Ну и кто теперь Дракон?

Это Скайрим. Он суров к людям, он вытаскивает наружу все их слабости и пороки. Сильных он закаляет, делает ещё сильнее. Здесь они достигают таких высот, каких не смогли бы достичь ни в одном другом уголке Тамриэля, будь то жестокий Морровинд или прославленный Сиродил. Они входят в историю, совершённые ими дела будут вдохновлять многие и многие поколения. А их имена станут легендами: Исграмор, Шалидор, Громлейт… а теперь и Мирак. О, это имя скоро узнают многие. Оно ураганом ворвётся в привычный уклад жизни, перевернёт всё вверх дном. Вычеркнет из мировой памяти все остальные имена, в том числе и её собственное. Чего стоят все те, кто не смог это предотвратить? Они пыль, позолота, которая лишь сильнее возвысит его. Мирак. Он истинный драконорождённый, он завоеватель, спаситель и лидер. Он, а не она. Рин снова прошлась по камере. Спокойно лежать на койке и глядеть в потолок у неё не получалось. Разум жаждал действия, мышцы не могли расслабиться. Кулаки сжимались и разжимались так, будто в них всё ещё был меч. Сколько она уже сидит тут? День? Три дня? Мирак не торопился навещать свою пленницу, предоставив её в распоряжение молчаливых слуг. Иногда дверь открывалась, чьи-то руки неосторожно бросали в камеру дырявый бурдюк с затхлой водой, а затем снова скрывались, оставляя Рин в одиночестве. Еды ей не давали. Может, Мирак специально устроил всё это, чтобы обеспечить ей самую медленную и мучительную смерть от голода? Или же он попросту хотел истощить её, ослабить к своему визиту? Рин закатила глаза, чувствуя противную пустоту в животе. Пока ещё она была терпимой, не вызывала сильных мучений. Но что будет потом? Голод, выпирающие кости, сводящее с ума желание поесть и гибель. Или же бесконечные унижения за кусок хлеба, позор, который сможет смыть только смерть. Вот она — доля проигравшего. Доля, которую предстоит разделить и ей. А ведь всего этого можно было избежать. Мирак победил её в честном бою, их шансы были равны, и исход битвы зависел лишь от самой Рин, от силы её голоса, от ясности ума и твёрдости рук. Даже сам Хермеус Мора не знал, кто из них выйдет победителем. Так чего ей тогда стоило драться лучше, чтобы одержать верх над противником? Почему сейчас она сидит в тесной камере, а не празднует долгожданную победу? Рин дошла до стены и остановилась, коснувшись её лбом и окровавленными пальцами. Руки болезненно заныли: несколько часов назад она била кулаками в тяжёлую дверь, в кровь стирая кожу. Если не считать этого и чувства голода, её состояние было не таким безнадёжно плохим, каким должно было быть после проигрыша Мираку. Полученные в битве раны забинтовали, излечили самыми действенными заклинаниями, и от них остались только тонкие полоски шрамов. Рин коснулась плеча, не так давно проткнутого насквозь острым щупальцем. Ничего. Ни боли, ни пробегающей по телу судороги, ни приглушённого стона, лишь едкая горечь поражения. Зачем Мирак вообще сохранил ей жизнь? Не он ли говорил о том, как убьёт её, расчищая себе путь к мировому господству? Рин помнила каждое брошенное им слово. Так почему в решающий момент он не снёс ей голову и не сбросил бездыханное тело в воды Апокрифа? — Проклятие, — прошипела она. В груди снова вспыхнула ярость, заставившая до боли сжать кулаки и с ненавистью посмотреть на закрытую дверь. Захотелось кричать проклятия, рычать, как запертая в клетке рысь. Так ли должен принимать поражение норд? Рин закусила губу, чувствуя, как щёки наливаются румянцем стыда. Ей бы следовало вынудить Мирака убить её или самой перегрызть себе вены, чтобы прекратить позорное существование. И всё же она этого не сделала, не собиралась сделать. Рин не знала, трусость или храбрость останавливают её. Она чувствовала, что должна хотя бы попытаться взять реванш. Может, она ещё сыграет свою роль в судьбе этого мира. Может, у неё ещё появится возможность всё исправить, вогнать в грудь Мирака меч и очистить своё имя. Но пока что это был лишь шёпот отчаявшегося разума, пытавшегося остановить её от необдуманных поступков. Воображение будто нарочно рисовало картины светлого и счастливого будущего, где она снова будет на высоте. Будущего, которого она не увидит, если оборвёт жизнь сейчас. Рин разрывалась на части, не в силах определить верный путь. Если она сейчас выберет смерть, не будет ли это признаком слабости? Как её вспомнят соратники? Как ту, что не нашла сил выпрямить спину и бороться до конца. Но что, если она уже в конце? Кулак снова сжался. Снова врезался в стену, будто в попытке сломать твёрдый камень. Нет, Рин будет жить, она поднимется из пепла, чего бы ей это ни стоило. Она всегда успеет умереть, но восстать из мёртвых и исправить совершённое уже не сможет. А значит, она должна, обязана идти дальше. Взгляд упал на решётку узкого окна. Рин уже наизусть выучила пейзаж за ней: окутанные туманом вершины гор, серая гладь реки и бесконечный хвойный лес. Там Скайрим, там тысячи людей, которые надеялись на неё и которых Рин должна защитить. Если она сможет сделать ради них хоть что-то — всадить в спину Мирака нож и оставить его армию без лидера или каким-то другим способом помешать его планам, — то она сделает это. Рин была уверена, что ей ещё представится возможность исполнить своё предназначение. Нужно было всего лишь набраться терпения, как гадюка притаиться в траве, чтобы потом нанести неожиданный удар. Рин присела на жёсткую койку, пытаясь привести мысли в порядок. За последние годы в мире произошло многое, и не всё из этого укладывалось в голове. Что могло измениться за те дни, что она провела здесь? Вряд ли Мирак успел хотя бы заявить о себе, не говоря уже о более серьёзных шагах. Наверняка Алдуин всё ещё парит в небе и сжигает всё, что пожелает, Братья Бури продолжают теснить Империю, а талморцы — дёргать за ниточки в нужный момент. Скайрим уязвим, войны отравляют его, раздирают на части. Он не устоит против очередной угрозы, против Мирака. Тот пройдётся по нему бурей, сбросит с шахматной доски всех вычурных правителей, уничтожит границы, династии и традиции. Сначала Скайрим, а затем и весь мир склонится перед ним. Но что будет делать Мирак сейчас? Ему с его силами не составит труда захватить несколько разрозненных провинций, но их нужно будет ещё и удерживать, оберегать от куда более древнего зла. Алдуин может в одночасье сровнять с землёй всё, чего Мирак уже достиг и ещё достигнет. Его нельзя подкупить, и он не пойдёт на договор, а ослеплённый жаждой мести давнему врагу, станет ещё опаснее. Оттого Мирак и прячется сейчас: он понимает, что Пожирателю Мира ничего не стоит сжечь его ещё не набравшуюся сил армию, превратить в пепел все планы, пока те ещё в зачатке. Но вечно это продолжаться не может. Вряд ли Мираку захочется властвовать над костями и пеплом, которыми Алдуин собирается наполнить этот мир. Значит, один из них должен уничтожить другого. Они непременно сойдутся в битве, и одному из них суждено погибнуть в ней. А лучше — обоим, зло подумала Рин. За дверью послышались шаги. Она не отреагировала на них, лишь повернула голову к окну, разглядывая серое небо. Рин уже знала, что произойдёт: сейчас ей принесут воды, а затем снова покинут на долгие часы. Она даже не обернулась, когда в замке звякнул ключ и несмазанные петли противно заскрипели. — Вставай, — произнёс чей-то грубый голос. С ней долго не говорили, душа истосковалась по общению, а потому Рин приободрил даже этот презрительный тон. Он будто напомнил ей, что она до сих пор жива, что она может слушать и говорить. Рин незаметно улыбнулась и наконец посмотрела на вошедших. Их было пятеро. Они ничем не отличались от тех, кто успел побывать здесь раньше: те же мантии в пол, те же скрывающие лицо маски, делающие их копиями друг друга. Очередные оккультисты, фанатики, глупостью которых пользуется Мирак. И всё же пленница была благодарна им хотя бы за то, что они не молчали. — Шевелись, — зло прорычал один из них, шагнув к ней. Рин медленно кивнула и поднялась. Ноги дрожали под её весом, утомление и голод наконец дали о себе знать, лишив её привычной силы и быстроты. Она будто только сейчас почувствовала, насколько ослабла за эти дни. Оккультисты терпеливо ждали, но Рин знала, что под их масками скрываются полные ненависти и презрения взгляды. Скорее всего, им просто запретили прикасаться к ней, иначе бы они давно за волосы выволокли её из камеры. Она неловко качнулась на ногах и откинула с глаз мешавшую чёрную прядь. Выглядела ли она когда-нибудь так ничтожно? Хотя какая теперь разница? Рин уже приготовилась к тому, что самое худшее ещё впереди. — Ну что? Готова? — Оккультист мотнул головой в сторону двери, указывая путь. — Да, — прошептала Рин, удивляясь собственному голосу. Он стал низким и сиплым, как у тяжелобольного. — Куда меня ведут? — Узнаешь, — отмахнулся оккультист, явно не желая продолжать разговор. Рин неуверенно заглянула в тёмный коридор. Что её там ждёт? Казнь? Пытки? Мирак не мог оставить ей жизнь только для того, чтобы она провела её в покое и тишине. Не настолько он милосерден. Сзади раздалось недовольное ворчание, и Рин торопливо переступила порог. Говоривший с ней оккультист вышел вперёд, показывая дорогу. Остальные шли по бокам и сзади, пресекая попытку побега, которую Рин даже не думала предпринимать. Куда она сбежит на подкашивающихся от слабости ногах? Никуда, но они это знали не хуже неё самой. Рин видела, что они не воспринимают её как угрозу, она для них всего лишь мешок мяса и костей, который следует доставить хозяину, но не та, кто может… могла в одночасье порубить их тела на куски. Рин вздохнула, всматриваясь в потрескавшиеся от времени стены. После боя с Мираком она очнулась уже в той тесной камере и понятия не имела, где её заточили. Сейчас же, разглядывая узнаваемые нордические барельефы, она поняла, что находится в одном из тех древних храмов, которые путники обходят стороной. Мирак выбрал самое неприметное и скромное убежище, не гонясь за роскошью и комфортом. Или он просто скучал по тем дням, когда эти храмы ещё не превратились в руины, а он сам не был пойман в жёсткую ловушку Апокрифа? Сквозняк коснулся кожи Рин, заставил её вздрогнуть и поёжиться. Тонкая рубашка не защищала от холода, лишь неприятно липла к груди и спине. Видимо, где-то рядом был выход на воздух, оттого по туннелям и гуляли бесконечные ветры. Рин не смогла не дрожать. Тело само собой мелко затряслось, пытаясь получить хотя бы немного тепла. Оккультисты, казалось, даже не заметили этого. Рин с завистью взглянула на их тёплые плащи и мантии. От вида подбитых мехом сапог едва не свело озябшие ноги. В глубине души появилось мерзкое желание попросить оккультистов сжалиться, дать ей хотя бы одну перчатку для побелевшей на холоде руки. Как же быстро она растеряла всё своё хвалёное достоинство. Спохватившись, Рин вернула себе гордый и отрешённый вид. Довакин не должен завидовать куче тряпья, не должен идти на унижение ради неё. Впереди показался свет. Не полумёртвое горение факела, а живой дневной свет. Рин ускорила шаг, желая как можно скорее вдохнуть полной грудью свежего горного воздуха, окинуть взглядом просторы, не ограниченные стенами камеры. Холод и усталость отошли на второй план, уступив место чуть ли не радости. Скоро она увидит солнце не через решётку узкого окна. Этого хватило, чтобы на её губах появилась лёгкая улыбка. Будто заметив её возбуждение, один из оккультистов презрительно фыркнул. Рин бросила на него небрежный взгляд и снова улыбнулась. После всего случившегося за эти дни мнение полоумного прихвостня Мирака волновало её меньше всего. Пусть зубоскалит и считает её дурой, но не он сидел несколько дней в камере без еды и без солнца, общаясь лишь с собственным страхом. Рин пережила всё это, и если она до сих пор может радоваться, пусть и мелочам, то жить определённо стоит. Так она думала, пока не вышла из-под крыши храма на просторную террасу. Мощный порыв ветра едва не сбил её с ног, заставил прикрыть глаза ладонью от назойливых снежинок. Рин поджала губы, чувствуя, как быстро коченеет кожа. Холод вгрызался в плоть, как дикий зверь. Такая прогулка чревата для её истощённого тела болезнью, лихорадкой и смертью в агонии. Но Рин сейчас волновало не это. Она бросила последние силы на то, чтобы не дрожать, не упасть под напором северного ветра. Она не должна показать слабость перед тем, кто стоял на самом краю террасы. Ускоренный шаг пришлось ощутимо замедлить, оттягивая момент встречи. Противостоять приходилось не только стихии, но и себе. Рин шла нехотя, борясь с сильным желанием развернуться и броситься назад. Мирак не смотрел в её сторону, но она чувствовала, что её прибытие не осталось незамеченным. Нельзя оставаться таким равнодушным, когда к тебе ведут поверженного тобой же врага. Рин выпрямилась, игнорируя сводящую мышцы боль и побелевшие от мороза пальцы. Возможно, Мирак решил специально устроить эту встречу на таком адском холоде, чтобы посмотреть, как Рин будет жалко дрожать, проигрывая даже погоде. Несомненно, он хотел увидеть её слабой и напуганной, потешить свою гордыню. — Не дождёшься, — прошипела Рин, не обращая внимания на недобрые взгляды оккультистов. В её походку вернулась прежняя уверенность. Пытаясь скрыть страх, она почти бежала, обгоняя своих сопровождающих. Пусть она поскорее предстанет перед Мираком, пусть он с усмешкой заглянет ей в глаза и увидит в них лишь гнев и решимость. От таких мыслей действительно становилось легче. Рин почти убедила себя в том, что не чувствует никакого страха, что Мирак не стоит и одного её нервного вздоха, а сложившаяся ситуация несерьёзна и очень скоро исправится в лучшую сторону. И всё же каждый шаг давался лишь после усилия над собой. Рин казалось, что она идёт на казнь.