***
Когда Стайлзу было восемь, его мама забыла, кто он. Он помнит, как бежал по коридору больницы, спеша скорее оказаться в её палате; резиновые подошвы скрипели, касаясь линолеума. Помнит, что вбежал в палату с криком: «Мам! Мам! Мам!». На языке вертелась какая-то история, что-то о школьном дне, которую он смерть как хотел рассказать. И он помнит, как она звала на помощь; этот вопль в тот же миг заставил его замереть — потому что она не знала, кто он такой. От вишнёвой колы до сих пор тошнит. Он помнит, как сидел на полу возле автомата с едой, а папа присел напротив. Банка в руках была очень холодной, а конденсат стекал, точно слёзы. Помнит голос отца, натянутый — вот-вот порвётся. — Она любит тебя, малыш, — сказал ему отец. — Очень сильно любит, но болезнь... — Она не помнит меня, — выговорил Стайлз; замёрзшие пальцы сжались на банке. — Она не помнит, кто я. — Мне жаль, ребёнок, — сказал папа. — Очень жаль. — Она забыла меня, — сдавленно сказал Стайлз. — Однажды ты тоже меня забудешь, пап. — Нет, — сказал отец. — Нет, Стайлз, никогда. Но он забудет. Стайлз знает. Он чувствует это нутром, всем своим существом. Он знает.***
Стайлз — проницательный ребёнок. Так его называет отец: проницательный. Иногда он говорит что-то, что потом окажется правдой, отец замирает на долю секунды, прежде чем опять вцепиться в это слово: проницательный. Будто есть рациональное объяснение. Будто у Стайлза просто талант видеть неочевидные для других связи. Будто корни происходящего не уходят куда глубже. Словно это не высечено на его костях. Будто Стайлз не оракул. Оно происходит неосознанно. Стайлз не сидит в круге из свечек, не медитирует, или что там. Просто иногда... Иногда он говорит вещи, которые не планировал, и они правдивы. В основном, они не связаны с тем, о чём он думал или говорил в тот момент. Как-то раз они со Скоттом играют в Call of Duty, Стайлз подшучивает над манерой игры Скотта, затем выпаливает ни с того ни с сего: — Скоро мистер Парсонс умрёт. И Скотт смотрит на него, типа: что? И затем говорит: — Кто? Потому что это вообще что за шутка? Скотта вообще не волнует мистер Парсонс, владелец кофейни на Мейн-Стрит. Он его даже не особо-то и знает. Как и Стайлз, но слова вырвались бы в любом случае. На следующий день мистер Парсонс умирает, съехав с дороги во время шторма и врезавшись в дерево. Скотт не спрашивает об этом. Может, новость до него не дошла. Или он уже забыл странное заявление Стайлза. Сам Стайлз, однако, паникует на этот счёт, ведь он не должен знать что-то такое, и даже если знает — должен молчать: ведь о таких вещах не говорят вслух. После этого он начинает слишком много болтать о всякой случайной хрени. Прячет свою странность за чем-то более безумным, потому что не знает, что ещё с собой поделать. Им тринадцать, они едят доритос и смотрят фильм; Стайлз говорит: — Ты оборотень, — он моргает. — Но я не в твоей стае. — Чего? — Скотт кидает в него подушкой и смеётся. — Ты такой странный. Конечно, Скотт не оборотень. Пока что. Но Стайлз никогда не станет частью его стаи.***
Ногицуне впечатывает себя в самую сердцевину костей. Носит его тело, словно шкуру убитого зверя. Давит на лёгкие так сильно, что Стайлз задыхается. И когда ногицуне завершает начатое, Стайлз тоже больше не может. Он отдаляется от Скотта и его стаи. Отдаляется от Дерека и его стаи. Он не может... Им не нужен кто-то вроде Стайлза. Не нужен. — Я не в твоей стае, — говорит он Скотту, затем повторяет то же самое хмурому Дереку на следующей неделе. Это истина. Всегда ею было и всегда будет. Стайлз всё ещё ждёт свою стаю. Или, может быть, стая ждёт его.***
В Бикон-Хиллз двое альф. Дерек Хейл, который претендует на землю за счёт истории своего рода, и Скотт Маккол — истинный альфа. И Стайлз находится где-то между ними. Иногда он переговорщик, иногда — посредник, а иногда — тень в дождливый день, что проскакивает между ними. И это нормально. Он не хочет быть кем-то ещё. Не сейчас, когда он всё ещё не привык к своему телу, или когда он замечает, как его пальцы вздрагивают на подлокотнике дивана Дерека, и всё ещё думает, происходит ли это по его воле, или воле чего-то более древнего и тёмного. Однако он всё ещё приходит на стайные собрания. Дерека, Скотта, объединённые. Смотрит и слушает, как и сидящий на лестнице Питер. Стайлз не назвал бы происходящее между ним и Питером Хейлом родством, но что-то там было. Признание, возможно, одного постороннего другим. И он, и Питер существуют на периферии обеих стай. Им не доверяют, думает Стайлз, да и они не особо верят остальным. Лидия, думает Стайлз, тоже немного посторонняя. Она всё ещё встречается с Джексоном, и Джексон — бета Дерека, но она также дружит с Эллисон, которая в стае Скотта. Эллисон. Стайлз не может заставить себя смотреть на неё, даже сейчас, спустя год. Он всё ещё слышит звук, с которым меч Они вошёл в неё, задев кость и разрубив её позвоночник. Слышит её крик. — Это не твоя вина, — повторяла она снова и снова, наклоняясь вперёд в инвалидном кресле. — Ты не виноват. Но Стайлз виноват, потому что знал, что это случится. — Эллисон никогда не сможет ходить, — он сказал это своему отражению в зеркале над раковиной в ванной, когда ему было одиннадцать. Его прошиб холодный пот, выбив весь воздух из лёгких. Он её тогда даже не знал, но слова вынесли ей приговор. Высеченный в камне. Он знал, и даже не попытался это остановить, потому что это правда, непреложная истина. Сейчас его внимание приковано к ней. К ней и инвалидному креслу. Он снова отворачивается, прежде чем она заметит, и встречается взглядом с Питером. Питер устроился на лестнице, как всегда, впитывая всё происходящее вокруг. Стайлзу интересно, как многое он видит, и что об этом всём думает. Иногда границы между стаями размываются. Стая Дерека более традиционна. Не считая Лидии и Дэнни, его эмиссара, все волки: Джексон, Кора, Бойд, Эрика и Айзек. Стая Скотта иная, но, возможно, это из-за того, что он истинный альфа. Скотт подбирает бродяжек, думается Стайлзу, но он делает это так тепло и открыто, что совсем не важно, что они не волки. Без разницы, кто они. У Скотта всего один оборотень-волк: Лиам. Остальные — смешанное сочетание сверхъестественного и людей: Эллисон, Кира, Малия, Хэйден и Тео. Мэйсон — эмиссар. Стая Скотта представляет собой такую разношёрстную компанию, что иногда Стайлзу становится интересно, почему он не вписывается. И иногда ему кажется, что Скотт задаётся тем же вопросом. Стайлз наблюдает за вздрагивающими пальцами руки на подлокотнике дивана Дерека и вполуха слушает, как альфы обсуждают новую угрозу городу. Несколько лет назад Дитон сказал, что неметон приманит сверхъестественных существ, словно маяк, и Стайлз думает про мотылька, привлечённого светом, раз за разом бьющегося о лампочку до самой смерти. Кажется, это вполне подходящая метафора.***
Стайные вечера заканчиваются пиццей. Большим её количеством — ведь иначе не накормить две голодные стаи. Стайлз выхватывает кусочек вегетарианской — недостаточно быстрый или глупый, чтобы вставать между кучей оборотней, любителей мяса, — и возвращается на диван, чтобы поесть. Спустя мгновение Питер садится рядом с ним. — Ты сегодня тихий. — Ну ты тоже не особо-то болтун, зомбиволк. Уголки губ Питера немного поднимаются, почти что в улыбке. — Ну, может мне просто нечего сказать. — Аналогично, — говорит Стайлз, набив рот пиццей. Питер заинтересованно на него смотрит. — Ну что же ты, Стайлз. Я в этом очень сомневаюсь.***
На следующей встрече стаи на лестнице никто не сидит, и почему-то Стайлз смотрит на пустое место. Стайлз отмахивается от этого давящего чувства, и пытается поддержать разговор с Эрикой, когда она спрашивает у него про домашнюю работу по химии. Этот предмет ей даётся с трудом. Он также проверяет с Дэнни страницу из бестиария, обещает Лиаму помочь придумать тему для презентации по английскому, и съедает на двоих с Корой пачку «Орео». Он живёт на периферии обеих стай, как и всегда — дружелюбный шутник, но всегда на границе. Так лучше. Стайлз возвращается домой поздно. Отец работает, так что Стайлз поднимается по лестнице в темноте, снимает обувь, садится за стол и открывает ноутбук. Что-то его беспокоит, и он не может понять, что именно. Это не выпотрошенное тело туриста, найденное в лесах. В этом нет ничего необычного. Это Бикон-Хиллз, в конце концов, и солнце встаёт на востоке. Тут что-то ещё. Что-то размытое и неопределённое, ускользающее сквозь пальцы, пока Стайлз пытается это ухватить. Он прикрывает глаза и потирает виски. Что-то другое. Словно бы присутствие окутало город. Или... или противоположность этого, в каком-то смысле. — Присутствие, но не присутствие, — Стайлз бормочет себе под нос. — Что противоположно присутствию? — он морщится. — Отсутствие. Он распахивает глаза и видит стоящую перед ним фигуру, похожую на... ковбоя? Какого хрена? — Однажды ты тоже меня забудешь, пап. Они все меня забудут. Фигура тянется к нему, и Стайлз чувствует, как его сковывает холод, словно бы кровь обратилась в лёд. Он пытается закричать, но слишком поздно.***
Когда Стайлз снова открывает глаза, он стоит в потрёпанном временем зале ожидания железнодорожного вокзала.