Табачный дым в твоих глазах

Ах, как ужасно было им обоим. Вдыхать дым табака и лить бензин в пылающий огонь. И почему-то это всё было так похоже на ту белую сирень. Чьи лепестки были мягки, как шёлк. Чей запах был лёгким и совсем не резким. Но только если и попробовать оторвать веточку - то через пару дней цветы завянут, а если подождать ещё чуть-чуть, то могут и загнить в кристально-прозрачной воде. Один ужасно плакал, другой не понимал. Ведь, какой же момент, который они упустили сыграл такую противную роль? Обоим было тошно. Оба хотели просто отдохнуть от чувств, с пониманием, что если они исчезнут, то будет всё так же, как и тогда - пустота на душе. Пустота, которую не заполнить. Только если не другим человеком. Но это было бы уже совсем не то. Не было бы такого одновременно прекрасно красивого пожара. Сергей унывал, всё больше ему хотелось заменить горький спирт на простую воду из крана. Вчера он наконец-то взял себя в руки, но решил просить совета. Не нравилось ему это всё. Будто до добра не доведёт его это всё. Он всё-таки решил пойти к Ахматовой, так, за советом. Уже стоит нога на пороге, он репетирует в голове свою речь. Холодный пот стекал по тонкой шее имажиниста. Дверь открыли. Почему-то появилось спонтанное желание уйти, сбежать. Будто что-то плохое произойдёт, непредвиденное. Ахматова была приятной женщиной. Её любили как человека, за душу. Сколько же она уже прошла и сколько будет. Серёжу встретили тепло, как и чай, который ему дали. И вроде приятно, но будто гром на душе. Тошно от этого. И знобит. Вот и поговорили, и вроде спокойны тучи. Душа спокойна, но всё равно не то. И слышно за дверью такое спокойное, совсем неторопливое эхо от топота ног. Сергею было неловко, он уже понял к чему дело. Страх! Чёрный-чёрный, с бездонными зрачками. Пока Сергей был так взволнован (и не в хорошем смысле), Владимиру было только хуже. Ужасно билось сердце за той же светлой дверью. И только хуже было от тех разговоров за дверью знакомых голосов. Тот вроде яркий голос погас, как лампочка. И разрасталась темнота. Больше, больше, больше. И ничего, кроме вечной темноты не было. Лишь только раскалённые прутья внутри пылающего стекла. Лишь только надежда, может быть. Но настанет страх за спокойным лицом, слыша разговор о очередной любви Сергея к какой-то девушке. Но что за чувство ревности? К чему бы это было вообще? Ужасно противная горечь табака всё больше доставала неприязнь. Но Владимир сейчас не закуривал очередную сигарету. И это разрасталось дольше, глубже, хуже. Всё будто бы задыхался. Задыхался от нарастающих чувств. Рука мутно нажала на звонок. Резкий звук, открытая дверь. Порог. Непонимание, страх на лице Сергея и смятение Владимира. Что он тут делает? - проносилось в голове у двух поэтов. Анна неловко улыбнулась и пошла заваривать чай. - А ты к чему пришёл..? - нервно спросил Сергей. Он не старался обидеть Владимира. Он хотел быть, думая, что ничего не будет. Ничего же не могло быть между нами? Всё проговаривал у себя в голове имажинист. Но нельзя, нельзя, нельзя погибать с чувствами! Петля в шкафу всё будто ближе с каждым вечером. Но какой ценой, скажите мне? Какой ценой ему погибать. Как глупо! Но эти мысли у Сергея крутились в голове, от чего было плохо. Страшно. Грубая рука футуриста поднялась. Была так близко с рукой светловолосого. Ещё бы немного. Хотелось связать, хотелось сплотить вместе и больше дурных мыслей у двоих поэтов. - Я тут за тем же советом, - ответил Владимир, - как и ты. Ох, как бушевала ревность у обоих. Всё больше чувствовалась горечь табака, всё больше огонь пожирал сердце. Так близко, близко были их руки... Их серьёзные лица, но такая чувственная душа. Вот и поговорили. Несчастные, злые. С противоречивыми чувствами. Уже пора было уходить обоим, по одной дороге. Что вызывало больше неловкости. - Так о чём же был тот разговор в кафе? - спросил Владимир своего сердцем томленным знакомого. - Ты же ушёл тогда. Что интересно вдруг стало? - ответил он. Такой погасший голосок, который совсем недавно был ярким и звонким наводил страх. Было жутко. Боялся футурист, что к погибели это может привести. Надо было что-то делать, иначе стекло просто треснет. Такое хрупкое оно может быть после сильного накала. (- А действительно, что же меня это так волнует?)- подумал Владимир. - Ну а почему нет-то? Ну и храни свои секреты!- насмешливо говорил Маяковский, с такой детской обидой. Совсем бледное лицо Серёжи покрылось тёплыми лучами солнца, а затем и лёгкая улыбка. Вроде и не особо смешно, а что-то тёплое на душе появилось. Появилась хоть и маленькая, но такая приятная надежда. Такое приятное тепло чувствовалось в юных сердцах, и ревность делала эти чувства горячее, более пылкими, чем раньше. И это всё смешивалось, разрасталось. Пока они шли, дорога становилась всё уже, они были всё ближе и их руки слегка прикасались. Вся эта пылкость будто бы менялась местами, заставляя огонь Серёжи быть дымным, создавая густой туман из-за которого он задыхался, а дым Володи постепенно наполнял огонь, дающий то ли приятный, то ли больной ожог в груди. Их щёки покрылись румянцем и глаза блестели будто после первого бокала хорошего вина. Владимир и Сергей сами того не заметили, как чуть не брались за руку. Такое тепло разносилось по всему телу, а после разлуки было противно холодно, хотелось получить больше и больше этого тепла. Он был сильнее той тяги к алкоголю, эти прикосновения уже опьяняли. Но страх потери также быстро и ужасно пленил их.