы. — Нет, самое точное, — мотает головой младший и внимательно заправляет прядь за прядью с улыбкой на губах. — Потому что там все старые ханжи, и из молодежи могут быть только ты да Хосок. Ты у меня такой секси! — и улыбается с блестящим взглядом восхищения. — Господи, — Ким закатывает глаза. — Жаль, что ты поехать не можешь, честно говоря, я сейчас впервые словлю приступ паники. — Ага, чтобы меня тут же приметили знакомые отца или охрана, тогда я точно никуда с тобой больше не попаду, — Сокджин морщит нос, а потом как-то хитро глядит на альфу. — Ну если только ты потом меня украдешь и спрячешь. Намджун фыркает неприлично и качает головой, обхватывая лицо омеги своими ладонями. — Ты фильмов пересмотрел, мой дорогой, я бы, конечно, погеройствовал, но боюсь, что моих ребят просто не хватит. — Почему ты никогда не поддерживаешь мой сопливый бред? — младший выворачивается из рук и собирается уже выйти из комнаты, когда крепкие руки прижимают его в теплых объятьях. — Потому что это сопливый бред. Я уже смирился, что ты немножко на голову стукнутый, должен же хоть кто-то в этой семье быть с трезвым умом. Сокджин улыбается, заглядывает в лицо, и Намджун видит что-то в этой улыбке странное, во взгляде — тоже. Но на вопросы омега не отвечает, дарит утешительный поцелуй, осторожно проводит по плечам ладонями, будто даруя свои уверенность и силу, и этого более чем достаточно. Младший провожает Кима до машины, предупредительно косится в сторону Хосока, у которого Юнги буквально из рук выпрыгивает. Намджун на это не реагирует, как-то мысли забиты немного другим, а Юнги прикусывает губу и отходит ближе к Сокджину. Они словно провожают альфу в какую-то неизвестность, под ложечкой неприятно зудит, и переживание старшего омеги передаются и младшему. Что-то тяжелое оседает над самой кромкой грязного асфальта, когда машина Чона скрывается за поворотом на главную дорогу, Юнги уверенно вдыхает и будто рубит тяжелый воздух тупым топором, потому что Сокджин замирает и медленно поворачивает голову, взгляд хмурый, а на дне плещется страх. Юнги не прогадал: — Когда ты собираешься сказать Намджуну правду? По поводу Ли. Старший тяжело сглатывает, поджимает губы и уводит взгляд. — Какой Ли? О чём ты? — Ли Донвон, твой будущий супруг, у вас уже дата намечена на празднество. С тобой или без тебя, вам же правила не писаны, легко всё будет скрыть, а тебя в любой момент найдут. Что ты собираешься делать? Мин подходит и грубо одергивает омегу, разворачивая к себе, чтобы тот смотрел прямо в глаза, и если лгал, то хотя бы так. — Наш брак для общества, думаешь, многие соблюдают презумпцию верности? — младший чуть ли не давится возмущением, а Сокджин криво ухмыляется. Совсем не честно, но по взгляду видно — он волнуется, страшиться огласки. — Я не собираюсь пресмыкаться перед альфой, всё достояние семьи останется в моих руках, а Донвон лишь прикрытие, потому что омегам всё ещё недозволенно иметь право голоса в этой дыре! Намджуну нужно больше воздуха и возможностей, и я собираюсь сделать всё что угодно, только бы выбить его вперед. — Ты…используешь его! — Юнги цедит слова сквозь зубы, сдерживаясь с непомерным трудом. — Дорогой мой, — Сокджин выдыхает через нос и нависает над младшим, но тот твердо остаётся на своём месте, — если бы я хотел использовать его, то принял бы другие меры, а не сидел преданной собачонкой в этом захолустье. Он — мой альфа, и пусть он трижды будет беден, я не откажусь, а вытащу его из этого дерьма. И да, польза в обе стороны, он не стремится подавить меня и мои желания, он сильный альфа с огромным потенциалом, так скажи мне, почему я должен упускать это из виду? Тебе нравится так жить? Нравится, что омег здесь ни во что не ставят? Годами мы бьемся за свои права, но почему-то никто не ставит нас в приоритет, а только и может что продавать или выдавать за породистых альф. Средневековье убогое. — Тогда что же ты, борец за справедливость, побледнел сейчас? Что же не поделишься своими планами со своим альфой? Раз ты так веришь в его силу и преданность, почему за его спиной плетешь свои интриги? — Мин грубо пихает омегу в грудь, Сокджин отшатывается, сжимая кулаки. — Так не пойдет, Сокджин! Или ты рассказываешь ему всё, или это сделаю я! — Ты не посмеешь! — старший переходит на крик и грубо одергивает уходящего в дом Мина. Словно ощетинившийся зверь, младший готовится к любому исходу, он голыми руками вцепится в него, но отстоит себя и своего брата. Улица воспитала, и здесь ему Сокджин, вечно сидящий за спинами своих преданных псов, не противник. Юнги учился заступаться за себя самостоятельно и с корнем вырывать свою жизнь и жалкую честь. — Что ты сделаешь? Убьешь меня за молчание и закопаешь в лесу? Рискни, у меня тоже теперь есть преданный песик, может, посмотрим, кто кого? — младший ненормально скалится и дышит тяжело от распирающего негодования за брата. В таком случае ему ничего не остаётся, кроме как бить той же монетой в ответ. — Только тут бы я поспорил, изнеженный ты наш, не стоит меня провоцировать. — Я…прекрасно осведомлен о твоих способностях, Юнги, — Сокджин нервно ухмыляется, стараясь сбавить градус между ними. — Ты большая заноза, но послушай, ведь ты же согласен с моей идеей. Ты же сам устал от вечных запретов, почему я вообще тебе это рассказываю, твоё прошлое говорит само за себя. Этого бы не было, в крайнем случае ты бы просто вырос в приюте, пошел учиться и стал бы достойным гражданином, но что теперь? Таким несчастным заказан путь выше публичных домом или прислуги, вот о чем я говорю! Да, я богат, да, у меня много возможностей, но я думаю о простых людях! И не только об омегах, всё решает власть и деньги! Ты же прекрасно это понимаешь! — Я тебе открою большой секрет: люди не умеют принимать, они только потребляют, и всегда им будет мало! Нет равновесия, дай попробовать — тебе откусят полруки! — Юнги от негодования ударяет мусорный бак, тот звенит и легко шатается на месте. — Ты лжёшь моему брату и противоречишь себе же! Ты используешь его, борешься против тотальной власти, но в тоже время сам же ею и пользуешься! В героя решил поиграть?! Сокджин вздрагивает, ощущает, как сгущается запах омеги, как мрачнеет его взгляд. Объёму решимости в этом хрупком теле всё ещё ребенка, позавидовал бы любой взрослый. Такой омега должен быть не на улицах. Ким уверен, всё ещё слеп и свято верит, что делает всё правильно. Ложь во благо. Ведь во благо же, но что делать с Мином? Он ведь расскажет, и что тогда? Сокджин впервые в растерянности, разговор не будет мягким с Намджуном. С альфой вообще сложно бороться, хитрость раскусит, и, что ещё хуже, он потеряет его. — Юнги, прошу, — старший прикусывает нижнюю губу, стараясь дышать ровнее. — Услышь меня. Да, я был не прав, что ничего не рассказал Намджуну, но он…он дорог мне, клянусь. Я делаю это не только для себя. Я буду с ним, этот брак ничего не значит, клянусь. Лишь прочная ступень… — Да что ты? Я, по-твоему, совсем необразованный идиот? — старший делает три быстрых шага назад, потому что Мин оказывается слишком стремительно возле него, сгребая ворот куртки в кулаках. — Фикция говоришь, хён? — Юнги нарочно коверкает обращение к старшему, продолжая, — А наследников вам аисты принесут? Выходить в свет, чтобы то же «стадо» общества вас видело и верило, будет твой клон? Тебе не удастся скрываться вечность, ты подставишь Намджуна, как только они узнают, где ты! Да прозрей ты уже! Даже я с этими чувствами к Хосоку, вижу всю срань, что ждет впереди, только на мне метка уже, а ты ещё свободен! Намджун не такой зверь, как ты думаешь, он дает тебе право выбора, а ты заочно его линчуешь! Объясни ему всё, или, клянусь, это сделаю я, и вот тогда…тогда тебе стоит бояться. Юнги грубо отпихивает старшего от себя, смиряет предупреждающим взглядом и твердым шагом скрывается в ресторане, с грохотом захлопывая за собой дверь, отчего стекло угрожающе дребезжит. Сокджин бессильно оседает на землю, пачкая колени в грязи, и сжимает виски ладонями. Страшно, слишком страшно бьется паника в нём. Дыхание сбивчиво, а в горле сдавливается безмолвный крик. Сомнения нет в младшем омеге, он всё расскажет, у Кима нет времени даже на обдумывание. Ему срочно нужен Хосок, ему нужно успеть поговорить с ним, только толку? Что он может сделать? Отвлечь Юнги, может быть, только младший не дурак, учует подвох, и станет только хуже. Как ему закрыть рот? Сокджин суматошно мечется взглядом по мокрому асфальту и задыхается в тихой панике. Он не может потерять Намджуна, не может вернуться сейчас домой и оказаться узником собственного дома. Он не хочет этого, боится до слез. Он ненавидит стены своего дома, не может быть смиренным и послушным. Он ненавидит свою жизнь и не знает, кто придумал, что рождённым с золотой ложкой уготована лучшая жизнь. Сокджин не принадлежит себе, абсолютно, но с такой яростью борется, что трудно дышать. Что он может? Что ему сделать, как поступить? Как унять дрожь в руках и не дрогнуть голосом, когда вернется альфа? Чертов Мин Юнги. Сокджин поднимает голову и тяжелым взглядом смотрит на старые стены ресторанчика. Безвыходных ситуаций не бывает.***
Хосок зудит над ухом, услужливо рассказывая о всех важных лицах в широком холле ресторана, который переделан под такие вечера. Гости прогуливаются между одиночными столами, довольствуются тихими разговорами друг с другом под живой инструментальный оркестр. Нежно бежевые цвета помещения было похоже на шахматную доску, где разгуливали важные фигуры: мужчины исключительно в черном и синем, а редкие женщины, супруги и просто гостьи, разбавляли смутную картину. Намджун успел приметить Сон Джонсу, начинающего корреспондента, приятный парень, и, как оказалось, он уже пару раз бывал у него в автосалоне, под шумок привлекая туда ещё несколько удачных клиентов. Скорее благодаря такой случайно встрече у них и завязалось товарищеское общение. Джонсу с нескрываемым удивлением приметил его и ободряюще похлопал по плечу, с намеком, что давно было пора вылезти из своих улиц. Ким на это кривовато ухмыльнулся, и парень лишь понимающе закивал. Он сам тут был вынужден находиться, чтобы к понедельнику выдать статью, как стараются их верхушки для Столицы, сооружая такие благотворительные вечера с очень важными переговорами. — Ох, черт, прошу извинить меня, папа Сокджина увидит — меня заклюёт. Я вернусь позже, не скучай, — Чон быстро самоликвидируется, теряясь среди толпы, а Намджун примечает взглядом невысокого омегу шатена. Миниатюрный, грациозный, с надменно вздернутым острым носиком, его темный взгляд оценивающе проходится по гостям с одной целью — найти Хосока, который числился среди гостей. — Что это он? — Джонсу удивленно провожает взглядом Чона и вопросительно взирает на Кима. — Точно! Ким же сбежал. Сокджин его до добра не доведет своими вечными побегами, это точно. — Часто сбегает? — Намджун изгибает бровь, силится придать своему голосу безучастность. — Не то слово, проблемная бестия, на самом деле. Мы с босом уже замучались статейки клепать о таинственных пропажах наследника, — Сон салютует Намджуну бокалом и улыбается. — А какие изощренные у него методы, ты бы знал. Гости потом только и шушукаются, как он то нагрубит, то жесты неприличные отвесит. Ещё было такое, что он приходил на вечер в неподобающем виде, по столам бегал, охрану всполошил, а однажды, — парень склоняется ближе к альфе, — он поджог сарай за домом, только чтобы сорвать вечер, и запустил в дом сторожевых собак. Вот умора была, — он вдруг начинает хохотать, когда видит ошарашенный взгляд Кима, а потом тут же прерывается и в шоке расширяет глаза. — Блин, я тут тебе рассказал секретную информацию…черт…я же могу тебе доверять? — Можешь, — кивает Ким с приятной улыбкой, и Сон прерывисты выдыхает. — Мне надо перестать пить, ты плохо влияешь на меня, друг, — парень быстро отставляет бокал и хлопает легко себе по щекам. — Я никому никогда этого не рассказывал… — Расслабься, я не любитель сплетен, парень развлекается как может, — как можно небрежнее отмахивает Ким. — Видимо, эти тайны тебя долго мучали? — Серьезно, знаешь, как трудно быть мешком для секретиков и постоянно придумывать небылицы? Я должен был податься в писатели! — У тебя всё ещё впереди, — Намджун улыбается и отпивает глоток шампанского, еле сдерживаясь, чтобы не скривиться от кислинки. Новые тайны о Сокджине не могли остаться без внимания, поэтому он рискует и спрашивает. — А что ему неймётся? — Ну, что в душе у него, я не знаю, он чаще сбегает, когда, — Джонсу переходит на шепот, быстро оценивая радиус наличия семейства Ким рядом, не найдя опасности, продолжает, — к ним в дом приходят потенциальные женихи. Альфы остаются ни с чем, а родитель проваливается с треском. Устраивает представление и сбегает из дома на несколько дней. В памяти непрошено всплывает воспоминание о первой встречи с омегой, и Намджун лишь тянет тихое «О-о, ясно», вспоминая, насколько нетрезв был Сокджин, раз в тот вечер устраивал беспредел посреди дороги. В груди что-то приятно греет, отдаёт тяжелым биением сердца, хочется уйти с этой встречи и оказаться рядом с омегой, прижать к себе и уже уверенно пообещать, что он сделает всё возможное, только чтобы младший не возвращался домой и гордился своим альфой. Джонсу рядом странно вошкается, оборачивается за их спины и как-то странно стихает, медленно поднимаясь с места и отдавая поклон кому-то стоящему рядом с ними. Намджун спешит выпрямиться и поднять взгляд с готовностью и выученными манерами тоже преподнести своё внимание. Но застревает на месте, когда видит перед собой до мурашек знакомое лицо. Чон Бёнхён — альфа за сорок, строгая осанка, острый и пронзительный взгляд темных, почти черных глаз, одна из самых независимых фигур этого города, практически наравне с Советом, всевидящее око и хранитель очень вещественных секретов. Против него идти не стоит, смысла не будет, он может полностью переписать твою историю: как поддержать на плаву, так и потопить. Чон славится чистейшей фигурой, сам он никогда не встревает в нечистых деяниях, но внимательно бдит со своего места. Он строгих порядков, и полностью поддерживает сторону Совета, и всецело верит, что альфы — это цепкое звено их цепи. Бёнхон хитрец, свято верящий в свои уклады, рассудительный и темный человек. От таких лучше держаться в стороне и не маячить перед глазами. Намджун покрывается мурашками, ощущая легкий аромат цитруса и свежести, тяжелая власть, но такая притягательная, будоражит его. Восхищает до невозможности продохнуть. Почему Чон вдруг обратил на него внимание понятно, они уже однажды виделись, и то, это Сунан с ним дела вел, но после смерти Кима старшего Чон не давал о себе знать, позволяя идти их бизнесу своим чередом. Мужчина прекрасно был осведомлен о правилах и не вмешивался, место всегда занимает сильнейший. Джонсу, кажется, вовсе не дышит, смотрит, боясь моргнуть, а ещё не успевший подойти Хосок замирает статуей у дальнего столика, увидев, кто подошел к Киму. — Здравствуйте, господин Чон, — Намджун выпрямляется и становится в почтительном поклоне, выравнивая свой тон. — Здравствуй, Ким, — Бёнхён внимательным взглядом провожает поклон, оставаясь полностью беспристрастным. — Удивлен Вашим визитом. Насколько мне известно, Ваш отец не любил подобные мероприятия, выбирая оставаться на своём месте. «На своём месте» — эти слова режут без ножа, губы мужчины трогает совсем легкая ухмылка, когда Намджун выпрямляется и смотрит прямо в глаза, стараясь держать образ. — Я открыл своё дело, стараюсь развиваться, — тут же чеканит в ответ Ким, будто ответ готовил за месяц и перед сном зубрил. На эти слова мужчина улыбается шире, только вот глаза не соврут, они смотрят оценивающе, будто выискивают брешь. — Интересный выбор, Ким. Совмещать таких два дела довольно непросто, не так ли? — Папа́, — звучит девичий голос, и все присутствующие как один поворачиваются на источник звука. Сбоку от них, лавируя с легкой грацией между столами и гостями, останавливается омега, подстать девичьей фигурой здесь она выглядит словно миниатюрная версия Алисы в стране чудес. Длинные и блестящие волосы собраны в хвост, и сейчас немного неаккуратно несколько прядей свисает на плечо, полностью облегающее изумрудное платье ластится к отточенной фигуре — настоящий драгоценный камушек среди всех здесь присутствующих. По крайней мере так её позиционирует собственный отец, Хисон неожиданно останавливается и бросает короткий взгляд в сторону Намджуна, а затем быстро переводит остерегающий взгляд на родителя. — Простите, я не заметила, что Вы с кем-то говорите, — девушка опускает взгляд, поправляя волосы быстрым жестом, и складывает руки перед собой, переплетая пальцы. — Ничего, дорогая. Подойди, поздоровайся с новым гостем и, судя по всему, постоянным? — Чон подзывает девушку ближе к себе и представляет Киму. А Намджун уже чувствует приступ головной боли, все эти беседы порядком его достали. Тошно. Душно. Хреново. Намджун отвечает с подготовленной улыбкой и целует тыльную сторону крошечной ладони девушки, прямо, как и учил Сокджин. Уж лучше Намджун дальше бы целовал руку своего омеги, чем вот это вот всё. Девушка кротко улыбается, тоненькие и длинные серьги подрагивают от её поклона, а браслеты перекатываются к кисти. Спина затекает, а в горле ком. Ему здесь совершенно не спокойно, непривычно и до смерти утомительно. После улиц интеллигенция похожа на зазубренную религию клонов, которые как один только и успевают что кивать да улыбаться, подбирая виртуозную воспитанность. Бёнхён уводит дочь, распрощавшись с альфами, и только когда их фигуры теряются где-то в зале, оба выдыхают, опускаясь обратно на стулья. — Я чуть не разродился, — сипит Джонсу, одним залпом осушая бокал Кима, тот морщится, совсем не понимая такого напряга. — Он безобиден, если за тобой нет грехов, — Намджун отмечает, что слишком многого нахватался от Сокджина. — Мне бы твою уверенность, я простой смертный журналист, ну к черту. — А ты притягиваешь неприятности, Намджун, — Хосок появляется неожиданно, присаживаясь напротив, быстрым взглядом оценивая обстановку, прежде чем перевести своё внимание на альфу. — Но тебе придется подняться и пройтись по залу, слышал некоторые очень заинтересованы приемником Кима. Да-да, у людей есть уши и глаза. Сцепи зубы и терпи, вот таким дерьмом мы и занимаемся. Сливки общества. Так что подъем, вперед и с песней, я тоже уже хочу поскорее отсюда свинтить. Чон ехидно усмехается, а Намджун устало и сдержано выдыхает. Три часа превращаются в настоящую пытку. Намджун держится исключительно молодцом, на что Хосок реагирует очень положительно и одобрительно, несколько раз позволяет себе вступиться в дискуссии, тем самым спасая Кима от особенно любопытных особ, причем как со стороны омег женщин, так и парней омег. Намджун за всё время чувствовал на себе особенно тяжелый взгляд Бёнхёна, от такого цепкого и мрачного взора сложно отделаться, поэтому выход на улицу действует как живительный глоток. Дождь со снегом моросит, и холодит разгоряченного альфу, он выходит на парковку и, распрощавшись с Джонсу, прячется в машине Чона. Трет лицо и расслабленно разваливается на сидении, ослабляя галстук и расстёгивая пару верхних пуговиц. Хосок присоединяется через несколько минут, бросает короткий взгляд на альфу и немедля заводит машину, выворачивая руль в сторону. — Ну как тебе? — с любопытством интересуется Чон через долгих десять минут молчания. Намджун выглядит вымотанным, грозным и даже немного пугающим. — Хочу придушить Джина, — бросает он уставшим голосом. Оставшееся время они молчат, дискомфорта нет, унылая погода за окном лишь способствует меланхолий. — Высади у ангара, у меня есть дела. Хосок кивает, понимая прекрасно что альфа хочет сбросить напряжение и избежать стычки со своим омегой, они оба сейчас вымотаны.***
Ким возвращается домой за полночь, в доме свет не горит и очень тихо, видимо, ни у кого не хватило терпения его дождаться. Альфа стягивает с себя пальто, а затем и пиджак, тихо проходит в спальню, бросая вещи на прикроватную тумбочку, держаться на ногах сил нет. Сокджин ворочается и тихо мычит, когда Намджун бесцеремонно его будит, сгребая в крепкие объятья. Омега с трудом разворачивается в кольце рук, заглядывает в лицо альфы и тихо спрашивает: — Что-то случилось? Тебя весь день не было… Намджун открывает глаза и долго смотрит в лицо младшего, будто слова подбирает или просто уже не может разлепить губы. — Намджун? — омега выворачивается из рук, чем получает молчаливый протест и сморщенное, будто от кислого, лицо альфы. — Я наговорился на год вперед, помолчим, — старший переворачивается на спину и раскидывает руки, прикрывая глаза. — Нет-нет-нет, какой помолчим? Что там произошло? Я же не усну, если ты не расскажешь, ну же, Намджун-а, я ждал тебя весь день, звонил тебе, писал, а ты меня динамил! Ещё и напился! — Сокджин нависает сверху, вдавливая плечи альфы в матрас. — Я выпил, а не напился. Намджун хватает омегу за талию, сжимает крепче и валит обратно на подушки, приминая к своей груди и зарываясь носом в лохматую макушку, с каким-то упоительным вдохом втягивает аромат и снова закрывает глаза. Разговор закончен, не успев начаться, Сокджин сдаётся и расслабляется, обнимая в ответ. — А раздеться? — Сокджин, — звучит угрожающе. — Ну серьезно, в одежде же неудобно. — Последнее китайское, Джин. — Гладить сам будешь. — Тебе рот занять нечем? Сокджин замирает и с опаской взгляд поднимает, когда чувствует, как старший вдруг отстраняется и смотрит потемневшим взглядом. Он и правда раздражен. Но омега был бы не собой, если не ответит, потому что замолкать вовремя не умеет. Бедные его дети если они у него будут, лучше пусть наследуют гены отца, нежели его собственные. — Если это сподвигнет тебя на диалог, то я готов заткнуться, — с готовностью отвечает младший, слишком серьезно восприняв слова альфы. Губы трогает плотоядная усмешка, и Сокджину это не нравится. — Что за оскал? — Либо ты сейчас лежишь смирно, либо я нахожу твоему рту другое применение, так яснее, дорогой мой? Сокджин замолкает, нелепо хлопнув губами в немом звуке. Смотрит чуть ли ни выпучив глаза, возмущенный словами альфы, и еле сдерживается, чтобы не ответить привычной колкостью, потому что где Намджун угрожает, там же он и исполняет, а у омеги немного не тот настрой. Совершенно не тот после утреннего инцидента с Мином. Намджун принимает молчание за согласие, устраивается в то же положение и прикрывает глаза, с готовностью провалиться в мир Морфея.***
Но ни на следующее утро, ни через день, Намджун не делится какими-то подробностями о встрече, оставив омегу с сухими определениями сего мероприятия: «Скучно, напыщенно и слащаво. Мне вообще не зашло». Сам Сокджин напряжен и каждый раз ловит на себе предостерегающий взгляд Мина, который в последние дни сам выловить Намджуна не может. — Я скажу ему, — шипит старший, когда в который раз натыкается на Мина в зале. — Сам видишь, его не выловить в последние дни. — Да что ты? — щетинится Юнги, и благо руки у него заняты продуктами. Хотя вот этот пакет с лапшой он с удовольствием бы запустил в старшего. — А ты расскажи после того, как потрахаешься с ним. На это то у тебя сил и времени хватает. — Ты…деспот мелкий, сказал же, что поговорю, — не в характере Сокджина лезть в драку, но сейчас эта грань балансирует на самом краю, но их прерывает стук в стеклянную дверь. Омеги оборачиваются. — Даю тебе два дня, — Юнги отставляет пакеты на ближайший столик, бросает колкий взгляд в старшего и идет к двери. Хосок стряхивает обувь от грязи за порогом и, вздрогнув от холода, проходит в зал. — Что за атмосфера? — альфа вопросительно переводит взгляд с одного на другого, но не получает ответа. Сокджин бросает короткое «привет» и уходит наверх. — Пытаемся поймать контакт, — бросает Мин и холодно встретив альфу уходит в кухню с двумя пакетами, Хосок тут же идет следом, по привычке усаживаясь на подготовленный стул. По крайней мере это единственное место, куда его омега стал пускать и даже позволил просто наблюдать за своей работой, чему альфа был несказанно рад. Казалось, их жизнь и правда выглядит спокойной и почти уверенной, потому что после того инцидента с меткой, Чон и правда стал вести себя спокойнее. Только вот Юнги был как на иголках, он не знал, в курсе ли Хосок о планах своего закадычного друга, но, судя по всему, как ни пытался аккуратно подойти с этим вопросом Мин, альфа и правда не подозревал, какие у того мысли. У Чона и своих дел было невпроворот, всё, что он делал на отлично, — это прикрывал спину другу и соблюдал обет молчания, прикидываясь невинным в глазах четы Кимов. Причина отсутствия Намджуна была простой. В самом деле, работы в автосалоне прибавилось, к тому же он ждал соглашения на покупку нового помещения, когда вся волокита с бумагами была разобрана, альфа буквально поселился на новом месте, следя за обустройством и лишь уже вечером возвращался в амбар, собирая отчет по долгам. Ему так же хотелось приобрести нормальное жилье, не всю же жизнь им жить в том ресторане на отшибе, посетителей достаточно помимо его же ребят, но вести ещё и этот груз ему не хотелось, хотя парни и любили как готовит Юнги. Но оставлять своего брата в роли кухарки пожизненно тоже не прельщало. Всё, что он успевал, — забежать домой, заглянуть в спальню Юнги и вернуться к Сокджину. Со своим омегой у него возникали недомолвки, Сокджин стал странным, но альфа всё это скидывал на скуку, кому понравится сидеть в четырех стенах и не иметь возможности спокойно выбраться в город, особенно — в одиночку. Обещания потерпеть ещё немного действовало временным эффектом, но всё же помогало, судя по облегченной улыбке младшего и крепким объятьям перед сном. А Сокджин закипал каждый чертов раз, когда сталкивался с Мином. Он будто испытывал старшего, выжидающе смотрел каждый раз, как оказывался у него на глазах, но молчал. А молчание было хуже слов. Сегодня Намджун обещал вернуться домой пораньше, у Сокджина живот сводило от волнения и руки дрожали, а дыхание было особенно глубоким. Омега сидел в спальне и нервно кусал губу, прокручивая в голове нужный диалог, но всё было не так. Не то. Время на часах близилось к восьми часам, когда у дома неожиданно объявился Хосок. Сокджин даже привстал на стуле, чтобы разглядеть, что происходит. Конечно же, услышать отсюда нет возможности, поэтому омега как можно тише выскальзывает из своей комнаты и тихой мышью подкрадывается по лестнице вниз. Юнги как раз выключил свет в зале и остановился у приоткрытой двери, не блистая особой доброжелательностью. Он словно устал, будто его что-то мучает, и Сокджин становится невольным свидетелем метки на омеге. — Одевайся и поехали, — голос Чона звучит совершенно иначе, а Юнги вдруг делает прерывистый шаг назад, хватается за дверную ручку и быстро качает головой в нежелании пересекать порог. Будто бы эта черта улицы и помещения может остановить альфу. — Юнги, накинь куртку и поехали. Мы договаривались. — Я не могу, хён должен скоро приехать. — Хён-хён-хён! — Сокджин вздрагивает и сильнее сжимает перила, не имея возможности взгляд оторвать от той ауры что сейчас мрачным сгустком нависает между парой. — Я каждый раз слышу, как ты сидишь и ждешь его. Наши встречи совсем на нет сошли, ты никуда не хочешь ехать только потому, что, видите ли, твой святой и любимый хён должен вот-вот прийти! Какого черта происходит?! — Я говорил, что это важно! — тут же бросает в ответ Мин, Сокджин не видит его лица, но слышит, как дрогнул его голос. — Мне надо… Старший омега редко видит Чона в таком раздраженном состояний, а если и случалось, то исключительно в работе. Что-то происходит, и это ему совсем не нравится. — Я заебался слышать, что это важно! Сюда иди, я сказал! — альфа грубо хватает Мина за руку и рывком тянет к себе, буквально выволакивая на улицу. Юнги шипит от болезненной хватки, в какой-то немой панике оглядывается, словно умоляя хоть кого-то вмешаться, а Сокджин прирастает к месту. Странно такое видеть, и почему Чон вдруг злится? Он же души не чает в своём омеге. Ким отмирает и быстро направляется к дверям, оставшимися открытыми: Хосок тащит за собой упирающегося омегу, который еле сдерживается от крика, потому что плечо с меткой горит нестерпимой болью. Альфа злится, он будто кипит в своей ярости, которую так долго копил, Юнги замерз, но сдаваться не собирался. — Отпусти меня! Но Чон не слышит, держит крепко, вгоняя пальцы сквозь тонкие рукава кофты, и грубо толкает омегу в машину на заднее сидение, захлопывает двери и запирает замок, а сам усаживается за руль, абсолютно не слыша и не чувствуя загнанного состояния Мина, потому что буквально душит своей мрачной аурой. Юнги поджимает губы, сидит, вжавшись в сидение, и еле заметно дрожит, чувствуя, как колотится сердце в груди. — Хосок! — оба в машине вздрагивают, потому что Сокджин выскакивает прямо перед капотом и упирается ладонями в холодный металл. У Сокджина глаза горят паникой, но уверенностью, а из-за открытого окна слышен его голос. — Ты что творишь?! Отпусти его немедленно! Омега будто чувствует, что не может сейчас отпустить Юнги, ему не нравится такое состояние Чона, и, зная, каким может быть младший омега, ни к чему хорошему их диалог не приведет. Сейчас Хосок на эмоциях и почти неуправляем. — А то что? Намджуна вашего святого разозлю? — цедит с сарказмом Чон, сильнее сжимая пальцы на руле, когда Ким подбегает к окну. — Причем здесь это? Ты же прекрасно понимаешь, что вредишь ему, ну же, успокойся, Хосок, — Сокджин быстрым взглядом оглядывает Мина, который бледный как полотно сидит позади и еле дышит. — Хосок-а, ну же, успокойся. Вы же можете поговорить и у нас, выпусти…его, прошу тебя. Чон опасно щурится, с каким-то любопытством рассматривает омегу и вдруг расплывается в улыбке. — Он мой омега, не делай из меня идиота. Думаешь, я не вижу, как ты нервничаешь? Переживаешь, что скажет твой альфа. А меня заебало, что мой омега плюет на связь и змеей вьется возле Кима. Это ты сидишь дома и не видишь ничего, — на этих словах Сокджин медленно выпрямляется и хмурится, не понимая смысла слов. Юнги же странно вздрагивает и лишь сильнее сжимает кулаки на ногах, сгребая ткань домашних штанов. — Что ты несешь? — рычит Мин и сжимает зубы, потому что нутро альфы ещё чуть-чуть и разорвет на части от клокочущей злости. — Действительно, что это я, — хмыкает альфа и фальшиво расслабляется, опуская руки с руля, всё ещё смотря на друга. — Юнги почти каждый день бегает к нему в амбар. Птички мне напели, о том, как твой дорогой альфа оторваться от Юнги не может. Дела решают они вместе, будущее строят тоже вместе, а ты сидишь в той дыре счастливой псиной и виляешь хвостиком при каждой встрече. — Ты со своей ревностью совсем крышей тронулся?! — Юнги не выдерживает, повышает голос и дышит рвано. Одна мысль, что за ним следят, уже бесит неимоверно, а такое приукрашенное представление любого выведет из равновесия. Ещё и метка болит пульсирующей болью. — Я скажу больше: Сокджин, у них связь куда крепче нашей будет. Ты ещё этого не заметил? — Хосок будто не слышит младшего, всё ещё смотря на друга. Слова Чона звучат с горечью и едкой усмешкой. — Я думал, метка поумерит пыл, но нет. Так это не работает, это такое дерьмо. Истинность — это такое дерьмо. Ты сходишь с ума, слепо следуешь по пятам, а кто-то сильнее. Хочешь, покажу, что истинность — это не дар и не благословение? Сокджин молчит, смотрит, мечется взглядом по лицу альфы и пытается почувствовать друга, но там…внутри него борьба. Сплошная какофония звуков и чувств. Настоящая мясорубка, потому что он всё ещё принимает решение, будто бы не знает, стоит ли озвучить худшее или оставить всё как есть и подыхать от безысходности, горечи и тупой обиды. Сокджин и не ожидал, что Хосок способен быть таким уязвимым. — Малыш, — обращение заставляет Мина затаить дыхание, — думаю, мне жаль, но я поставлю тебя перед выбором. За этот год ты всё ещё не мой, даже после метки…чувствую, как ты борешься, и не понимаю почему. Я говорил тебе не один раз, что готов ради тебя на всё. Но почему-то все кругом верят в Ким Намджуна, интересный факт. Он первый, кто будет вашим палачом. — Хосок… — лепечет Мин и встречается взглядом с Сокджином. — Ты можешь сейчас выйти и вернуться домой, но это будет последняя наша встреча. Ты можешь выбрать своего брата, но это последний раз, когда я возвращаюсь к тебе, — Чон расслабленно упирается затылком в спинку и прикрывает глаза, так если бы устал. — Или ты можешь остаться со мной и уехать сейчас. Юнги обидно, обидно до крокодильих слез и истерик, которые вот-вот сорвутся. Ему горько и несправедливо от такого предложения, потому что Хосок ничуть не лучше самого Сокджина. Оба почему-то имеют права управлять жизнями других людей. Почему-то Чон тоже упорно молчит и не говорит самого важного. Ведь у Чона в семье тоже уже есть договорённость, и это совершенно не секретно, и, если бы не простое любопытство Мина, он бы и не узнал. Почему они оба молчат? Обычно говорят — ложь во благо. И кто это придумал — жалкий идиот. Уж лучше тяжеловесной правдой получить под дых, чем тешить себя фантомным счастьем. Юнги хотел бы сейчас выплеснуть всю обиду, но язык прилипает к нёбу, а губы просто не разлепляются. Он бы хотел поддаться чувствам, утонуть в утешающих объятьях и поверить каждому обещанию своего альфы, но не для него была прописана такая роскошь. Да и для кого она в принципе? Юнги бы очень хотел беспрекословно поверить альфе и поддаться этому обещанию: «сделаю ради тебя что угодно». Но не сделает, потому что есть обязательства, и Юнги мог бы закрыть глаза, но не станет. Он не жалкий слабак. Нет. Альфа чувствует, как борется Мин сам с собой, улавливает странную волну и хмурится, пытается понять, в чём дело, но всё происходит слишком быстро. Юнги дергает за ручку, хочет вырваться наружу. — Открой! Немедленно открой! — Юнги кричит, истерически захлебывается в горячих слезах, которых вовсе и не просил, которые он так крепко сдерживал. — Видеть тебя не хочу! Открой! Хосок поджимает губы, прикусывает себе язык, но почти уверенно нажимает на кнопку разблокировки, и Мин пулей вываливается наружу, и, дверь не закрывая, быстрым шагом направляется к дому. Чуть не поскальзывается на углу, хватается за стену дома и скрывается за поворотом, даже не обернувшись. Сокджин почти не дышит, смотрит на побледневший профиль альфы и не слышит даже собственных мыслей. Верить словам Чона не хочется, это было бы глупо, что ещё может сказать человек, сгорающий от ревности. Но ведь Юнги смело сделал выбор, или же здесь что-то ещё? Как у него удается так бороться? Что вообще происходит? Почему всё кажется таким плохим? Тяжелым и странно обжигающим? Ким разрывается между тем, чтобы остаться с Чоном и сорваться за Мином, но Хосок решает всё за них разом. Он просто заводит машину, бросает потерянный, почти загнанный взгляд на омегу и давит педаль в пол, только бы быстрее уехать отсюда. Сокджин отстраняется, смотрит вслед и неуверенно, на негнущихся ногах идет к дому. — ПОШЁЛ К ЧЕРТУ! Крик раздражающий своим отчаяньем пугает, стекло с грохотом разбивается и в окно летит стул. Сокджин успевает только отскочить назад, когда ветхий, деревянный стул пролетает у самых ног с осколками стекла, а напротив виден яростный взгляд омеги и Намджун. Альфа только вернулся и застал настоящий погром в ресторане, последним стал вылетающий стул в сторону Сокджина. — Да что с тобой?! — альфа срывается к младшему, пытается встряхнуть, заставить посмотреть на себя, но тот будто не слушает, смотрит в упор, сквозь разбитые осколки на старшего омегу и изливается ядом. — ПРОВАЛИВАЙ ИЗ НАШЕГО ДОМА! ПРОВАЛИВАЙ! — Юнги не бережет сорванные связки, порывается вперед и Намджун изо всех сил старается удержать омегу на месте, поражаясь внезапной силе в таком хрупком теле. — Строишь из себя альтруиста! Но ты такой же лживый, как и все! Заботу решил проявить?! Что же ты мне ничего не сказал о Хосоке? Хоть бы из солидарности рот раскрыл! Тоже из своей сраной заботы?! Чёртов ты ублюдок! — Хватит! — Сокджина продирает дрожь, он молчит, а Намджун в конец взрывается и грубо, не жалея, дергает на себя младшего и со всей силой ударяет по лицу. Пощечина выходит сильной, Юнги сдерживает болезненный вскрик, сознание предательски качает, и его кренит в сторону. Он ударяется боком об угол стола и падает на пол, прикладываясь локтем об пол. Альфа в ужасе замирает с занесенной рукой в воздухе, и сам не верит, что смог ударить. Но его так разозлило состояние омеги и то, что он кричал такой бред в адрес Сокджина, что просто не смог сдержать свои эмоции. Юнги горячо выдыхает в пол и прижимает ладонь к пульсирующей щеке, серый антураж перед глазами расплывается, а сердце скручивает в болезненном спазме. Мальчишка теряется, чувствует критическую точку невозврата и не знает, как из неё выбраться. Горечь вырывается из него толчками, а он всё старается её заткнуть. Старается успокоиться и вздрагивает всем телом, когда чувствует знакомые руки и аромат кофе. Родной…нужный…правильный. Намджун падает на колени рядом, сожалеет всем своим существом, обнимает бережно и прижимает к груди, легко покачивая, и шепчет о прощении. Но Юнги не его раскаянье нужно. Юнги нужно раскаянье омеги, стоящего неподалеку, и альфы, что подарил губительную метку. Он ненавидит это всё. А Сокджин просто смотрит и не может и слова из себя выдавить. Он видит, с какой бережностью поднимается Намджун с Юнги на руках, следит за каждым шагом на второй этаж и не знает, что чувствует. Он так сильно замерз и почти не чувствует рук от зимнего ветра, почти не дышит, потому что лютый страх цепляется мертвой хваткой за горло и сжимает, перекрывая кислород. Омега замирает на нижних ступеньках и слышит истеричную мольбу младшего не отпускать его больше к своему альфе, слышит бессвязный и болезненный бред, что его предали, что он не создан для лучшей жизни и что не стоило тонуть в этом болоте истинности. Слышит о связи чистые проклятья и мольбу к Намджуну одуматься к своему омеге. Слышит и не знает, что делать. Альфа считает это лишь разрывом эмоции, аффектом из-за расставания с истинным, поэтому из спальни младшего он выходит только через час и устало садится на нижнюю ступеньку рядом с Сокджином, который уткнулся в свои колени с закрытыми глазами и всё это время ждал своего конца. Поэтому омега вздрагивает, когда чувствует теплую ладонь на спине, и поворачивает голову к старшему, и слышит его хриплый голос: — Прости, — Сокджин шкурой чувствует, что не заслуживает этого «прости», от этого ещё хуже. Погано настолько, что тошнит от себя же. — Но Хосоку лучше мне на глаза не попадаться. А ты знал, что он помолвлен? «Знал» — Точно не был уверен, последний раз об этом я слышал год назад, но тогда я не знал, что у него появился Юнги, — лжет и не запинается, смотря прямо в глаза с истерическим страхом выдать свою дрожь в голосе. И в который раз омега понимает, что не заслуживает этого альфу. Намджун понимает это по-своему, он и правда слеп перед своим омегой и правда доверяет всецело, и от этого горечь к горлу подступает. Старший смотрит внимательно, утешающе вдруг улыбается и признается, что он совершенно не знает, как помочь Юнги, но в его глазах такая голая преданность, что горько. Сокджин всхлипывает, поворачивается и обрывисто с сильной дрожью во всем теле обнимает Кима. — Эй…ну-ну, успокойся, — шепчет Намджун, бережно зарываясь пальцами в темные пряди. Оглаживает и массирует кожу головы, прикрыв глаза и прижимаясь щекой к макушке. — Всё будет нормально, тише… Сокджин хочет вырвать себе сердце от этих слов.***
В это раннее утро Намджун просыпается от настойчивой вибрации телефона. Щурясь и слепо хлопая по тумбочке, он наконец находит его и принимает звонок. Сокджин просыпается моментально, он так и не смог крепко уснуть, маясь в болезненных спазмах от нервов, но сейчас, видя, как изменилось лицо его альфы, становится ещё хуже. Намджун какое-то мгновение молчит, садится в постели и сбрасывает вызов. — Намджун? — еле перебирая языком зовет Сокджин и дрожит как осиновый лист, потому что чувствует, как напрягается спина альфы, играют желваки. — Мастерская. Все машины клиентов…снова… — Что?! Почему?! — омега подскакивает, ещё сотни вопросов застревают, но снизу раздаётся звонок, будто кто-то очень услужливо стоит на пороге, несмотря на погром и разбитое стекло в двери. А в комнату тут же врывается Чивон, Намджун попросил нескольких своих ребят помочь с залом и погромом. — Босс, там господин Ким внизу! Сокджин, кажется, умирает в эту секунду. Намджун же тяжело тянет воздух носом, поднимается с постели и тяжелым шагом направляется за альфой вниз. Омега тут же порывается следом и натыкается на бледного Юнги. Младший кутается в безмерную для своей фигуры кофту и хмуро поглядывает в спины альф, а затем медленно переводит взгляд на старшего. — Видимо, моё вмешательство не понадобилось, — Сокджину от этих слов совсем паршиво. Снова обращение с едким акцентом, Юнги идет следом за альфами, оставляя старшего в одиночестве. Перед Намджуном чистое обличие дриады, омега в белоснежном пальто и под цвет ему костюме снизу. Каштановые кудри вьются и блестят от снега под тусклой лампой. А медовый взгляд изучающе скользит по фигуре альфы. Оценивает и присматривается. Снаружи охрана, и даже парочка джипов каким-то чудом умещается в нешироком переулке. Возможно, там целая армия, Намджун проверять не хочет. Омега не здоровается, подходит медленно ближе, стуча каблуками и останавливается в нескольких сантиметрах, вздергивает подбородок и смотрит так, будто это не он ниже альфы, а альфа и грязи из-под ногтей не стоит. И пахнет от него лакрицей и медом, совсем легко и ненавязчиво, чистый и холодный как айсберг. — Как интересно, видел Вас на мероприятии. Не думал, что мой сын выберет такого как Вы. — Такого — это какого? — Намджун слегка склоняет голову набок, не пасуя под острым взглядом Кима. — Хах, — омега расплывается в улыбке. — Нищего, например. — Ну хотя бы не уродливый сумасброд, — дерзит альфа и замечает, как напрягается рядом охрана Кима. — Нет, не уродливый, а позорное клеймо на нашем древе. А ещё дерзкий, мой сын выбрал почти интересный экземпляр, но увы. Пора заканчивать, его зовет долг перед семьей и Столицей. Выходи, Сокджин-а, папа устал ждать. Омега отступает на шаг назад, повышая голос, поднимая взгляд прямо за спину альфы. Намджун слышит, как скрепят ступеньки, Сокджин кусает губы, останавливается за спиной и как-то неестественно меняется в голосе. Становится необычайно тихим, кротким, и это поражает Намджуна настолько, что он не выдерживается и разворачивается к омеге, чтобы убедится собственными глазами. Он что, настолько боится своего папы? — Папа, пожалуйста… — Никаких «пожалуйста» я слышать не хочу. Сейчас ты выходишь из этого сарая, садишься в машину, и мы едем домой, — омега старший благосклонно улыбается и смотрит в упор на сына. — Твои концерты при отце и бунт прошли, я вернулся недавно и не собираюсь более краснеть за тебя. Представь, как я был разочарован, когда услышал, что ты сделал на последнем вечере с Донвоном. Каждое слово с чувством и расстановкой, давлением на каждый слог, так холодно, что даже Намджуну не по себе, а Сокджин совсем белый. — Я…не хочу… Ты не должен был приезжать! — младший омега качает головой в неверии и отступает на шаг назад, Намджун хочет подступить к нему, но щелчок заставляет замереть на месте. Вот незадача. Дуло пистолета направленно прямо в голову альфы, Чивон мечется взглядом от Кима к своему боссу и напрягается всем своим существом. — Но я вернулся домой, сынок, а значит, я не хочу слышать твои «не хочу». Разочаровывает, знаешь ли, я думал, мастерская была достаточным предупреждением. Не так ли? Сколько вы задолжали, мистер Ким? — Ким лишь улыбается, так ласково и упоительно, что Намджуна мутит. Что за чертовщина? Пушку он держит уверенно, а палец твердо лежит на спусковом крючке. — Это же второй раз, да? Слышал, уже однажды у Вас были проблемы, и мой сын так великодушно вызвался помочь. Ах, даже не представляю, что теперь делать будете, машины ведь не дешевые, жаль клиентов. — Папа! Остановись! — Я сказал. В машину. — Намджун видит, как темнеет взгляд Кима, и как резко меняется тональность. Никакой напускной доброжелательности, грубость и власть. — Твой жених ждет тебя, церемония вот-вот должна состоятся, а ты ошиваешься бог знает где. Об этом ты любовника своего предупредил? Намджун обмирает, его совсем не заботит ствол, приставленный ко лбу, он поворачивает голову к Сокджину и ищет там хоть какой-то ответ. — Помолвка? Ты…помолвлен? Ты же говорил, что отец просто искал тебе жениха, но всё сорвалось. Сокджин, о чём он? — Упс. Ты, похоже, не рассказал, — губы старшего омеги трогает новая улыбка. Он опускает руку и пальцем подзывает свою охрану, Чивон только успевает дернутся с места, а Намджун теряется и позволяет себя заломить двум громилам, он замечает, как Юнги подталкивают к Чивону и усаживают их на дальний диванчик, подставляя к их шеям ножи. Колени больно ударяются об пол, а голову болезненно оттягивают назад. — Смотри, Намджун, как обстоят дела. Сокджин был помолвлен недавно с Ли Донвоном, и мне совершенно не нужна огласка, но, как мне передали, вы ещё и истинные. Эти слова совершенно не нравятся альфе, он сжимает губы и смотрит в упор на омегу, тот всё ещё слишком расслаблен, подталкивает ногой стул и усаживается прямо перед ним, широко расставив ноги, откидывает полы светлого пальто. Наклоняется вперед и поддевает подбородок концом мушки, заставляя приподнять лицо и заглянуть в глаза, останавливаясь в миллиметре от его лица. — Сокджин умный мальчик, знает, меня лучше лишний раз не раздражать. Поэтому он особенно молчалив в моем присутствий, и я уверен, он не сделает ничего лишнего, чтобы я не навредил тебе. Верно, сынок? Омега поворачивается к сыну и изгибает бровь, а Намджун косит взгляд в сторону, видя, насколько запуган младший. — Подойди ко мне, Джин-и, вот так, а теперь, — Ким возвращает внимание к Намджуну, — будет немножко больно. — Нет… — шепчет альфа. — Не делай этого, Сокджин, не надо. Я же обещал, что вытащу тебя, помнишь? Сдохну, но вытащу, только не делай этого! Ким улыбается, разглядывает карие глаза альфы и упивается каждой ноткой изнывающего нутра, будто питается и давит, чувствуя, как теряется его сын и откладывает неизбежное. А Сокджин дрожит осиновым листом, с загнанным страхом в глазах. Он прекрасно знает, на что способен его папа. Отчего он так ненавидел свою жизнь, проклинал каждый миг рядом с омегой, и как же он радовался, когда тот уехал, оставив отца. — Но если ты умрешь сейчас, то твоё обещание будет обесценено, разве нет? — старший омега говорит тихо, ласкает слух бархатным голосом и топит в своём аромате. Такое фальшивое и темное нутро омеги заполняет собой почти всё пространство. Будто чудовище тихой поступью подкрадывается из самого темного угла. — А так ты обойдешься малой кровью и заживешь своей жизнью. — Папа…прошу тебя…я поеду с тобой! Сейчас же поеду, только не заставляй меня это делать! Умоляю! Я поеду! — Сокджин кусает губы, и еле сдерживает себя от нарастающей паники. — Конечно же ты поедешь, солнышко, но нам нужно закончить здесь. Чтобы потом не было проблем и повторных ошибок, — Ким поворачивает голову к сыну, и улыбка наконец исчезает с его губ. — Разрывай связь, или я начну отсчет его конечностей. Не моя проблема, что ты вырос эгоистом и обрёк своего альфу на такой исход. Ты прекрасно знал, что я рано или поздно узнаю, где ты и чем занимаешься, даже спрячься ты в сточной канаве. Это полностью твоя вина. От начала и до конца, и то, что станет с этим альфой, тоже будет грузом на твоих плечах. Я жду. Сокджин осознает, признает своё поражение и чертовски жалеет, что поддался своим эмоциям. Ведь папа учил: нет связи — нет проблем, нет ошибок. Только лишь холодный расчет, но Сокджин не умел слушаться, и каждый раз получал по заслугам. Но в прошлые разы он лишался другого, не столь ценного. И сейчас, по его вине, он испортит жизнь другим людям, которым придется расплачиваться всю жизнь. И только потому, что Сокджин слишком верил в счастье и грустную любовь, мечтая вырваться и попробовать другую жизнь. — Пап…умоляю…хоть раз…не надо…пожалуйста… — Сокджина ломает в истерике. Позабытое детство, сломанные мечты, сломанные судьбы любого, к кому смел привязываться крошечный омега, всё кануло в Лету. А сейчас зудящей болью воскрешалось в памяти. Звучит выстрел, Намджун мычит, плотно сжав губы, Юнги подскакивает на месте, тут же получая грубый толчок в грудь, и острие ножа вонзается в нежную кожу шеи. Альфа сорванным хрипом выдыхает и заваливается на здоровую ногу, потому что в другой зияет бордовое пятно. Выстрел приходится выше колена, так, чтобы сполна ощутить боль, но так, чтобы не повредить важные связки мышц или кость. Сокджин даже кричать не может, сжимает уши и жмурится, у него нарастает паническая атака. Любая надежда на благоразумие папы улетучивается тут же. — Следующим будет плечо, я думаю, — как ни в чем не бывало говорит Ким, слегка щурится и игриво целится в альфу, примеряя радиус выстрела. Намджун жмурится, чувствует необычный жар в груди, кажется, будто тепло проникает в каждую его клеточку. Он судорожно хватает ртом воздух и широко раскрывает глаза, находя взглядом омегу, дергается к нему, но его держат слишком крепко, а боль в ноге не дает полной возможности двигаться. — Нет, Сокджин, не делай этого! Не надо! Старший омега с любопытством встрепенулся и оглянулся на сына. Он прекрасно понимает, что происходит, поэтому поднимается с места и подходит к младшему, с нежностью укладывая ладонь на голову своего чада. — Молодец, солнышко, вот так. Никаких уз, это лишь слабость. Запомни, Намджун, тебе это тоже пригодится. Связи ломают и причиняют лишь боль, делают тебя уязвимым. А нам стоит быть выше всего этого. Намджун слишком часто слышит эти слова. Его уже тошнит от них. Он вновь и вновь шепчет слова «не надо…» и сгорает изнутри. Внутренности выворачивает узлом, вдохнуть толком не получается, хочется позорно расплакаться, сжаться жалким комочком и рассыпаться пеплом. Тело горит нестерпимо, пот копится на висках, а глаза и правда щиплет предательски. Связь разрывается, ускользает тоненькой ниточкой сквозь пальцы, будто ласкает напоследок самым кончиком, и с тяжелой натяжкой разрывается. Альфа сгибается пополам, пачкаясь в собственной крови, вдохнуть так и не получается. Мир меркнет так, если бы вдруг везде отключили свет, а слух перестает функционировать. Каждый миллиметр тела болит и пульсирует, внутренняя тварь скулит побитой псиной, жмется к темным стенкам и воет так отчаянно и жалко. Словно весь мир потерял цвет, и теперь здесь хоронится непроглядная тоска. Стелется холодным шелком и укрывает собой в фальшивом успокоении. Намджун не видит, как его омегу уводят, не видит пустые, наполненные слезами глаза и не слышит жалкого «прости…». Он уже ничего не почувствует при виде его лица, только лишь отрицательную волну жгучей обиды и злости. Любая встреча с омегой, который отказался от истинности, будет подобна пытке. Любые эмоции, испытанные и тоскливые, завоют неприятно у самого уха, когда даже прикоснуться не будет возможности. Любое желание теперь будет болезненным спазмом, тоска будет сменяться безразличием, желание будет сменяться неконтролируемой яростью. Намджун попытается этого избежать…он больше не хочет чувствовать той пережитой боли. Он боится. Не желает и желает одновременно.***
Юнги теряет счет времени. Нервно заламывает пальцы и сидит с прямой, болезненной осанкой, не сводя взгляда с лица брата. Сердце загнанно в нарастающей панике, Намджун уже четвертый день толком не приходит в себя. В редких просветах приходит в себя, смотрит перед собой и молчит, а потом снова проваливается в сон. В их доме настоящий холодный ад. Люди альфы приходят почти каждый день, Тхэгу предано сдает отчет и временно забирает обязанности на себя, мастерская заброшена, а долг перед клиентами и арендой неустанно напоминает о себе. Омега и понятия не имеет, что испытывает альфа в этот момент. Помощи ждать неоткуда, они будто провалились в забытое ими время, когда поддержки не ждать извне. Всё, что он может, это сидеть рядом и тихо говорить, что они справятся, что нужно побороть себя. Но слова с такой молитвенной простотой срываются с губ, а вот на душе легче не становится. Четыре дня проходят как в тумане, Юнги тенью шатается по дому, крошечный, пузатый телевизор рябью вещает, какой прекрасный сегодня день, а на пыльном экране маячат до жжения в глазницах знакомые лица. Омега смотрит в экран с приглушенным звуком, уложив голову на спинку кресла, и бездумно смотрит в одну точку, пока блеклый свет играет на его лице незаурядными тенями. Торжество и правда состоялось, в любой другой ситуации мальчишка бы восхитился красотой, но не сейчас, не в их истории. Что-то невесомое касается его коленей, и Юнги будто просыпается, вздрагивает и выпрямляется, несколько раз быстро моргает, прежде чем разобрать в полумраке, что это Намджун. Альфа, не смотря на поврежденную ногу, сидит на полу, разбитый вдребезги и молчаливый. Тот касается тонких коленей, будто проверяя, не призрак ли это перед ним, и укладывает на них голову, обнимая двумя руками. Юнги порывается что-то спросить, но замолкает и, с щемящей болью, неуверенностью, укладывает ладонь на голову Намджуна. Хотя бы смог встать, преодолел лестницу и спустился вниз. Это уже достижение. Юнги и старается понять, старается подавить горечь и склоняется к альфе, прижимаясь губами к волосам у уха. Он впервые позволяет себе так по-родному поцеловать и приласкать, пока по экрану мельтешат фигуры и пышные залы за фигурой репортера. Намджун пустым взглядом смотрит в чертов ящик и молчит, пока где-то там за много миль от них, на чужой границе до боли знакомое лицо омеги освещается игристым и мутным светом. Он не хочет чувствовать.***
Ким возвращается к работе, пустоту внутри кормить нечем, кафе официально закрыто. Теперь они с Юнги снимают крошечную квартиру, где омега остаётся в одиночестве, потому что Намджун практически не находится дома. Теперь альфа сам является должником, поэтому работа обязывает вкалывать практически без сна. Ему уже не режет слух жалкие потуги бедолаг, не умоляют жадную пустоту сжалится и дать ещё срок на возвращение той или иной суммы. Намджун сам, лично, теперь присутствует на операциях. Теперь уже не жаль, что где-то там, возможно, семья еле сводит концы с концами. Теперь уже не так зазорно идти по головам с хрустом и плачем жалобных ртов. Теперь уже нет. Пустоту нужно подкармливать, если он не хочет сойти с ума. Темный и высокий потолок амбара ярко освещен светодиодными лампами угрюмого желтого оттенка, группа альф и бет где-то в глубине зала: кто-то просто сидит в старых креслах или на диване, а кто-то собрался вокруг столика, играя в карты. Намджун сидит на ящике, пролистывая документы с итогами предыдущего месяца, и подкрепляет список должников, когда вдруг в зал вбегает один из бет: — Босс! Босс! Там это… госпожа Чон к Вам пришла! — запыхавшись, громко озвучивает парень, на что Намджун поднимает голову и сводит задумчиво брови. Те, кто сидел в стороне, подозрительно притихли и стали переглядываться. — Ты что в этот раз курил? Какая госпожа в этом месте? — басит под тихий гогот товарищей взрослый альфа. — Хватит ржать, я сам до сих пор не понял, что она тут забыла, но требует босса! — Ага, точно говорят, Алиса потерялась, — парни смеются уже громче, а Намджун только взгляд переводит в сторону, когда слышит, что дверь в амбар открывается. Бета резко оборачивается, остальные с любопытством даже привстают со своих мест, только бы полюбоваться Чудом Света. Правильно, такую девушку они видели лишь на обложках журналов или по телевизору. Хисон кидает холодный взгляд на альфу, вставшего где-то между проходом и дверью от растерянности, и просто обходит его, поправляя накинутую курточку на плечах. Кажется, Намджун чует, как у парней начинает стекать слюна, и аромат альф странно сгущается с другого конца зала. Девушка совсем бесстрашная или глупая? Чон одета так, будто пришла с какой-то прогулки: светлые джинсы, аккуратные ботинки и пушистый белый свитер. Волосы в этот раз распущены, а на лице самый минимум макияжа. Будь Намджун более сговорчивым с собой, незамедлительно бы отметил её безупречный и простой вкус. Очаровательна, спору нет, но сейчас не та ситуация, чтобы он мог адекватно воспринимать её как человека. Омега уверенно подходит в сторону Кима и останавливается в нескольких метрах, немного склоняет голову на бок и бросает мрачный взгляд на дальний угол, прекрасно осознавая, в каком состояний эти примитивные альфы. — Госпожа Чон, — Намджун наконец-то спрыгивает с ящиков, убирает руки с документами за спину и делает аккуратный поклон. — Чем обязан? Девушка плавно переводит взгляд на него и какое-то мгновение молчит, оценивает и легко прищуривается: — Хотела посетить Вашу мастерскую, но там сейчас развалины. — К сожалению, небольшие технические проблемы, — Намджун без труда улыбается. — В городе куда больше и лучше мастерских, могу порекомендовать парочку. Хисон складывает руки на груди и тихо вздыхает. — Но мне нужны Вы, свою работу Вы выполняете добросовестно, что не сказать о лучших, — она делает акцент на последнем слове с легкой ухмылкой. — Может быть, не откажете моему крошечному капризу? Оплата будет достойной. — Из-за папочки своего такая смелая, — шепчет кто-то, Хисон моментально улавливает эти слова и бросает взгляд на парня, который единственный сидел в кресле, вальяжно раскинув ноги. Намджун собрался было осадить его, но взгляд и широкая улыбка омеги вызвала в нём легкую вспышку интереса, а вот сказанные слова и взгляд…неприятно насторожил. — Пак Юонг, верно? — альфа поджимает губы на обращение и заметно напрягается, пока девушка продолжает говорить. — Ты, конечно, можешь рискнуть со своими ребятами что-то предпринять, но поверь, мне то будет всё равно, а вот как потом сложится твоя судьба — это уже будет другой вопрос. Так что, мистер Ким, я могу рассчитывать на Вашу работу? Она быстро переключает своё внимание и меняется во взгляде, обрастая странным спокойствием и даже теплом, Намджуна передергивает. Что с омегами в этом городе не так? И почему её слова прозвучали настолько безразлично? Совсем не страшно с жизнью расставаться? — Я посмотрю, что смогу сделать, Госпожа Чон. Она удовлетворенно кивает, коротко клонится в ответ и спокойно покидает амбар, оставляя после шлейф странного послевкусия. Намджун теряет ту самую точку невозврата, когда встречи с Хисон становятся какой-то дурацкой закономерностью. Раз в неделю она приезжает на своей машине, и каждый раз альфа без лишних вопросов проверяет автомобиль, омега же в эти моменты не надоедает разговорами или каким-то особенным вниманием, не флиртует, она просто находится рядом и с любопытством наблюдает за работой Кима. Деньги она платит не малые, поэтому жаловаться было бы большой глупостью, ну приезжает девчонка, любопытствует иногда, но в душу не лезет и личного пространства не нарушает. Намджун почти привыкает и даже не злится, когда она вдруг спрашивает о брате альфы. Она замечает, как в такие моменты Ким вдруг смещается из затхлого безразличия во что-то теплое, почти трепетное, словно это единственное и ценное, что у него есть. — Ты говорил Юнги любит книги? Можешь передать ему? — Хисон опускает на капот машины небольшой пакет, когда Намджун заканчивает работать. Он удивленно смотрит на неожиданный подарок, откровенно не понимает и настораживается, совершенно не боясь показать своего недовольства. — Зачем Вы это делаете? — Он омега, — девушка мягко улыбается, — несчастный омега, но очень хороший человек. Я делаю это не из жалости, а просто потому, что хочу сделать тебе и ему приятно. От всего сердца, прими и не обижай меня. Жизнь научила Намджуна хвататься за любую возможность, которую она ему предоставляет. Идти наперекор и вечно ворочать нос с гордо выпяченной грудью, не имея пользы для себя, было бы растратным делом и пустым. А ещё жизнь научила его брать сполна, и если разбиваться, то уже насмерть. Потому что пустота растет, а есть она хочет всегда. Намджун теряет тот момент, когда нужно было бы остановиться, и поэтому использует податливо протянутую хрупкую ладонь без угрызения совести и притягивает к себе намертво. Хисон тоже поступает из собственных каких-то побуждений, но альфу не это заботит. Он позволяет привязаться к себе и обоюдно использует связь с девушкой. К первому поцелую они перешли через месяц общения, было даже не удивительно, что второй день после Рождества они встретили вместе. Ким лишь безразлично отмалчивается, считая, что девочка наиграется и сама уйдет, ведь никаких клятв они друг другу не давали, лишь медленно утопали в обществе друг друга, топя что-то личное. Прекрасно осознавая, по какой тонкой грани он ходит. И тогда Юнги, молчавший всё это время, бьет тихую тревогу в попытке образумить альфу. Но слова не услышаны, и даже тогда, когда к нему по пути домой подъезжает бронированный джип в делегации ещё трех таких же машин, он смиренно останавливается и оборачивается, смотря, как затемнённое стекло медленно опускается. Намджун встречается с темными, как бездонная ночь, глазами Чона. Мужчина смотрит привычным тяжелым взглядом и видит в парне что-то своё, оценивает его и взвешивает свои мысли. Ким успел обдумать несколько вариантов, и почему-то умудрился позабыть о единственном человеке, которого может собственными руками сбросить в пропасть. Юнги — единственный балласт, удерживающий его на плаву, почему-то неприятно становится, горько и совсем не обдуманно. Кажется, у семьи Чон какое-то своё представление об общении с людьми, Намджун провожает взглядом делегацию из машин, а в голове набатом звучит место встречи, которое ему назначил Чон. Ким Намджун не верил в сказки, ему их никто и никогда не читал. Слишком приторно, сладко и поэтично, сказки всегда имеют свою мораль и обратную сторону. Ким просто отпустил свою пустоту с жадным аппетитом. Как он оказался в этом особняке, остаётся паршивой сказкой, его заботил только мужчина, сидевший за своим массивным деревянным столом с пронизывающим взглядом темных зрачков. В нём будто таится тайна, непроглядная тьма и тяжелый груз. Бёнхон выглядит в родных стенах своего особняка уязвимым, и это такая сладостная еда для пустоты альфы. Намджун узнает, как Чон давно наблюдает за ним и как вдруг открывается тяжелая завеса сгнившей стороны этой семьи. И Ким осознает, насколько проебался, и до коликов в горле еле сдерживается, чтобы не засмеяться в лицо альфы. Хисон, хитрая чертовка, изучала его всё это время, и Намджун бы посочувствовал её судьбе, потому что она умирает медленно, с чувством и расстановкой. А Бёнхон жаждет наследника, чтобы не передавать свой пост в чужие руки. Как и предполагалось, выгода была с обеих сторон. Естественно, Киму польстило такое придирчивое внимание к своей персоне. Сильный, волевой, благоразумный — такое впечатление Намджун оставил после себя. Впервые никто не ткнул его носом в ту самую грязь сироты, впервые его просто оценили и позволили сделать шаг навстречу. И в этот раз Намджун не будет отказываться. В этот раз он использует предоставленную удачу. В этот раз он не ошибется и не пойдет на поводу своих чувств, и только потом вспомнит, что у него есть младший брат, которому он уже готовит мягкую почву и позволит открыть пути наверх. Больше ни шагу вниз.***
— Что же ты делаешь? — Юнги стоит на пороге комнаты, уже одетый, и не без помощи старшего, пока тот возится с вещами. — Устраиваю наше будущее, грешно отказываться от такого шанса, — просто отвечает Ким и выпрямляется, хватаясь удобнее за единственную сумку омеги с вещами. Юнги смотрит и не верит собственным глазам, ему сложно осознать, как круто повернулась их жизнь за эти два жалких месяца. А ещё его гложет злоба, и даже не понять на кого больше, кажется, на всех и сразу. — Ты…пытаешься убежать, вот что я вижу, — омега вдруг преграждает путь из спальни, и альфа хмурится, опускает на него взгляд. — Поясни. — Вот это всё, — Мин разводит руками, — ты стараешься избежать. Кто знает, во что превратит тебя та жизнь. Думаешь, я не понимаю и не вижу, с каким ты упорством зацепился за эту омегу?! — Ты переживаешь за девчонку? — Намджун немного склоняет голову набок и смотрит так пристально, что мурашки вдоль спины пробегают. — Да, она слишком хорошая для таких как мы, семья Чон отличается от всех в этом городе… — А я, значит, не подхожу? — альфа расплывается в ухмылке и Юнги делает резкий шаг назад, когда он вдруг приближается и становится совсем близко, заглядывая в самую глубину карих глаз. — Твоя и моя история будет подправлена, ты сможешь наконец-то учиться, я смогу в конце концов развиваться. С меня хватит всего этого дерьма. Сначала мой отец, потом… Ким. Надоело. Юнги замечает, с каким нажимом Намджун выговаривает фамилию омеги, поэтому тут же старается ретироваться и смягчить нарастающий очаг будущей ссоры. — Я понимаю тебя. Понимаю как никто другой, хён, — тут же хватается за теплую руку и сжимает ладонь настолько крепко, насколько это возможно, стараясь передать дрожащее волнение. — Но ты же сильнее этого разрыва…ты ведь самый сильный альфа, которого я видел, ты…нет, мы сможем справиться. Видишь, я совсем…совсем вот не вижусь со своим альфой. — Вот именно, Юнги, именно — есть мы и никто больше. Значит, я могу полагаться на тебя? Ведь ты меня не предашь, я знаю, — Намджун прижимает другую ладонь к щеке омеги и сбавляет голос почти до шепота. — Я верю тебе, настолько, насколько это возможно. Мы же обещали друг другу выбраться из этих трущоб, и сейчас мы так близки к этому. Обещали же? Юнги мечется взглядом по лицу альфы и не может ничего добавить, потому что у них есть табу. Теперь есть, и переступать его рискованно. Их жизнь меняется резко, преображаясь с каждым днём. Намджун ведет себя осторожнее, чем когда-либо, верный Тхэгу приставлен в роли личного охранника для Юнги, что совсем не радует последнего, остальные ребята рассеяны среди людей Чона, что является большим плюсом для Кима, таким образом он знает о многих лазейках и бизнесе мужчины. Намджун аккуратен, внимателен и внутренне обозлен. Эта злоба с каждым разом, с каждой встречей разрастается болезненной опухолью. Следующие встречи под покровительством Чона превращаются в настоящую пытку и болезненные уроки, которым Ким следует с завидным упорством. Узнает, изучает и запоминает. Бёнхён следит, словно коршун, улыбается украдкой, видя, как его будущий зять стойко выдерживает встречи за встречами и незамедлительно вступает в диалог, если поблизости оказывается чета Кимов. Намджун смотреть в его сторону не может, а если и смотрит, то Сокджину кажется будто сквозь него. Без капли эмоции, и омеге хотелось бы увидеть хотя бы раздражение или крошечное недовольство, но в карих глазах нет ничего. Сокджин видит, как под руку с альфой ходит дочь Чона, видит её неоднозначный трепет к альфе, видит всё до мельчайших подробностей, и под ребрами скручивает жгут от осознания: она явно к нему не равнодушна, здесь не простой интерес в альфе, как в наследнике. А вот в Бёнхёне говорит чистый интерес к внутренней силе альфы, здесь его интересы выше каких-то чувств дочери или его лояльного отношения к Киму. Возможно, их союз и правда сыграет важную роль для их Столицы, Сокджин бы хотел надеется хотя бы на такой исход событий. Время идет, пока Намджун адаптируется в новом мире, Юнги сидит тихо, радуется возможности учиться, и редкие вечера проводит в компании Хисон. Девушка необычайно тихая, не по годам мудрая и особенно ласковая, и Юнги считает, что она не заслуживает такой жизни. Будучи готовая к собственному концу, она рискует и с упорством, и улыбкой на губах вынашивает будущее дитя, свято пророча, что это точно будет альфа. Намджун для неё стена, неприступная и величественная, всё, что она может получить от будущего супруга, — это теплый бок в спальне и редкие проявления заботы. Их свадьба проходит в особенной тишине, без лишних глаз и праздников, Намджун даже рад такой церемонии по инициативе омеги и позволяет себе чуточку больше. Теперь он может дольше задерживаться рядом с ней по утрам или вечерам, но почему-то под ладонью совсем нет тепла, а первые толчки и звонкий смех Хисон не приносит былого предвкушения. Альфа старается прислушаться к себе, чувствует исходящее тепло от растущего живота и обрастает липкой паникой, что не сказать о плоде, который живо реагирует на его присутствие. — Он будет сильным малышом, — воркует омега, прикладывая ладонь на бок живота рядом с ладонью уже мужа, там, где совсем недавно толкнулся ребенок. — Такой же, как и его отец: храбрый, сильный, мудрый. Намджун закрывает глаза и с горечью поджимает губы, слова девушки бьют очень сильно, хотя и несут обратный смысл, он должен был воодушевиться, поддержать её, но вместо этого…ничего. Молчит и смирено принимает упрек от Юнги. Брошенные Мином слова набатом бьют в черепной коробке, и теперь стыдно. По истине. «Она не заслуживает твоего безразличия. Она не вещь и не инкубационная наседка. Она человек! Несчастный человек». Хисон поднимает взгляд на альфу, и улыбка медленно пропадает с её губ, она выжидает внимание Кима и с какой-то усталостью в голосе говорит: — Всё хорошо, Намджун, всё хорошо. Просто будь рядом, ему больше ничего не нужно. Просто заботься о нём так, как ты умеешь, этого будет достаточно. Он не будет твоим разочарованием, обещаю тебе. Всё хорошо, просто послушай, прими его… Намджун губ разлепить не может, молчит и позволяет себе уложить голову на подушку рядом с животом омеги, чтобы аккуратно уткнуться лбом и почувствовать еле различимое биение сердца. Там, внутри, под сердцем омеги всё ещё растет его дитя, он почти чувствует неосязаемое тепло и прикрывает глаза. Ему стоит научиться чувствовать заново, переступая страхи и строгую мораль окружающего.***
А Юнги медленно вымирает изнутри. Смотрит в упор вчерашние новости в заполненном холле колледжа и рассыпается на мириады частиц. Взгляд намертво вбивается в широкий экран где он видит своего альфу в обществе омеги. Того же, которого он видел ещё год назад на одной из страничек газет. Довольно непримечательная статья, так сразу бы и в глаза не бросилась, но Мин даже рад, что в нём есть эти любопытство и дотошность к тому, что происходит вокруг. По крайней мере он не совершил свою самую главную ошибку, чтобы бросить брата и уехать с Чоном, чтобы затем остаться в любовниках. Чем не примечательная картина? У него был бы достаток, множество «хочу» и альфа в руках по выходным. Какая прекрасная прерогатива на далекое будущее. Аж тошно до скрипа зубов. Юнги пулей вылетает из здания, поправляет лямку рюкзака и распахивает куртку. Ему невыносимо душно, несмотря на уже промозглый день. Он идет так быстро, что мышцы на ногах покалывает, дыхание сбивается, и в горле ком разрастается до шумного выдоха и судорожной хватки на груди. Сердце неспокойно, оно болит и ноет, гложет обидой, ревностью и непролитыми слезами. Омега поклялся себе — он не будет больше плакать. И он не плачет, только дышит по привычному для себя счету, чтобы успокоиться. Метка на плече горит, колется и доставляет дискомфорт, прогоняя по венам нестерпимый жар. Юнги резко оглядывается, видит знакомый номерной знак и со всех оставшихся сил убегает по дороге вниз к переулку, куда машина точно не заедет. Он не хочет и не понимает, зачем вдруг Чон оказывается в этом месте средь белого дня. Слух обостряется, когда позади слышны шаги, такие же быстрые и тяжелые, в нос ударяет знакомый аромат, и Юнги стонет от жгучей боли в груди, резко останавливаясь, так, если бы перед ним была преграда. Его альфа здесь, будто просит безмолвно остановиться, нет, он приказывает, и омега не смеет противиться. Он сгибается по полам, упираясь одной рукой в стену, и прокашливается, когда Чон резко останавливается позади него и шумно дышит. — Юнги, — зовет с какой-то хиленькой надеждой в голосе и не смеет подходить ближе, потому что Мин быстро разворачивается и скалится в ядовитой улыбке. — Какого черта ты тут забыл? — его голос немного неровный из-за бега, но тон остается холодным. Держится стоически, и Хосок на мгновение теряется от такой реакции. — Я, — альфа нервно сглатывает, но продолжает, — узнал, что ты сегодня получил результаты экзаменов, хотел поздравить… — Что, птички напели о моём результате? — омега фыркает. — Благодарю, конечно, но приезжать лично не нужно было. — Юнги, позволь объяснить… — Хосок пытается подступиться, прекрасно понимает, как это тупо звучит с его стороны, но ведь он и правда искренен, и всё не настолько плохо, как выглядит внешне, или же он просто пытается в этом убедить себя. — Объяснить что? Какую из ступеней своей жизни ты хочешь мне объяснить? Ты вообще понимаешь, насколько это всё дерьмово выглядит и звучит?! — Мин срывается на крик, дрожит от злости. — Тебя спасает лишь метка, я бы голыми руками тебя разорвал, клянусь. — Я знаю… — альфа смиренно отступает на шаг назад. — Тебе мало было моих чувств, ты решил привязать к себе, чтобы наверняка, но нет, мой дорогой. Я не буду смиренным и беспомощным, как бы меня сейчас наизнанку не выворачивало от непослушания, — Юнги на ватных ногах подходит сам, хватает альфу за ворот пиджака и заставляет посмотреть в свои глаза. — Я не буду твоим, пока рядом с тобой все эти правила и другой омега. Думаешь, я не смогу превратить твою жизнь в ад? — омега улыбается снова, с каким-то нездоровым блеском в зрачках. — Ты выбираешь другой путь, а я выбираю брата и всегда буду выбирать его. А ты…ты пожалеешь о своих мыслях, что со мной прокатит это дерьмо со связкой. Ты не на того омегу напал. Юнги отталкивается от Чона и, не давая ни малейшего шанса на осмысление его слов, срывается на бег, превозмогая гнетущий зуд в плече. В скором времени он должен будет научиться игнорировать её, научиться жить с этим, и сколько раз ещё он будет пропадать в пучине их связи, и сколько раз ему придется себя собрать после? Сколько ему придется прожить с этим?***
Чон Чонгук — теплый комочек, тянет крошечные ладони к светлым прядям своего крестного и издаёт смешной булькающий звук, когда видит, как забавно морщится гигантский взрослый от его неожиданно сильной хватки. — Гукки, ай, — Юнги высвобождает прядь волос из цепких пальчиков и с теплотой смотрит на круглое личико мальчика. — Ему явно по душе твои волосы, он их то тянет, то обсасывает, — Намджун стоит у шкафа, застегивая рубашку и смотря на омегу с ребенком. — Также как он любит и твои галстуки, — тут же отбивается Мин, чем заслуживает сморщенное недовольством лицо альфы, у которого за плечами гора испорченных галстуков от детских проказ. Чонгук появился на свет тяжелее, чем ожидалось, Хисон мучилась почти сутки в дикой агонии, а врачи всячески пытались сохранить и мать, и ребенка, но тревога за задержку плода оказалась куда весомее. Намджун тогда, кажется, перекурил, Юнги весь извелся, а вот Бёнхён с завидным упорством молчал и ждал, и кто знает, что на самом деле происходило у него внутри. Весть о кончине дочери ударило по нему слишком ощутимо, Намджун тогда впервые растерялся от состояния Чона, которое с каждым днем становилось лишь хуже. Их особняк значительно опустел и потух, лишь постоянный плачь крохи нарушал сгущающуюся тишину. Малыш плакал и надрывался тогда около трех дней подряд, никто из кормящих омег не мог успокоить его, а врачи разводили руками, Намджун медленно сходил с ума, потому что ребенок не желал успокаиваться даже на его руках и тогда Юнги осмелился за две недели впервые подойти к ребенку и взять его на руки, прижимая к груди. Младенец остаточно выплакивал только ему понятную тревогу и постепенно стал затихать, смотря большими глазами на лицо омеги, а потом цепко ухватился за прядь и прикрыл глаза, сморенный от усталости и бесконечных слез. Сказать, что присутствующих это удивило, ничего не сказать, одна из кормилиц предположила, что это, возможно, из-за близких отношений Мина с хозяйкой, а кто-то предполагает, что ребенок чувствует чистую любовь и заботу, что, собственно, не совсем понравилось Намджуну. С тех пор Юнги практически не отходил от младенца, он словно забывал обо всём вокруг, всецело отдавая себя. А Намджун окончательно потерялся для этих стен, он либо пропадал в кабинете угрюмого Чона, либо уходил по своим делам, прокладывая упорную дорожку в сторону Совета. Омега чувствовал, что постепенно теряет ауру Намджуна, он словно его не узнавал, и вечные дорогие подарки от альфы лишь сильнее пугали. Отправной точкой стал воскресный вечер первого дня лета. Юнги был в своей спальне, Чонгук крепко спал, укутанный в несколько тонких одеял среди подушек, пока омега с пустой головой втирал крем в руки, и в тот момент в спальню заходит Намджун. Мин непроизвольно напрягается, медленно поднимает взгляд и пытается тут же уловить настроение альфы, чует аромат алкоголя и машинально напрягается всем своим нутром. Намджун не пил, никогда, даже не пробовал и не горел желанием, если собирался со своими ребятами. А ещё взгляд у него какой-то мутный, но двигается альфа уверенно. Намджун оглядывает омегу с ног до головы, переводит взгляд на ребенка и затем обратно. Садится он рядом на край постели, шумно тянет носом воздух, пропахший кремом, и осторожно перехватывает руки Мина, заставляя посмотреть на себя, а затем вдруг улыбается. Мягко и непривычно. Как давно Юнги не видел этой улыбки. — Мы справились, Юнги-я, справились, — альфа шепчет еле слышно и смотрит прямо в глаза. — Мы теперь прочно стоим на ногах. — Что ты имеешь в виду? — Мин не совсем понимает. — Мы с тобой больше не те, кем пришли сюда, ты больше не тот, кем тебя клеймили, слышишь? Я смог найти пути, ты бы знал, как легко этих людей зацепить за живое… — О чём ты? — Юнги тревожится не на шутку, не понимает, что несет альфа. Омега хочет ещё что-то спросить, но Намджун прижимает его к себе, жмется губами к виску и шепчет горячо-горячо: — Теперь всё будет иначе…я не знаю, как бы справился без тебя… мой прекрасный, верный омега… — шёпот похож на то, если бы альфа был в бреду, настолько он быстрый и сбивчивый. — Я позволю тебе занять это место…ты заслуживаешь, я уверен, никто лучше тебя бы там не смотрелся. Юнги хотел бы понять, хотел бы попытаться отстранится и задать вопросы, образумить весь тот хаос, что исходит от альфы, но он обмирает, когда чувствует, как Ким прижимается к его губам. Нет, не целует со страстью или желанием, слишком целомудренно и верно, так если бы хотел передать весь тот огонь, что скопился внутри него, и омега просто смотрит вблизи на альфу и почти не дышит, сгребая в руках белоснежную рубашку, и дрожит, потому что не может даже оттолкнуть от себя, будучи в оцепенении. Намджун целует мягко, покрывает легкими поцелуями светлое и родное лицо, обнажая все спрятанные чувства, словно высвобождая наружу всю благодарность хрупкому омеге. И Юнги запомнится этот день самым последним и светлым пятном. Он будет хранить и беречь это воспоминание наряду с другими, потому что видел обратную сторону альфы, прежде чем увидел рождение обратной мрачной фигуры. Прежде чем новость на утро следующего дня ошарашит его настолько, что стоять окажется непосильным трудом, а ухватится за здравый рассудок практически невозможно. Чон Бёнхён странным образом погибает в автокатастрофе по пути с Совета, и у многих почему-то не возникло противоречивых мыслей, потому что в последнее время многие в Совете не были согласны с решением Чона о расширении торговых точек в Южной части города, что не сказать о новоявленном альфе и его рвении урезать возможности первой дриады. Новость всполошила Кимов, запрет на перемещение омег из их семьи вынудил передать бразды правления альфам, чтобы хоть как-то не терять связь с внешним миром. Смерть Чона так же всполошило полицию и внутренние органы куда высшего ранга, всё же мужчина держал в ежовых рукавицах добрую часть Столицы. Новость о передаче обязанностей наследнику по странному завещанию никто оспаривать не стал, Юнги вообще не понимал, что происходит вокруг, когда ему, сидя в холле, оглашали строчки, а Намджун сидит рядом слишком спокойным и расслабленным. Занять пост главы охраны, конечно же, наследник не мог, как минимум до совершеннолетия или личного желания, но оглашение имени ближайшего родственника вводит Юнги в непроглядный ступор. Он смотрит на бету, зачитывающего завещание, пустым взглядом, и словно отторгает полученную информацию. Когда процедура была окончена, а главы Совета, будучи свидетелями, покинули порог особняка, Юнги уткнулся в свои ладони и замотал головой. — Что ты сделал, Намджун? — шепчет он. Альфа останавливается у стола и наливает себе самую малость застоявшегося коньяка. Смакует напиток и смотрит в упор на омегу. — Я знаю, ты думаешь, что не справишься, но, — Ким подходит ближе, кончиками пальцев проводит по волосам, ведет по скуле и задирает подбородок омеги, заставляя смотреть прямо на себя, — ты самый сильный омега, и пора это доказать всем, кто насмехался над твоей ролью в этой семье. Разве это может быть хуже статуса моей подстилки или шлюхи? Юнги эти слова задевают, но не в этом кроется беда. Беда в другом, в том, что растет в альфе с каждым новым днём. — В твоих руках теперь множество жизней, и даже моя, ты осознаёшь это? — Намджун присаживается перед омегой, зарываясь пальцами в волосы на затылке. — Ты осознаешь, насколько я верю в твою силу? Пока будет расти Чонгук, ты сможешь добиться высоких успехов, я верю в это без каких-либо сомнений. Помнишь, мы же обещали друг другу взобраться выше? И мы это сделали, вот оно. Здесь и сейчас. Здесь и сейчас. Юнги не сомневается. Остаётся только расправить плечи и вынести тот груз, что ложится на плечи омеги в этом кусачем мире.***
Становление новых правил болезненно сказывается на каждом, так, если бы кость вправляли на место. На глазах, день за днём, год за годом, Намджун словно обретает второе дыхание. Он дышит новой жизнью, с гордостью смотрит на новый статус Мина и с упоительным оскалом любуется тем, как преобразуется омега под весом его обязанностей. Отмечает косые взгляды бет, некоторых альф и плотоядно вылизывает собственные раны, видя полное негодование южной дриады, когда миру предстаёт их новый союз Северной столицы под названием G.O.T.S. Протест чувствует, осторожность и внимательность окружает теперь со всех сторон, но Намджун чувствует себя свободнее и раскрепощённее, с каждым разом очаровывая собой консервативный совет. Почему-то далеко забытая мечта ускользает сквозь пальцы. Юнги молча остаётся в стороне, наблюдает со своего места и внушает легкую панику, радикально и демонстративно наказывая провинившихся в недрах Столицы. Всё ещё омега не приемлет некоторые группировки, и за них он берется в первую очередь, с ошалелым состоянием внутри упиваясь жалкими потугами спрятаться или избежать наказания. Власть пьянит, слепит и уверенно впивается в тонкие плечи омеги, но рассудок возвращается каждый раз, когда он засиживается в своём кабинете у горящих мониторов или в стенах дома, рядом с растущим мальчишкой. Чонгук - единственная его радость и единственная соломинка за исправлением ошибок в прошлом. Мальчишка растет очень тихим, послушным и довольно отчужденным от ласки, хотя Юнги не скупится на внимание, и только если они остаются наедине, то мальчик всегда прижмется к боку и крепко обнимет. Чонгук очень любит не только крестного, но и отца. Любит до жадных и непролитых слез, каждый раз бежит навстречу альфе, жмется к ноге и смотрит преданно огромными темными глазами, и Намджун в такие моменты дарит короткое прикосновение к голове и кроткую улыбку. Откупается подарками и всеми «хочу» малыша. Ни о каком совместном времяпровождении речи и не идет, времени и сил на это просто не остаётся, а первая и долгожданная весть о беременности омеги Кимов вообще выбивает почву из-под ног. Юнги к этому относится с опаской и даже рад на запрет свободного передвижения омеги за их территорию без приглашения, потому что Намджун мрачнеет с каждым днём лишь сильнее. Видно, как альфа борется, как его ломает от боли внутри, и всю боль он вымещает на дурацких цветах, высылая в дом Кимов каждый месяц новый букет. Юнги боится осознать метания альфы, и поэтому не говорит ничего. Омега любит цветы, в собственной комнате выращивает три цветка, но теперь и ему претит это, он всегда перед сном останавливается у окна и касается крошечного лепестка розы, оглаживает кроху и думает, что если бы не вся эта его жизнь, то он бы поселился где-то за городом, читал книги, выращивал цветы и засыпал под пледом, любуясь ночным небом. Может быть, в этих воспоминаниях было бы место и его альфе, потому что он скучал. Невыносимо сильно скучал, но старался хотя бы в своих мыслях обходиться без его образа. — Папа, — бормочет тихий голос позади, и Юнги вздрагивает, тут же оборачиваясь. Чонгук стоит в пижаме, нелепо трет глаза с ворохом взъерошенных волос на макушке и высматривает омегу у окна. — Хочу поспать с тобой, — канючит малыш, забавно дуя губы и будто стесняясь собственных слов, потому что о таком он просит очень редко, и Юнги отказать не может, даже не пытается. Чонгук с тихим восторгом тут же взбирается на постель, ныряет под одеяло и в излюбленной привычке ютится под грудью омеги, крепко сжимая в руках плюшевого зайчишку, которого ему подарил Намджун на двухлетие. Чонгук сразу взял в привычку называть омегу «папой», хотя и знал прекрасно, что у него была настоящая мама, но теперь она далеко на небесах и любуются им оттуда. Чонгук не совсем осознавал эти слова, но тогда он и сказал странное, что Юнги не сможет уже забыть: «Мой же папа любит тебя, а теперь ты будешь моим вторым папой». И если уж Намджун смог сказать такие слова ребенку, значит не всё потеряно. Им стоит пережить все трудности, Юнги не имеет права сомневаться в силе альфы. И как же сильно он ошибется в будущем?***
Омега видит закономерность за закономерностью. Молча наблюдает и не делает ничего. Пока в их доме не появляется новая омега на сносях, и Мина взрывает. — Да о чём ты думаешь?! Собираешься детей плодить теперь?! Кого ты в дом приводишь, Намджун?! Здесь живет твой сын в конце концов! — омега беснует, ударяя ладонями по столу, пока Намджун безучастно смотрит в монитор ноутбука. — Хватит, без твоих нотаций знаю, что ошибся. — Ты не ошибся, ты обосрался! Ты, когда с ней трахался, совсем ни о чем не думал?! Красивая мордаха обвела вокруг пальца, а теперь прилипла банным листом даже не на тебя, а на твоё состояние. Хорош, что говорить ещё! — Хватит, я сказал! Разберусь как-нибудь без твоих нравоучений! — Намджун резко встаёт на ноги и осаждает омегу, но не тут-то было, Юнги будто разгорается с новой силой. — Разберешься? — шипит Мин. — Разбираться буду я, как обычно, чтобы прикрыть твою спину перед Советом, потому что это, твою мать, дочь мафии Кан, каким хреном ты вообще влип в эту историю?! Что тебе понадобилось от них?! — Приводил в порядок контакт с ними, в конце концов они ценные поставщики хорошего материала для моего бизнеса в автосалоны. — Навел порядок, обрюхатив девицу? — Юнги, — предупреждающе щетинится альфа. — Хватит, будет невыносима — избавлюсь от неё. — От мафии на хвосте тоже избавишься? — Не драматизируй. — А с ребенком что? На каком сроке она? — На последнем, должна вот-вот родить. Юнги, послушай… — Нет, Намджун, это ты послушай меня, как хочешь, но если я увижу, что ты чем-то прикрываешь свои сраные запчасти, то клянусь, я надеру тебе задницу! Намджун смотрит тяжелым взглядом, долго и будто обдумывает слова, и Юнги это совершенно не нравится. Альфа уже не первый раз что-то проворачивает за спиной омеги, пока тот бдит за порядком, и почему-то чем дальше, тем сложнее уловить все хвосты, и омега встревожен. Они пришли к этому этапу не для того, чтобы вернуться к преступности и погрязнуть в проблемах. Но увы, выбор уже сделан. Виен оказывается несносной, несносной настолько, что Юнги дышать с ней одим воздухом не может. Он прекрасно осознает, что девчонка просто дотянула свою беременность и сбежала из дома, и пока её отец изводится в кровожадных поисках, она отсиживается в их доме, пользуясь всеми благами особняка. Мин уже сомневается, что ребенок вовсе от Намджуна, а потому и отторжение к родившемуся младенцу осязаемо даже в воздухе. Чонгук будто чует пренебрежение между взрослыми к новому члену их семьи. Он не любит новую маму, не любит её холодные руки и то, как она бросает своего ребенка на попечение няням, уходя из дома. Мальчишка молча борется со своими новыми эмоциями и порой долго стоит у кроватки, смотря на тихого младенца. Крестный рассказывал Чонгуку, что тот, когда родился, был очень крикливым и много плакал, а Тэхён необычайно тихий и часто спит. Бесит ужасно. Задевает только-только зарождающуюся гордость. А ещё обижает очень сильно, когда Чонгук видит своего отца у кроватки брата. Альфа склоняется над младенцем, касается пухлых щек и стоит так довольно долго. Чонгук не понимает такого внимания к Тэхёну, ведь к нему никто не приходит кроме няни, даже новая мама пренебрегает визитом, а крестный даже смотреть не может в его сторону, но зато отец редкими вечерами заходит к ним в спальню и какое-то время стоит у его постельки. Чонгук это ненавидит и рождает в себе первое и запретное чувство, а затем формируются зависть и колючая обида. Подарки от отца совсем не радуют, а короткое прикосновение к волосам отталкивает. Чонгук старше, он должен быть на первом месте. Чонгук знает, что лучше крошечного Тэхёна. Мальчишке тяжело держать на руках младенца, коленки трясутся от тяжести, а комок в руках вдруг вошкается, и Тэхён раскрывает глазки. Смотрит на лицо мальчишки и молчит, только хлопает ресничками. Чонгук поджимает губы и пыхтит от тяжести. — И что в тебе особенного? — обращается он к младенцу, будто тот сможет ответить. — Бесишь меня! Что тогда подтолкнуло взрослых, какое чутье сработало, остаётся загадкой. Намджун только вернулся домой и желание найти сыновей оказалось удушающе требовательным, Юнги же проснулся с тревожным состоянием. Они почти одновременно рванули к спальне детей, оба замерли на пороге, уставившись друг на друга. Чонгук уводит взгляд с миловидного лица младенца к ровной глади воды внизу, под их балконом расположен бассейн. Он чист, а подсвеченное дно передает бирюзовый цвет, выглядит красиво. Тэхён на руках елозит, вытягивает ручку и всё ещё смотрит на старшего брата, так и не издав ни звука, а у Чонгука руки трясутся от усталости, черный, непроглядный его взгляд смотрит в ответ, и впервые младенец раздражается хныканьем, которое перерастает в плач. — ЧОНГУК! — кричит альфа, и мальчишка вздрагивает, поворачивается быстро на голос отца, запинается об собственную ногу и падает пятой точкой на бетонный пол, Юнги буквально успевает с последний момент перехватить кричащего младенца, вжимая его в себя с бешенным биением в груди. Чонгук пугается, видит, как быстро к нему приближается отец, видит, в какой панике крестный, и дальше следует обжигающая боль по правой части лица, перетекающая на шею и в голову. — Намджун! Крики перемешиваются в ушах, а в глазах копятся слезы. Они невыносимо тяжелые, сильные и жгут покрасневшие от прохлады щеки. Чонгуку больно, очень больно, потому что отец совсем не пожалел силы, что вложил в удар ладонью. Той самой, которой всегда касался его волос. Чонгук просто терпеливо молчит и смотрит в карие глаза отца, выслушивая все вопросы, но не отвечая ни на один. Его глушит истерика и несказанная обида. Он до сих пор не понимает, что произошло и почему же его так сильно ударили, в конце концов мир меркнет перед глазами, а воспоминание обрывками откалывается в тайных уголках памяти. Намджун проклял себя трижды, когда поднял руку на сына, не сдержав свои эмоции. И впредь любое наказание для Чонгука становилось лишь весомым и насущным, без лишнего прикосновения. Альфа не хотел быть тем, в кого так медленно превращался. Он бы не посмел поднять руку на близких, просто не смел, но казалось, с каждым годом ему всё сложнее сдерживать себя в узде.***
Маленькая ладонь прижимается к стеклу, лучи солнца ломаются и тенью падают на лицо мальчишки. Стекло теплое от солнца, а руки совсем холодные. Чонгук замечает, как небольшой мячик выпадает из рук младшего брата, когда тот глухо чихает, и скорее, чем крестный, реагирует, бежит за игрушкой. Юнги останавливается и присаживается у коляски, передавая Тхэгу сумки. — Будь здоров, — воркует омега, накрывая плотнее малыша пледом и оборачивается за Чонгуком, который останавливается у ближайшей колонны и тянет руку к кому-то, забирая мячик. — Спасибо, — отвечает Чонгук, кивая мальчику, который явно младше него, и вообще похож на пупса. Такой же круглый с розовыми щеками и большими медовыми глазами. А ещё губы у него большие, прямо как у девчонки какой-то. Сплошное очарование в этом ажурном и влитом костюмчике, он слишком мило выглядит, настолько, что Чону даже непривычно наблюдать такую милоту вживую. Тот отвечать не торопится, хмурит бровки и смотрит недовольно на подошедшую женщину, которая выглядит встревоженной и явно куда-то торопится. — Ох, малыш, говорила же, не отходи далеко, твой папа точно нас поругает. Пойдем скорее! Она как-то небрежно хватает его за ладошку и аккуратно тянет за собой. — Он вечно лугает! — шепелявит мальчик и поворачивает голову назад. — Позалуста! — бросает он вдруг в ответ Чонгуку, и, совсем того не желая, отрывает взгляд от него, и быстрыми шажками спешит за женщиной. Чонгук хлопает ресницами и смотрит им вслед, пока к нему не подходит Юнги. — Чонгук, ты чего тут встал? — омега поднимает взгляд и мечется взглядом по прохожим в торговом центре. — Мячик вернули, — отвечает мальчишка и опускает находку в коляску младшего брата, тот тут же тянется к нему. — Познакомился с кем-то? — Юнги улыбается. — Как зовут спасителя нашего мячика? — Не знаю, но похож он был на сахарную вату! — Чонгук пожимает плечами и спешит вперед, оставляя озадаченных взрослых позади, только Юнги всё ещё всматривается в прохожих.*Конец Flashback*
Утреннее небо затянулось тяжелыми тучами, только в редких мягких облаках можно заметить голубое пятнышко ясного неба. До ухода остаются жалкие часы, а Чонгук не может оторваться. Ему жизненно необходимо касаться, чувствовать этот трепет на мягкой коже омеги, что так благодушно позволил себя рассмотреть. Их диалог с Чимином продлился всю ночь, они просто сидели на балконе и говорили, впервые так спокойно, без лишних препирательств, впервые между ними не было той пропасти и агонии недопонимая друг к другу. Чимин позволил себе рассказать о своей жизни в собственном доме, а Чонгук с трудом, но смог ответить взаимным рассказом. Чимин оказался прекрасным слушателем и впервые проявил внимание первым, уложив ладонь на затылок альфы, тот вздрогнул и повернулся к омеге, выискивая в глазах противную жалость. Но каково было его облечение, не встретив её. Омега просто улыбался, мягко и понимающе. — Наши родители засранцы, — вдруг говорит Чимин и сам неловко хохочет от своих слов. — Слышал бы меня папа или дедушка, я бы махом получил по губам. Чонгук впервые отдается своему порыву без особого контроля, он вдруг касается мягкой щеки и разворачивает Пака к себе, проводит большим пальцем по пухлой нижней губе и говорит спокойно, без особого смущения: — Их нельзя трогать. Нельзя. Чимин фыркает, самую малость даже теряется от такой откровенности со стороны альфы и видит воочию плоды своей откровенности, Тэхён был прав. Чонгук и в самом деле очень чувствительный, несмотря на всю ту поверхностную оболочку хмурого и отстранённого альфы. И ему не хочется терять этот момент, вдруг это в последний раз? Вдруг у них не будет больше этой возможности? Чимин не хочет повторять ничьих ошибок. Он хочет совершать только свои, а потому позволяет прильнуть к пальцам с мягким поцелуем. Чон прикрывает глаза, подходит ближе и утыкается носом за ухо, вдыхая природный запах омеги, там, где аромат самый громкий и сладкий. У омеги мурашки вдоль рук, трепет разрастается где-то в животе, и кружится голова. Они возвращаются в комнату и садятся друг напротив друга. С какой-то неуверенностью молчат и смотрят. Чонгуку немного неуютно, обычно он не распаляется на нежность, просто берет то, что нужно, но не в этот раз, потому что хочется всё ощутить сполна и испить до дна. Отчего руки вдруг не слушаются, а тело каменеет, омега чувствует смятение альфы и подается первым навстречу. Он берет чужую ладонь и прикладывает к своей груди. Чонгук чувствует тепло, тихое и постепенное, оно разрастается медленно вдоль руки и расплавляется внутри него. Омега делится своими трепетом, волнением и даже тревогой. Альфа опускает взгляд с лица омеги и осторожно ведет рукой вниз, обводит ребра, чувствует, как быстро начинает биться сердце, затем ниже к животу, мягко надавливает, приподнимаясь на коленях, и тем самым укладывает омегу на подушки, устраиваясь между его разведенных ног. Чимин дышит быстро, через нос, и смотрит, не отводя взгляда, а у Чона всё внутри переворачивается. Слишком новое, необычное для него, но ласкающее нутро омеги переплетается с ним, и уверенности становится чуточку больше. Чимин обнимает его за шею и укладывает голову у себя на груди, тот и не противится, обнимает, подкладывая ладони под спину и прикрывает глаза, слушая биение сердца. — Скажи, ты боишься? — вдруг говорит омега, смотря в потолок. — Боюсь, что итог может разрушить и без того шаткое положение между нами. Каких усилий стоит Чимину это озвучить, известно только ему самому, но стоило рискнуть, потому что Намджун опасен, и кто знает, чем обернется их план, как себя поведет альфа в этой ситуации совершенно непредсказуемо. Он явно не сложит руки перед собой и не пойдет покорно на суд, и Чонгук это прекрасно понимает. Альфа на эти слова втягивает воздух, поджимает губы и какое-то время просто смотрит на край постели, омега под ним заметно напрягается, стоит только тому приподняться и нависнуть сверху. Чонгук смотрит прямо в глаза, темные, почти непроглядные зрачки будто сканируют, прежде чем на глаза омеги ложится ладонь, перекрывая обзор. Чимин чувствует себя странно, будучи в таком теперь положении, не видя перед собой ничего кроме темноты, и только тихий голос альфы будто маяк направляет. — Наша проблема в том, что мы по обе стороны баррикад, и можем ли быть на одной? Маловероятно. Смерть — это последнее, чего я желаю для своего отца. Когда ты убил в первый раз, что ты почувствовал? — Чонгук всё еще нависает, прикрывает глаза и не позволяет убрать ладонь, ждет ответа, любого. — Ничего, было пусто как-то внутри, и самую малость…было…удовлетворение. — А когда ты сбросил того омегу с крыши? — Чонгук всё ещё не двигается, но позволяет прикоснуться к своей ладони, но не более, всё ещё сдерживает. — Ответь. Чимин нервно облизывает губы, но продолжает: — Чонгук…он не мертв…я не трогал его. Мин Юнги, он помог сфальсифицировать его смерть. Тот парень жив… — Наполовину, его альфа мертв, — как бы напоминает Чон и перехватывает руку омеги, прижимая её к подушке. — Это ведь оправдало твои цели, чтобы добраться до моего отца. Но что ты чувствуешь, зная, что тот мальчик ни жив, ни мертв теперь без истинного? — Я…сожаление, я чувствую сожаление, — быстро отвечает омега, видно, как ему некомфортно в эту минуту. — Что ты будешь чувствовать если лишишь своего альфу отца? — Чонгук, — молит Пак, в попытке вырвать руку, он прекрасно осознает, что сейчас делает, и как давит на него альфа, не только правильными словами, но и внутренней силой. Почти неосязаемо, но достаточно, чтобы пропитать своими эмоциями и донести если не словами, то хотя бы чувствами. Чон убирает ладонь и встречается взглядом с покрасневшими глазами омеги, он вдруг улыбается, одними уголками губ и тихо фыркает. — Остановись, пока можешь, Чимин, обычно нам говорят учиться на чужих ошибках, чтобы не совершать своих. Но это не совсем верно, мы все проживаем свою жизнь, у тебя есть шанс. Чимин молчит, его пробирает дрожь, изнутри становится как-то совсем холодно. — К сожалению, или к счастью, но я не буду просить тебя сделать выбор, просто сделай, как считаешь нужным, но не задавай мне такого вопроса больше, мой выбор будет очевиден, — Чонгук медленно склоняется, ведет носом по подбородку к скуле и шепчет уже тише. — Мы ещё не влюблены настолько, чтобы не управлять своими чувствами. Мы не такие, как наши родители, Судьба решила подшутить над нами, а мы посмеёмся в ответ. Потому что ты тоже немного безумный. Альфа останавливается у виска, когда омега разворачивает к нему голову и мечется взглядом по лицу, прежде чем прижаться к губам в жадном поцелуе. Чон правильно понимает, сжимает крепче талию и пальцами мнет мягкую кожу, и даже ткань рубашки не спасает от горящих ладоней, он тут же углубляет поцелуй с шумным вздохом. В этот раз он изучает, миллиметр за миллиметром, мягкую и пахнущую цитрусом кожу вперемешку с её естественным ароматом, упивается и мягко кусает, стягивая буквально за следами от полупоцелуев-укусов белоснежную ткань. Омега разгорается медленно, смотрит из-под полуопущенных ресниц внимательно, чтобы насладиться и отпечатать в памяти каждую картинку. Зарывается пальцами в темные волосы и ерошит их, тихо замычав от дрожи и нарастающего узла внизу живота. Альфа сводит с ума медленно: своим темным, непроглядным взглядом, тонкими губами и горячими пальцами, трогая там, где особенно чувствительно. Под ребрами, по изгибу талии, вдоль кромки брюк, вызывая стаю аккуратных мурашек, которых тут же вылизывают под пупком, буквально разрывая комнату хоть и тихим, но стоном удовольствия. Чонгук упивается чужой дрожью теплого и такого податливого тела, он откровенно, но с заботой издевается, когда стягивает брюки и целует колени, одно, затем другое, не сводя взгляда с раскрасневшегося лица омеги, превозмогая собственное желание взять его прямо сейчас и без подготовки, потому что грешно быть таким раскрытым перед ним. Длинные пальцы обводят упругие бедра, сжимают кожу до покраснения, язык ласкает между болезненными поцелуями с внутренней стороны бедра, и Чимина ломает. Медленно, с упоительным хрустом, стоит только Чону прижать пальцы к влажному белью на заднице, как омега дрожит и несдержанно кончает под упоительную какофонию ароматов и покровительственную силу альфы. Чимин дышит загнанно, кажется, даже краснеет сильнее, но Чонгук на этом не заканчивает, он изводит так, если бы омега вдруг был во время течки. — Тебе нравится это? — шипит Чон у уха, вгоняя по основание два пальца и поддевая простату, Чимина подкидывает на постели, он суетливо и в каком-то безумстве хватается пальцами за подголовник постели, льнет бедрами ближе, ощущая низом живота, какой твердый альфа над ним. — Да…да-да-да, нравится… — у омеги во рту сухо, губы горят от укусов, а взгляд в бреду цепляется за лицо альфы. — Чонгук, пожалуйста… — Ты можешь и сам себе помочь, — Чон еле сдерживает дрожь в голосе и победно расплывается в ухмылке, когда дрожащие ладони шарят вдоль его торса вниз к брюкам. От хриплого голоса у Чимина в голове вакуум, он абсолютно не отдает себе отчета в своих рванных действиях, позволяя природе омеги взять над собой вверх и принять безобидные команды альфы. Слышно сквозь шумное дыхание, как молния разъезжается на брюках, Чонгук сам дрожью покрывается, чувствуя случайное прикосновение к своему члену, потому что Чимин спешит, дрожит и требует своё, вытаскивая из себя пальцы, морщится от пустоты и приподнимает бедра, подставляя горячую головку ко входу. Он сам толкается, срывая из груди альфы тяжелый вздох, сам насаживается почти до самого конца, замирая и переставая дышать на мгновение, а потом протяжно стонет, вытягиваясь в спине. Так требовательно и жадно, что теперь даже Чонгук ослушаться не может, толкаясь с силой, вдавливая омегу в постель. Жарко, так нестерпимо, и хорошо, будто кровь бурлит в венах. Чонгук хватается одной ладонью за ягодицу Пака, а другой подхватывает за поясницу и резко переворачивается на спину. Чимин охает, жмурится, удобнее колени разводит и упирается ладонями в грудь, сгребая в пальцах жалкую ткань рубашки, которую альфа даже не удосужился расстегнуть. — Вот так…умница, — хрипит Чон, закатывая глаза и позволяя Чимину перехватить контроль, так как ему хотелось ещё тогда, будучи с его галстуком в руках и с чужим омегой в постели на замену. В тот день, когда он только надкусил запретный плод. И сейчас он мог полностью раствориться и потянуть носом аромат ванили, щекочущий нутро альфы. Чимин умирал, двигался так самозабвенно, будто в последний раз, каждый раз принимая член полностью. Ноги дрожали от непривычной позы, тело изнывало от напряжения, и в то же время — расплавлялось, будто масло. Длинные пальцы альфы ласкали спину, бока, плечи, плавно перебираясь к соскам. Альфа не жалел его, надавливая и легко выкручивая чувствительные бусинки сосков, вырывая уже не стоны, а почти крики, он сам уже не соображал, насколько сильно им сейчас хорошо. Омега кончает во второй раз, дрожит ощутимее, его будто скручивает в упоительном спазме, но крепкие руки уже прижимают к груди, и всё, что может он сейчас, так это уткнуться во влажную шею альфы и почти молить, чтобы тот остановился, разрывая пальцами пуговицы на груди. Но Чонгук двигается, не сбавляя темпа, с остервенением вдалбливаясь в мягкие стенки, чувствуя, как там внизу влажно и узко. В эту ночь он не оставит омегу до самого утра, буквально испепеляя в своих руках и под тембр своего голоса, чтобы наказать, прикипеть к себе намертво, показывая ту самую обратную сторону, что у них может быть. Он не надеется, знает, что Чимин решит всё по-своему, но что сейчас им мешает насладиться друг другом, даже если это может быть и в последний раз, потому что Чимин уедет с восходом солнца. Но в этот день утреннее небо затянуто тяжелыми тучами, только в редких мягких облаках можно заметить голубое пятнышко ясного неба, пока Чимин стоит у своей сумки с вещами и кутается в пуховик, а затем только разворачивается к постели, где под одеялом лежит полностью обнаженный Чон. Альфа лежит на боку, подпирая голову ладонью, и всё это время молча наблюдает за сборами омеги. — Подойди, — просит он вдруг и принимает сидячее положение, Чимин улавливает уже знакомый шрам на обнаженном боку альфы, но всё же делает несколько шагов ближе. Смотрит сверху-вниз, пока Чон перехватывает его ладонь, разворачивает внутренней стороной кисти и прижимает её к носу. Не то чтобы было странно, что Чон его нюхает, уже не в первый раз, но сейчас это выглядит как-то по-иному. Словно он отпечатывает аромат в своей памяти, а Чимин прикусывает себе язык. Это была их безмолвная договоренность, не прощаться и не давать друг другу обещаний. Сейчас два шага назад и ещё множество вперед, поставят между ними окончательную паузу. Чонгук как-то устало улыбается, выпускает ладонь и отворачивается, чтобы вернуться обратно в постель, когда омега предпринимает неуверенный жест, касаясь его волос. Тот замирает, но не поворачивается. Чимин целует его в голову, чуть выше макушки почти сразу отстраняется, хватается за свою сумку и быстро выходит за дверь, сбегая. Теперь ещё страшнее и уже им обоим.