— акт I: послесловие начала
Герои ходят по земле, Оберегая души. Они придут к тебе во сне, Мой мальчик, спи и слушай. Они — где страх, они — где грусть. Они и в этой песни. Я не герой, но ты не трусь, Я слышал звон небесный.
Они возвращались. Конечно, были жертвы, но… это кончилось. Они победили. Ичиго не мог сдержать лёгкой улыбки, видя, как они все общались между собой. Рукия и Ренджи просто отдыхали, раскинувшись на грязном полу, Орихиме лечила Чада, Йоруичи восстанавливала дыхание, Исида осматривал свой крест на предмет повреждений, а Айзен с пустым взглядом пинал тело Короля Душ. Ичиго подходит к нему. — Не хочешь стать новым Королём Душ? — спрашивает он. Соуске фыркает: — Нет, спасибо, я лучше сбегу куда-нибудь в Хуэко-Мундо, — Ичиго хмурится, — Ты думал, что я исправился? Я не вернусь в Мукен, пусть меня и забавляли все эти шинигами, снующие перед камерой. — Как… цинично, — отмечает Куросаки. — Каков есть, — отмахивается Айзен и продолжает созерцание. Ичиго тоже переводит взгляд на серое тело. Глаза как были чёрными дырами, так и остались. Смешанные чувства. Вроде и убил существо, которое его просили защитить, а при этом никакого отвращения, никакой грусти, только маленькое разочарование от своего бессилия. Ичиго фыркает от бессмысленности ситуации. Они с его злейшим врагом стоят над телом самого могущественного существа во вселенной, которого этот враг и хотел убить. Ирония и чёрный юмор, и жёсткий сарказм. — Ты смеёшься над трупом, — отмечает Айзен, когда Ичиго перестаёт сдерживать смешки, — Это прогресс. Возможно, лет через сто превратишься в меня. — Не надейся, — фыркает он, наконец успокаиваясь, — У меня Зангетсу… а, — хмурится Ичиго, вспоминая про Белого, — Нет, прости, это будущее вполне реально. — Что же так повлияло на твоё восприятие твоего будущего? — приподнимает бровь Айзен. — У меня Пустой — Зампакто, вообще ненормальной, шиза долбанутая, — честно отвечает Ичиго, с какой-то братской любовью, — Ещё Квинси есть… — От матери, — заканчивает Айзен, — Белый? — Ага, — они молчат. Ичиго обнимает Рукию сразу же после того, как она встаёт на ноги. И притягивает Ренджи. Он так разочарован, что не делал этого ранее. — Так устал? — смеётся Рукия, закидывая руку ему на шею. Ренджи тоже подтягивает ближе. Ичиго просто счастлив.— акт II: да воззовёт тебя мир
Мои слова как паруса, Твоя колыбель — кораблик. Моя слеза — твоя роса. Рекою станет капля. Тебя благословляю в путь, Как труден он порою. Когда ты вырастешь, умрут Умрут твои герои.
Ичиго останавливается, всё-таки не решаясь занести ногу над переходом между дворцом Короля Душ и остальным миром. Он вернётся, и всё это кончится… А в следующий момент его шокирует что-то, как будто предупреждая. И вдруг Куросаки понимает, что никуда не уйдёт. В голове проносится голос этого мира, всей вселенной. Она рушится, несмотря на то, что они смогли стабилизировать состояние. Несмотря ни на что, она не выживет без правителя. Несмотря на всё. А Ичиго — единственный, кто может заполнить дыры в пространстве своей реятсу. Ичиго приподнимает руку, делая еле заметное движение в сторону границы, но в разум вываливается новая порция знаний от мира. Мозг заполняется кристально-золотой ясностью, как будто он только что открыл глаза. Зангетсу внутри просто молчит, то и дело подключаясь к нервным окончаниям Куросаки. Ичиго моргает, смотрит на Айзена и осознаёт, что все слова про гипотетический побег — полная хрень. Его не отпустят. Даже учитывая всю силу Соуске, он не сможет справиться со всем Готеем-13, Арранкарами, Квинси и остальными вместе взятыми. Он блефовал. Куросаки уже даже не пытается выйти за черту. Сердце опускается от отчаяния, но у него нет выбора. Да и сам дворец… он как будто зовёт Ичиго, как будто он с рождения должен был быть здесь. Только… Ичиго резко протягивает руку, хватая Айзена и затягивая в арку, в отрезанную от Шинигами зону. Куросаки успевает только заметить, как расширяются в непонимании глаза его друзей, прежде чем он разрезает рукой воздух, шепча: «claudebant ultima mundi» (блокировка финального мира). Он не знает, откуда появился этот навык, но… А, да. Вселенная. Врата в дворец захлопываются моментально. — Что… — спрашивает Айзен, поднимая взгляд. Ичиго видит, как он застывает, и замирает сам, сглатывая. «Подождите-ка… что я сделал?» Айзен поднимает взгляд на мальчишку и видит вместо него что-то зашуганое. Оно моргает часто, и Айзен замечает, как сменяются с каждым схлопыванием глаз уровни. Раз — плавленное золото, мудрое, старое, как сам мир. Два — потерянная ольха, недопонимающая, что происходит. Три — привычный уверенный мёд, Куросаки Ичиго как он есть. Айзен очень даже понимает эти смены. Он выдыхает, возвращая себе на лицо маску спокойствия. — Божество? — Ичиго концентрируется, силой останавливает круговорот цветов в глазах, оставляя обычное выражение и тут же хватаясь за голову и мыча, кивает, — Тогда ложись. Это было больно с Хогъёку, не представляю, как будет болеть с версией «от человека до Короля Душ». Ичиго мычит что-то невразумительное, но послушно прикрывает глаза. Айзен понимающе молчит, наблюдая за тем, как Ичиго прогибается в судороге и как со лба градом струится пот. Цена за силу достаточно высока. Соуске теперь понимает, что в сравнении с Королём Душ, его влиянием и возможностями (если бы это не был труп с бьющимся раз в тысячу лет сердцем), он был каким-то мальчишкой, пытающимся играть с никчёмной игрушкой, которую разрушить — один щелчок. Но даже так… какого этот мальчишка его схватил? Мог догадаться, конечно, что сбегать Айзен не собирался, но спасать? Какая знакомая самоотверженность. Ичиго смотрит в пустоту. Вокруг него пролетает невидимая глазу пыль, которая задевает щёку и лишь так показывает своё присутствие. Перед глазами вдруг щёлкает, как будто кто-то нажал включатель, и всё взрывается. Куросаки смотрит. Самая прекрасная вещь в истории всей вселенной под его взглядом, под руками, и кажется, будто Ичиго может контролировать весь мир. Удивительно, захватывающе, невообразимо, но так знакомо. Он пропускает новообразованные потоки реятсу под руками, под кончиками пальцев. Каждое прикосновение к ней заставляет энергию, знания проникать в мозг. Техники, память ещё по-настоящему живущего Короля Душ, знания вселеннной. «Ичиго» потерялся среди всей этой информации. Может, раствориться и просто продолжать понимать? Это — то, что чувствовал Король Душ? Тогда… — Не смей становиться таким же серым куском бескровной плоти, Ичиго, — и выдёргивает его. Куросаки открывает глаза, хватает ртом воздух, судорожно, цепляясь руками за пол. Как будто вынырнул из-под воды. Он оглядывается. Серо, также, как и до погружения, но что-то в восприятии сильно отличается. Ичиго приподнимается на слабых руках, впериваясь взглядом в лицо Айзена. Тот отвечает на невысказанный вопрос: — Я всё-таки был богом, пусть и гораздо слабее, чем ты теперь. Ступени обращения знаю, — Ичиго хмурится, но ничего не говорит, садясь прямо и складывая ноги по-турецки. — Оно ведь ещё не закончилось? — уточняет Куросаки, потому что знание, появившееся в его голове, не даёт просто опустить этот вопрос. Айзен хмыкает. — У меня их было четыре. По одной на форму. Сначала наследование, оно у тебя было… — он многозначительно молчит, а Ичиго инстинктивно сжимает в кулак руку, которой убил Короля Душ, — принятие знаний и опыта. Только что. Ты же чувствуешь это, да? Как будто мир под ладонями. Конечно. Только у Ичиго в предложении нет слова «будто». — Третья? Сила, только у тебя она вряд ли увеличится, просто ты научишься контролировать все свои. И Пустого, и Квинси. Ичиго потешно кривит лицо, услышав последнее слово. — Ненавижу это слово, — бормочет он, откидывая все «божественные» изменения в поведении. — Да ладно, оно буквально является причиной возникновения твоего имени. («Пятнадцать» в Испанском произносится как «квинсе») Не суди только по сумасшедшему императору. Твой друг и мать, например, были отличными по характеру, — Ичиго фыркает, но молчит. Сердце болело. Он упирается взглядом в руки, которые светятся синим. Что за?.. Ичиго сжимает кулаки, жмуря глаза. Нет-нет-нет, блюта не должно больше быть. Айзен прерывает: — Успокойся, твоя сила стабилизируется. Это значит, что такие проблески будут, как минимум, частыми. И прими уже самого себя, в конце концов, это уже становится раздражающим, — он продолжает внимательно осматривать разруху. — Удобно иметь ходячую божественную справку, — фыркает Ичиго, поднимаясь на ноги. И да, что это он. Совсем расклеился… И Зангетсу надо бы проведать… — О, ты пришёл, — фыркает Зангетсу, пиная стекло. Ичиго сглатывает, потому что да, конечно, старика больше нет, как ты мог думать иначе, — Ну, могу только поаплодировать. Убить и стать. Король убит! — он салютует, — Да здравствует Король! На эту фразу внутри отдаётся что-то. Ичиго чувсвтвует, как будто его тянет вниз, во тьму… — Эй, эй, — поспешно опускается рядом Белый, — Тихо. Блин, я дебил, забыл, что на новообразованных богов все упоминания о себе так действуют… кроме низших, пошёл нахер, Айзен, — у Ичиго хватает, сквозь затуманенное зрение и мутный разум, усмехнуться. Куросаки окмлёмывается быстрее, чем раньше. — Что ты имеешь ввиду? — Зангетсу выдыхает, взывает к небесам и начинает со смаком объяснять. Есть низшие и высшие боги, промежуточных нет. Первые — это как Айзен, для всех нереально сильные, но по божественной шкале — пыль, ибо даже сделать с мирами что-то масштабное не сможет. Высшие… ну говорить нечего. Король Душ и Яхве к таким относились, потому и сдвигали миры одним движением пальца. Ичиго теперь к ним относится, да, только пока что не получил истинной мощи, только начала. — То есть… я теперь могу контактировать с потоком душ… — начинает мысль Ичиго, а Белый бледнеет. — Нет, — улыбка Ичиго расширяется, — Нет, ты не будешь воскрешать погибших! — Могу — и буду, — уже хохочет Куросаки, расслаившись. Хоть какие-то хорошие новости. — Хоть материализуй! — кричит Зангетсу уже исчезающему Ичиго. Ичиго решает пройтись. Тело уже не так болит, поэтому Айзен милостиво отпускает его. Куросаки прикладывает руку к стене, чудом сохранившейся, чувствует какой-то неясный отзвук, как зов. И в следующий момент в ужасе отходит от стены. Замок говорит с ним. Дворец… он уже признал в Ичиго нового бога, тогда что будет, когда всё, о чём говорили Белый и Айзен, закончится. Ичиго подавил возмущение в своей душе, и вновь коснулся белой поверхности, позволяя зову протечь внутрь разума и слиться с ним. Куросаки уже давно решил для себя, что сделает всё, что от него потребуется, чтобы спасти своих друзей. И если это требовало жертвы самого Ичиго, то он был не против. Дворцу было больно, и не только потому, что его разрушили почти до основания, но ведь влалец умер. Куросаки не понимал, почему замок не винит его за эту смерть, но теперь всё кристально чисто. Духи мест — не люди. Это чувствуется в каждой мысли, движении реятсу. Ичиго нравится пользоваться этой связью. Мягко и тепло, как будто сознание окутала пелена. — Эксперементируешь? — спрашивает Айзен, подходя сзади и вырывая Ичиго из состояния покоя и возвращая в суровую реальность. — Ему больно, — бормочет Ичиго, не отрывая кончики пальцев от камня, — Думаешь, стоит восстановить? — Айзен пожимает плечами, мол, решай сам. Куросаки неуверенно улыбается. Айзен, кажется, не против находиться во дворце с Ичиго, да и его душа — Куросаки каким-то образом её видит, ясно и чётко, даже щурится не надо, — светится ярко и ровно, иногда дёргаясь в сторону самого Ичиго. Ну и ладно. Он прикрывает глаза, сосредотачиваясь на своём желании восстановить дворец, и огромные куски камня взмывают вверх под весом его реятсу, собираясь вместе, сливаясь в изначальные стены, потолки. Даже узор на полу вновь собирается, кажется, немного двигаясь. — Чувствую себя разочарованным, — говорит ему Айзен, когда Ичиго открывает всё ещё сияющие золотом глаза, — Как бы я ни старался стать богом, в итоге не был даже соперником для Короля Душ. Куросаки качает головой. Он считает, что Соуске был невероятно целеустремлённым. Ещё немного — и у него получилось бы добраться до Короля Душ. — Ты первый за тысячи лет, кто достиг ранга «Божества». После Яхве, я имею ввиду, — вздыхает Ичиго. Он замолкает на секунду, но затем загорается чем-то, какой-то идеей. — Я хочу воскресить тех мёртвых, кто умер без удовлетворения, — Айзен реагирует спокойнее, чем Зангетсу. Только с иронией поднимает бровь и спрашивает: — На этой войне кто-то умер удовлетворённым? — Ичиго кивает, потому что знает; души в водовороте перерождений шепчут ему о своей жизни на ухо. — Унохана… Кенпачи Ячиру, скорее. Ямамото Генрюсай, хотя он был не против пожить и увидеть, кем станут все дети, которых он так полюбил. Я посчитаю Укитаке, потому что он не знал иной жизни, — без проклятой руки-Бога и со здоровым телом — а самым очевидном примером я считаю Яхве. На полный удивления взгляд Айзена Ичиго отвечает усмешкой. — Был ли единственный сын его Величества когда-либо любим? Ты прекрасно знаешь, что нет, — Куросаки кажется неправильным, что он сам настолько спокоен, но учитывая то, кем он теперь был, это было правильно. — Его выбросили, ненавидели, он сам никогда не любил, люди, которых он подпустил к себе, были лишь обожателями… а в тот момент, когда он, наконец, понял, что значит «быть любимым», и он, и Хашвальт умерли. Куросаки хмурится чуть сильнее, но заканчивает: — Он умер, и это был его — «счастливый конец». Для нас он не кажется таковым, но мы — не он. — Здравая мысль. Этот монолог, по мнению Айзена, был самым близким по характеру к «Куросаки Ичиго», что он получил за это время. — Ты правда материализовал меня, — с сомнением протягивает Зангетсу, поправляя трансформировавшуюся в более современную одежду. Ичиго фыркнул. — Я держу свои обещания. И ты говоришь это уже сотый раз. Они сидят на ступенях дворца. Айзен ушёл в библиотеку, бормоча что-то вроде: «Я должен был попасть сюда раньше…» — а они проверяли возможности Ичиго. Выяснилось, что выходить или даже протягивать руку из дворца Ичиго не мог. Его голос был слышен только в пределах придворцовых территорий, а всё, что было за чертой врат Куросаки видел размыто. Это было очень разочаровывающе. — Ну, не всё так плохо, — пытается подбодрить Широ. Ичиго смотрит на него с непередаваемым выражением лица, — Ладно, ты прав. Всё плохо. Когда будешь воскрешать? — Ты очень плохо уходишь с темы, — поддевает Ичиго, — Завтра. Прошло три дня, я готов, — протягивает он, подтягивая к себе колени. — Звучишь очень неуверенно, — констатирует факт Зангетсу, смотря пронзительно и хитро, — Может, стоит ещё подождать? У тебя всё ещё скачет характер от «рыжий придурок» до «я здесь самый мудрый и философский». Реятсу только начинает стабилизироваться — переставший выскакивать то и дело блют — максимум того, что ты добился. Широ щурится. — А, король? Ичиго прячет лицо в ладонях и признаётся: — Я не думаю, что готов. Я не думаю, что вообще когда-либо был и буду готов. Зангетсу тихо обнимает короля. У него много проблем, но они смогут справиться. Конечно, они справятся.— акт III: когда вернулись люди
Не бойся зла большой ночи, Страстями вожделенной. Когда они уйдут, почив, Приди на холм священный. На том холме любовь моя, вольется с этой песней. Ты станешь сильным, верю я, Я слышал звон небесный.
Ичиго, Широ и Айзен продолжают убирать дворец. Количество обычного мусора, который никто просто не убирал веками, зашкаливает. Соуске фыркает, но помогает, и Куросаки действительно ему благодарен. Так проходит неделя. И ещё одна. И только в понедельник на пороге дворца появляется Нулевой Отряд. Изрядно поредевший, но всё такой же сильный. Кирио, Ичибей и Оэтсу. Вот и всё, что осталось. Они реагируют достаточно ровно. Скорее даже позитивно, ведь Отряду нужно было пополнение — Соуске и Зангетсу были не худшими кандидатами. А Ичиго, как новый Король Душ, показался им демократичным. — Не жалеешь, что остался? — спрашивает похудевшая и осунувшаяся Хикифуне. Ичиго качает головой, старательно передвигая мусор. — Иногда да, но чаще — нет. Как бы то ни было, я могу воскресить людей, помочь им, сделать счастливее. Кирио вздыхает, кажется такой старой, будто потеряла всю свою храбрость и силу. Она смотрит на Ичиго сострадательно и, видимо, разочарованно. — Ты никогда не сможешь увидеть друзей и семью, они тебя никогда не увидят. Это стоит мира? — протягивает она. Ичиго не сомневается. — Да. Кирио вздыхает, но принимает этот ответ. Когда Ичиго застывает прямо посреди зала и его глаза наливаются тем потусторонним золотом, уже все понимают, что время воскрешать людей пришло. Куросаки выпихивают во двор, чтобы все работы по восстановлению не пришлось начинать заново. — Лишь бы не здесь… — ворчит Ичибей, — Этот мальчишка ведь и арранкаров с квинси воскресит. — добавляет он смягчившимся голосом. Айзен, который осведомлён о грандиозных планах Ичиго, лишь ухмыляется. Кирио смеётся в ответ на это, Оэтсу прикрывает лицо, а монах бледнеет. Хотя куда уж белее. Куросаки оглядывается на них, видит реакцию, которая явно не отрицательная, и улыбается. Из его рта вырывается: —╔ Vivificet ╗ ╚ quisque ╝[1] Латынь звучит странно, отличается от того, как говорят на ней Айзен и Омаэда. Ичиго звучит серьёзнее, как будто это его родной язык. Кирио прикрывает глаза – она любит слушать Куросаки. Мир не трясётся, не падает, им не становятся видны потоки реятсу вселенной. Они просто чувствуют, как под ними, в Готее, разом появляются тысячи огоньков реятсу. Даже эта невероятная, невидимая глазу, демонстрация впечатляет. — Inanis et sagittariis quoque. [2] — хмурится Ичиго, направив взгляд куда-то в пустоту. Айзен понимает, что он спорит со вселенной. — Si tibi dare Vulpes occasionem, ius habent ad eam, ius… [3] Глаза Куросаки на секунду загораются золотым, и Айзен видит в их отражении вселенную. Нет. Ту Вселенную. — …Universi? Воздух вздрагивает — Вселенная уступает Ичиго, позволив воскресить остальных. К саду стягивается реятсу, закрутившись в вихрь. Куросаки сводит брови сильнее, сжимая руки в кулаки, контролируя потоки. На глазах у Нулевого Отряда формируются органы, кости, мышцы, кожа, волосы. Широ обеспокоенно смотрит, как Ичиго начинает дышать глубже и чаще, а по виску катится пот. На полу лежат Штернриттеры и умершие Эспады. Куросаки опускает руки, выдохнув и расслабившись. Голову поднимает Базз Би, недоумённо моргнув. — Какого чёрта? — спрашивает он, оглянувшись и расширив глаза. Хашвальт рядом шокированно смотрит на Би, а потом переводит взгляд на Ичиго. — Нас воскресили, — утверждает, не спрашивает, он. Цан Ду фыркает, но расслабляется, — Зачем? Ичиго смотрит на них и ищет ответ, потому что сам не уверен. Старрк садится, Лилинетт не может прекратить улыбаться, обняв его; Ннойтора молчит, но неверующе проверяет руки и ноги; Улькиорра окидывает внезапно потеплевшим взглядом окружение; фрасьоны Гриммджо беззлобно рычат друг на друга; Ямми делает вид, будто ему всё равно; Барраган на удивление эмоционален – он улыбается; Аскин поддевает растерявшуюся Бамбиетту; Гремми просто смотрит на свои ладони и, кажется, готов заплакать. Ичиго понимает. — Вы живёте и чувствуете, — говорит он, — Этого достаточно, чтобы дать вам шанс. Хашвальт с растерянным Баззом кивают. Ичибей выдыхает — наконец — и со смешком поворачивается к остальным обитателям Королевского дворца. — Никогды бы не подумал, что во дворце будут находиться Квинси и Пустые. Вместе, — ворча, говорит он. — В любом случае, что мы будем с ними делать? Кирие задумывается и у неё на губах появляется улыбка: — Они сами вольны решать своё будущее. Нужно лишь спросить, чего они сами хотят – остаться здесь или вернуться на землю, — на неё укоризненно смотрит Хьосубе, — Что? Оэтсу смеётся. — Она права, Ичибей. Нам определённо нужно пополнение, — говорит он, закидывая руку на плечо монаху. Ичибей скептически фыркает, но всё-таки кивает. Остаются Улькиорра и Цан Ду. Первый объясняет это тем, что ему просто больше некуда идти, а второй отводит глаза и признаётся, что остаться в дворце Короля Душ определённо лучший вариант. Для него. Никто из тех, кто жил там до этого, никак не комментирует их решение — только закатывают вечеринку по случаю прибавления.— акт IV: предисловие развязки
Солнце и Луна сменяются каждый раз, касаясь друг друга. Постоянно давая возможность появиться чему-то новому. Если и есть что-то, что не меняется… То это моя беспомощность.
Ичиго наблюдает за мирами и прикрывает глаза — перед ними встают миллиарды огоньков-душ. Прошёл год с воскрешения всех затронутых во время интриг Айзена и Яхве. И… Ичиго видел пару моментов тогда. Незаметно наблюдая через пространственный разрыв, который ему милостливо одолжила Вселенная — она, кажется, дествительно его любила. Ичиго всё видел, и сейчас вспоминает это с горькой улыбкой. Где-то там, в Каракуре, Ишшин упал на колени, обняв плачущую Масаки. Карин с Юзу вцепились в её рукава так сильно, что у неё почти остались синяки. На плите шумело недоготовленное карри, а солнце вернулось домой. Куросаки сжимал тогда трон, раскрошив в итоге ручку, и старался успокоить жжение в глазах, потому что он мог только смотреть, как мама спрашивает, где же её сын. По официальной версии — Ичиго погиб на войне, — ответил ей Ишшин, опустив слова «официальная». Хотя… он и не знает. Вселенная плакала вместо него. Нулевой отряд молча переделал ручку трона.Я могу видеть духов, разговаривать с ними. Вот и всё. Иногда эти души просто исчезают, как сейчас. Я не знаю, почему они исчезают. Иногда всё, что остаётся — это кровавые пятна. Это всё, что я вижу. И медленно увядающие чувства, наполненные болью. Всё меняется…
Рукия сбила на пол Кайена и Укитаке, заплакав от радости. Она гордо продемонстрировала капитанское хаори и истинный шикай, а после и банкай – только во время тренировочного боя с Шибой. Она улыбалась на протяжении всей встречи, но когда Укитаке спросил, где Ичиго, потому что он обязательно должен был появиться на назначении Рукии и после поскрешения… Она остановилась, потому что яркая улыбка спала сама собой после этого вопроса, оставляя сломанное выражение «почему». Рукия знала, что он теперь Король Душ, но колонна повреждена, и увидеть его никто не сможет ещё долгие четыре сотни лет. Поэтому она говорит официальную версию. «Ичиго погиб на войне». Джууширо казался тогда шокированным. Куросаки прислонился лбом к прозрачной перегородке, прикрыв глаза, не в силах смотреть на слёзы Рукии и непонимающий взгляд Кайена. Ему было больно, почти нечеловечески больно, потому что он был жив.Если судьба — это песочные часы, А мы — песок, пойманный внутрь и разделённый пополам. Ничего не остаётся как быть беспомощным.
Встреча Бьякуи и Рукии и Хисаны особенна, потому что один обрёл вновь ту, кого потерял, а вторая встретила человека, которого никогда не знала, но желала узнать. — Ты так выросла, Рукия, — прижала к себе сестру Хисана, прикрыв глаза, — Я не могу поверить, что вижу тебя сейчас. Не могу поверить в то, что ты стоишь передо мной. И Рукия дрожащим голосом ответила: — Я тоже не могу поверить в наше встречу, онее-сан. Бьякуя потерял аристократическое лицо и заключил их в крепкие объятия. Но потом, рассказав ей о всё произошедшем, Хисана спросила «А что же Куросаки Ичиго-сан?», и Бьякуя тихо ответил: — Он мёртв, — и это была официальная версия. Она была ложью, потому что Ичиго сидел в тронном зале и чувствовал, как у него билось сердце. Широ фехтовал с ним на мечах после этого весь день, а Айзен почти третировал изучением истории, Ичибей рассказывал про свои простые мирские истины, Кирио откармливала лучшими блюдами, Оэтсу создал ещё один идеальный асаучи, Цан обучил фамильным техникам Квинси, Улькиорра молча поддержал из тени. Потому что Ичиго нужно было не просто присутствие. Это понимали все.Если я не могу защищать, даже протягивая руку помощи. Я возьму в руки меч для сопротивления.
Ичиго продолжает наблюдать за этим миром и гордиться своими друзьями. Потому что они смогли и сделали свои мечты реальностью, несмотря на все трудности. Но через год, через долгий год, один день разрывает ему сердце. — Ичи-нии, мы с Карин теперь во втором классе средней школы! — тихо шепчет Юзу, приклонившись перед могилой брата. — Ичиго, ты был лучшим братом, которого могла подарить вселенная. Ты был лучшим другом и ты был нашим защитником, — в тон ей шепчет Карин, сгибаясь чуть сильнее должного. — Я люблю тебя, нии-сан. Ичиго может только снова наблюдать, как у них всех рвётся сердце.Мне нужна сила.
— Сын, ты прожил действительно невероятную жизнь, — говорит Ишшин, закурив у его могилы. Сигареты он дастаёт теперь исключительно в эту дату. — Но… — он останавливается, не сдерживая судорожного вздоха. — Не мог бы ты пожить подольше в следующий раз? Куросаки бьётся в прозрачную перегородку, кричит, желая лишь сломать её, но Вселенная тушит все потоки реятсу, почему-то боясь. Может быть, потому, что Ичиго не останавливается.Сила сокрушить судьбу…
Масаки подходит последней — и она кажется самой уверенной. Она опускается на колени, улыбается грустно, кладёт единственный цветок колокольчика — его любимый цветок — и говорит, посмотрев почти в невидимое окно: — Я знаю, что ты сделаешь всё возможное, чтобы оказаться здесь, даже если ты пройдёшь через реинкарнацию, даже если сам мир падёт, даже если тебя будет держать сама вселенная… — она не складывает руки в молитвенном жесте. — Поэтому я не буду молиться за твоё успокоение. Ты заслужил не это… Мама улыбается, погладив могильный камень. — Ты заслуживаешь лишь быть рядом с нами, после всего, ты заслуживаешь отдыха. И Ичиго вдруг чувствует, как под внезапно выросшей реятсу трескается окно. Вселенная вдруг отпускает его. Стекло мироздания рассыпается на тысячи осколков, и Ичиго падает прямо на свою семью.…похожая на взмах клинка…
— Куросаки Ичиго, Side A & Side B
У него через плечо перекинуты Зангетсу и в них отражается солнце. Конец.