Do you walk in the valley of kings? (Ты гулял по долине королей?) Do you walk in the shadow of men Who sold their lives to a dream? (Ты гулял в тенях людей, Которые продали жизнь ради мечты?) Do you ponder the manner of things (Ты думал о том, как все устроено) In the dark? The dark, the dark, the dark… (Во тьме? Во тьме…)
Barns Courtney — Glitter & Gold
5 лет назад
Серое утро Готэма окутывал туман, недвижимо парящий над мокрым от непрекращающегося дождя асфальтом. Город застыл в постоянном состоянии уныния, из которого не мог выбраться годами, вязко погружая в него своих жителей. Боль и отчаяние для них уже давно стали обыденностью, а спокойная жизнь казалась далекой, уходящей за горизонт мечтой. Изо дня в день происходило одно и то же — убийства, грабежи, изнасилования. По радио неустанно передавались сводки о новых преступлениях, одно хуже другого. Готэм прогнивал на глазах. Отделенный от остального мира невидимой границей, прячущей всевозможные пороки, Готэм являлся сердцем самого темного, что только существовало в человеческих душах. Но забрать у горожан мечты Готэм не мог. …Сидя за столом в маленькой, заваленной хламом квартире, Освальд Кобблпот внимательно изучал лежащий перед ним лист бумаги. За стеной раздавались счастливые причитания матери, которые он изо всех сил пытался игнорировать. А в комнате тем временем витал слабый аромат лилий, что Кобблпот принес ей в подарок. Освальд ненавидел эти цветы — от приторного запаха кружилась голова, но матушка их обожала, и он не мог не сделать ей приятно. Она так радовалась, что не заметила на шее сына синяк, оставленный напоследок товарищами, не признающими умных людей. С улицы доносился вой полицейских сирен — этот шум давно стал настолько привычным, что Освальд даже не замечал его. Он смотрел на документ, свидетельствующий об окончании Высшей Экономической Академии Готэма с отличием. Всего лишь листок бумаги, собравший в себе годы невыносимых мучений. Означающий так много и одновременно не представляющий из себя ничего. Улавливая беглые, повторяющиеся и местами раздражающие слова матери о том, какой ее маленький сыночек молодец, Освальд невольно кривился, не понимая, что теперь делать. После завершения обучения ему предстояло устроиться на однообразную скучную работу, чтобы скромно обеспечивать себя и маму. Денег у них всегда было слишком мало, а в последние годы все сбережения уходили на престижное образование Освальда, и много ли оно теперь давало? За этот год Кобблпот понял — он не хочет погрязнуть в серой рутине обыденного существования. Ему не хотелось работать за гроши, чтобы иметь скромную возможность прокормиться. Освальд мечтал о большем. Пока не понимал, о чем конкретно, но о чем-то высоком, прекрасном и недостижимом. Он желал изменить собственную жизнь, вывернуть свое социальное положение в обратную сторону. Кобблпот устал от того, кто он. Устал быть хуже других. Не понимал, почему должен играть по правилам, когда чувствовал, что судьба толкает его на более великие дела. Он аккуратно поправил съехавший в сторону угол кружевной скатерти. В свои двадцать пять Освальд еще ничего не добился, но уже хотел всеобщего внимания. Жаждал, чтобы Готэм признал его, перестал унижать и сдался, предоставляя, наконец, почетное место, достойное его скромной персоны. У Освальда Кобблпота была мечта, и Готэм не мог подавить ее, потому что тот не желал сдаваться. Освальд хотел подчинить этот город. …Собираясь на работу, прокурор Питер Гордон поставил на стол большую кружку с ореховым кофе, чтобы завязать галстук, недавно подаренный любимой женой. Он посмотрел в сторону крохотного черно-белого телевизора, по которому сообщались новости о череде убийств в западной части Готэма. — Не переживай, Джим, — сказал прокурор в телефон, зажатый между щекой и плечом, — через несколько лет уже закончишь полицейскую академию и вернешься в родной город. Ты ведь так давно мечтаешь об этом. Я проведу тебе экскурсию и покажу участок. А когда станешь настоящим полицейским, я скажу тебе, как сильно горжусь тобой. Но сейчас, прости, мне нужно бежать на работу. Люблю тебя, сынок… …В поместье с самого утра царил праздник, ведь сегодня юному наследнику компании «Уэйн Энтерпрайзес» исполнялось пять лет. Мальчик так усердно выпрашивал у дворецкого торт, что тот не выдержал и поставил перед ним огромный кусок. Предупредив о том, что родители не должны знать об этом, он подмигнул ребенку. Конечно, Альфред прекрасно видел, как Томас улыбался, стоя за дверью. В спальне Томас Уэйн сел на кровать рядом с супругой, уже догадавшейся, что сын снова получил желаемое раньше времени. Марта убавила громкость на телевизоре и повернулась к мужу, обнимая его за шею. — Наш сын будет самым лучшим из тех, кого я только знал, — шепнул Томас, прежде чем увлечь жену в нежный поцелуй. — Я мечтаю только о том, чтобы он был счастлив, — ответила Марта. …Сияя от восторга, молодой практикант Готэмской Академии вошел в полицейский участок, радостно предвкушая, что следующие несколько недель у него будет лучшая работа в жизни. Он окажется рядом с теми, на кого всегда равнялся и хотел стать похожим. Кто-то толкнул его, в спешке пробегая мимо, но Эдвард Нигма, увлеченный рассматриванием главного зала, даже не обратил на это внимания. Еще немного, и он сможет работать здесь! Сбудется его мечта, он начнет помогать людям, защищать их и спасать от бед. Больше всего Эдварду хотелось, чтобы его уникальный интеллект, которым обладал только он, не пропадал даром. Нигма желал поделиться им с Готэмом, оказать самую большую поддержку. Поэтому выбор и пал на GCPD. Эдвард широко улыбнулся, взволнованно поправляя съехавшие очки, и направился к секретарю. — С дороги! — рядом пронесся офицер в помятой шляпе, грубо оттолкнув Нигму в сторону. Эдвард удивился подобной бестактности, но потом заметил, что в участке началась шумная суматоха, в которую он совсем не вписывался. Эдвард Нигма мечтал, чтобы общество приняло его. Хотел помочь людям. Спасти Готэм, несмотря на то, как небрежно тот с ним обращался. …В восточном районе Готэма, где утреннее солнце поднялось достаточно высоко, чтобы освещать улицы, согревая горожан теплом едва наступившего лета, было необыкновенно тихо. На перекрестке, разделяющим улицу с кафетериями и переулок, в котором тусуются шлюхи, прямо на углу располагалось итальянское кафе. Там проходила очередная встреча двух боссов мафии. На фоне степенных разговоров на старой пластинке играла итальянская классика, а в воздухе витал аромат дорогого вина. Виктор Зсас не понимал, о чем поется в песне, и она вгоняла его в тоску. Монотонность встречи располагала к приятному разговору, и киллер зевал, понимая, что сегодня его услуги вряд ли понадобятся. Зсасу едва исполнился двадцать один год, а он уже вошел в семейный круг и гордо возвышался за спиной негласного главы Готэма — дона Кармайна Фальконе. Как только Виктору стукнуло восемнадцать, он покинул родной дом, отказавшись от всего, что ожидает молодого и перспективного парня в кругу обычного среднего класса. С ранних лет убийства влекли его, превращаясь в нездоровую манию. Узнав, что можно заниматься этим, не представая перед законом, а также иметь уважение и получать за это деньги, Зсас поставил перед собой определенную цель — попасть в мафию. Это стало его заветной мечтой, которая не померкла даже тогда, когда Готэм показал ему, какова она на вкус. Конечно, его семья об этом не знала. Даже в Готэме можно жить спокойно, не обращая внимания на ужасные новости, круглосуточно мелькающие по телевизору. Виктор просто ушел из дома, оборвав все связи. Не задумываясь ни о прошлом, ни о последствиях будущего. И пусть его мечта оказалась не такой светлой, когда он, наконец, вступил в ряды мафии. (Попасть в нее оказалось необычайно легко. Тяжелее выжить. Грязная работа, насмешки других мафиози, вечные придирки к юному возрасту). Но упорный труд, завышенная самооценка и желание убивать сделали свое дело, и за три года Виктор Зсас из обычного мальчика на побегушках превратился в личного телохранителя босса. Высокий авторитет среди банд города льстил ему. Но Виктор хотел, чтобы его имя было на слуху не только у бандитов, но и полицейских, и даже простых жителей. Виктор Зсас мечтал, чтобы Готэм запомнил его. — В последнее время прокурор Гордон ведет себя слишком храбро… — произнес Дон Марони, закуривая сигару и выпуская в воздух клуб дыма. В кармане завибрировал телефон. Виктор отвлекся от протяжной грустной мелодии и поспешно сбросил звонок, не желая мешать встрече. — Думаю, мы дадим ему еще один шанс, — дон Фальконе даже не обратил внимания на шевеление киллера за своей спиной. Виктор нахмурился, теряя нить разговора между донами. Странно, кто мог ему звонить? Друзей у него не было, любовницам он свой номер никогда не давал, а босс сидел рядом. Телефон зазвонил снова, и Кармайн Фальконе терпеливо обернулся в сторону телохранителя. Поймав многозначительный взгляд, Виктор в извиняющемся жесте поднял руку и сбросил звонок. Виктор Зсас нервно провел пальцами по жидким светлым волосам, убранным в короткий хвост. Не хватало еще понизиться в должности из-за чьего-то дурацкого звонка. Незнакомый номер на черно-белом дисплее напрягал. Киллер попытался сосредоточиться на разговоре. В его работе нужно было не только вовремя стрелять, но и внимательно слушать. Отфильтровывать необходимую информацию, запоминать детали и читать между строк. Этому сложному искусству Виктор все еще учился. Теперь боссы говорили о строительстве какой-то новой лечебницы. Архмен или Эркман. Зсас никак не мог запомнить название. Телефон звякнул в третий раз, извещая об смс. Виктор, нетерпеливо выдохнув, достал мобильный. В этот раз номер оказался другим. — Что же касается компании «Уэйн Энтерпрайзес»… — голос дона Марони потонул в громком оглушительном звоне, который раздался в голове Виктора. Киллер выдохнул и оперся о стол, сжимая край так, что дерево затрещало под пальцами. Кармайн Фальконе внимательно посмотрел на своего телохранителя. — Что-то не так? — Моя сестра, — на мгновение Виктор забыл о том, где находится, в чем заключается его работа и кто рядом с ним. Вспомнил, что он всего лишь молодой парень, у которого, как и у всех, есть семья. — Ее изнасиловали… Ей всего шестнадцать… Боссы переглянулись. Все банды Готэма были в подчинении у семей, и главы знали о каждом шаге любого мелкого бандита. Где-то завелись крысы, о действиях которых их не предупредили. — Иди, Виктор, — Фальконе кивнул. Его степенная речь с итальянским акцентом мастерски скрывала беспокойство. — Семья важнее всего. Виктор с преданной благодарностью посмотрел на босса. В его неестественно широко раскрытых глазах разыгралось настоящее безумие. Жадно улыбнувшись, киллер кивнул и повернулся в сторону выхода. Любовь и преданность к дону стали только крепче. Когда он уже почти дошел до двери, Фальконе окликнул его: — Я понимаю твое горе, Виктор. Но подумай о том, что твоя сестра захочет отомстить сама. На секунду Зсас замер. Он вспомнил свою маленькую сестру. Представил, как смешно она будет выглядеть с оружием в руках, и эта картина тут же исказилась образом того, что с ней произошло. Сжав в руке пистолет, киллер нервно повел головой и стремительно вышел из ресторана, хлопнув дверью. — Он хороший мальчик, жаль, что такое случилось, — Фальконе внимательно наблюдал за мимикой дона Марони. — В Готэме всегда случается что-то плохое с хорошими людьми, — согласился Марони, грустно вздохнув. — Кажется, и нас ждет охота? — Кармайн вытер рот салфеткой и встал из-за стола. — Думаю, лечебница подождет. — Согласен. Нужно найти того, кто пытается работать без нашего чуткого присмотра, — ответил Марони, отхлебывая вино из бокала.***
Вспотев от быстрого бега, Виктор Зсас нашел сестру в отделении для допроса, в северном крыле полицейского участка. Полиция уже давно находилась под покровительством дона Фальконе, поэтому никто и слова не сказал, когда его человек беспрепятственно прошел все охраняемые зоны. Только сейчас Виктор не являлся представительским лицом дона мафии. Он был родственником пострадавшего. Его маленькая девочка сидела на кушетке, закутанная в огромную полицейскую куртку, и смотрела в пол остекленевшим взглядом. Из-под верхней одежды выглядывало грязное атласное синее платье с рваным подолом, которое когда-то подарил ей Виктор, а длинные светлые кудри растрепались во все стороны. Когда брат подошел, она с криком отпрянула и заплакала, завернувшись в куртку сильнее. — Боже, Виктория! — киллер опустился перед сестрой на колени и схватился за волосы, в ярости выдернув целый клок. Зсаса переполняла дикая ярость. — Мама и папа… — прошептала его сестра, широко открытыми от шока глазами глядя на брата. — Их тела лежали рядом, пока эти люди… Виктория захлебнулась в заново навернувшихся слезах. Виктор поспешно обнял ее, крепко прижимая к себе и в ужасе осознавая, что родители мертвы. На него вдруг обрушилась другая сторона столь привлекавшей смерти. Сторона человека, у которого отняли близкого. В силу возраста Виктор еще не задумывался об этом, и вот Готэм преподал очередной урок. Гладя сестру по волосам, Виктор винил в случившемся только себя. Может, он бы смог ей помочь, если бы был рядом, а не развлекался. Зсас клялся самому себе, что отныне сестру не тронет никто. Каждый недостойный житель Готэма узнает, что такое расправа Виктора Зсаса. И он запомнит каждого, кому отомстит за то, как жизнь обошлась с ним и его сестрой. — На вашем месте я бы не стал еще сильнее травмировать ее. Виктор обернулся. Перед ним стоял лысый азиат с короткой бородкой и круглыми очками с бледно-красными стеклами. У Зсаса был идеальный слух, но в нынешнем состоянии он совершенно не заметил, как в комнату кто-то вошел. — Ты еще кто такой? — он прижал сестру к себе, желая защитить от любых скрытых опасностей Готэма. — Психиатр. Доктор Хьюго Стрейндж, к вашим услугам. — Ей не нужен психиатр! — Виктор, не мигая, словно змея, смотрел на врача. Злость, переполнявшая его, была готова выплеснуться в любой момент. Зсас уже собирался всадить пулю в лоб доктора, лишь бы тот прекратил говорить так надменно и скользко. — Тогда, может, он нужен вам? — Стрейндж усмехнулся. — Посмотрите на нее. Ей больно. Вы сделаете только хуже. А я могу вылечить ее. — Ты и пальцем ее не коснешься! — киллер выхватил пистолет и навел его на голову Стрейнджа, борясь с желанием убить того прямо здесь. Виктор жаждал освобождения от гадкого чувства несправедливости, разъедающего сознание. — Как вы пронесли в участок оружие? В дверях появился полицейский. Зсас мигом спрятал пистолет, взял себя в руки и посмотрел на вошедшего копа. Внешне тот был похож на ирландца. На подтяжках висел значок детектива. Как раз в его куртке сидела Виктория. — Детектив Буллок, и вы арестованы за незаконное ношение оружия в полицейском участке. Харви Буллок внутренне содрогнулся, когда Виктор Зсас рассмеялся. Его смех был полон истинного безумия. Детектив машинально потянулся за пистолетом, когда его прожег змеиный взгляд киллера. — Моих родителей застрелили, сестру изнасиловали, а ты собираешься арестовать меня? Сперва выполни свою работу — отыщи этих ублюдков. Хотя сильно в этом сомневаюсь, потому что я найду их первым. А оружие сложу только в тот момент, когда полиция Готэма начнет, наконец, выполнять свои функции, и мафии не придется вместо нее контролировать этот город. Не думаю, что подобное случится в ближайшие лет пять. С этими словами он поднял Викторию на руки и, не прерывая зрительного контакта с Харви, вышел из комнаты. Харви Буллок даже не попытался остановить киллера. Ведь именно он нашел девочку на полу, не успев помешать тому, что с ней успели сделать. Когда-то Харви мечтал помочь городу. Но Готэм не дал ему этого сделать. Он поработил детектива, показав свое истинное обличие, и тот сдался на милость судьбы, подчиняясь низменным желаниям города. Готэм с удовольствием глотал своих жителей, смачно ломая им кости. Его нельзя спасти, нельзя помочь. Сами жители в мучительном томлении уже давно не помнили, каково это — жить счастливо. Оставалось просто смириться с тем, что это Готэм, и он такой, какой есть: темный, погрязший в пороках, безнадежный. Но в городе еще оставались люди, не желающие мириться с судьбой.