Моя боль в твоих глазах

Молчание. Вот чего он сумел добиться, заткнув всех своих прежних врагов. Заткнул, чтобы самому говорить. Раньше казалось — столько слов и фраз он похоронил в глубине своего разума, что там остался целый некрополь. Но вот - молчание, трибуна с микрофоном его. А сказать нечего… Осталось только действовать. Наташа была похожа на тень, охраняющую его. Она истончилась, глаза поблёкли, словно их припорошило пеплом. Он ранил её, обманул, использовал, а она все равно не убила его. Не смогла или помиловала — сказать точно нельзя. Раньше бы Локи счёл подобное проявлением слабости, и точно бы сказал «не смогла», но теперь, когда жизнь сбила с него царскую спесь и добавила на язык дёгтя, бог склонялся к мысли, что «помиловала». Помиловала для чего? Чтобы подольше мучился, чтобы заплатил за все? Романофф знала, что они не сделают ему больнее, чем уже сделали. Так зачем тогда? Наверное, Наташа обладала силой, которой никогда не было у Локи - милосердием. Да, силой, не слабостью. Трикстер как бы между делом задался вопросом - а куда его везут? В пыточную? Вряд ли. Целая вереница огромных чёрных машин сопровождала его. Он хмыкнул, про себя думая, что с две тысячи двенадцатого прошло уже несколько лет, а положение нисколько не изменилось. Его боялись, и думалось, что осознание этого факта должно было приносить удовольствие, но действовало абсолютно наоборот. Он сам себя боялся, потому что не мог заручиться за трезвость собственного разума. Наверное, он сошёл с ума. Давно. Как только появился двойник. Стоило ещё тогда заподозрить неладное, но это все пустые сожаления. Факт остаётся фактом - с ним что-то не так, с самой его сутью. Он же не всегда был таким? Или может быть просто боялся признавать этот факт? Хотя многие говорили ему про безумие, Тор, Один, Мстители. Все они так считали. Тор… Почему-то Лафейсон вовсе забыл про брата. И он про него, видимо, тоже. Трикстер недоумевал от того, что Один все ещё не вмешался. Он ждал, когда появится Тор и силком затащит его в Асгард, чтобы дать там умереть. Локи ждал, но без страха, а скорее с надеждой. Если бы Всеотец всё-таки решил нарушить их договор, то у Лафейсона было бы оправдание для собственного «я», почему не смог отомстить. Винить во всем Одина - привычно и удобно - помогает закрыть глаза на более серьёзные проблемы, которые как черви, зарылись так глубоко в его нутро, что вытаскивать их самому невозможно. Питер пытался это сделать. Хотел справиться с чем-то смрадно гнилым в его сути, свято веря, что другая сторона - как во всех книгах написано - светлая, справится. Но Питера больше нет. Эта мысль, наверное, впервые ударила по голове реалистичным осознанием факта. Необратимость его начала душить, Лафейсон глубоко вдохнул, чем вызвал секундное напряжение в мышцах у сидящей рядом Наташи. Ясность произошедшего события была светла, как полуденное небо. И свет сжигал его. Локи почувствовал, как нечто забило его в угол, быстрыми, точными движениями нанося маленькие порезы, травя и без того слабое, истощенное тело. И вот он уже был в крови, липкой и тёплой, весь с ног до головы. В горле встал ком чистого ужаса, рвавшийся наружу, на кончиках пальцев плясало онемение. Локи готов был вылить всё, что кипело у него внутри, прямо на маленькую и хрупкую в этот момент Наташу. Ему хотелось сказать, что он никогда бы не подумал причинить вред Питеру, что вся его печаль и горе от бессилия и понимания вины, которую он не мог предусмотреть. Что вообще всё это безумие - от слабости и травмированности, от нелюбви, холода и жестокости мира, вырастившего его. Но вместо сцены жалостливого раскаяния, трикстер лишь сжал до скрипа зубы. Наташа не должна была этого слышать. Для неё не должно было остаться полутонов в видении личности Локи Лафейсона. Он должен был стать ей врагом, снова, чтобы борьба между ними стала равной. Никакого сожаления с её стороны. Локи не хотел больше с ней так поступать, заставляя выбирать, думать, что он не такой уж и плохой. Бог сам не верил в подобное утверждение, поэтому несправедливо уверять в этом кого-то другого. Локи отпускал Романофф из своих сетей тонкой эмоциональной игры и манипуляций. Вернулись к тому, с чего начинали несколько лет назад. Жаль, а они, кажется, неплохо ладили. Машина остановилась. Приехали. Трикстер несколько раз моргнул, вглядываясь в пейзаж перед собой. Похоже на одну из тайных баз ЩИТа, про которую он, благодаря Джарвису, знал. Наверняка внутри ждал Фьюри и стая его верных шавок. Опять станут угрожать, давить, пугать пытками. Здесь Лафейсон планировал отвести душу, давая волю всей злости и ненависти. Ника ему не было жалко никогда. Целый конвой вывел его, окружая. Романофф стояла рядом, больше похожая на предмет интерьера, чем на живого человека. Краем глаза Локи увидел, что откуда-то из дальней машины вышел сначала Роджерс, а за ним Старк. Трикстер лишь на секунду позволил себе насладиться таким видом миллиардера, мгновение ликования, а дальше только борьба, снова. Ему нацепили наручники, те самые, работающие против магии. Такой жест рассмешил Локи, болью кольнув где-то под рёбрами, он фыркнул, слегка подняв уголки губ, как бы показывая: «Вы серьёзно?». Наверное, окружающие имели желание нацепить на него полный комплект, созданный Тони, вместе с намордником, но видимо от него ожидали речи. От него всегда что-то ждали, как если бы он был популярным артистом, разъезжающим с гастролями по всему свету. И в коей-то степени это было так. И Локи сам был виновен в том, что ему приписали такое амплуа. Хитрец, обманщик, пересмешник – всегда с козырем в рукаве, всегда готовый удивить, и неважно в положительном или отрицательном ключе. Пересмешник, в чьём голосе звучали интонации тех, кого он встречал. Собирая свою коллекцию масок, Локи часто брал что-то у других, маленькие детали – жесты, мимику, фразы - чтобы потом создавать из них новые образы, плотные и реалистичные. Где-то в этой поистине трудной и талантливой работе, Лафейсон чувствовал – потерял главное, основу – самого себя. Стрежень, на который предполагалось насаживать все эти костюмы, треснул и начал расслаиваться, смешиваясь с ложными, выдуманными картинами. Теперь Локи уже и не знал, есть ли в нём хоть что-то настоящее… Да и было ли оно вообще когда-то? Забывшись в размышлениях, бог и не заметил, как его уже завели в здание, похожее на огромную бетонную коробку, серое масштабное безобразие, без вкуса и какой-либо ценности. Двойник ехидно хихикал, чем вызвал приступ головной боли. В последнее время эта проблема часто мучила бога, мигрени начинались ближе к ночи, если он засиживался за росписью вазы или составлял очередную схему для своих подельников. Обычно он пил таблетки, чтобы иметь возможность хоть как-то мыслить, но сейчас пульсирующая боль нарастала с каждой секундой, а нужных препаратов с собой не было. - Наташа, - он шёпотом обратился к ней, пока они шли по коридорам к месту назначения, - у тебя нет обезболивающего? Голова болит. Романофф чуть повернула голову в сторону трикстера, во взгляде читалось непонимание. Неуместная фраза для подобной ситуации и кого-то вроде Локи. - Что? – она казалась растерянной, хотя Лафейсон ожидал от неё чего-то более ехидного и едкого. - У меня с головой проблемы. – Сначала сказал, а потом подумал. – Мигрени. Есть таблетка? - В мед.отделении есть. Лафейсон замолчал, стараясь сосредоточиться на том, что будет делать дальше. Они подошли к просторной комнате с окном на всю стену. Допросная. Внутри уже сидел Фьюри, сложив руки на груди, он глубоко дышал и чуть подёргивал коленом, что говорило о высокой степени его ярости. «Вот это будет забава» - двойнику было весело. Конвой расположился около двери, Наташа тоже не задержалась надолго, она лишь пристегнула наручники к столу, и покинула помещение, чтобы наблюдать снаружи. Локи уселся, стараясь выпрямить спину, дабы казаться увереннее, но это лишь усилило гул в голове. - Ты осознаёшь, что теперь тебя ждёт? – Хороший заход с угрозы. Избитый приём – говорить так, как будто точно знаешь, что человек перед тобой виновен. - Нет. – Сухо, без лишних эмоций. - То, что ты сделал – это смертный приговор. – Ник встал со своего места, наверняка, чтобы казаться массивнее, чтобы сильнее напугать. Забавно, что смертный считал, будто все его приёмы работают. - Что именно? – Трикстер всё ещё пытался бороться с мигренью. - Только не говори, что ты собираешься строить из себя невинность. - Я ничего не говорил на этот счёт. – Бог решил смотреть прямо в единственный глаз своего надзирателя. - Как ты устроил взрывы, и кто тебе в этом помог? - Я не причастен к этому. – Лафейсон держался уверенней, чем Фьюри предполагал. - Ты действительно думаешь, что я тебе поверю? - Мне плевать, что ты там думаешь, директор. - Ты знал, с точностью до секунды, когда прогремит взрыв на мосту. – - Не знал. - Есть запись, подтверждающая обратное. - Просто совпадение, не более. - В суде тоже будешь отбиваться фактом совпадений? Тебе ясно, что теперь ты никуда не денешься? – Эмоционально давит, чтобы ввести оппонента в отчаяние. - Мне ясно, что у вас ничего нет, директор, и ты сейчас безвкусно пытаешься выбить из меня хоть что-то, что помогло бы оправдать халатность работы вашей гнилой конторки. – Локи улыбнулся. – Я понимаю, что удобнее винить того, кто всегда под рукой, кто ближе. Между нами столько всего было, Ник, и ты снова решил обратиться к нашим любимым переговорам? - У тебя есть мотив, были обнаружены знаки, указывающие на тебя, а также то самое «совпадение». Я не кретин, чтобы не суметь сложить всё это. - Мне кажется, что ты поторопился с выводами. – Лафейсон наклонил голову набок. – Скажи мне, Ник не стыдно ли тебе компрометировать свою организацию? Ты сейчас говоришь, что я виновен в теракте, который наверняка готовился не один день. А разве не твои ли сотрудники следили за мной всё это время? Разве не они дежурили денно и нощно под моими окнами, записывая и фиксируя каждый мой шаг? У тебя есть отчёты, данные, фото, видео. Неужели ты считаешь, что они работали спустя рукава? Фьюри несколько раз постучал указательным пальцем по столу – думал, как обернуть ситуацию в свою сторону. Трикстер действительно обставил всё так, будто оказался случайным свидетелем теракта, в котором погибли самые близкие люди Старка. - Поверь, мои люди знают своё дело. – Он встал позади Локи, но тот даже не обернулся. – И они найдут то, что я скажу им найти. – Жёсткая рука вцепилась в волосы на затылке, больно оттягивая их. Лафейсон быстро вдохнул от неожиданности. – Но даже если там ничего нет, я сделаю так, что ты будешь страдать до конца своих дней. Локи начал смеяться. Привкус отчаяния в словах директора лишь раззадорил демона, сидевшего в нём. Зверь, загнанный в угол, как Фьюри, начинает кидаться со всем усилием, что имеет. - Хорошо, Ник. – Он обхватил его запястье и еле повернул голову, чтобы видеть глаза. – Я желаю удачи тебе и твоим ручным псам. – Бог повернул голову, устремляя взгляд в огромное допросное зеркало, зная от чего-то, что смотрит прямо на Старка. Фьюри разжал ладонь, чувствуя неприязнь от прикосновения. Ему хотелось размозжить эту чёрную голову об угол металлического стола. Директор вышел, оставив трикстера в одиночестве. Сейчас придёт кто-нибудь ещё, а за ним ещё и ещё. Возможно, они решат по-тихому разобраться с ним, пустив пулю в лоб. Ведь его не станут искать, даже Тор. Но этот случай Лафейсон тоже продумал. Его смерть уже не сможет остановить механизм, запущенный в тот самый момент, когда ему дали свободу. Скрипнули петли железной двери. Локи хмыкнул. Он ждал Наташу или Роджерса, но увиденное удивило его. Тони Старк собственной персоной стоял перед ним. Хватило сил на разговор. Внутри что-то щёлкнуло, мышцы лица механически дёрнулись, поднимая уголки губ в улыбку. Оборонительная позиция, защита перед тем, кого он ненавидел. Они впервые за много месяцев находились в пространстве друг друга, словно обнажённые перед чужим горем. В глазах напротив Локи увидел собственную боль, и это не принесло покоя, не принесло ничего, кроме толики удовольствия. Они молчали. Тони, кажется, осунулся, под глазами синяки, в руках мелкая дрожь. Герой. Защитник земли и гений. Картина достойная кисти Рафаэля. Старк медленно обошёл стол, не отводя взгляда от лица трикстера, стараясь найти в нём ответы, которые помогли бы успокоить боль в кровоточащих ранах. Впервые за столько дней Тони заглянул в глаза бога. Он настолько боялся вины перед ним, что не находил сил столкнуться лицом к лицу с последствиями своей ошибки. Возможно, не будь он таким трусом, всего этого не случилось бы. У Локи всегда были красивые глаза, искрящиеся, горящие каким-то хитрым и загадочным огоньком. В них никогда нельзя было увидеть правды, но красоты всегда находилось достаточно. Но сейчас там не осталось ничего из того, что доводилось видеть раньше. Грязно-серый оттенок, кажущийся пыльным из-за тусклого освещения, отливал сталью. Лафейсон приготовил для него тысячи ножей и готов был вонзить их всех. Звенящая, отдающая отчаянием и искренностью, ненависть упёрлась в Тони. Сидящий перед ним был болен, и он знал, что являлся виновником этой болезни. Всё было прямо перед ним все эти месяцы, но Старку стало страшно признавать масштаб совершённого. Игнорирование проблемы привело к тому, что она обрушилась на него, возрастая прямо за спиной огромной чёрной тенью, а гений был глух и слеп, внушая себе, что Локи справиться, что они помогут ему. Но теперь он осознал, что после эксперимента не осталось того, кого они знали, человек перед ним был кем-то другим, как будто бы знакомым, но пугающим и безжалостным, как искажённая картинка. Это острое и худое лицо больше подходило бы мертвецу, чем скандинавскому божеству. Казалось, что кто-то разодрал Локи, гнилыми когтями сдирая лоскуты кожи и куски мяса, открывая всем, что скрывалось под ними. Трикстер сам сделал это, своими руками лишая отражение в зеркале человеческого облика, оставив себя без чести, благородства и какой-либо возможности получить сочувствие. В глубине чёрного, как бездна зрачка плескалось безумие, которое вот-вот собиралось вырваться наружу. Когда Тони заходил в камеру, то был твёрдо уверен, что убьёт Локи, пустит разряд из перчатки, спрятанной под одеждой, прямо ему в голову. Внутри жгло до треска костей, хотелось выть от бессилия и собственной глупости. Перед ним сидел виновник смерти Пеппер, Хэппи и Питера, но он не чувствовал того, что желал. Ему думалось, что если убить его прямо здесь, то станет легче, но знал о бесполезности этого плана. Ничто уже не сделает легче. Это мат, полный и бесповоротный. Больше ничего нельзя сделать, предотвратить или переиграть. Гильотина упала. Тупик. Можно до бесконечности кидаться проклятиями, бить его, истязать, пытать, лишать достоинства, но это уже ничего не изменит. - Привет, Тони. – Локи выпрямился, сложив руки в замок. Готов к разговору. – Как твоё самочувствие, выглядишь неважно. - Не надо. – Тони дёрнулся. - Мы здесь не для того, чтобы обмениваться колкостями. - Неужели? – Трикстер перестал улыбаться. – Тогда спрашивай, что желаешь узнать, и избавь меня от своей компании. - То, что сделал я – непростительно, - Старку казалось, что он дрожит всем телом, - и я признаю, что виноват, но то что сделал ты… Они ничем тебя не обидели, Пеппер помогала заниматься твоим лечением, а Хэппи говорил, что ты неплохой парень. – Старк чувствовал, как в голове нарастает ком пульсирующей боли. – И если ты думаешь, что я позволю тебе из чувства вины уйти или оставлю хоть секунду твоей жизни без страданий, то ты ошибаешься. – Он сжал кулаки, стараясь сдерживать дикую ярость, растущую внутри. – И, поверь, меня не остановят ни ЩИТ, ни кто-либо иной. Мне плевать, докажут они твою причастность или нет, я знаю: ты сделал всё это. - Сколько яда в твоих словах, Старк. – Локи питался его горем, вдыхал как самый сладкий аромат, чужая бессильная ярость осаживалась на коже. – Но что от них толку? Это никого не вернёт. Ты можешь перевернуть целый мир, но ничего уже не исправишь. Столько власти в твоих руках, столько мощи, а ты не смог защитить тех, кого любил. И ты не сумеешь когда-либо компенсировать это. - Не сумею. – Глаза защипало. – Никогда не сумею. - И знаешь, если говорить честно, я благодарен тому, кто сделал это. – Локи давно готовил эти слова. - Но я буду жить, зная, что были те люди, которые меня любили, которые готовы были умереть за меня. В отличие от тебя. Ты можешь сколько угодно извиваться, убивать, разрушать всё вокруг ради забавы, но ты навсегда останешься никому не нужным гадом, ждущим одобрения от отца, которому всегда было наплевать на чудовище, взятое под крыло из жалости. Что бы не произошло дальше, ты так и останешься в той яме, в которой родился. – Старк видел, как пламя разгоралось в глазах бога, как трещала его напускная маска, а в тенях по углам начали плясать демоны. Они вышли на опасную тропинку. - Ты не знаешь, о чём говоришь. – Лафейсон наклонился вперёд, чувствуя, как по спине пробегает холод. – И никогда не узнаешь. Да, ты прав, я чудовище, но ты так злишься, потому что мы похожи, Тони. Но только я не надеваю маску благодетели. Тони знал, что этот спор никуда не приведёт. Можно сколько угодно ковырять детские травмы своего оппонента, но ничего стоящего Старк не узнал бы. Ему просто хотелось стать полезным и не хотелось оставаться одному. - Я понимаю, почему Пеппер и Хэппи, но Питер… - Вопрос прозвучал глупо, скомкано и неуместно. Локи несколько раз моргнул, будто его ослепил яркий свет. – Он же верил в тебя. – Мужчина опустил руку во внутренний карман пиджака. – И тебе. – Доставая из кармана фотографию, Тони не думал, что она имеет сакральное значение, служа напоминание о том, что трикстер потерял. – Он говорил, что ты не монстр, но, видимо, ошибся. На бумажном квадратике кадр из прошлой жизни, где у Локи ещё был выбор. Смотря на неё бывший маг осознал, что тогда ещё можно было отступить назад, нажать на тормоза, оставляя демонов гнить в темноте. Старк положил фотографию на стол и двинул в сторону трикстера. Лафейсон неосознанно опустил взгляд вниз. Улыбка Питера лишила его воздуха. В тот день он погубил их обоих. Что-то прозрачное упало на изображение, расплываясь на цветном напоминание совершённой ошибки. Локи не заметил, что плачет. Беззвучно и холодно, насколько позволяло его обуглившееся сердце. Питер хранил это фото при себе, и не потерял даже когда погиб. Локи не заслуживал этого. - Зачем ты пудрил ему голову? - Не смей. – Бог резко дёрнулся вперёд, толчком вырывая штыри, на которые были прикручены ножки стола, наручники тихо звякнули, но выдержали. Локи схватил Старка за шиворот рубашки, притягивая к себе. Тони показалось, что трикстер вцепится зубами ему в шею. В глазах только настоящее безумие, умело размешанное с бешенством. – Я лишу тебя всего, Старк, за всё, что ты сделал. В эту секунду в камеру ворвались бойцы, мигов вцепившиеся в плечи Лафейсона, оттягивая его назад. Тони часто дышал, чувствуя как истерика встала комом в горле. Им не вытянуть из него ни крупицы информации. Старк быстро вышел из комнаты, стараясь забыть этот бесполезный разговор. Через минуту появился Роджерс, как всегда с серьёзной миной, несущей святую справедливость. И с такой же миной он, не моргнув глазом, прописал трикстеру прямой удар прямо по голове, а затем ещё один и ещё. И так до тех пор, пока тот не отключился, залив камеру кровью. И никто не остановил его, предпочитая справедливости вымещать злость тем путём, который оказался доступней прочих. *** Он видел сон. Мать сидела на краю кровати и, положив его голову на колени, пела старинные асгардские песни про великих колдунов и воинов, защищавших девять миров от чудовищ. Она говорила ему, что когда-то и ему придётся сразиться с тьмой, чтобы позволить людям жить. Но Локи сам стал тем, от кого нужно защищать мир. Но мама и тогда продолжала верить, что Локи способен измениться, побороться, ведь знала, что он боролся с тьмой, но внутри себя. Она говорила, что это нормально, когда плохие мысли наполняют голову, нормально, что иногда хочешь причинять людям боль, главное сделать так, чтобы мысли оставались лишь мыслями. Но его мысли обрели лицо. Его лицо. Возможно, Фригга подозревала, что с Локи что-то не так, но не говорила, считая, что это лишь ещё больше выделит его, усугубляя. Она старалась справиться сама, частенько подсовывая ему зелья из успокаивающих трав или нашёптывая перед сном древние мантры. Во сне Фригга делала то же самое, поглаживая чёрные волосы нежной мягкой ладонью. Она ничего не говорила про то, что произошло с ним здесь, на Земле, не спрашивала про отца, просто пела. От неё исходило лёгкое, тёплое свечение, согревавшее Локи. - Прости меня, мама. – Это единственное, что он смог сказать, чувствуя, как дар речи его покидает. Она знала всё. Как всегда. - Ты устал, сынок. – И продолжила петь. Перед глазами у Лафейсона проносились кадры из детства, когда Фригга укладывала их с Тором спать, не доверяя это дело служанкам. Тор практически всегда сразу засыпал, а Локи наоборот, как можно дольше боролся со сном, чтобы дослушать маму. - Ты разочарована? – Ему не хотелось слышать ответ, потому что он его знал. И она промолчала. Стало легче. - Ты помнишь легенду о драконе? - Который хотел опоясать весь мир? - Да. – Фригга положила ладони ему на щёки, поворачивая голову, чтобы видеть его глаза. – Помнишь, что с ним стало? - Он опоясал мир, но наткнулся на собственный хвост и поглотил сам себя. Они снова замолчали. Локи просто смотрел на мать, думая о том, что годы нисколько не убавили её красоты. И как бы ему хотелось, чтобы всё это оказалось лишь сном, и он очнулся бы в своих покоях во дворце и пошёл будить Тора, всегда просыпавшего занятия. - Помоги мне. – Лишь попросил он. - С этим справишься только ты сам. А затем громкий стук прогнал наваждение, заставляя Локи проснуться. Кто-то, не жалея силы, бил дубинкой по двери камеры. Утро. Его держали здесь, пока не выяснят обстоятельства дела. Но с этим затянулось, поэтому срок задержания уже давно вышел за рамки закона. Но Лафейсон не жаловался, просто ждал, пока они сдадутся. Почти всё это время он был наедине со своими мыслями, лишённый всякого общения. Мстители не приходили. Заходил только медик, наблюдавший за тем, как заживают его синяки, оставленные Роджерсом. Однако врач почему-то игнорировал трещину в ребре и ушиб печени. Но Локи понимал и принимал все эти меры, не злился на то, что вместо обезболивающих ему давали пустышки, не приносящие никакого эффекта. Всё это было более чем уместно. Заслужил. Кормили редко, но вкус у трикстера затупился ещё давно, а голос не пугал. Только запрещали курить. Приносило дискомфорт. Из книг дали почитать Святое писание, трикстер вырвал из него страницы и делал бумажным змеек, как в детстве. Всё шло по его плану. Рано или поздно они вернутся к нему, чтобы провести, как они посчитают гениальный ход, а он позволит им действовать. Его последователи ждали, предупреждённые, что отсутствие затейщика может затянуться. Иногда Локи разговаривал сам с собой, не стесняясь того, что его сочтут поехавшим. Часто спорил с двойником, но лениво, без прежней страсти, иногда давая ему оставить последнее слово. Он становился сильнее, страшнее, и всё меньше походил на Локи. Один глаз у него стал абсолютно чёрным, а второй покраснел, как у ледяного великана. Кожа обрела какой-то трупно-зелёный оттенок, а зубы пожелтели. Он просто перестал скрываться перед своим хозяином. - Ты мой портрет. – Как-то сказал трикстер. - А ты мой Дориан. – Хохотнул тот в ответ. Они стали больше ладить. Это пугало, но деваться от факта было некуда. Впереди их ждала тяжёлая работа, тонкая и кропотливая, но Локи от чего-то знал, что всё получится. План работал идеально. Его часто мучали кошмары. В них он видел Питера, который падал в бездну и промахивался, пытаясь схватить Локи за руку. Иногда он видел, как двойник убивает Паркера и кидает его тело к ногам, давая возможность лишь бессильно рыдать над ним. Часто Локи просыпался от того, что задыхается. Но день, когда всё должно было разрешиться, приближался, и Локи с каждым днём становился злее, накапливая в себе энергию для следующего шага, зализывал раны, сочившиеся гноем, чтобы потом плюнуть его в лицо Старку.