***
Впервые с леди Моник Карсейн встретился в возрасте двадцати лет, во время официального признания Аристии членом императорской семьи. Вокруг царила унылая, грустная и какая-то раздражённая атмосфера. Никто явно не был рад присутствовать здесь и тратить время на не совсем ещё Императрицу. К сожалению, а может и к счастью, общее настроение Карсейн попросту не мог понять. Что могла им сделать аристократка, которую в глаза никто толком не видел? Даже его мать, что всегда хвалила эту девушку перед принцем, раздражённо обмахивала лицо веером, бормоча не самые лестные комментарии по этому поводу. От этого он лишь поджимал губы и хмурил брови. Он никогда не видел Аристию, но бедную девушку ему уже стало жаль. Столько холода и неприязни никто не заслужил... Первыми в помещение церкви появился сам Император и кронпринц. В зале мигом повисла тишина, все дружно встали, приветствуя правящую семью. За ними вошёл первосвященник — Терциус. При виде него у Карсейна мурашки побежали по коже. Сколько бы люди не восхищались Оракулом, у него этот белобрысый мужчина не вызывал никакого доверия, только легкий испуг и чувство опасности. Словно почувствовав его изучающий взгляд, Терциус мельком глянул на младшего сына герцога Ласса, усмехнулся в его глазах, к которым нельзя было подобрать правильно описание блеснули блики витражей. Священник прошёл дальше, а у Карсейна появилось чувство, будто по его спине прошлись кончиком идеально заточенного, холодного лезвия. Через некоторое время в зале, в сопровождении музыки, которую играл оркестр, появилась виновница торжества под руку с маркизом Кейраном. В зале атмосфера неумолимо изменилась: повеяло холодом и толикой враждебности, чувствовались завистливые взгляды гостей устремивших свой взор на только что вошедших владельцей поместья Моник. Но маркиз и его дочь стойко выдерживали всё это, смело шагая вперёд к алтарю. При их первой встрече Аристия произвела приятное впечатление на Карсейна. Ведь она была девушкой в расцвете сил, с аристократически бледной кожей, тонким носом, мягкими, алыми губами. Длинные пушистые ресницы обрамляли золотые глаза, пепельно-серебристые волосы, собранные в умелую причёску придавали её образу большую схожесть с принцессами из сказок. Одним словом леди Моник выглядела прекрасно. Впрочем, ребёнок из пророчества должен выглядеть подобным образом. Однако Карсейна смутила одна деталь: Аристия была совсем ещё маленькой. Не окрепшим детям не место во дворце. Таких запросто сломают, убьют и искалечат. Она вряд ли ещё понимала всю опасность дворцовой жизни... Но её всю жизнь готовили на роль матери Империи и слово простого, хоть и капитана рыцарей не могло ничего изменить. Против Бога не пойдёшь...***
Все шло своим чередом, дни перетекали в недели, недели в месяцы и Карсейн вдруг начал ловить себя на мысли, что непозволительно долго наблюдает за Королевой. Ему, как капитану корпуса рыцарей, приходилось часто бывать во дворце и каждый его визит заканчивался тем, что он оказывался в саду с ней, попивая чай. Прошёл год с их первой встречи. Аристия сильно изменилась. Конечно, внешне этого не разглядеть, но Карсейн всегда обладал острым чутьём. Как он и предсказывал, жизнь во дворце полностью сломила молодую девушку. В Аристии случились незримые перемены. Она стала строже, холоднее и отстранённее. Вокруг неё неизменно летала ауру затаённый злости и обиды, вперемешку с грустью. Но Карсейн сомневался, что кто-то помимо него это чувствует. К тому же он понимал, что всему виной появление Джион — настоящего ребёнка пророчества. Джион не особо ему нравилась. Императрица казалась ему фальшивой, и до безумия неправильной. Джион пылала азартом, любовью к жизни, заражала своим позитивом, и этим привязывала всех к себе. Окружающие сразу же позабыли о несчастной королеве, что так упорно стремилась попасть под лучи императорского солнца, что неустанно стремилась помочь и улучшить жизнь жителей. Сейчас никто и не вспомнит, кто стал помогать нуждающимся, поднял уровень жизни и образования в Империи на самом деле. Слепые, влюбленные в Императрицу люди считают именно её спасительницей, когда та на самом деле беззаботно гуляет по дворцу, примеряет ужасно дорогие наряды и верещит над ухом у Императора дни напролет. Даже сам Руфелис, казалось бы, справедливый Император, забывает наградить королеву, уделяя всё свое внимание исключительно этой выскочке Джион. Вся эта несправедливость сжигает Карсейна изнутри, заставляя скрипеть зубами, поджимать губы и тихо, когда никто не слышит, ругаться. — Вас не смущает такое положение дел? — как-то раз спросил он у Аристии. — Империя обязана именно Вам всеми этими улучшениями. Разве Вас это не задевает? — Сэр Ласс, всё в порядке. Я не имею права заявлять о себе на публике – приказ Императора. Его Величество хочет, чтобы народ полюбил Императрицу. Только ей позволено сиять. Карсейн слышит в ее голосе тщательно скрываемую ото всех горечь и обиду. Конечно, ей хочется признания, любви, понимания. Аристия всю свою жизнь посвятила этим учениям, стремясь стать идеальной Императрицей, матерью народа, поддержкой и опорой правителя. А что сейчас? Сейчас она тратит свои умения на помощь бестолковой Джион, которую заботят только игры и развлечения. У Карсейна кровь внезапно закипела от злости, лицо приобрело розоватый оттенок, сердце стучало громко и быстро, словно рокот барабана. Вся ситуация с королевой влияла и на него. Душа его не могла найти покой из-за беспокойства за девушку.Это стало первым звоночком.
В один из дней, когда он приехал в замок не для встречи с Аристией, а по важным делам, случилась очень неприятная ситуация. Тогда он шёл прямиком из зала собраний, где встретился с канцлером Аллендисом, таким же молодым гением, как он сам. Они обсудили дела столицы в напряженной атмосфере, где лишний скрип пера мог расцениваться, как грубость. Хоть оба они росли в семье союзников, но симпатии друг к другу не сыскали. Карсейн был прямолинеен, отчасти груб, но никогда не носил маски, он ценил честность. Однако Аллендис был его полной противоположностью. Тот постоянно юлил, врал и скрывал истинные мысли за вежливой улыбкой, словно опытный актёр театра. Тем не менее, дело своё он знал и, наверное, только из-за этого мог заполучить уважения Карсейна. Карсейн шёл по коридорам дворца, летая в своих мыслях и думая, как бы попасть на чаепитие к королеве. Но планам его не суждено было сбыться, ибо по пути в кабинет королевы он встретил императорскую чету. — Ваше Величество Император и Императрица, — Карсейн вежливо поклонился, соблюдая все нормы этикета, которые в детстве он учил через кровь и пот. — Процветания Солнцу и Луне Кастина. — Сэр Ласс, — с кривой улыбкой отозвался Руфелис. Глаза его блестели враждебным, однако тщательно сдерживаемым огнём. Карсейн явственно чувствовал неприязнь Императора последние месяцы, но так и не понял, чем он заслужил такую честь. — Боже! Так это Вы, Карсейн? — словно ребенок сладким голосом защебетала Джион, и Карсейн еле сдержал себя, ибо мурашки отвращения уже расползались у него по спине. Он сам частенько фамильярничал с другими аристократами, но никогда не думал, что это может быть настолько неприятно. В будущем, он постарается, чтобы этого не повторилось. — Я тоже рад встрече с Вами, Ваше Величество, — сдержанно улыбнулся рыцарь, незаметно отходя от неё на шаг. Иностранка все больше раздражала его. — Вы встретились с герцогом Верита? — поинтересовался Император, так же противно кривя губы в оскале. Карсейн прикладывал все силы, чтобы сдержаться и не ответить грубо. Ему хотелось поскорее попасть к королеве. — Да, Ваше Величество. Мы решили самые крупные проблемы касательно ситуации на нашей границе. Теперь дело осталось за малым. — Хорошо, — кивнул его собеседник, а потом глянул на свою супругу. — Джион, иди вперёд, я скоро буду. — как только сахарная принцесса убежала, оставляя после себя приторный запах духов, лицо Императора вмиг изменилось. Карсейн весь напрягся. — Куда вы держите курс, мой дорогой кузен? — голос правителя больше не сочился ядовитым мёдом. Он был строг, холоден и чем-то очень зол. Однако Карсейн не растерялся, быстро находясь с ответом. — Для некоторых реформ нам необходимо согласие обоих правителей. Канцлер уже отправил документы сэру Харэну, а я иду к королеве. Если не ошибаюсь, она официальный представитель Императрицы, Луны Кастина. Лицо Императора приняло злобный вид, глаза задёргались. Темные омуты правителя похолодели еще больше, в них бушевал настоящий ураган. Карсейна словно окатило ледяной водой. В голове вдруг всплыла мысль: «Неужели он так смотрит и на королеву?» Внезапная догадка заставляет его так же злобно уставиться на кузена. Карсейн всеми силами пытается сдержать ауру агрессии, но выходит паршиво. Не заслужил этот придурок любви Аристии, если не умеет её ценить! — Сэр Ласс, — почти что шипит Император. — Советую держаться подальше от моей королевы. Не желаю, видеть кого-то рядом, если это может помешать ее продуктивной работе. — Руфелис уходит, задев его плечом, а Карсейн остается позади, глотая все ядовитые фразы, которые он хотел выплюнуть ему прямо в лицо. Гнев клокочет в груди, ненависть к родственнику, словно расползается по венам, ладони чешутся, он хочет сейчас же выхватить меч и вызвать его на дуэль, но рыцарь ничего из этого не делает. Но пар вот-вот готов пойти из его ушей. В тот день он так и не посетил королеву.Это стало вторым звоночком.
Через несколько дней, он всё же попал к королеве на чаепитие. И Карсейн был бы рад, но всю ситуацию омрачил один лишь минус: на бледной щеке Аристии красовался свежий синяк, плохо скрытый макияжем. Карсейн все это видит и у него сердце в пятки ухает, кулаки сжимаются на автомате. Он знает кто виной этому. — Королева, — молвит он, садится перед ней на колени в саду и прикладывает горячую ладонь к ее опухшей щеке. — Я беспокоюсь за Вас, — голос его максимально мягкий, он говорит тихо, вкрадчиво, пытаясь не напугать. Сердце гулко стучит, отдаваясь далёким маршем военных барабанов в уши. — Вы не связаны с императорской семьей никакими клятвами, Вы свободная личность. Королева, Вы в состоянии покинуть дворец и Вас никто не остановит. Прошу Вас, это для Вашего же блага! — Сэр Ласс, — говорит Аристия и её голос впервые дрожит. Она смотрит на него тепло, радостно. Ее золотые глаза блестят, и она улыбается ему. Уголки пухлых, алых губ подняты вверх, золотистые глаза чуть прищурены, вокруг глаз собираются совсем незаметные, мелкие морщинки. Аристия улыбается ему искренне, счастливо. Карсейн с опозданием понимает, что, наверное, он единственный кто видел её такую.Это стало третьим звоночком.
Карсейн, словно обезоружен и брошен на произвол судьбы на поле боя. Все вокруг замирает. Перед собой он видит исключительно Аристию, глаза жадно поглощают ее образ, пытаясь запомнить каждую мелкую деталь на ее прекрасном лице, запомнить и сохранить где-то на грани сознания. Все это он делает, чтобы, в конце концов, понять, что он просто влип. Полностью попался, утонул в её глазах, цвета драгоценного металла. Застрял в вязких, столь сладких чувствах и Карсейну уже не найти выхода. На самом деле, он не особо-то и против. Карсейн так и не узнает, что обнаружившая их служанка позже сообщит об этом правителю. И в тот же вечер Руфелис посетит спальню королевы. После, Аристия больше не будет улыбаться никому.***
После осознания своих чувств жить стало еще сложнее. Каждый день засыпать с мыслями о том, что королеве могут сейчас причинять боль стало непосильной задачей. Просто прощаться с ней уже было большим подвигом. Но проблемой было не только это. Слухи распространялись со скоростью звука. На них самой первой внимание обратила именно его мать. — Не знаю, правда ли это, но... Карсейн, не приближайся к этой девчонке. Она не твоя, и никогда ею не будет. Карсейн лишь отмахивался, не слушал. А затем начал замечать, что всё больше народу смотрит в его сторону с подозрением. Среди них зачесался и сам Император, поэтому он усилил охрану дворца и не пускал Карсейна без разрешения. Встречи с Аристией были ограничены во времени, и провести больше получаса с ней он не мог. На самом деле эта влюбленность была уже давно проигранной битвой. И Карсейн не мог ничего поделать, несмотря на все его старания. Карсейн сделал многое и стал первым кто смог подобраться к «холодной» королеве настолько близко, что мог считаться её другом. Он стал для неё опорой, верным товарищем, что готов был нарушить клятву данную Императору лишь ради неё одной. Но Аристия, словно не замечала его стараний, чувств. Карсейн не жаловался, молчал и просто был рядом, как самый родной человек, даже ближе собственного отца, давая ей отдохнуть, забыть всё у него в объятиях. Аристия всегда притворялась сильной, независимой. Оттого-то за ней плелась кличка «ледяная королева». Впрочем, чутье рыцаря ещё никогда его не подводило, поэтому Аристия была для него, как герой безмолвного спектакля. Он читал каждое её движение, каждый ненароком кинутый взгляд, улыбку, знал о её чувствах. Он читал её, словно девушка была для него открытой книгой. Этим своим умением он тоже гордился. Каждый свой поход к ней, он старался безмолвно донести, что Аристии не обязательно быть сильной. Сильным будет её рыцарь, её защитник Карсейн, который возьмет её под своё крыло в трудной ситуации. И королеве не придётся брать на себя слишком многое, суетиться, и о чём-либо беспокоится. Рядом с ним она может дать волю чувствам. Карсейн не знает, понимала ли она его или просто настолько доверяла, но Аристия только рядом с ним могла дать себе расслабиться, рассказать о некоторых вещах, что гложут её изнутри. Однако Карсейну этого было мало. Ему хотелось быть с Аристией вечность. Любить её, дарить ей всю свою нежность и ласку, которую она не получала от Императора. Стать для неё вечным спутником жизни. Карсейну хотелось получать столько же нежности, которую королева отдавала Императору. Сердцем, душой, телом, всем, она принадлежала лишь ему, а золотые глаза королевы излучали столько нежности по отношению к Руфелису, что Карсейну оставалось просто стоять в стороне, глотать горечь и злобу. Рыцарь не понимал её выбора. Просто никак. Он посвятил ей всего себя, готов полюбить её любую, что собственно Карсейн уже сделал. Готов был излечить её душу, так беспощадно отравленную ядом правителя. Но глупая Аристия всё продолжала тянуть обожжённые, израненные руки к Руфелису. Видя все эти её попытки, Карсейн решил для себя одно: не важно, будет ли Аристия любить его, но её Карсейн никогда не покинет. Он дал обещание себе, ей и Богу.А потом все начало стремительно меняться.
В день праздника в честь Джион выяснилось, что королева беременна. Это понял Аркинт, его отец. Герцог обладал таким же хорошим чутьем, как и Карсейн. В тот момент казалось земля ушла у него из-под ног. Все внутри похолодело, кровь отхлынула от лица, зрачки расширились от паники. Он нервно бросил взгляд в сторону Аристии и увидел, как на её лице промелькнула искра счастья и надежды, но она быстро испарилась. Карсейн подозревал, что Руфелису не совсем понравились эти новости. Королеву увели из банкетного зала, и Карсейн остался один с камнем и тревогой на сердце. В его мечтах, о которых знать, никому не позволено, он и Аристия живут в уютном доме. В мечтах Карсейна его чувства взаимны, в его воображении Аристия никогда не была одна, никогда не страдала, на пальце ее блестел рубин – семейное кольцо Лассов, а по их уютному дому бегал ребёнок, символ их любви, доказательство их истории. Но это всего лишь грёзы, фантазии, мечты... Называйте как хотите. Но живут они в суровой реальности, где чуда не бывает. Через несколько недель поступила новость о выкидыше у королевы. А затем, почти незамедлительно, известие о беременности Джион. Позже, в тот вечер, сэр Харэн огласил факт о предательстве маркиза Моник. Все это происходило настолько быстро, что Карсейн не успевал правильно реагировать и осмыслить ситуацию. А еще через два дня пришло приглашение на казнь Аристии ла Моник. Именно этот момент был началом конца. Аристию, связанную, обстриженную, словно дворовую собаку вели на плаху. Везде слышались шепотки, мол, так и знала, что ни к чему хорошему это не приведет. Карсейн не слышал их громкого шепота, он просто стремился пробиться вперёд, остановить этот цирк, устроенный Руфелисом, спасти её. Рыцарь рвался вперёд, но его сдерживали целых четыре человека: отец, брат и два рыцаря из его корпуса. Неважно, насколько он был гениальным, но против четверых сразу ему не справиться, особенно без оружия. — Сейн! — кричал на него брат. — Прекрати! — Карсейн де Ласс! — орал на него отец. — Остановись немедленно! — Нет! — в отчаянном крике отвечал он им. — Не могу! Он же убьёт её! Аристия ни в чём не виновата! — однако слова его тонули в гуле других голосов. Сердце бешено колотилось, дыхание уже давно сбилось к чертям, дрожь окутала тело... Карсейн не мог и пошевелиться. Настороженный взгляд бегал от лица Аристии к топору и наоборот. Все нервы в теле, словно натянутая струна, одно лишнее движение и он готов был взорваться. Рвануть вперёд, сметая всё на своем пути, лишь бы успеть! Страх и тревога за любимого человека полностью овладели им. Кровь кипела, юноша давно перестал мыслить здраво. Глаза его, широко распахнутые от ужаса, жадно впились в картину, что предстала перед ним. Палач подвёл Аристию к плахе и в тот же миг Карсейн рванул из хватки рыцарей и своих родственников, но у него ничего не получилось. Все живое вдруг замедлилось. Карсейн в том числе. Рыцарь видел, как искривились губы королевы в кривой, болезненной улыбке. Наблюдал, как из золотых, сощуренных глаз, стремительным потоком катилась дорожка нескончаемых, наполненных горечью и обидой на эту несправедливость слёз. Понимал, что в тот миг Аристия уже приняла свою Судьбу, приняла неизбежность и покорно склонила голову перед костлявой рукой палача. Ее голову опустили в специальную выемку. — Казнить немедленно! — словно произнося предсмертную молитву, палач согнул руки, а затем, не медля порубил веревки, что так надежно держали острый топор. Орудие стремительно опускалось вниз, с отвратительным свистом. А затем раздался ужасающий крик. Это был вопль раненого животного, уничтоженной души, крик отчаяния и ужаса. Карсейн не знает, кричал ли он вслух, или было ли это плодом его воображения. В тот момент это было не столь важно. От слёз, что заполнили его глаза, он ничего не видел. Карсейн кричал без передышки, слёзы катились по его щекам и перемешанные с дождевыми каплями, что притворяясь обманчиво-ласковыми, падали на его одежду, смывали кровь с плахи, заглушали его нескончаемый вопль. Отрубленная голова Аристии, с застывшей гримасой боли на лице скатилась в корзинку. В тот же момент сердце Карсейна пропустило удар, и рыцарь свалился без чувств. Он не видел, как скривилось лицо Руфелиса в ужасной агонии, не видел, как губы Джион обнажились в противном оскале. Карсейн не видел ничего перед собой. Его окружала только тьма и холод.***
После того дня больше не существовало никакого Карсейна де Ласса. Когда-то ярко горевшие глаза рыцаря потухли, теперь напоминая взгляд тухлой рыбы. Широкая улыбка больше не трогала его тонкие губы. Он с того дня даже не открыл рта. Когда-то счастливый и бодрый голос рыцаря заполнял каждый уголок в поместье Ласс, но сейчас даже родная мать уже забыла его звучание. Затуманенный от горя разум не соображал. Лишь глухая боль отдавалась пульсацией в груди, даже сердце, словно бы замедлило свой ритм. Для Карсейна все в мире вдруг потеряло краски, все звуки потеряли свою громкость, а изображения четкость. Ему не нужен был мир без Аристии. Без королевы его сердца, не существовало никакого мира.Без Аристии не существовало самого Карсейна.
Карсейн винил себя. Он же обещал ей, что будет рядом и спасёт. Что приютит и согреет. Но ничего из этого он сделать так и не сумел. Карсейн величал себя защитником. Человеком, что сумеет обмануть Судьбу. Он так жалок! Карсейн сумел обмануть только себя, никого более. Священная земля Империи не должна носить столь жалких людей. Момент собственной смерти он помнит смутно, лишь отрывками. Карсейн помнит, что он был со своим корпусом на одном задании. Рядом были и брат с отцом. Вскоре после того как они вышли на широкую поляну на них напали. Это была ожесточенная битва, никто никого не щадил. Карсейн не знает, как это случилось, но в один момент он просто почувствовал острую боль в области живота. Опустил глаза вниз, увидел огромное красное пятно и кончик меча, торчащий из доспехов. Ноги ослабли, он рухнул на землю, теряя сознание. Он знал, что это последние секунды его жизни. Карсейн не боялся смерти, нет, в последнее время он только ее и ждал. Лежа на сырой земле, слушая крики воинов и звон их мечей, он подумал, мол, лишь бы брат с отцом этого не видели. Пусть сначала победят, успокоятся и придут в себя. Возможно, тогда им будет не так тяжело перенести его смерть. «Смогу ли я увидеть Аристию?» — подумал он, погружаясь во мрак. Карсейн оказался в очень странном месте. Везде была лишь тьма, но он чётко чувствовал чье-то присутствие. И это называется смертью? — Ты прав, — раздался мелодичный голос, Карсейн вздрогнул. — Ты уже мёртв. Из мрака выступила высокая фигура. Человек улыбался, но усмешка его была отнюдь не доброй, а хитрой. Глаза волшебного оттенка завораживали, а белые волосы испускали слабое свечение, освящая это место. — Первосвященник? — удивленно воскликнул Карсейн. — Откуда вы здесь, если я умер? Вся эта ситуация была очень бредовой. — Я посланник Бога Вита, — тем не менее, доброжелательно продолжал он. — И у него есть послание для тебя. — Где был ваш Бог, когда я столько молился?! — не выдержав вскипел он. — Дитя, — мягко продолжил Терциус. — Вита не имеет право вмешиваться в события. И у Богов есть ограничение. — Увидев, как Карсейн открывает рот, чтобы возразить, Терциус изящным движением прикрыл рот рукой, призывая молчать. — Но как я уже говорил, у Вита есть особое задание для тебя. — Мужчина обвел взглядом Карсейна и поджал губы, выдавая свою горечь. — Умереть в двадцать два, в самом расцвете сил… — Умереть в семнадцать еще хуже, — не сдержавшись, огрызнулся Карсейн, на что получил грустную улыбку, но никого ответа. — Вита просит прощения у мисс Моник, — молвит Терциус. — По этой причине он наделил мисс Моник вторым именем. Пиония – выбирающая судьбу. И Вита хочет отправить ей друга, который сможет понять все её проблемы. — Меня? — обомлел Карсейн, ноги задрожали, в груди стало тесно. Неужели он и вправду увидит Аристию? — Да, дитя, — кивнул священник. — И для тебя он подготовил имя, благословение свыше. Отныне тебя зовут Карсейн Айварс* де Ласс! Удачи, дитя. — Терциус взмахнул рукой и всё вокруг померкло. Карсейн даже не успел ничего толком осознать. В голове была лишь одна мысль, что так прочно засела у него в голове: он сможет встретиться с Аристией! И на этот раз он точно никому не позволит причинить ей вред. Когда он открыл глаза, то оказался в до боли знакомым месте: в коридоре собственного дома. В голове все ещё не укладывалось то, что произошло всего мгновение назад. Потрясенный Карсейн туго соображал, но когда он смог вернуть контроль над телом, то обнаружил, что уже уверенно шагает в гостиную. Когда он приблизился, то услышал два знакомых голоса. Первый принадлежал его матери, такой родной и ласковый, а другой… Сердце забилось с удвоенной силой, кровь шумела в ушах. Это голос Аристии, сомнений быть не может! Карсейн буквально влетел в гостиную, ударяясь об спинку кресла в которой сидела его мать. — Сейн, — пожурила Карсейна мать. — Что ты делаешь? Где твои манеры? Карсейну было совершенно плевать на манеры сейчас. Его заботило другое. Он бросил быстрый взгляд на мать, но его взор сразу же приковало к себе зеркало. В зеркале отражался он сам, только пятнадцатилетним мальчишкой. Что, черт возьми, здесь происходит? — Сейн, — вновь сказала мама. — Прояви уважение к гостье. Она приехала специально ради тебя. — Здравствуйте, сир, — нежный голос Аристии стал более тонким и мягким. Там не было ни единой холодной нотки. Но её голосок звучал столь же мелодично. Карсейн перевёл взгляд на любимого человека и просто обомлел. — Меня зовут Аристия ла Моник. У меня есть просьба к вам. Аристия здесь была ребёнком. Крошечной девочкой, словно живая кукла. Тонкие ручки-ножки, хрупкий стан, большие глаза цвета золота… Да, сомнений быть не может! Это и есть королева его сердца! Не важно, что происходит. Главное, что Аристия жива-здорова и стоит перед ним. — Избавь ее от бремени ребёнка из пророчества, — прошелестел нежный голос Терциуса у него в голове. Карсейн улыбается неожиданно тепло и мягко, нежно подхватывая руку Аристии и целуя. Глаза сами собой начинают слезиться и он старается как можно незаметнее смахнуть их. Ему без разницы, что и как случилось. Единственное, что его волнует это то, что он обязательно выполнит свое обещание. — И я тоже рад познакомиться с Вами, леди Моник!