Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любят. Л. Н. Толстой, дневники
Просыпаюсь от прохладных прикосновений твоих ладоней к моему лицу. Притворяюсь спящей, но сквозь ресницы вижу, что в комнате довольно темно, а значит, рассвет ещё не наступил. Ты скользишь пальцами по щеке, после чего внезапно кладёшь ладонь мне на спину, проникая за ворот рубашки. Вздрагиваю от удовольствия и неожиданности, продолжая усердно изображать глубокий сон. Еле сдерживаю улыбку, когда твои губы касаются моего виска. Светик, я тоже дико соскучилась, поэтому, оставив притворство, поворачиваю голову в попытке перехватить твой рот и проникаю рукой под край одеяла в надежде добраться наконец до твоей тёплой кожи и прижать тебя к себе. - Динка, ты горячая! - взволнованно отстраняешься и перехватываешь мою руку. - Ещё какая, заяц... - я не оставляю попытки подмять тебя под себя и с упорностью ловлю в полутьме твои губы. Ты показываешь чудеса изворотливости - выскальзываешь из кровати, ловко перепорхнув через меня, и направляешься к столу. Слышу, как ты выдвигаешь ящик и тихо перебираешь лежащие в нём предметы, после чего возвращаешься к дивану и включаешь ночник. Несколько раз махнув рукой в воздухе, протягиваешь мне градусник. Признаться честно, я ужасно разочарована, в какой-то степени даже чувствую себя обманутой. - Светка, обними меня... - получается сипло и жалостно. И очень эффективно. Несколько секунд ты колеблешься, продолжая стоять передо мной с градусником в протянутой руке, потом, покачивая головой, вздыхаешь и ложишься рядом. Я послушно поворачиваюсь к тебе спиной, а ты вставляешь мне под мышку градусник и, обнимая за плечи, плотно прижимаешь к туловищу мои руки. Не совсем то, чего я хотела, но тоже очень приятно. Так хорошо, что я ненадолго проваливаюсь в дремоту. Через пять минут вынимаешь градусник и обеспокоенно вскакиваешь с постели. - Тридцать девять и два! Ну что, доигралась, дура?! Лёжа на кровати, наблюдаю за тем, как ты суетливо бегаешь по квартире, каждые пять минут бросая взгляд на настенные часы. Чувствую себя неплохо, если не глотать и не поднимать голову с подушки. Вот только очень хочется спать. Перекатываюсь на твоё место и опускаю веки, блаженно вдыхая твой запах. Когда открываю глаза, за окном уже светло, а ты стоишь передо мной со стаканом в одной руке и блистером таблеток в другой. - Тёплое молоко с мёдом. Пей до дна. Потом принесу воды - запьешь таблетку, на голодный желудок нельзя. Ты очень серьёзная, и от тебя веет прохладой - видимо, недавно вернулась с улицы. Щёки раскраснелись, дыхание сбилось, из-под растрёпанных волос трогательно выглядывают порозовевшие кончики ушей. - Светик, ты такая красивая... Поцелуешь меня? - отрываю голову от подушки и смотрю на тебя, мечтательно улыбаясь. - Нет. Диана, молоко остывает, - отвечаешь твёрдо, на корню пресекая мой ласковый порыв. Чувствую себя уязвленно, поворачиваюсь к тебе затылком и опускаю голову обратно на подушку. - Динка, ты болеешь, у тебя высокая температура, - добавляешь уже помягче, - вот выздоровеешь, и тогда вернёмся к этому разговору... - Ага, тогда будешь целовать уже в лоб, - отвечаю упрямо и зарываюсь в подушку поглубже. - Температура к тому времени как раз упадёт до комнатной. - Динь, не капризничай, бери давай стакан, - теперь ты говоришь вкрадчиво и нежно, ставишь молоко на прикроватную тумбочку, взбиваешь освободившейся рукой подушку и приставляешь её к стенке передо мной. - Давай, присаживайся, а я сейчас приду. Заинтригованная твоим тоном приподнимаюсь и усаживаюсь, натягивая на ноги одеяло. Когда ты заходишь в комнату, я уже держу в руке стакан, и ты отмечаешь это удовлетворенным кивком. - Молоко выпью, таблетки пить не стану - не вижу смысла, - делаю глоток, не отводя глаз от твоих рук. Ты принесла кружку с водой и полощешь в ней кусок ткани. Забираешься на кровать и устраиваешься прямо напротив меня. Отжав тряпочку, распрямляешь её и прикладываешь к моему лбу, придерживая пальцами. Прикосновения твои очень осторожные, ты сосредоточена и готова к тому, что я в любую минуту начну оказывать сопротивление, но я не протестую, мне приятна твоя возня. - Динечка, ты же знаешь, что воспаление лёгких — это серьёзно, да? А я думаю, что это оно и есть. Позволишь послушать тебя фонендоскопом? - твой голос обволакивает, и я не в силах отвести от тебя завороженный взгляд. Довольная оказанным эффектом, начинаешь пятиться к краю кровати, приговаривая: - Он должен быть где-то на антресоли вместе с конспектами... Ай-яй, Светик, перебираешь тактики, лишь бы подобраться поближе к моим лёгким. Не тут-то было! Хватаю тебя за руку и резко прерываю: - Не нужно, у меня всё по плану. Ты же помнишь, о чём мы вчера не договорили? - Чего ты хочешь? - спрашиваешь устало и поднимаешься с кровати. - Хочу, чтоб ты отдала ключ этой своей... ну, ты поняла, и перестала с ней встречаться. Хочу, чтоб со мной была. - Хорошо, - смиренно киваешь и тянешься рукой к блистеру, лежащему на тумбочке, - теперь я могу принести воды, чтоб ты запила таблетку? - Пффф, ты правда думаешь, что я поведусь на это дважды? Утром деньги, вечером стулья, Светик, — только так. И я пойду с тобой! Как-то ты слишком безропотно согласилась, и это не вселяет доверия. Вздёргиваю подбородок и смотрю на тебя бескомпромиссным взглядом. Складываешь руки в замок и глядишь на меня в ответ: - И как ты себе это сейчас представляешь?.. - растерянно наблюдаешь за тем, как я вскакиваю с кровати и неровным шагом направляюсь с кучке сваленных у шкафа вещей, выуживая оттуда джинсы и свитер. - Ладно, Динь, но давай сперва хотя бы собьём тебе температуру? - Сурганова, нет! Одевайся. - Боже, какая же ты глупая... - говоришь обессиленно, закатываешь глаза к потолку и нервно вздыхаешь. Наскоро умываюсь, надеваю куртку с ботинками и присаживаюсь на пороге ждать тебя. Ты тем временем складываешь в рюкзак лекарства, шприцы, ампулы, найденный в коробке на антресоли фонендоскоп... На черта тебе всё это надо, ума не приложу, но выяснять совершенно нет сил. Облокачиваюсь на входную дверь и упираюсь потяжелевшей головой о косяк. Наверное, ненадолго отключаюсь и прихожу в сознание от того, что ты натягиваешь мне на голову шапку и наматываешь вокруг шеи шарф. С трудом поднимаюсь, и мы выходим. Почти всю дорогу идём молча, я - с опущенной головой, ты - крепко ухватив меня под руку. Мой обзор ограничивается круглой каймой капюшона, из которого я вижу мир, словно со дна колодца. Иногда в этом маленьком окошке появляется твоё обеспокоенное лицо с сосредоточенно нахмуренными бровями. Я кашляю и спотыкаюсь, ты усаживаешь меня на лавочку на остановке и предусмотрительно становишься за спиной, бережно обхватывая руками мои плечи. Потом мы едем в троллейбусе, снова идём по расчищенному тротуару, пока мой взгляд не цепляется за штыри знакомой решётки. Моментально оживляюсь и сдергиваю капюшон. Так и есть - мы шагаем вдоль Таврического сада! - Эй, какого черта?! Ты куда меня ведёшь? - останавливаюсь посреди тротуара и смотрю на тебя с осуждением человека, доверие которого собираются попрать. - Динка, нужно сперва зайти на Кавалергардскую, к мамуле... - Сурганова, если ты задумала привлечь мамулю и совершить надо мной насилие, то знай, что у меня ещё есть силы!.. Смотришь на меня, как на ребёнка, снисходительно улыбаясь, явно не воспринимаешь всерьёз. Тянешь за рукав, послушно иду следом, берегу силы. Поднимаемся на третий этаж, заходим в квартиру. Помогаешь раздеться и тащишь меня за собой мыть руки. Определённо решила взять измором. Посматриваешь, будто оценивая границы моей ослабленной болезнью бдительности. Зыркаю на тебя недобро и твердой походкой, демонстрирующей полную боеготовность в случае чего, направляюсь на кухню. Ты проходишь в комнату вслед за мамулей, тихо переговариваясь с ней о чем-то. Через несколько минут появляешься на кухне и ставишь чайник. - Динка, когда ты ела в последний раз? - заглядываешь в холодильник и скользишь взглядом по полкам, явно никуда не торопишься. Я просто поражаюсь твоему нахальству - человек при смерти, а она решила подкрепиться. Звучно откашливаюсь и смотрю на тебя с укором. - Сурганова, ты клятву Гиппократа давала вообще? - Дать таблетку? - смотришь невозмутимо, наверняка упиваешься своей властью. Замечаю на столе пачку Marlboro, вытаскиваю сигарету и тянусь за спичками. Не успеваю моргнуть, как ты налетаешь на меня, будто остервенелая, и бесжалостным шлепком выбиваешь сигарету из моих рук. - Да ты охуела... - провожая взглядом отлетевшую в другой конец кухни сигарету, бормочу я. Поворачиваюсь к тебе и гневно заявляю: - Я не ела с субботнего вечера и не собираюсь! Так что забудь про свою блядскую еду, блядские чаи и блядские таблетки до тех пор, пока мы не отдадим этот блядский ключ твоей блядской... шалаве! Ты неожиданно расплываешься в улыбке, будто я сказала что-то смешное, усаживаешься на табуретке напротив меня и опускаешь руку в задний карман. Затем всё с той же неуместной ухмылкой раскрываешь передо мной ладонь, в которой, переливаясь металлическим блеском, лежит ключ. - Ну держи, - протягиваешь мне его, не отрывая от меня глаз. - Гонишь?.. И что мне с ним делать? - Я совсем не всекаю твой юмор. Ты меня смертельно достала, и я из последних сил пытаюсь передать тебе это через взгляд. - Ну, попробуй открыть замок, - киваешь в сторону коридора. - Какой замок?.. - ничего не понимаю. - Ты иди, на месте разберёшься. Озадаченно бреду в коридор. Ты идёшь следом, наблюдая за мной с торжественным любопытством. Осматриваю двери, нужную нахожу почти сразу - остальные не заперты или оснащены английским замком. Отпираю и переступаю через порог. В комнате пахнет краской, мебель полностью отсутствует, вдоль стен свалены мешки со шпаклёвкой, банки с краской, валики и всякая ветошь, окно распахнуто, на подоконнике, аккуратно разложенные, сохнут кисточки. - Это... что? - подавленно спрашиваю я, ощущая, как постепенно багровеют мои щёки, и уже предугадываю твой ответ. - Это дом, о котором ты мечтала. Хотелось подарить тебе уют и покой. Место, куда ты всегда сможешь вернуться, - слышу твой тихий голос у себя за спиной и чувствую, как на плечо мягко ложится твоя ладонь. У меня темнеет в глазах - никогда в жизни мне не было так стыдно. Единственный способ потушить этот пожар в груди - убежать и спрыгнуть с ближайшего моста, пробить телом лёд и упасть грудью на дно Невы. Невыносимо хочется сдохнуть, но ты пресекаешь мой порыв, перегораживая путь к побегу и впиваясь пальцами в моё плечо. Отворачиваюсь от тебя, понимая, что сейчас зареву, и делаю шаг к окну, закрывая лицо руками. - Откуда деньги? - произношу быстро, пытаясь скрыть эмоции, но голос предательски срывается, а плечи начинают дрожать, сопровождая непроизвольные всхлипы, с которыми я уже не могу бороться. - Взяла в долг у Димы Мамонтова, - отвечаешь спокойно и снова оказываешься рядом со мной, - Динь, теперь можно я сделаю тебе укол? - Делай. Что хочешь делай, - оседаю на груду мешков у стены и, опустив голову на колени, даю волю слезам. Слышу, как в комнату заглядывает твоя мамуля, кажется, предлагает какую-то еду. Ты отвечаешь ей, заслоняя меня и ласково поглаживая по голове, говоришь, что мы придём чуть позже. Когда дверь закрывается, убеждаешь меня перебраться в твою комнату, на кровать. - Динечка, в лекарстве димедрол, постарайся немного поспать, - говоришь, когда я уже лежу на кровати, послушно выполняя все твои инструкции. - Когда проснёшься, будет уже получше. Тогда я дам тебе таблетку... Ты стягиваешь с меня джинсы и укрываешь одеялом. Становится тепло, и я сразу же засыпаю. Когда открываю глаза, в комнате довольно темно - ты плотно занавесила шторы, но сквозь щели пробивается солнечный свет, а значит, ещё не вечер. Нос заложен, а во рту пересохло. Только собираюсь встать и отправиться на кухню пить воду, как дверь в комнату тихо приоткрывается, и в проёме появляется твоя голова. Замечаешь, что я не сплю, и, улыбаясь, заходишь, протягиваешь градусник и кладёшь мне на лоб свою прохладную ладошку. - Лежи, родная, я принесу тебе поесть, - шепчешь ты, наблюдая, как я зажимаю градусник под мышкой. - И попить, - гнусаво добавляю я. - Пожалуйста. Через пять минут возвращаешься с тарелкой гречневой каши и стаканом тёплого молока. Взбиваешь подушки у меня за спиной и помогаешь усесться. С градусником в руках подходишь к окну и, приоткрыв шторы, вертишь его на свету, сосредоточенно всматриваясь. - Сколько там? - интересуюсь я и делаю глоток молока. - Тридцать семь и два, - отвечаешь и, положив градусник в футляре обратно на полку, устраиваешься рядом со мной на диване. - Так, значит, ты вместо работы ходила сюда делать ремонт? Почему не сказала? - Сказала бы, когда закончила. Хотела сделать сюрприз. - Сюрприз удался, - хмуро констатирую я, пережевывая гречу. Аппетита совсем нет, но я не хочу тебя расстраивать, поэтому намерена съесть всё и вылизать тарелку. - Очень вкусно. Знаешь, Светик, у тебя есть только один недостаток, - смотришь настороженно из-под приподнятых бровей, - твоя неразборчивость в связях. Жила бы себе и горя не знала. Так нет - спуталась со мной. Улыбаешься и с довольным видом наблюдаешь, как очередная ложка с кашей исчезает в моём рту. - Почему ты со мной возишься, Светка? Зачем тебе это всё?.. - ты молчишь, а я не могу остановиться. - Да со мной, мне кажется, уже всё понятно, - резко прерываешь меня и выхватываешь из рук пустую тарелку. - А вот почему ты до сих пор не в Москве - это, конечно, большая загадка. Смотрю на тебя затравленно и, склонив голову на бок, вкрадчиво поясняю: - Свет, я люблю тебя... - Ты это только вчера поняла? - поднимаешься и стремительно шагаешь к двери, не дожидаясь моего ответа. Через минуту возвращаешься со стаканом воды и таблеткой. Покорно глотаю её и протягиваю тебе пустой стакан. - Я это всегда знала, но вчера поняла особенно чётко, так, что вообще не осталось никаких сомнений. - Диана, когда любишь, сомнений не бывает. Что бы ни происходило. И никогда не выбираешь, потому что выбора в этой ситуации не существует. - Свет... тут всё сложно... - говорю и сжимаю пальцами виски. Ты стоишь надо мной, сложив руки на груди, терпеливо ожидая, когда я продолжу, но я совершенно не нахожу слов. В голове кисель, и все слова кажутся бессмысленными. - Сложно, говоришь? Интересно послушать, - различаю нотки раздражения в твоём голосе, - но у тебя, наверное, болит голова, да? Накрываю лицо ладонями и обессиленно говорю: - Свет, идём домой? Ты разочарованно усмехаешься и киваешь головой. Домой идём молча - ты полностью погружена в собственные мысли, а я заискивающе поглядываю на тебя из глубин своего капюшона. Переступив порог квартиры, хожу за тобой следом, повисшая тишина угнетает меня и не даёт покоя, но слова внутри будто окаменели и застряли в горле тяжёлой неподвижной глыбой. Ты собираешь вещи с пола, аккуратно раскладываешь их на полках в шкафу и заметаешь остатки битого стекла. Пытаюсь быть полезной, но сталкиваюсь с твоим сердитым взглядом. - Диана, иди в постель, пожалуйста, - произносишь сухо и, вытащив из ведра пакет с мусором, удаляешься в сторону входной двери. Делаю, как ты велишь - понуро бреду к дивану и, сняв с себя одежду, забираюсь под одеяло. Остаток вечера наблюдаю за тобой лёжа. Ты приносишь мне еду и лекарства, дважды протягиваешь градусник для измерения температуры, озадаченно хмуришь лоб, вслушиваясь в дыхание, когда прикладываешь мембрану фонендоскопа к моей спине. Перед сном перебираешься через меня и, обернувшись одеялом, отворачиваешься к стенке. Разочарованно вздыхаю и, подвигаясь к тебе, шепчу: - Свет, мне холодно. - Разумеется, у тебя температура, - безмятежно отвечаешь ты, - такое бывает, если час пролежать зимой в снежном сугробе. Попей горячего чая. *** Я встречаю рассвет, устроившись на боку рядом с тобой и подпирая рукой подбородок. Во сне ты перевернулась на спину, и я заворожённо наблюдаю, как тусклый свет мягко укрывает твоё лицо, как сквозь тонкую кожу век просматриваются голубые венки, как почти незаметно трепыхаются переплетенные густые ресницы. Хочется прикоснуться - провести пальцем по идеально ровной линии от переносицы до кончика носа, дотронуться до чёткого контура бледно-розовых губ, уколоться об изогнутые пики острых, как копья, ресниц. Но нельзя - я охраняю твой сон. Наслаждаюсь возможностью подобраться к тебе так близко - пристально изучаю каждый миллиметр, как в первый раз, стараясь не тревожить тебя даже своим дыханием. Внезапно твои веки вздрагивают, и ты приоткрываешь глаза. Часто моргаешь, пытаясь сфокусировать взгляд и испуганно вжимаешься в подушку. - О господи, Динь, ты меня напугала... - произносишь встревоженно. - Доброе утро, заяц, - говорю я и расплываюсь в улыбке. - И давно ты... вот так на меня смотришь? - Нет... пару часов всего. На несколько секунд недоуменно замираешь, затем медленно потягиваешься и переворачиваешься на бок, ко мне лицом. - Ты чего это так рано не спишь? Не похоже на тебя совсем... Болит что-то? Ты давай померяй температуру, а я разогрею тебе молоко... - сбрасываешь с себя одеяло и собираешься вставать, но я останавливаю тебя, поспешно хватая за локоть: - Светка, подожди. Послушай меня сейчас внимательно и не перебивай, пожалуйста. Мне важно договорить, - ты тихо присаживаешься напротив, и я продолжаю: - Когда ты заболела, это был самый сложный момент в моей жизни. Я тогда так сильно испугалась, что меня до сих пор не отпускает. Ты постоянно говоришь, какая я молодец и как спасла тебе жизнь, но я знаю, что подвела тебя. Я струсила. С того самого дня, как опасность миновала, и мы вернулись домой, я стала намеренно отдаляться от тебя, пыталась разорвать ту связь, которую мы годами выстраивали и которая была лучшим, что произошло со мной в этой никчёмной жизни. Я так делала, потому что знала - я не переживу всё это ещё раз. Я готовила себя к возможной потере, медленно вырывая себя из почвы, в которой мы тесно сплелись корнями. Но я не учла, что мы срослись настолько, что давно стали единым целым. Оказалось, что я могу обходиться без тебя, но я совершенно не знаю, что делать с такой жизнью, лишенной всякого смысла. Ты постоянно твердила о том, какая я сильная, талантливая и смелая. Но я не могу быть такой отдельно от тебя. Мне ужасно стыдно признаваться тебе в этом, потому что я очень хочу быть такой, какой ты меня видишь, той, которую любишь. Я страшно боюсь потерять тебя, боюсь посмотреть тебе в глаза однажды и не увидеть в них любовь. Прости меня, Светка, пожалуйста, прости, если можешь. Я презираю себя за свою трусость и слабость. Пока я говорю, ты вдумчиво перебираешь бахрому на пледе и лишь несколько раз бросаешь на меня короткий взгляд. - Диана... - затихаешь, будто подбирая слова, делаешь глубокий вдох и смотришь мне в глаза. Теперь моя очередь опустить взгляд, и я наблюдаю, как ты пропускаешь между пальцами мягкие шерстяные прядки. - Я прощаю тебя каждый день. Знаешь почему? Потому что понимаю, как непросто жить с бомбой замедленного действия. Как сложно вкладываться в отношения с человеком, который завтра может умереть. Не каждому это под силу. И я не жду от тебя чего-то сверхчеловеческого. Я постоянно чувствую себя виноватой за ситуацию, в которой ты оказалась. Но ты забываешь о том, что я всё ещё живая! Я вздрагиваю от перемены в твоём тоне. Хочется схватить тебя за руку и, прижав её к губам, целовать, целовать, целовать... Но вместо этого я накрываю лицо ладонами и опускаю голову. - Подумай, каково мне, пока ты заживо меня хоронишь. Да я вообще... я женщиной себя не чувствую! Мне раздеваться стыдно! А что делаешь ты? Ты заводишь себе любовницу! Да ещё и обвиняешь меня в предательстве! Как ты вообще себе это представляешь? - ты заводишься с каждым словом, и я испуганно съеживаюсь от того, как сбивается твоё дыхание в попытках сдержать непрошенные эмоции. Смертельно боюсь твоих слёз. - Ты ведь даже не потрудилась от меня это скрыть как следует - вела себя, будто так и надо, думаешь, я ни о чём не догадывалась? Но кандидатуру выбрала - просто браво! Этим, Диана, ты меня окончательно растоптала! Ты тихо всхлипываешь и, раздражаясь сама на себя за несдержанность, рассерженно добавляешь: - Если не хочешь меня, то проваливай давай, ни к чему мне твоя жалость! Хотя, ну да, тебе же валить некуда, поэтому ты до сих пор здесь. Ничего, я сама уйду! В начале фразы непроизвольно вскидываю голову в праведном негодовании и, когда ты резко вскакиваешь, окончив свой монолог, хватаю тебя и, накрывая собой твоё тело, что есть сил вжимаю в диван. - Я? Тебя? Не хочу?! Да что за чушь ты несёшь?! Уходить она собралась! Я не отпущу тебя. Слышишь? Я только и делаю, что хочу тебя. Постоянно. До изнеможения. Ты совсем не стараешься вырваться из моего плена, только отворачиваешь голову в попытках спрятать слёзы. Приподнимаюсь над тобой, перекладывая вес на локти, и шепчу, едва касаясь губами твоего уха: - И пусть это может показаться неуместным, но я хочу тебя даже сейчас, - ты всё ещё тихо всхлипываешь, и я добавляю: - Светка, я не слезу с тебя, пока ты не заберёшь свои слова обратно. И хоть ты продолжаешь упрямо отворачивать от меня лицо, я чувствую, что ты улыбаешься. Осторожно касаюсь губами твоей шеи и опускаю голову тебе на грудь. - А что касается остальных слов... Я всё искуплю позже. Обещаю. Слушаю, как бьётся твоё сердце и наслаждаюсь такой долгожданной близостью, боясь пошевелиться. Ты аккуратно освобождаешь руки, укладываешь их мне на плечи и едва ощутимо скользишь пальцами по тонкой материи, будто вырисовывая кружевные узоры. По тому, как со временем твои легкие поглаживания утихают, я понимаю, что ты засыпаешь. Блаженно утыкаюсь носом в твою грудь и закрываю глаза.***
- Вы вместе больше 6 лет. Что вас держит? Света (гордо): Большое и светлое чувство! К музыке. Диана: Музы меняются, а Снайперы остаются. Света Диане: Это ты очень удачно сказала! - Люди, часто посещающие ваш концерт, говорят, что Снайперы перед выступлением довольно часто ругаются. Это вы так заводите себя перед концертом или на самом деле - разборки? Света: Мы просто живые. Диана: Нет у нас разборок. Света - Скорпион, я - Рак, мне кажется, это идеально. Ну, может, перед концертом адреналин... Света Диане: Ах, вот поэтому? Адреналина тебе не хватает??... Диана: Мне?? Да вот так! (чиркает пальцем по лбу. Становится страшно за Диану.) - Что значат ваши личные отношения в общем творчестве? Если когда-нибудь, тьфу-тьфу конечно, разругаетесь в пух и прах, - вы прекратите выступать вместе? Диана: Мы об этом не думаем. Света (задумчиво): А пуха и праха было... предостаточно! Я уж не знаю, что еще может случиться, ссоры были на всех уровнях, от и до. Думаю, мы будем спокойно жить, сотрудничать... Диана (смеется): Жди... Света Волге: Вот видишь, как мы хорошо друг друга дополняем! - Какие моменты вашей личной жизни можно назвать наиболее трудными? Диана: Их было два. Один по молодости, не стоит об этом говорить. А второй - когда Света умирала в реанимации, мне было тяжело. Но, слава Богу, пережили. В этот район Петербурга, где все это началось, я до сих пор не могу приезжать, мне очень тяжело там. Света: А мне... Мне было тяжело, когда падал шкаф! (смеется) Без комментариев! интервью порталу gay.ru, "Поздний вечер на крыше", май 2000 г.