В чужих глазах

Он напоминал собою рысь. Такой же ловкий и неисправимо дикий. Когда чужой тянет к нему руку — шипит и ранит, не раздумывая; не потому, что гад, а потому, что боль недетская для детского нутра. Изуна из братьев младший; ему не довелось узнать их даже, и горечь потери ещё не успела тронуть мальчишечье сердце, когда мир решил лишить его самого дорогого. Он никогда не знал, что значит потерять брата, но помнил предельно ясно, где саднит, когда умирает мать. В е з д е. Это не то чувство, что сдавливает грудь, замыкая сердце в темницу. Это то, что разливается ядом в крови, отравляет каждую клетку и пожирает тебя день за днем, каждую ночь, сутками напролёт… И никуда от него деться, разве что всадить в злосчастный орган с аортой острое лезвие и рухнуть в забытье, забирая с собой всю эту ношу. Но каждый раз, когда дрожащая рука заносила над целью клинок, она тут же бессильно его выпускала; и вместо мёртвого молчания и запаха крови по комнате разносился удушливый всхлип, разрывающий горло. Он метался, впивался ногтями в пол, вытер собою каждую стену в надежде наткнуться на спасение. И он нашёл его. Нашёл в холодных ладонях; они прижали его крепко — дрожа, но не смея пустить. — Всё хорошо, — шёпотом сверху. Нуверенно, ломко. Мадара сам едва держал себя на плаву. И всё же, рискуя утонуть, тащил брата к земле; в эту минуту Изуна знал, что просто не сможет поступить так — не сможет причинить ещё большую боль, забрав из его жизни ещё и себя. Поэтому он снова и снова цеплялся за его кимоно, изливаясь слезами. Вместе с ними, он верил, смоется и дерущая душу тоска, и его позорная слабость. А его оружие отныне будет смотреть лишь на врага.