***
"Возможно, оно и к лучшему, что мой истинный не Виктор, а Крис", — думал Юри, скитаясь по ещё не оттаявшим улицам знаменитого города. Нет, он вовсе не любил своего соулмейта, они ненавидели друг друга. Единственное, что их заставляло жить под одной крышей — это черное зачеркнутое сердечко. Кристофф вечно где-то пропадал, и это где-то не было катком. Это где-то было с красивыми, стройными и изящными бетами. Кацуки было абсолютно плевать, где находился швейцарец, он всегда мог понять, когда тот развлекался с бетами. Метка болела и щипала, как ненормальная, как будто её по контуру вырезают раскалённым ножом. О метках, которые должны показывать на принадлежность Юри альфе, они и не думали. Ведь Крис понимал, что если он поставит ему этот укус, то потом просто не сможет отойти от Кацуки дальше чем на пять километров, а это его абсолютно не устраивало… Это их обоих не устраивало. Юри ходил по Санкт-Петербургу с листовками местного магазина. В институте дали тупое задание — раздавать листовки и фотографировать с ними людей. Конечно, были и те смельчаки, что отказались от этого, но, увы, им пригрозили отчислением. Так что остальные и слова сказать не смогли. Не очень хочется быть отчисленным на пятом году обучения. Вот Юри идёт склонив голову и закутавшись в тёплый коричневый шарфик. Заметив чужие сапоги рядом с собой, Кацуки обернулся и машинально протянул листовку, говоря: — Можно, пожалуйста, вас сфотографировать с этой бумажкой? Мне надо для института. Он всё ещё не поднял голову, чтобы посмотреть на своего собеседника. Раздался очаровательный смешок, и холодную руку парня накрыла чья-то чёрная перчатка. — Конечно, можно, — послышался до жути знакомый голос. Такой мягкий и в то же время холодный, такой… такой, который заставляет по всему телу разбегаться мурашкам, такой, с которым ты знаешь, что будешь в безопасности. Кацуки моментально поднял голову, чтобы посмотреть на собеседника. Мир рухнул под ногами, тело непослушно попятилось назад, пока Юри не уткнулся в стоявший рядом киоск. Рядом с ним стоял улыбающийся Виктор. Омежья сущность визжала от счастья, а сам Кацуки хотел провалиться сквозь землю. Так они стояли, смотря друг другу в глаза, казалось, целую вечность. Но на самом деле прошло меньше пяти минут. Никифоров подошёл к японцу и, увидев потерянный его взгляд, улыбнулся. Так мягко, что казалось, все цветы мира не могли передать этой красоты. Виктор, всё ещё улыбаясь и вглядываясь в глаза Юри, взял у него телефон и включил камеру. Выпрямив руку омеги, он всунул ему в руку телефон и, приобняв парня за талию, подмигнул в камеру, сделав свою самую обворожительную улыбку. Кацуки, сам не понимая как, нажал на кнопку камеры и так и остался стоять, не понимая, что только что произошло. Никифоров положил листовку в глубокий карман пальто и, что-то дружелюбно сказав, ушёл. После того как фигурист скрылся, Юри смог хоть как-то соображать.***
Утро началось не с очень приятной ноты. Виктора разбудил не любящий Маккачин, а звонок навязчивой омеги. Он схватил телефон и ответил, не смотря на экран. — Ви-и-иктор, — протягивая гласную, кокетливо сказала Мила. — И тебе доброе утро, — грозно сказал альфа и хотел было уже отключиться. — Ах, Виктор, смирись уже. Яков сказал, чтобы все пришли на час раньше. Жду тебя, — сказала Бабичева и сбросила вызов. Виктор кинул телефон на ближайшие кресло и, закатив глаза, снова улёгся на кровать. Посмотрев на запястье, он опечалено вздохнул, увидев там розу с опадающими лепестками. Как он хотел, чтобы он проснулся и, посмотрев на запястье, увидел совсем другую метку. Любую, лишь бы не как у Милы. Да он бы даже хотел себе омегу, как у Криса. Друг всегда говорил, что его омега: уродливый, ленивый, неряха и невежа. Боже, даже такое описание кажется лучше, чем если описывать Милу. Он не понимал свою агрессию к этой омеге… Просто она, правда, выводила из себя. Полежав ещё немного в своих мыслях, Никифоров поднялся с кровати и стал спешно одеваться. Быстро приехав на каток, Виктор грациозно открыл дверцу такси и вышел, расплатившись с водителем. Вот он уже надевает коньки и подходит к вечно угрюмому Якову. — Ну и зачем же было всех созывать так рано? — спросил Никифоров, натянув улыбку. Фельцман лишь испепелил взглядом своего ученика и, нахмурившись ещё сильнее, отвернулся. Виктор посмотрел, на что так зациклено смотрит Яков. Ах, да… Агапэ Плисецкого. Никифоров стал оценивающе смотреть на движения юноши. Они были обрывистыми, неполными, строгими, раздражающими. Совсем не то… Юноша заканчивает своей финальной позой короткую программу и смотрит на тренера. Тот трёт переносицу и переводит взгляд на Виктора. Никифоров понял намёк Фельцмана. — Юрий, агапэ это… это не грубое исполнение… Агапэ — это что-то лёгкое, невинное, как… как… первая любовь! — говорит Виктор воодушевлённо. Юноша лишь высокомерно цокает и уходит от них, закатив глаза. Никифоров вздыхает и собирается идти на лёд, как вдруг ощущает вес на своей спине. — Ви-и-иктор! Как дела? — кокетливо спросила рыжеволосая девушка, вешаясь на шею мужчины. — Мила! Сколько говорить, что если ты мой соулмейт, то это не значит, что ты можешь меня использовать, как стержень! — грозно проговорил Никифоров, понимая, что долго терпеть её выходки не будет. Омега же недовольно что-то прошипев, слезла и уловила раздражённый взгляд альфы на себе. — Девять лет — не очень большая разница! — сказала она и отвернулась. Альфа высокомерно посмотрев на омегу, произнёс: — А разве тебе восемнадцать? Ах, точно! Как я мог забыть? Просто выглядишь ты на все двадцать пять. Мила ошеломленно повернулась и посмотрела на своего избранного. Тот лишь нагло улыбался её реакции. — А ты! Ты! Старый пердун! — сказала она всё ещё смотря альфе в глаза. Виктор улыбнулся ещё шире. — Но выгляжу я на все двадцать в отличии от некоторых, — сказал фигурист. Их прервал Яков, который вмешался в их «любезную» беседу: — Вить, против судьбы не попрёшь, так что хватит ругаться и воссоединитесь наконец. — Я ничего не чувствую к ней! — возразил мужчина. — Поживите недельку вместе, глядишь и чувства расцветут, — произнёс Фельцман и ушёл к Гоше, который яростно пытался привлечь к себе внимание тренера, махая руками и подпрыгивая. Виктор вздохнул и посмотрел на сердитую омегу. — Хорошо, адрес вышлю, сумки свои сама донесёшь, — сказал платиноволосый и пошёл к Плисецкому. Посмотрев вслед, Бабичева произнесла: — Зашибись! Больше они не пересекались. Это даже радовало Виктора. Не надо будет смотреть на своего соулмейта, от которой тебя тошнит. Никифоров шёл по улицам Санкт-Петербурга довольный. Проходя мимо десятков незнакомцев, что радовало ещё больше — людей мало. Но вдруг один из незнакомцев остановил его со словами: «Можно, пожалуйста, сфотографировать вас с этой бумажкой? Мне надо для института». На секунду сердце застыло. Он наблюдал хрупкого юношу, который смотрел на землю, укутанный шарфом и протягивающий листовку местного магазина. Чёрт, он казался таким знакомым! Виктор издал смешок… Такой странный, даже для самого Виктора. Он протянул руку к листовке и произнёс: — Конечно, можно. И кажется, в этот момент что-то щёлкнуло, и хрупкий паренёк попятился от него, пока не уткнулся в киоск. Он так и продолжил стоять, прислонившись спиной к сооружению. Но и Никифоров не смел шелохнуться. Он лишь разглядывал широко распахнутые глаза незнакомца. Глаза шоколадного цвета. Прекрасного шоколадного цвета — приметил для себя Виктор и всё же решил подойти к парню. Далее он просто нагло взял телефон омеги и сделал вместе с ним и листовкой селфи. — До новой встречи!.. — чуть ли не прошептал Никифоров и ушёл по направлению домой. Странное чувство, что он где-то видел этого парня не покидало мужчину. «Надо будет спросить у Криса, может, он что знает», — подумал Виктор.