Так что же было в том письме?
Маяковский пришёл в дом. Было поздно, но лампа в какой-то из комнат всё ещё светила. Она сильно отдавала контрасты своим тёплым оттенком. Почему-то именно тогда Владимир и задумался о том, что стоит что-то всё-таки и оставить в прошлом. Может, это была просто привязанность к каким-то вещам? А может даже и к кому-то. Ему всегда хотелось жить в каком-нибудь спальном районе, где с улицы виден лёгкий свет фонарей. А когда идёшь по улице, видишь вывески каких-нибудь кафе. Как долго Володя не заходил в такие места? А кто знает. В жизни многое может быть неожиданным, спонтанным. Возможно, он завтра выпьет чашку кофе в какой-нибудь забегаловке или найдёт новую любовь. А возможно, завтра он потеряет дорогого ему человека. Никто не знает.Но сейчас о письме…
Владимир, прошу вас составить мне компанию в «Праге», 10.30. Приглашаю вас на чай. Сергей. Стоит ли идти? Да и зачем ему всё это? — прозвучало в голове поэта. Но решил, что пойдёт, ему уже нечего было уже терять. Иногда в голову приходят спонтанные решения, и именно это и является наступлением перемен. Разве не это ли чудесно? Пора бы уже идти вперёд, а не стоять на месте. Пора бы. Ведь, лишь стабильность рушит человека.***
10.25. Сергей пришёл сюда пораньше. Осмотрел место за это время, пообщался с персоналом. Владимир уже пришёл. Была видна его усталость, непонимание и даже страх. Совсем незаметный, но разрастающийся страх. — А что же ты такой хмурый сегодня? Только день начался, а ты… — шутя и совсем не стараясь обидеть футуриста, сказал светловолосый. — Говори лучше сразу и по делу. — Владимир был не совсем в настроении, если вообще можно так выразиться. — Холодный ты, Володя, и злой. Эх, ладно уж, — сказал Сергей, — Не нравится мне то, что с Бриками живёшь. Поди не в радость тебе это. Только вот почему один не живёшь — этого я не понимаю. Не осознавая всей ситуации, Сергей думал, что Владимир привязался к любимой ему женщине. Сам имажинист никогда не чувствовал таких же чувств, как футурист. Но та ли встреча заставила имажиниста почувствовать разрастающийся огонь, что пылает больше с каждым днём? Чувствовал Серёжа, что к хорошему его чувства не приведут. — А мне не нравится, что пьёшь ты много, — уже заговорил Маяковский, — И есенинцы — твои друзья — не лучше. К чему ты это ведёшь только, мне непонятно. Как только он хотел уже уйти, внутри появилось какое-то чувство. Оно было маленьким, но разрастающимся. От него было ощущение, что дым табачный в воздухе осел. И вроде кому-то он был ежедневным, а кому-то приносил неприязнь, отвержение. И это чувство отличалось от всех других своей резкостью, оно отличалась от чувств Сергея не жаром, не тем, что можно потушить. Но тем не менее, от мук огня Есенину хотелось только больше запить. Запить эту неприятную горечь во рту. И ведь даже не алкоголем. Ему хотелось заполнить пустоту. Пустоту в его сердце, но даже не очередной женщиной. Сергей мучился от этого бушующего огня. Его хотелось потушить. Но не получится сделать это слезами. И эти чувства смешивались, создавая что-то необычное, что-то своё. Этот огонь, что бушевал всё больше, и этот дым, что становится гуще были так по своему ужасны. И так противны, что создавали прекрасное отвращение. — Может, когда-нибудь и скажу, зачем. Но лучше то, что сейчас, а не то, что будет или было. Сергей жил настоящим. Наслаждался жизнью, как мог. Делал то, что ему нравилось. Но некоторые вещи губили молодого поэта. Губили той самой противной горечью, что заставляли жрать как свинья. Неправильно лечится Сергей. Жизнь его — простыня и кровать; поцелуй — да в омут. Разные пути их были. Но их связало что-то, что не увидеть. То, о чём не пишут.