Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Вэй Усянь неспешно прогуливался по лесной тропке, вертя в пальцах Чэньцин, и улыбался собственным мыслям: вспоминал, как учил Лань Чжаня тому же. Пальцы у Ханьгуан-цзюня были длинные и гибкие, но флейта выпадала из них буквально после двух-трёх оборотов. Должно быть, Чэньцин капризничала: ей не нравилось, что её трогал кто-то ещё, пусть даже и вторая половинка её хозяина. «Я не умею», — сказал тогда Лань Ванцзи и отказался продолжать, но Вэй Усянь заметил, что втайне от него мужчина пробует вертеть в пальцах кисточку для письма. Лицо у него при этом было непривычно выразительное: Вэй Усянь совершенно точно понял, что это Ханьгуан-цзюня забавляет, хоть у него и не получается. И вот теперь Вэй Усянь неспешно прогуливался по лесу, размышляя, какую бы ещё забаву выдумать, чтобы развлечь Лань Ванцзи.       Увлечённый мыслями, он не сразу расслышал топот за спиной, а когда расслышал, то было уже поздно. Вэй Усянь обернулся и увидел, что к нему мчится самодовольная собака — Фея! Он тут же припустил со всех ног к ближайшему дереву, но собака его догнала, когда он только-только обхватил ствол руками, чтобы на него влезть. Фея ухватила его за край одежды и с рычанием потянула.       — Уйди от меня! — зажмурившись, закричал Вэй Усянь. — Почему вечно я? Не можешь найти кого-то другого, чтобы покусать?       Фея продолжала тянуть его и рычать. Кусать она его, кажется, не собиралась. Вэй Усянь приоткрыл один глаз и глянул на собаку. Фея казалась обеспокоенной и, упершись в землю всеми четырьмя лапами, пыталась оттянуть Вэй Усяня от дерева.       — Что тебе от меня надо? — спросил Вэй Усянь, сглотнув комок в горле. Всё-таки собак он до сих пор боялся. — Где тот, кто натравил тебя на меня? Наблюдает где-нибудь в сторонке? Ну, попадись мне только этот мелкий паршивец!       Фея издала недовольное рычание, будто понимала его слова. У Вэй Усяня мурашки по телу побежали от этого рыка. А вдруг собака действительно понимает человеческую речь? Не в том смысле, что все собаки, а тем более псы-оборотни понимают, что им говорят, а вообще понимает — как человек?       — Ладно, ладно, — поспешно сказал Вэй Усянь, — это я так… Зачем сразу сердиться? Ты и так сердитая собака. Фу! Фу! Тебя что, командам не учили? Фу!       Собака с самым наплевательским видом продолжала тянуть Вэй Усяня за одежду и рычать.       — Был бы тут Лань Чжань, он бы тебе устроил… «Расспрос»!       Услышав имя Ханьгуан-цзюня, Фея прижала уши, но позиций не сдала и стала тянуть ещё усерднее. Вэй Усянь не удержался, разжал руки, и собака потащила его за собой.       — Стой! Да стой же! Совсем спятила? Куда ты меня тянешь? — восклицал Вэй Усянь, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но попадающиеся кусты были слишком хлипкими, ветки ломались или выскальзывали из рук. — Да чтоб эту жирную псину!..       Фея затащила Вэй Усяня в какую-то глухомань и отпустила его одежду, только когда они оба оказались на краю расселины — узкой дыры, глубоко прорезавшей землю. Вэй Усянь осторожно глянул вниз, ничего не разглядел, потому что на дне было темно.       — Ну и зачем ты меня сюда притащила? — недовольно спросил Вэй Усянь.       Фея ткнула его мордой под колени, он не удержался и свалился в расселину, пересчитав все каменные выступы на практически отвесном склоне.       — … — ясно выговорил Вэй Усянь, приземлившись на дно. Слово было бранное, никому не стоило произносить такие даже в моменты отчаянья или гнева. Вэй Усянь запомнил его ещё с тех времён, когда бродяжничал.       Он поднялся на ноги, издал едва слышное шипение, потому что в рёбрах что-то щёлкнуло и обожгло, и покрутил головой, чтобы оценить обстановку. Если он оказался в норе какой-нибудь ночной твари или дикого зверя, ему не поздоровится! В углу он увидел… Цзян Чэна, который сидел на земле с таким видом, будто к нему не Вэй Усянь свалился, а гнездо шершней! «Уж лучше бы ночная тварь», — кисло подумал Вэй Усянь.       Цзян Чэн вскинул голову, глядя вверх, и заорал:       — Ах ты, псина тупая! Я велел тебе привести подмогу, а ты кого привела?!       Вэй Усянь тоже поднял голову. Фею отсюда отлично было видно, она сидела на краю ямы, высунув язык, с видом хорошо потрудившейся собаки (если только у собаки вообще может быть такой вид).       — Высоко… — пробормотал Вэй Усянь себе под нос, разглядывая стены. Отвесные, обратно не взобраться.       — Ты! — обрушился на него Цзян Чэн. — Совсем головой тронулся? Прыгать в яму с такой высоты?       — Я не прыгал, — возразил Вэй Усянь, — это псина меня столкнула.       — Ха! — презрительно отозвался Цзян Чэн. — Готов поспорить, что ты сам сиганул вниз, когда увидел её, потому что перепугался до чёртиков!       Перепалка эта напоминала те, что случались между ними в прежние времена. Оба осеклись. Цзян Чэн помрачнел лицом и опять заорал на собаку:       — А ну иди и приведи кого-нибудь на помощь!       Фея не двинулась с места. Цзян Чэн, рассердившись, обругал её. Вэй Усянь выгнул брови — такой отборной брани он даже в подворотнях не слышал — и проронил:       — Не умеешь ты ни с людьми, ни с собаками обращаться. Ты думаешь, она тебя послушается, если ты будешь её ругать?       — А может, она тебя послушается? — язвительно спросил Цзян Чэн.       Вэй Усянь пожал плечами и, задрав голову, крикнул:       — Феечка, не упрямься! Приведи кого-нибудь сюда. Отсюда не выбраться без помощи.       Он не думал, что собака его послушает, просто так это сказал, но Фея издала утвердительное тявканье и скрылась.       — Что? — свирепо спросил Цзян Чэн. — Сначала мой племянник, а теперь и его собака тебя слушается?!       — Ну, — рассудительно заметил Вэй Усянь, — с чего бы моему племяннику меня не слушаться? Это ведь я придумал ему имя. А собака слушается того, кого слушается её хозяин. И вообще собаки хороших людей чувствуют.       — Он не твой племянник! — взвился Цзян Чэн.       — Вообще-то мой, вернее, Мо Сюаньюя, — уточнил Вэй Усянь, — но не это сейчас важно. Почему ты сидишь в этой яме? Где Саньду? Ты мог бы взлететь на мече. Только не говори, что ты его потерял!       Вэй Усянь пошарил за пазухой и вытащил талисман огня, чтобы осветить яму. Беглого взгляда хватило, чтобы заметить, что штанина Цзян Чэна окровавлена: упав в расселину, он сломал себе ногу и не мог встать.       — Ха, — не удержался Вэй Усянь, — вот тебя и настигла карма.       — Какая ещё карма? Что ты болтаешь! — недовольно сказал Цзян Чэн.       — Ты всегда грозишься, что переломаешь другим ноги, — объяснил Вэй Усянь.       — Жаль, что не переломал тебе ноги тогда и не утащил в Пристань Лотоса! — рявкнул Цзян Чэн и опять осёкся.       Вэй Усянь задумчиво поглядел на него. «Тогда»? Слишком много было этих «тогда» в его прошлой жизни. Но он отчего-то знал, какое именно это «тогда». Цзян Чэн наверняка говорил об их ссоре на горе Луаньцзан.       Пока Вэй Усянь задумался, Цзян Чэн придирчиво его оглядел. Кажется, со времени их последней встречи Вэй Усянь ещё осунулся, стал совсем прозрачным, как призрак.       — Что, — не удержался он, — в Облачных Глубинах так плохо кормят, что от тебя кожа да кости остались?       — Ещё как плохо, — отозвался Вэй Усянь, закрепляя талисман на стене, — но Лань Чжань меня подкармливает втихаря. Он ничуть не хуже меня готовит.       Цзян Чэн презрительно фыркнул. Вэй Усянь сел возле него на корточки:       — Дай гляну, что с твоей ногой.       — Не трогай меня! — ударил его по руке Цзян Чэн. — Что ты понимаешь в переломах!       — Побольше твоего, — скривил рот Вэй Усянь и двумя пальцами ткнул Цзян Чэна в грудь, чтобы перекрыть ему духовные каналы. — Когда мы с Лань Чжанем остались вдвоём в пещере Сюань У, у него ведь тоже нога была сломана. Я о нём хорошо позаботился. Ты ведь видел его сейчас? Лань Чжань даже не прихрамывает.       Лицо Цзян Чэна начало стремительно мрачнеть. Вэй Усянь, не замечая, разорвал штанину, взглянул на перелом и покачал головой.       — И как ты вообще умудрился свалиться в эту яму? — пробормотал он, озираясь. — Нет, ничего подходящего. В пещере Сюань У были ветки… Нужно что-то твёрдое, чтобы зафиксировать кости… Ага, Саньду подойдёт!       — Не трогай мой меч! — взвился Цзян Чэн, но сил у него не хватило, чтобы удержать Саньду, меч выпал у него из рук.       Вэй Усяню только того и надо было: он приложил ножны и меч к голени Цзян Чэна и стал обматывать их лентой, что всегда носил на запястье.       — А Лань Чжаню я перелом забинтовал его собственной лобной лентой, — припомнив, фыркнул Вэй Усянь. — Представляешь, как он рассердился? Тоже не давал к себе прикоснуться… сверкал на меня глазами…       — Можешь ты хоть на минутку заткнуться и не упоминать его по случаю и без?! — рявкнул Цзян Чэн, нервы которого сдали.       Вэй Усянь с минуту смотрел на него, после обронил:       — Нет. Я слишком его люблю, чтобы перестать о нём думать.       Цзян Чэн перекосился лицом:       — Тогда убирайся отсюда. Уверен, ты сможешь выбраться. Не хочу сидеть и слушать твой бред!       Вэй Усянь глянул на стену, незаметно потрогал саднящие рёбра и как можно нахальнее ответил:       — А к чему утруждаться? Я просто подожду, когда меня спасут. Люди, которые придут, будут разочарованы, если им придётся спасать тебя одного.       — Почему? — вспыхнул Цзян Чэн.       — Потому что ты наверняка их обругаешь, что они не пришли раньше, и пообещаешь переломать им ноги, — пожал плечами Вэй Усянь.       Цзян Чэн быстро огляделся и, ничего другого не найдя, швырнул в него комом земли. Вэй Усянь отклонился, побледнел, почувствовав, как шевельнулись рёбра, но не подал виду, что ему больно. Он отсел подальше и только.       — Сколько же в тебе ненависти к людям, — с укоризной сказал Вэй Усянь. — Был бы ты чуть добрее…       — Добрее? Может, и к тебе я должен быть добрее? — сказал, как плюнул, Цзян Чэн. — Исполниться благодарности, что передал мне Золотое Ядро? На божничку тебя посадить? Вэй Усянь, да что ты обо мне знаешь!       — Обо мне ты тоже ничего не знаешь, — спокойно возразил Вэй Усянь, просовывая руку себе под одежду и осторожно ощупывая рёбра. Два сломано, а может, и три.       — Откуда мне знать, если ты никогда ничего не говоришь! — вспылил Цзян Чэн.       — Откуда тебе знать, если ты никогда не даёшь мне договорить, — не остался в долгу Вэй Усянь.       Оба опять осеклись. Цзян Чэн фыркнул и снова швырнул в Вэй Усяня комом земли. Тот не долетел.       — Ни к чему хорошему это не приведёт, — проронил Вэй Усянь после молчания. — Просто дождёмся помощи и разойдёмся. Фея достаточно сообразительная, чтобы привести подмогу.       — Тебя привести у неё ума хватило, — желчно сказал Цзян Чэн.       — И столкнуть меня тоже, — дёрнул плечом Вэй Усянь. — Я же не жалуюсь?       — Кто жалуется… — начал Цзян Чэн и в который раз осёкся.       Потянулось томительное ожидание. Они не разговаривали. Цзян Чэн временами на него поглядывал, удивляясь, что Вэй Усянь на самом деле смог заткнуться и не доставать его. Вэй Усянь сидел поодаль, запрокинув голову и затылком прижавшись к стене. Он старался даже дышать пореже, чтобы не тревожить сломанные рёбра. Лицо его ничего не выражало, но по нему разливалась землистая тень. Цзян Чэн швырнул в него земляным комом:       — Эй!       Вэй Усянь не пошевелился, но перевёл на него взгляд:       — Чего тебе? Уже соскучился по моей болтовне?       — Ты!!! — побагровел Цзян Чэн.       — Я, я, — отозвался привычной присказкой Вэй Усянь, пошарил ладонью возле себя и отправил земляной ком обратно. Тот тоже не долетел.       Опять воцарилось молчание. Цзян Чэн смотрел на него исподлобья. Вэй Усянь, казалось, его взгляда не замечал. На самом деле Вэй Усянь мысленно пытался просчитать возможные варианты, как выбраться из ямы, если подмога запоздает. Был бы здесь Лань Чжань…       — Был бы у меня гуцинь… — неясно пробормотал он.       Цзян Чэн расслышал.       — Гуцинь? — презрительно переспросил он. — Ты теперь ещё и на гуцине тренькаешь, как твой муженёк? Совсем отуземился!       — Огусуланился, скорее, — парировал Вэй Усянь. — Был бы у меня гуцинь, я бы использовал его струны, чтобы выбраться из ямы. И ещё: на гуцине не тренькают, на гуцине играют.       — Надо же, как взвился, — сквозь зубы сказал Цзян Чэн. — Знаю теперь, чем тебя пробрать можно.       — Говорил ведь: меня сколько хочешь можешь оскорблять, а Лань Чжаня не трогай, — хмуро отозвался Вэй Усянь. — Что он тебе сделал? Кроме того, что меня увёл? — с ухмылкой уточнил он, и в него тут же полетел ещё один земляной ком.       — Где эту псину носит… — раздражённо сказал Цзян Чэн, дёрнув подбородок в сторону.       — Может, никого не оказалось поблизости.       — Я не у тебя спрашивал!       — А я и не тебе отвечал. Я сам с собой разговариваю.       — И я сам с собой!       Вэй Усянь поморщился, прижал руку к подреберью. Опять обожгло болью. «Лань Чжань меня уже потерял, наверное, — подумал он с грустинкой. — Я ведь не сказал ему, куда иду. Судя по солнцу, уже пора обедать. А вдруг он для меня приготовил что-нибудь вкусненькое? А я сижу тут…»       В животе у него громко забурчало. Вэй Усянь поморщился вторично. На колени ему прилетел, как он подумал, ещё один земляной ком. Он двинул рукой, чтобы сбросить его, но тут увидел, что это кусок лепёшки. Вэй Усянь вскинул глаза. Цзян Чэн сидел и с мрачным видом грыз оставшуюся половину. Лепёшка была на редкость чёрствой.       — Сколько ты её с собой таскал? — не удержался Вэй Усянь. — Об неё зубы обломать можно!       — Не нравится — отдай, — вспыхнул Цзян Чэн.       — Ага, не дождёшься! — фыркнул Вэй Усянь и тоже принялся грызть лепёшку. — Вот в такие моменты и понимаешь, насколько хороша даже отвратительная еда Гусу Лань!.. Я бы сейчас и от травяного супа не отказался.       — Я бы сейчас и твоё паршивое сычуаньское варево съел, — хмуро сказал Цзян Чэн и отвёл взгляд.       — Не такое уж оно и паршивое. Лань Чжаню нравится, — обиделся Вэй Усянь. — Если в него поменьше перца класть… Если бы я решил рецепт продать, я бы озолотился.       — Да его даром никто не возьмёт, не то что покупать! — возмутился Цзян Чэн. — Вэй Усянь, какое же у тебя самомнение! Неужели тебя даже могила не исправила!       — Могилы у меня не было, если ты забыл, — пожал плечами Вэй Усянь. — И в конце концов, почему я должен молчать о собственной исключительной талантливости? Я же прирождённый гений по части готовки!       — Ты прирождённый гений по части выводить людей из себя! — И Цзян Чэн, рассердившись ещё больше, швырнул в него лепёшкой.       Вэй Усянь поймал, кивнул:       — Спасибо.       — А ну отдай обратно! — спохватился Цзян Чэн.       — Отними, — сказал Вэй Усянь и демонстративно откусил уже от второго куска. — Сколько тебе лет, Цзян Чэн? Неужели до сих пор не запомнил, что нельзя швыряться едой? Будет только справедливо, если тебе ничего не достанется.       Цзян Чэн выругался и попытался ползком добраться до Вэй Усяня, но нога у него так разболелась, что он привалился обратно к стене и заскрипел зубами. Вэй Усянь фыркнул, не без труда поднялся, подошёл к нему, чтобы затянуть распустившуюся на переломе повязку, потом вложил в руку Цзян Чэна оба куска лепёшки и вернулся обратно на своё место.       — Знаешь ли, великий Старейшина Илина ещё не настолько опустился, чтобы отнимать последний кусок хлеба у собственного брата… Да, сейчас развопишься: «Кто кому брат!» — и всё в том же духе… Вопи, если хочешь. У твоего шисюна всё равно уши заложило: ничего не слышу, совсем-совсем ничего…       Цзян Чэн промолчал. Но Вэй Усянь не лукавил, когда сказал, что плохо слышит: от обжигающей боли в рёбрах у него начало шуметь в ушах. Он привалился к стене, встряхнул головой, чтобы вытрясти из неё шум.       — Никто тебя не просил отдавать оба куска, — буркнул Цзян Чэн.       — Я уже наелся… А ты выглядишь голоднее меня. Как долго ты вообще сидишь в этой яме? — спросил Вэй Усянь. — И как ты умудрился в неё свалиться? Ты что, в одиночку отправился на ночную охоту? Засмотрелся на пташек, вместо того чтобы смотреть себе под ноги, и не заметил расселины?       — Заткнись! — вспыхнул Цзян Чэн. — Хватит нудить!       — Ого, да я оказался прав… На что ты засмотрелся? На пташек? На бабочек? Или на какую-нибудь девушку? Может, ты полез в горы, чтобы нарвать для неё цветов? — продолжал подначивать Вэй Усянь. — Цзян Чэн, последний девственник Юньмэна, когда ты уже женишься? У меня всего один племянник, да и то со скверным характером. Хотелось бы надеяться, что другие, которых ты нарожаешь, пойдут в мать, а не в отца.       — У меня всего один племянник, — резко ответил Цзян Чэн, — и других мне не дождаться. Так что нечего поливать его грязью. Мне-то племянников ты нарожать не сможешь, разве только насвистишь какую-нибудь нечисть. У тебя это хорошо получается.       Вэй Усянь поморщился:       — Вообще-то, Сычжуй — мой приёмный сын… наш приёмный сын, — уточнил он, подразумевая Лань Ванцзи, — и может считаться твоим племянником. А если я хорошенько постараюсь, то, может, и нарожаю себе… Пф! С тобой вечно начинаешь болтать всякие глупости, Цзян Чэн!       — А теперь ещё и я виноват, что ты несёшь отборную чушь?!       — Сам первый начал мериться племянниками, — заметил Вэй Усянь. — И если уж начистоту, то Сычжуй по всем статьям…       — Заткнись! — рявкнул Цзян Чэн. — Устал от твоей болтовни! У тебя самый отвратительный голос на свете!       — Это ты ещё не слышал, как я пою, — ухмыльнулся Вэй Усянь. — Лань Чжань мне запретил петь. Представляешь? Впервые в жизни мне что-то запретил!..       Тут Вэй Усянь осёкся и хлопнул себя по лбу ладонью.       — Как же я забыл! — воскликнул он, шаря по одежде рукой. У него ведь была припрятана где-то жемчужина перемещения — редкий артефакт, который они с Лань Ванцзи отыскали во время ночной охоты. Он легко мог бы перетащить Цзян Чэна хоть в Юньмэн, хоть в Ланьлин, если бы воспользовался жемчужиной. Но он всё же не стал её доставать. «Если воспользуюсь, — подумал он, — то получится, что те, кого приведёт Фея, придут зазря. Она ведь уже наверняка нашла кого-нибудь из адептов Юньмэн Цзяна, и они спешат на выручку Цзян Чэну. Воспользуюсь ей, когда они его будут вытаскивать. Не оставлять же его в яме одного?»       Ждать помощи пришлось едва ли ещё не полдня. Цзян Чэн вполголоса бранился на никчёмную собаку и изредка поминал недобрым словом самого Вэй Усяня, потому что тот изредка над ним подшучивал, не давая ему «заскучать» (по собственному уверению Вэй Усяня). Вэй Усянь больше шутил, чтобы самому отвлечься от жжения в сломанных рёбрах.       В яму посыпались комья земли. Они оба прикрыли головы рукавами и посмотрели вверх. У ямы снова появилась самодовольная собачья морда.       — Ага, а вот и Феечка вернулась, — оживился Вэй Усянь. — Кого на этот раз к нам спихнёшь?       Раздались голоса, они увидели адептов ордена Юньмэн Цзян, заглядывающих в яму и машущих руками, обсуждая, как им вытащить из ловушки их главу.       — У него нога сломана, — крикнул им Вэй Усянь, поднимаясь на ноги. — Носилки какие-нибудь на верёвках спустите или что-нибудь в этом роде.       Что-то белое слетело в яму.       — Лань Чжань! — обрадовано воскликнул Вэй Усянь.       Цзян Чэн опять помрачнел. Увидев своих адептов, он рассчитывал, что они спасут их обоих, и планировал притащить Вэй Усяня в Пристань Лотоса — под любым предлогом. Но Лань Ванцзи в который раз спутал все его планы!       Ханьгуан-цзюнь на него даже не взглянул. Его вниманием безраздельно владел Вэй Усянь.       — Вэй Ин, — проронил он, принимаясь быстрыми движениями рук ощупывать его, — ты не поранился?       Вэй Усянь стиснул зубы, но выговорил как можно веселее:       — Лань Чжань, не при людях же… Что о тебе подумают, если ты будешь так меня щупать…       Лань Ванцзи укоризненно ткнул его пальцами в подреберье. Вэй Усянь задохнулся от боли и покачнулся. Лань Ванцзи подхватил его, поддерживая плечом.       — Два ребра сломано, — сказал Лань Ванцзи, — а ты ещё пытаешься отшучиваться?       — Рёбра сломал? — поразился Цзян Чэн, и на его лицо опять поползла багровая краска. — Вэй Усянь! Ты что, не мог сказать, что у тебя сломаны рёбра?!       Вэй Усянь слабо трепыхнулся и пробормотал:       — Будешь мне должен… Это всё твоя собака виновата! Спихнула меня в яму…       Адепты Юньмэн Цзяна спустили вниз носилки. Цзян Чэн, скрипя зубами, попытался в них влезть. Вэй Усянь оттолкнул Лань Ванцзи:       — Лань Чжань, помоги ему. Я в порядке. Он же не сможет с такой ногой.       Лань Ванцзи и Цзян Чэн одновременно сказали:       — Справится, если постарается.       — Не нужна мне его помощь!       И оба посмотрели друг на друга неприязненно. Вэй Усянь покачал головой — и они ещё упрекали его в том, что он ведёт себя как ребёнок! — и, превозмогая собственную боль, помог Цзян Чэну забраться на носилки.       — И твоя не нужна… — буркнул Цзян Чэн, отпихивая его руку.       — Когда я разрешения спрашивал? — фыркнул Вэй Усянь и крикнул: — Поднимайте! Избавьте меня уже от этого ворчуна!       — Вэй Ин… — Лань Ванцзи подхватил Вэй Усяня, привлёк к себе на плечо.       — Подумаешь, сломанные рёбра… Случались со мной вещи и похуже… Ты ведь здесь, Лань Чжань, а значит, всё хорошо, — с улыбкой отозвался Вэй Усянь и ненадолго прижался губами к его щеке. — Заставил я тебя поволноваться, да?       Лань Ванцзи отрицательно качнул головой.       — Нет? Ты не волновался, что я пропал? — возмущённо воскликнул Вэй Усянь, которого даже переломы остановить не могли, если он был настроен балагурить. — Куда это годится, Лань Чжань!       — Я всегда знаю, где тебя искать, — объяснил Лань Ванцзи.       — Откуда? — поразился Вэй Усянь.       Лань Ванцзи вместо ответа похлопал себя по груди с левой стороны. Вэй Усянь покраснел.       — Спустите ему носилки, — послышался сверху резкий голос Цзян Чэна. — Что встали? Что вы там увидели? Думаете, он на крыльях оттуда вылетит? С переломанными рёбрами?       — Нет нужды, — отозвался Лань Ванцзи. Он, прижимая к себе Вэй Усяня, легко взбежал по отвесной стене.       — Вот никогда тебе не перестану поражаться, — сказал Вэй Усянь вполне искренне. — Может, ты ещё и по потолку ходить умеешь?       — Не пробовал, — серьёзно ответил Лань Ванцзи и поставил Вэй Усяня на ноги.       Вэй Усянь сощурился, прижал руку к подреберью. Адепты Юньмэн Цзяна суетились около носилок с Цзян Чэном. Фея отчего-то внимательно смотрела на Вэй Усяня. Тот поёжился:       — Нечего на меня смотреть! Не подходи! Фу! Фу!       Собака упрямо, но неторопливо его преследовала, а он принялся нарезать круги вокруг Лань Ванцзи.       — Фу! — восклицал он. — Что ты вечно за мной ходишь? Что тебе от меня надо? Посмотри, сколько тут вокруг других людей! Глаза разбегаются, почему вечно я?!       — Ты же сам сказал, что собаки хороших людей чувствуют, — ухмыльнулся Цзян Чэн.       — Ты!!! Фу! Фу, я сказал! Вот только попробуй меня укусить!.. Лань Чжань, Лань Чжань, спаси меня!.. У меня же рёбра сломаны, жирная ты псина! Нельзя меня так гонять!       Фея успокоилась, когда они сделали кругов двадцать. Лань Ванцзи стоял невозмутимо. Опасности от собаки он не чувствовал, да и Вэй Усянь, кажется, не слишком уже её боялся.       — Остановись, тогда и она остановится, — заметил он мудро.       — Ага! Я остановлюсь, а она меня цапнет! — жалобно сказал Вэй Усянь.       — Фея кого попало не кусает, — сказал Цзян Чэн. — Эй, осторожнее! Это перелом всё-таки! Я тебе ноги переломаю!       Адепт, неловко взявший Цзян Чэна за больную ногу, испуганно попятился. Вэй Усянь фыркнул и показал на него пальцем:       — Фея, ату его! Поучи его хорошим манерам, не то в клане адептов не останется: все разбегутся!       — Ты думаешь, у тебя получится натравить на меня мою собственную собаку? — язвительно возразил Цзян Чэн, Фея явно засомневалась, он заметил и возмутился: — Эй! Не вздумай!       Пока Цзян Чэн отбивался от Феи, всё-таки вздумавшей выказать ему своё расположение, Вэй Усянь взглянул на Лань Ванцзи:       — Лань Чжань, почему пришёл с адептами Юньмэн Цзяна?       Лань Ванцзи приподнял полу одеяния. Она была мокрой от собачьей слюны.       — Собака привела. Их встретил по дороге, — коротко отозвался Лань Ванцзи. — Не суетись. Кости сместятся.       Адепты между тем подняли носилки с Цзян Чэном. Он, не глядя на Вэй Усяня и Лань Ванцзи, сказал:       — Юньмэн ближе. Можешь пойти тоже.       Он не договорил, бросил хмурый взгляд, в котором читалась плохо скрываемая надежда, в их сторону.       — Да кому надо идти в твой Юньмэн! — отозвался Вэй Усянь, но всё-таки развернулся и пошёл следом за носилками. Лань Ванцзи тут же догнал его и перекинул его руку себе через плечо. Вэй Усянь благодарно ему улыбнулся.       — Но если будете продолжать флиртовать в моём присутствии, — добавил Цзян Чэн сварливо, — то я вам обоим ноги переломаю!       — Я бы на это глянул, — фыркнул Вэй Усянь. — А ты, Лань Чжань?       — Мгм, — привычно отозвался Лань Ванцзи.