***
— Будешь сзади. — бросает Кёнсу через плечо. — Вот так сразу? — Чанёль старался не смотреть в обжигающе черные глаза, отчего-то рядом с Кёнсу он растерял всю свою уверенность. Чанёль не видел, но слышал, как Кёнсу усмехнулся, сам он был занят борьбой с защёлкой шлема. Кёнсу неслышно подошёл, мягко забрал шлем из рук Чанёля, расправляясь с замком в секунду. — Никому не даю вести свой байк, недоработанный прототип гильдии — очень капризный в управлении. Кто знает, введут ли их вообще в обращение для охотников второго и икс классов. Никакого бюджета на таких малышей не хватит. Чанель внимательно осмотрел байк, состроив самое сосредоточенное лицо, на которое был способен — он никогда не понимал чужой любви к скорости и опасности. Знал, что некоторые только так чувствуют себя живыми. Только подвергая себя опасности из раза в раз они чувствуют, что их сердце все ещё гоняет кровь по телу. к слову о ней. — Нам стоит поторопиться, Исин говорил, что район кишит низшими отребьями из монархов. — Чанёль неуютно поежился от своих же слов. — Можешь мне довериться, сейчас к нам ни одна тварь не сунется — Кенсу перемахнул через байк, надевая шлем. — Садись Чанёль неловко бухнулся сзади, хватаясь за краешек куртки Кёнсу так, чтобы ненароком не коснуться его, за что получил красноречивый взгляд от Кёнсу. — Ну что, скажешь держаться покрепче на поворотах, или какие там ещё пафосные фразочки в твоём репертуаре мотоциклиста в наличии? Кёнсу ничего не ответил, просто взял руки Чанёля и осторожно потянул на себя, не отрывая взгляда. Чанёль выругался сквозь зубы на то, что все это время, кажется, не дышал. Кёнсу плотно обвил руками Чанёля свою талию так, что Чанёль полностью прилепился к его спине — даже сквозь плотную кожу куртки он чувствовал жар — возможно это был его собственный. Пак уткнулся носом в широкую спину и засопел. — Не бойся, я буду аккуратен. Это, как ни странно, Чанёля успокоило, и он даже не заметил, как они двинулись с места. Он был сосредоточен исключительно на теплой, почти горячей коже скрывающейся за тонкой майкой под его ладонями. *** Тогда, после Призрачного города, Сехун забрал Чанёля к себе; полгода Чанёль валялся укутавшись в сорок одеял, практически не покидая дома, всячески игнорируя обеспокоенные взгляды Сехуна. За Сехуном больше не нужно было присматривать, его рана полностью затянулась, и после того, как Чанёль снял швы, тот сразу же вернулся к работе. И наблюдая за стремительно ухудшающимся самочувствием Пака, он решил, что занять его руки и голову тем, что он любит, могло бы помочь. В один из дней, которые для Чанеля ничем не отличались от предыдущих, он вернулся домой с Исином. Тот пришел с просьбой вырезать ему стол из дуба по весьма специфическим параметрам. Что сказать, Чанёль умел все или почти все. До смерти отца они сутками сидели в его мастерской, пока Господин Пак учил сына всему, что знает сам. Чанёль и сам всегда тянулся к знаниям из-за дурацкого детского страха оказаться одному на необитаемом острове, поэтому его так увлекала всяческая подготовка к этому: ремонт техники, строительство, готовка, собирательство, медицина. Он вполне мог разобрать и собрать заново любую микросхему, хотя потерял навык со временем с тех пор как из детских маленьких ручонок он обзавелся лапищами медведя не меньше, а после проведенного времени на улицах моторика рук была совсем уже не та. Зато натренированный глазомер позволял выполнять отделку помещений идеально аккуратно. Пак любил работать руками. За работой он забывался и ни о чем не думал. Он был просто рад факту наличия этой работы, чего уж говорить. А все благодаря Сехуну. Той злополучной ночью, когда Чанёль подобрал его в переулке, он не думал, что все обернется так. Тогда он думал только о том, что явно пытается нажить себе проблем, но он никак не мог бросить его истекать кровью. О чем он несомненно раз десять пожалел ещё пока волочил на себе неподвижных семьдесят килограмм на чердак семиэтажного дома. На тот момент Чанёлю повезло найти тихое сухое место, и главное — оставленное без присмотра. Футон и рюкзак личных вещей, да чемодан с инструментами — вот и все его пожитки за двадцать два года жизни. " — Я честно не пытаюсь тебя убить, я не ради этого тащил тебя сюда, — сообщает Чанёль тогда еще незнакомцу. — Но, сейчас я сделаю что-то, что тебе совсем не понравится, и тебе придется мне довериться, если хочешь жить.» Лицо Сехуна было бледным, и покрыто холодной и липкой испариной, губы покинула вся краска — видок не из лучших. Он только и смог злобно зыркнуть из последних сил мол «если облажаешься, я воскресну и вернусь за тобой» и отключился. А вот это уже напугало Чанеля до чертиков: парень явно потерял много крови и кто знает, сколько он пролежал там на грязном асфальте. Необходимо было соображать быстро. На счастье Сехуна, Чанёль в экстренных ситуациях переходил в режим робота и был эталоном сосредоточенности. Пак бросился к ящику с вещами: несколько чистых маек, аптечка и медицинский спирт, сворованный как-то на одном из заводов, где он работал. «Черт тебя дери, Пак Чанёль, ты действительно готов даже к апокалипсису.» " Да благослови мою тревожность» — отвечает Чанёль своим же мыслям в голове. Наскоро скрутив жгут из майки, он засовывает его в рот Сехуну, чтобы тот мог его закусить, когда Чанёль приступит к следующему шагу, и, в целом, не откусил себе язык. Он торопливо обливает заранее вымытые руки спиртом по локоть, примерно то же самое проделывает с этой чудовищной раной брюнета через весь торс и делает глубокий вдох. Рана выглядит ужасно, но только на вид: с левой стороны от ключицы вниз наискось она задевает только мягкие ткани — ничего серьезного, а вот ниже ребер до правой тазобедренной косточки начинается самое веселье. Парень явно был в хорошей форме и это черт возьми спасло его от смертельных повреждений — мышцы пресса просто-напросто предотвратили быструю и лёгкую смерть от повреждений брюшной полости. Хотя, зная, что сейчас произойдет, Пак думал, что, может, это и к худшему. Чанёль склоняется над незнакомцем, и даже не успевает опустить и первую фалангу пальцев в рану, как тот резко распахивает глаза, выгибается и нечеловечески кричит от боли. Благо Чанёль успевает удержать его левой рукой за плечо и не вредит ему ещё больше. — Если хочешь жить, тебе придется потерпеть. Судя по виду, у тебя венозное кровотечение и ты должен оставаться со мной. Будь со мной десять минут. Больше не требую. Сможешь? Незнакомец согласно прикрывает глаза, берет под контроль дыхание и сильнее впивается зубами в жгут. Чанель повторяет попытку проникновения в брюшную полость человека в сознании. Как это вообще возможно? Потеряв столько крови, он должен был быть уже десять раз мертв от боли и шока. Видимо, он действительно рьяно цепляется за жизнь, Чанель даже завидует. Не вспоротому брюху напротив, конечно, а этому стремлению жить Пальцам тепло и скользко, с правой стороны вязкое текучее тепло более ощутимо — вот оно. Скорее всего нижняя подвздошная, лишь бы не разрыв. Чанёль прижимает большим и указательным пальцами вену в месте кровотечения, засекает десять минут на наручных часах. И решает попытаться отвлечь парня в полуобмороке от боли, и постараться удержать его в сознании. — Дыши, сосредоточься на моем голосе. — Чанёль поглаживает его правое плечо в попытке перевести внимание. — Сосредоточься на ощущениях в правом плече. Он замялся: — Ты знаешь, что этой боли не существует на самом деле? — Чанёль постарался пошутить, но получилось что-то из разряда «если грустишь, то не грусти» и поторопился объяснить: — Твои рецепторы просто посылают сигналы в мозг, что что-то не так, чтобы ты что-либо предпринял и ничего больше не угрожало твоей жизни. А сама боль лишь для того, чтобы ты не смог это проигнорировать. Достаточно вывести из строя небольшой участок гипоталамуса, и ты бы даже не обратил внимания на то, что в секунде от того, чтобы нести половину содержимого брюшной полости у себя в руках. Пак ещё долго заговаривал раненого брюнета. Пока его взгляд то и дело косил на часы, и когда десять минут истекли, дыхание бедняги, к счастью, выровнялось. Времени как раз должно было хватить для остановки кровотечения Пак на пробу отодвинул пальцы: никакого теплого потока — получилось. Чанёль осторожно похлопал брюнета по руке: — Молодец, у нас есть шанс вытащить тебя. Но это не конец, придется потерпеть ещё немного. Ответом ему послужили закатывание глаз и брови сведённые к переносице. Если б в крови Чанеля не было лошадиной дозы адреналина, он сам бы упал в обморок от вида того, как изогнутая игла протыкает кожу, а нить стягивает края раны. Постепенно продвигаясь вверх к Паку возвращалась былая сноровка. Мысленно он благодарил отца за все. И когда последний стежок был сделан, а живот туго перевязывали бинты, Чанёль рухнул на пол в окружении окровавленных футболок, марли и кроваво-красной воды в глубокой миске. Он вытер рукавом рубашки пот с лица, незнакомец давно отключился. Но пульс был в порядке, дыхание ровное и глубокое. А постепенно возвращающийся цвет лица казался лучшим подарком для Чанеля за всю его жизнь. Он только что спас человека. Это стоило осознать и осмыслить. А пока, только тяжёлая голова коснулась пола, как Чанёль провалился в усталую полудрему… Ещё три месяца прошли невероятно однообразно. С той самой ночи Чанёль исправно дважды в день менял повязки и наблюдал за заживлением раны, каждый раз удивляясь, как Сехун смог выдержать это находясь в сознании. Кстати, Сехун. О Сехун. И это все, что Чанёль о нем узнал, за две недели тот не проронил ни слова. Он послушно давал сменить повязки и не реагировал на вопросы. Через две недели, когда пришла пора снимать швы, тот уже мог понемногу передвигаться и обычно готовил для уставшего Чанеля ужин из каши — это все что Чанёль мог себе позволить на тот момент. Все деньги уходили на уход за раной Сехуна. О чем он однажды сообщил тому, не выдержав, и пожаловался, что даже имени его не знает. И он тут же пожалел об этом, осознав, как это прозвучало, и поспешил взять слова назад, но наткнулся только на серьезный взгляд и короткое «О Сехун» Рана заживала образцово замечательно, и швы удалось снять без проблем. Но до полного восстановления были ещё долгие месяцы. И Сехун потихоньку начинал вливаться в быт Чанеля: убирал небольшое помещение чердака, готовил все чаще, и периодически молча помогал с мелкими столярными заказами Чанеля. Так пролетели ещё два месяца, пока Сехун однажды не исчез. Пак вернулся после очередной смены чтобы застать тишину его привычной обители. Свет нигде не горел, никто не шумел посудой на импровизированной кухне. За это время чердак стал больше походить на место, где действительно можно жить. Чанёль вместе с Сехуном умудрились сделать много мебели по мелочи из остатков материалов, которые притаскивал Чанёль отовсюду. А теперь тишина. В ту ночь Чанёль совсем не спал, надеясь, что Сехун вернётся. Он обещал не накручивать, и вообще, он прекрасно понимал, что Сехун ему ничего не должен, и вполне закономерно, что он ушел, как только оправился, но легче от этого не становилось. Чанёль давно не чувствовал себя комфортно с кем-либо, давно не ощущал молчаливого понимания. Он почти начал считать Сехуна своим другом. И он совсем не ожидал, что своим присутствием Сехун держал его в стабильном состоянии. Но, как говорится, чем меньше ожидания — тем меньше разочаруешься. Так что Чанёль снова задвинул все мысли далеко на задворки сознания, и продолжал пытаться существовать дальше. Пока в один день в дверь не постучали. Два ночи, майская гроза вовсю бушевала, никому не давая спуску. Неужели кто-то из жильцов заметил, что Чанёль тут живёт, и его пришли вышвырнуть? Чанёль нацепил самую обаятельную улыбку и направился к двери. Вот только за дверью его ждали не разъярённые жильцы, а два бугая размером с его дверной проем каждый. Чанёль от неожиданности отступил на шаг, не успев толком сообразить ничего, как за ними показалась знакомая темная макушка. Сехун шагнул вперёд заходя в комнатушку, кивая через плечо людям в черном. — Пойдем со мной, Чанёль. Оказалось, все это время Сехун наблюдал за ним с самого его возвращения в Призрачный город. И он собирался вернуться, как только был бы уверен, что теперь его окружение в безопасности; всего-то две луны потерпеть, ну. Он не подозревал, что не досмотрев Чанёля два месяца, тот снова уйдет в то свое состояние, которое Сехун не мог описать словами. Даже если Чанёль думал, что это он присматривал за Сехуном, то, с точки зрения самого Сехуна, все было как раз наоборот. После того как Сехун пришел в себя через несколько дней, он быстро сложил два и два. Сехун не должен был выжить. Невозможно убить мага крови холодным оружием, даже такого некомпетентного, как Сехун. Он запросто мог бы остановить любое кровотечение; и если его не раскромсали на кусочки, то вреда от ранений никакого. Поэтому это монаршие выродки позаботились заранее о том чтобы наложить одно из сдерживающих заклинаний на тот переулок, где они его бросили. И естественно это заклинание не позволяло его обнаружить, что означало медленную смерть без шанса на помощь. Но их планы не предусмотрели Чанёля. На счастье Сехуна именно в этот момент его занесло в Призрачный город. Непонятно, чему Сехун тогда удивился больше: тому, что Пак не бросил его там или тому, что он видит Сехуна. Спустя несколько пройденных домов, которые Сехун провел на плече Чанёля, до него дошло — Чанёль человек. Никакой остаточной элементальной энергии, поэтому он и смог увидеть Сехуна. Но, если человек забрел сюда к ним — это могло означать только одно — он искал смерти. Так что, на счастье Чанёля, именно в этот момент его занесло в Призрачный город. Поэтому Сехун и не ушел, как только пришел в себя. Он был обязан этому парню жизнью и, как минимум, не потерпел если бы тот тут же попрощался со своей. Сехун считал, что таких, как он, было мало, и он заслуживал жить намного больше, чем многие из тех, кого Сехун успел повстречать. Другое дело, что Чанель явно заслуживал жизни лучшей, чем эта. Так Сехун остался присматривать за Чанёлем. И хотя спустя месяц он уже чувствовал себя отлично, он не решался покинуть Чанёля. Но он не мог остаться тут навсегда. Его дело, которое стоило ему буквально крови и весьма не фигурально пота, без него рухнет однозначно. Потому что вся соль всегда была не в его клубе — а в связях и информации, которой владел Сехун, и за которой к нему приходили. Так что само здание без Сехуна ничего не стоило. Сехун потихоньку начинал строить план по возвращению. Полугода ему должно было хватить, чтобы клуб не развалился без него. Но даже тут всё пошло не по плану, когда его подчиненные выдернули его из мира людей на второе солнцестояние. Только в эти дни обитатели Призрачного города могли попасть в мир людей. И до того как Сехун успел вернуться, граница снова закрылась. По прогнозам, до следующего солнцестояния не меньше двух лун. Сехун просто надеялся, что Чанель дождется его. Он выглядел нормально все это время, он ведь будет в порядке, правда? Зато теперь у него есть время прибраться на своей территории, чтобы ни ему, ни тем более Чанёлю, ничего не угрожало, когда он заберет его с собой. И на тот момент Сехуна совсем не волновало мнение Чанёля на этот счет. Теперь забота о нем — ответственность Сехуна. И Сехун собирается расшибиться в лепешку, чтобы Чанёль почувствовал себя лучше и никогда больше даже не думал о том, чтобы закончить свою жизнь Так Чанёль поселился в одном из особняков Сехуна, где его всячески обхаживала разнообразная прислуга, а сам Сехун по вечерам приходил мастерить что-нибудь вместе. Чанёль каждый раз упрямился и говорил, что Сехун запросто может позволить себе это купить, а его просил оставить в покое и в кровати. Но Сехун знал, что работа руками помогает Чанёлю. Сехун коршуном следил за режимом дня друга, и даже в дни когда задерживался в клубе умудрялся контролировать его время отхода ко сну. Чанёль первое время раздражался и все равно уходил полуночничать на крышу дома через окно спальни. Но вскоре привык и был даже благодарен, он все больше читал, и осваивал новые навыки, которым потом обучал Сехуна. Сехун не помнил, когда последний раз он чувствовал себя так спокойно. А потом случился До Кёнсу.***
Всепоглощающая пустота. Там, где раньше был Кенсу, теперь ничего, кроме пустоты. Чанёль все ещё каждый день просыпается резко и с неуютным поджидающим его чувством тревоги, и долго не может открыть глаза. Каждый раз надеется увидеть его, и каждый раз так боится оглушающего разочарования, которое обрушивается на грудь с размаху, вдавливая в кровать, не позволяя подняться. Каждое утро он с надеждой смотрит на дверь, надеется, что вот сейчас он войдёт, все объяснит, в этот раз он наконец выберет его. С каждым днём тяжёлое понимание того, что на этот раз это все, совсем всё — не даёт дышать. И Чанель лежит и не дышит, прокручивает в голове сценарии того, как можно было бы все исправить. Вот Кенсу влетает в квартиру, снося двери к чертям; вот он сидит и смотрит на спящего Чанеля, не будит — не хочет тревожить его сон; вот ждёт внизу у дома, топчет окурки под ногами, не смея подняться к нему, поэтому просто ждёт. Каждый раз пусто, с каждым разом Чанеля становится все меньше. Чанёль живёт с ожиданием, что вот сейчас он войдёт в эту дверь, но пора признать самому себе: этого не случалось раньше, не произойдет и теперь. Точка невозврата давно пройдена, только Чанёль упрямится и не хочет этого признавать. Все красивое, что было в них, погребено за бесчисленным количеством недомолвок, страха и обоюдной неуверенности. Чанёль всегда чувствовал себя так спокойно с Кёнсу, так защищенно, чувствовал, что он его слушает и слышит. Но теперь он никогда не сможет довериться ему снова. Столько раз он его подвёл, медленно разрушая то, чем Чанёль так дорожил в них. Злые слезы обиды снова подкатывают, застилая пеленой глаза и сдавливают горло. Чанёль пытается отдышаться сквозь зубы, все сильнее сжимая челюсти, пока не чувствует боль. Он зарывается руками в волосы, сжимает, пытается хотя бы заглушить чувства физической болью. Кёнсу обожал его волосы, он мог часами проводить зарываясь в них пальцами, играясь с длинными прядями. Чанёль ненавидел когда трогали его волосы, но Кёнсу можно было все, Чанёль подставлялся под ласковые поглаживания, как кот. И его совершенно не волновало, что потревоженные волосы приходилось мыть чуть ли не через день, но прикосновения Кёнсу того стоили. Кёнсу весь стоил любых уступок со стороны Чанеля. Пак резко поднимается и решительно направляется в сторону ванны. Спросонья он собирает все углы по пути, которых в этот раз больше, чем он помнил. Добравшись до точки назначения, он тяжело бредёт к столику у окна, которого, вроде как, не было в прошлый раз, но, сейчас, в полузабытьи, его такие мелочи мало волнуют. Среди перевязочного материала он наконец нашаривает хирургические ножницы. Пак нервно хватает их и делает два больших шага к зеркалу, собирая всю свою решимость; он торопится, чтобы не передумать. Одним широким движением придерживая хвост у основания головы срезает всю длину: золотые волны неспешно, в темпе вальса, осыпаются на пол. Чанёль опирается на раковину, осматривая себя, и пытается осознать. «Дыши, Чанёль, теперь просто сделай из этого подобие прически, это не должно быть сложно. Если ты сумел наложить швы в полевых условиях, то стрижка будет самым простым из того, что тебе довелось делать в жизни.» Пак принимается за передние пряди, и, когда решает, что это уже больше похоже на правду, приступает к затылку. Сзади шумно пузырится полная воды ванна и ее содержимое плавной волной выливается за пределы бортиков. Чанёль неловко оборачивается и чуть не подпрыгивает на месте до потолка, когда на него с круглыми глазами уставляется невольный свидетель его мини нервного срыва. От испуга Чанёль дёргает рукой, в которой зажаты ножницы. Парень медленно переводит взгляд с русала в полном замешательстве на куцый пучок волос, который остался в руке. Он поворачивается к зеркалу: пряди торчат бодрым ёжиком по сравнению с идеальной формой спереди. За спиной испуганно икают, отчего Чанёль в очередной раз подпрыгивает на месте, в этот раз благоразумно роняя ножницы в раковину, ещё больше пугаясь громкого звука, хватается рукой за сердце. — Так и до приступа довести можно. — сквозь тяжёлое дыхание морщится Пак. Русал снова икает, тут же закрывая ладонями рот. Пак сползает вниз, растягиваясь на полу и смотрит на плоды трудов: множество блестящих золотых змеек в полнейшем беспорядке. А ведь Чанёль любил свои волосы. Но очередное напоминание о Кенсу невозможно было выносить, кошмары не давали спать, каждую ночь Чанёль просыпался в слезах; и засыпал он в слезах. Пора привести себя в порядок. — Ты вроде не девочка-подросток, чтобы из-за эмоциональных переживаний ебошить каре. — В том, чтобы радикально менять прическу нет ничего необычного — это естественное стремление к обновлению образа того, что видишь в зеркале каждый день и от чего устал, и это никак не связано с эмоциональной нестабильностью подростков. Если кому-то хочется сделать что-то, что будет определять новое начало чего бы то там ни было, то мы просто ему желаем удачи и не лезем с оценочными суждениями. Назвался груздем — самоидентификация. Ты вообще вон, русалка, что за порывы к эйджизму? — Пак с пренебрежением на светлом лике складывает руки на груди: его любимым развлечением было завалить собеседника огромным количеством трудноусвояемой информации, к которой собеседник никак не был готов. — Я русал. — Прошу прощения, не принял во внимание Вашу чувствительность к вопросам самоопределения, Ваша Честь Мировой Судья. — Чанёль язвительно склоняется в реверансе. — Кого следующим осуждать будем? Ответа на риторический вопрос он не ждет. Со вздохом он разворачивается к зеркалу, пытаясь придумать как исправить бедлам на голове. — Там, справа в шкафчике — машинка. Чанёль кидает взгляд в зеркало через плечо: русал выглядит пристыженным и язвить вроде больше не планирует. Пак тянет литые ручки на себя, выкапывает из-под завалов хлама машинку. Быстро сбривает виски и прикидывает как подобраться к затылку. В итоге оборачивается и со вздохом кидает: — Поможешь? — трясет машинкой в воздухе. Русал оживляется. Вдвоем работа спорится быстрее, со столика с перевязками Чанель утаскивает небольшое круглое зеркало и, пока он поправляет пряди у лица, Русал занимается его затылком: — Я Бэкхён, кстати. — Чанёль. Бэкхён откладывает машинку, демонстрируя Чанёлю проделанную работу. Пак проводит рукой по затылку, где короткие волосы приятно щекочут руку — к ним так и хочется прикасаться. — Знаешь, а неплохо. Бэкхён радостно улыбается: — У меня есть ещё одна идея, всегда хотел попробовать. Когда Чанёль возвращается с увесистым пакетом, Бэкхён уже вовсю поглощён чтением, Чанёль только сейчас обращает внимание на то, как же много книг вокруг. И не может понять, как же он не заметил их раньше, и как он не заметил, что забрел совершенно в другую ванную — Чондэ его убьет. Бэкхен однозначно был тем, о чем тот его предупреждал. Пак встряхивает головой, прогоняя эти мысли куда-то на задворки сознания, чтобы вернуться к ним как можно позже, короткие пряди еле ощутимо касаются скул, он окликает русала: — Что теперь? — Иди сюда, я сам. Через четыре долгих часа в зеркало на него смотрит пепельный блондин, Чанёль совсем не узнает его. Он пропускает жёсткую челку через пальцы и поворачивается к Бэкхену с невысказанным вопросом во взгляде: — Десять мертвых рекрутеров модельного агентства из десяти. Какая ж фотостудия вас потеряла, господин манекенщик? Чанёль довольно усмехается, подходит ближе к ванне и плюхается на мягкий ковер рядом, принимаясь рассматривать книги под рукой, ища глазами знакомые названия: — Вот эту не читай, редкостная дрянь. О, а вот эта очень смешная… — тот натыкается взглядом на стопку книг, которые выглядят потрепанными временем и тянется за верхней. — «Методы роста и развития. Особенности плазмы крови.» Это то самое? — Он поднимает взгляд на Бэкхёна. — Не смотри на меня, я понятия не имею, как я оказался русалом. Особенно при том, что их, судя по всем источникам, что я отыскал — истребили полностью. Но ты это и сам и знаешь, иначе бы не удивился мне, учитывая все то, что есть в этом доме. А я не помню даже своего имени. «Бэкхён». Звучит знакомо, но вдруг это не я? — Тогда мы вместе узнаем, кто же ты. — Солнечно улыбается в ответ Чанёль.