happy ending

Оглушительно звонит телефон. Но Даби не берет трубку. Пусть тип, которому показалось отличной идеей поболтать в два часа ночи, говорит с автоответчиком. Было бы славно вообще все проблемы спихнуть на автоответчик. Абонент не может сейчас ответить. Но ваш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, катитесь к черту после сигнала. «Даби? Эй, Даби! Ты меня слышишь? Я знаю, кто ты!» Нет. Не слышит. Он занят, занят, занят. Бесконечно занят. Охренеть как занят! Он наконец понял, как надо смонтировать видео. Клиент еще со вчерашнего дня принялся строчить на электронку душные письма: о том, что больше не может ждать, что задание он выдал месяц назад, что видео ему было нужно еще вчера, но хорошо если оно будет хотя бы завтра. Теперь пусть подавится. В комнате практически нечем дышать. Не спасает ни настежь открытое окно, ни старенький вентилятор, что гоняет раскаленный воздух из стороны в сторону. Можно открыть дверь в коридор и попытаться создать хотя бы подобие сквозняка, но Даби, поддавшись сиюминутному порыву, в момент жалеет о содеянном. В коридоре пахнет чем-то мерзким, полусгнившим, полуобоссаным, и купаться в этой какафонии запахов нет совершенно никакого желания. Издержки бедности. Самостоятельной и взрослой жизни. Маленькая квартирка, даже, скорее, комната, на самом отшибе города с трамвайными путями под окном, семейными разборками сверху и пьянками снизу. С одним вечно засорившимся санузлом на весь этаж. Зимой в проклятом доме до истерик холодно, а с середины весны невыносимо жарко. Во дворе заголосила собака. Почти тут же ее обматерили со всех сторон, чем только раздразнили глупое напуганное животное. Чего она боится? «Почему ты не отвечаешь мне? Возьми трубку!» Второй звонок раздается минут десять спустя. Звонящий явно настойчив. Даби думает, что если это Тога, то он ее убьет. Из его знакомых только она способна с настырностью пятилетнего ребенка набирать и набирать номер в два часа ночи, абсолютно не отражая, почему ей не хотят отвечать. Тога может катиться к черту! Все могут катиться к черту! С тех пор, как они похоронили Шигараки, почти каждый ублюдок счел своим долгом уточнить, как он, Даби, себя чувствует. И почему-то всех этих участливых и сочувствующих ответ «никак» совершенно не устраивал. А Даби совершенно точно не собирался показывать им рецепт на лекарства и транквилизаторы, что прописали ему пить после очередного припадка. На стенах остались кровавые подтеки от кулаков, а в груди образовалась черная дыра величиной со вселенную: она засасывала его в себя по частям и крупицам, превращая в пыль. Словно раковая опухоль, которая наконец-то доела и прикончила Шигараки, принялась теперь есть Даби. «Тоя! Это, мама! Возьми трубку. Сынок, пожалуйста. Нам надо поговорить!» Врачи обещали, что если Даби будет пить вот эти зелененькие таблеточки на завтрак, розовенькие на обед и беленькие на ужин, он перестанет бояться. В принципе, не обманули: страх никуда не исчез, звонки с незнакомого номера сразу после смерти Шигараки стали звучать все чаще и чаще, но чувства притупились, угасли, боль от потери, от осознания, что он остался один и больше нет и не будет никаких «мы», что на узком прокуренном диване стало слишком много места — все это затухло. Словно кто-то взял и выключил цвет. Черно-белый мир, черно-белые люди, бесконечные дедлайны, технические задания от клиентов. День сменялся днем, неделя неделей, а Даби как было никак, так и осталось. Вскоре страх доел сознание и стал значить не больше, чем шум за окном. «Ну же, ответь! Ты не можешь игнорировать меня вечно!» — Могу, — отвечает Даби и, чертыхнувшись под нос, бьет кулаком по столу. Кружка, стоявшая рядом, переворачивается, заливая клавиатуру коричневой жижей, у местных гордо именуемой «чаем». Даби равнодушно смотрит, как труды последних двадцати четырех часов медленно, но верно идут под хвост. Видит до мельчайших подробностей, как жидкость протекает сквозь кнопки; слышит и представляет, как шипит и пенится чай, внезапно превращаясь в кислоту. Кислота, разъедая стол, падает на колени Даби, проедает плоть до мяса и костей. Расползается, как зараза, на все тело, лезет в уши, вытекает через нос. За считанные секунды на старом компьютерном кресле перед включенным монитором сидит уже не человек, а сгоревший до черноты мертвяк с вечной и незатейливой улыбочкой. Даби ловит себя на мысли, что и правда скалится, широко раззявив и без того разодранную пасть. Он все с тем же равнодушным видом встает из-за стола, хватает клавиатуру, отдирая ее от компьютера вместе с проводом, и с наслаждением швыряет прямо в открытое окно. Было прекратившая брехать дворняга воет, начиная свою истерику по второму кругу. И Даби, прижавшись лбом к оконной раме, воет вместе с ней. Только очень тихо, чтобы никто не услышал. Четвертый звонок разрывает выключенный телефон почти в шесть утра. «Тоя, прости меня, я не хотела! Прости свою мамочку!» — Нет. Память — все, что у него есть и осталось. Если он вообще хоть на что-то пригоден в жизни, то это не забывать. Воспоминания счастливые и поганые водят хороводы в его голове, переплетаются между собой, пока не превращаются в один проклятый и удушливый комок жалости к себе. Даби затыкает уши ладонями. Он силится, но не может вспомнить: был ли он хоть когда-нибудь счастлив? — Что за бред? Разумеется. У него был Шигараки. А у Шигараки был Даби. И их стремная комната была чуть менее стремной. А самое главное: никаких звонков. Несуществующий телефон молчал. Даби не имел ни малейшего повода вспоминать о своей прошлой семье, об отце и матери. О братьях, о сестре. Он оставил их всех в прошлом, умер и воскрес. Они с Шигараки никогда не говорили, что любят друг друга. Они никогда не обещали ничего. Они оба знали, что Шигараки умрет. «Тогда почему ты злишься?» — В моей голове живет монстр, — говорил Шигараки. — И если ты подружишься с ним, я выгоню монстра, который прячется под твоей кроватью. Не обманул. Выгнал. А потом просто взял и умер, сорвав все печати с потаенных дверей в потайной мир. «Это, чтобы ты тоже не задерживался!» — Гори в Аду, урод! Но единственным, кто горел — был Даби. Уродливая сморщенная кожа на руках, пальцы, которые плохо слушаются своего хозяина. Почти легальная наркота вместо обезболивающих. Таблетки. Таблетки. Еще раз таблетки! Он ел их горстями без запивки. Твайс говорил, чтобы Даби завязывал. Твайс говорил, что они Даби не помогают. Твайс ничего не понимал в этой жизни, хотя был таким же двинутым. Что значит завязывай? Нет, не правильный вопрос. Для чего завязывай? Все эти сюсюканья, вся эта жалость. Все эти слова, особенно: — Нужно жить дальше! Что бы ни случилось! Кому нужно? Даби предпочел бы оказаться мертвым. Даби очень хотел, чтобы Шигараки его хоронил, а не наоборот. Почему-то казалось, что у того получилось бы «жить»: в конечном-то итоге, умирать Шигараки совсем не нравилось. В последние недели, проведенные вместе, они почти не разговаривали. Оба не знали о чем. И не говорили. Молчание висело над ними тяжким грузом, стало третьим лишним, не оставляло нигде. Диван, на котором они спали либо порознь, либо друг на друге. Одна подушка на двоих, одно одеяло, одна тарелка, одна вечно грязная кружка с остатками вчерашнего кофе. Одна проблема, которую невозможно решить. С ней можно было только жить. Вот и жили. Худо-бедно, просто жили. Жили в сегодня, не оглядываясь на завтра, а оно все равно наступило. Погребальные костры отгорели, фразы отзвучали, а вопрос: и что дальше? — повис в воздухе и стал почти материальным. Ввалился в комнату, тут же занял все место, оставив Даби маленький кусочек пространства у окна возле батареи. Но из-под кровати уже тянулись руки знакомых монстров. Они вместе с коридорными призраками достались Даби по наследству. «Как дела?» — А ты как думаешь? Во дворе потихоньку начинает светать. Мерзкий мир в предрассветный час становится чуточку, на самую малость менее мерзким. Призрак Шигараки просачивается сквозь дверь и подходит к скрючевшемуся на кровати телу. Разговаривать с этим призраком нет уже никаких сил. Даби все их потратил на призыв. «Сдохнешь ведь когда-нибудь от передоза», — призрак садится на корточки, заглядывает Даби в глаза. Оно одновременно и Шигараки, и не Шигараки. Такой же тощий, сутулый, те же самые следы болезни на лице. Но взгляд изменился, мимика другая, оно похоже на себя живого, как похожа посмертная маска на оригинал. Даби передергивает. — Уходи! «Зачем звал тогда? Тревожить мертвых не красиво, знаешь ли». — Я не тебя звал. Ты вообще не существуешь. Ты мой параноидальный бред на фоне сильного эмоционального потрясения. «Круто! Сам придумал?» — Свали, по-хорошему прошу! «Любопытно было бы глянуть, что значит по-плохому. Маме привет передать?» — Убирайся! Пошел вон! Призрак Шигараки какое-то время еще стоит возле Даби, но когда тот открывает глаза, в комнате пусто. Шигараки всегда уходит. Даби всегда остается. И всегда просыпается. Доктор говорит, что Даби стоит перестать обвинять Шигараки. Как бы ни было тяжело, принять и смириться. Доктор за свою долгую и нудную практику перевидал уже столько дерьма, что параллельный мир в чужой голове его совершенно не смущает. Это он позвонил отцу Даби и сообщил плохие новости. Предложил забрать сынка обратно. Хотя бы на время. Пока не случилось беды. О том, что беда уже произошла и случилась, тактично промолчал. Его отцовское величество даже соизволил поднять жопу из служебного кресла и приехать. Брезгливо морщась, пройти по коридорам, стучать в дверь. Они очень мило и быстро поболтали через стенку. Отец упрашивать не умел и не любил —- по статусу не положено. Зато мог и не стеснялся угрожать. Даби его не боялся, давно не боялся: быть может, единственный из всей чертовой семейки знал, каково это бодаться с папашей почти на равных. Если бы тот хотел, выломал бы хлипкую дверь, взял бы полубезумного отпрыска за шкирку с пола и упек бы в какой-нибудь дом любви и терпимости. Где добрый доктор, очень добрый, нереально добрый, ввел бы Даби петлю через глаз и, хорошенько покопавшись в голове, все бы там откорректировал и настроил. Но отец не посмел. Закрытая дверь и сгорающий от боли взрослый ребенок за ней делали огромного и всесильного прокурора беспомощным и безоружным. — Я хочу помочь. — Я не сомневаюсь. Уходи. Валите! Валите! Все валите! Подгоняемый собственными мыслями Даби встает с кровати. В голове есть только одна установка: бежать! Не важно куда, просто выметайся, уходи отсюда. Прочь из дома! Прочь! Прочь! Прочь. Он судорожно одевается. Долго рыскает, но не может найти носки. Потом куда-то запропастились кроссовки. Паника противным писком начинает звенеть в ушах. Телефон присылает сообщение: «Беги!» И Даби пулей вылетает из квартиры, широко раскрыв глаза и утягивая за собой своих мертвецов. Он несется по коридорам, не разбирая дороги. На волю, на волю! Ему надо на волю. Выпустите. Дайте подышать. Вырвавшись на улицу и вдохнув полной грудью, Даби понимает что оделся слишком жарко. Его длинный плащ не рассчитан на летнюю погоду, и, если в нем жарко с самого утра, к концу дня Даби превратится в пар. Но возвращаться обратно в квартиру нет никакого желания. Монстры совершенно точно уже вылезли из-под кровати и начали за ним охоту. Нет, не получится! Выкусите! Вас оставили с носом! Вас снова оставили с носом! Как тогда, когда он спер зажигалку и поджег керосиновую лужу в подвале. Знатный вышел пожар. Руки сами невольно тянутся к лицу, изуродованному ожогами. Но Даби останавливает себя на полпути и, крепко сжимая кулаки, пялится на окно собственной квартирки. Третий этаж, четвертое слева. В окне отражается силуэт женщины. Она стоит там, она смотрит на Даби и знает, что он ее видит. Даби отворачивается от окна и шагает прочь в тот самый момент, когда женщина, беззвучно закричав, начинает лупить по стеклу. Гадкие и мерзкие районы, как правило, населены гадкими и мерзкими людьми. Например, отец и к нему приближенные, брезговали даже заглядывать в подобные места. Власть имущих здесь не жалуют. Маленькие магазинчики, маленькие квартирки, маленькие и узкие невероятно грязные улицы. Больше похоже на свалку, чем на доступное жилье. Любой продуктовый магазин ночью неплохо сойдет за притон. Соседи по району, да и сам Даби, больше напоминали потрепанных жизнью уличных животных, чем людей. Но уж лучше так, лучше на улице с недолюдьми, чем в комнате с мертвецами. Последнее время мертвая матушка стала являться все чаще и чаще. Сначала одна, потом с Шигараки. Они приходили и уходили от Даби то вдвоем, то порознь. Они звали его с собой в холодную мертвую тьму. «Мы тебя любим». Если Даби не отвечал на звонки, мама, надежно засевшая в голове, начинала ему угрожать. Он практически чувствовал, как она передвигается от глаза к глазу, выглядывает наружу через его рот, смотрит осуждающе из зеркала. «Ты должен был умереть тогда!» — Ничего я тебе не должен, ведьма. Из всех постоянных гостей мать — самая настойчивая. Это она, однажды схватив Даби за ноги, утащила его под кровать. Он очнулся уже, когда оказался на том свете почти по пояс. Даби зажег спичку и поднес ее к сигарете. Маленький огонек на конце деревяшки, маленький огонек, способный превратиться в целый пожар, если бросить его в кучу бумаг и трепья, щедро облитых бензином. Курить резко перехотелось. Самой лучшей идей сейчас было бы просто прогуляться, повернуться на сто восемьдесят градусов от дома и идти, идти, идти, пока ноги не отвалятся. Или пока жара не добьет. Солнце быстро нагревает серые стены. Даби медленно бредет по узкой улице, прикоснувшись к кирпичной кладке. Пальцы у него в отличие от остальной части рук не обгорели и проворства своего не потеряли. Этакие пауки на деревяшках. День кажется насмешкой. Жизнь не смешной шуткой. Перед глазами ползут темные пятна. Но он видит. Видит! Как впереди идет невысокого роста парнишка. И что-то есть в его фигуре. Что-то неуловимо знакомое и родное. То ли походка, то ли то, как он прячет руки в карманы и горбится. Тощий, взъерошенный, одетый в черное. Волосы до плеч светлые, давно немытые. Даби чувствует, как рот наполняется слюной. Он подстраивает свои шаги под чужие. Топ. Топ… Топ! Топ!!! Топтоптоптоптоптоп. Ты от меня не уйдешь. Парень, словно почувствовав, что за ним наблюдают, ускоряет шаг. Даби тоже ускоряется. Парень медленней. И Даби — медленней. Парень резко останавливается. Даби тоже замирает. Ждет. Совсем еще молоденький мальчик тяжело дышит и явно боится. Ну еще бы! А кто бы на его месте не боялся? — Мистер? Даби молчит. Пальцы, которыми он продолжал исследовать стену, соскальзывают с нее. Руки виснут по бокам. Даби наклоняет голову набок. Он не уверен, но чувствует, как тень за его спиной тянется к парнишке. Медленно отделяется от тела и делает шаг вперед, растопырив слишком подвижные пальцы. «Я не причем!», — хочет сказать Даби, но не может. Этот парень так похож на Шигараки! Какого черта именно он встретился сегодня Даби? И чего тот, собственно говоря, ждет? Мертвые боги требуют жертв! Они требуют тебя, они задолбали тусоваться в твоей квартире, в твоей голове, в твоей жизни! Разве не так? Тогда протяни руку, протяни руку и отдай им то, чего они так хотят. Чью-то жизнь: не свою, так чужую. Мать искренне считала, что отец спасет их. Ждала до последнего, храбрилась и старалась подбадривать. Она ошиблась только в одном: спасение утопающих — дело рук самих утопающих, не стоит на кого-то рассчитывать. Иначе что-то может пойти не так. Что-то Не так Не так Что-то. Ха-ха. Парень оборачивается. В его глазах ужас и… облегчение? Словно увидев перед собой Даби, а не двухметрового верзилу с пистолетом, ему полегчало. Он даже решает нахамить: — Тебе какого хрена от меня надо? — И голос прорезался. Действительно. Какого? — Сколько времени? — Первое, что приходит в голову. — Чего? Ты что, ебнутый? Даби, шагнув навстречу, с удовольствием отмечает, как парень шарахается от него. Нет. Нифига он не похож. Даже близко не похож на Шигараки. Шаг вперед. Шаг назад. Вперед. Назад. Вперед. ВПЕРЕД. впе… — Я… — Парень весь дрожит. — У меня нечего взять. Честно! — Тогда, — Даби почти мило улыбается ему. — Беги… — Что? — Беги. Беги! БЕГИ, МАТЬ ТВОЮ! ЧЕГО ЗАСТЫЛ?! УБИРАЙСЯ! Парень, развернувшись, бежит так быстро, как только может. Лишь в конце улицы он, обернувшись, показывает Даби средний палец и выкрикивает что-то типа: — Пошел ты нахер, козел! Даби щелкает зубами ему вслед, и похоже парень его слышит, так как тут же продолжает свое трусливое бегство. Тень, уменьшаясь, возвращается к Даби. Льнет к телу, превращаясь в Шигараки. Даби чувствует, как его обнимают за пояс. «Какой ты благородный сегодня». — Уймись. Шигараки хрипло смеется в голове Даби, целует его в висок. «И куда ты так быстро убежал? Пойдем домой. Все ждут». — Да, — отвечает Даби. — Пойдем. На улице слишком жарко. А Даби терпеть не может жару.