***
Может быть, Питер обратил бы внимание раньше, если бы в его жизни остался хоть кто-то, кто мог заметить его отсутствие. Но нет, это был дождливый вечер вторника в Бикон-Хиллз, когда Питер открыл дверь кофейни. За стойкой обычная бариста. — Привет, что будете заказывать? — спросила, словно Питер не приходил сюда каждый чёртов вечер с одним и тем же чёртовым заказом. — Хорошо, — ответила она, приняв заказ. — И как вас зовут? Может быть, если бы Питер действительно проводил время с Дереком и его стаей, он бы заметил происходящее до того, как его полностью забыли.***
Подростки на железнодорожном вокзале тревожатся, их запах горчит от беспокойства, после того как Питер садится рядом с ними. Он держится на расстоянии больше чем удар, как для своей безопасности, так и чтобы их лишний раз не напрягать. Их сердца колотятся, глаза горят. — Как долго вы здесь? — спрашивает он. Время здесь ничего не значит, он узнаёт об этом сразу же, слушая их речь. Чем больше времени он с ними проводит, тем сильнее они расслабляются, привыкают к запаху и, наверное, находят успокоение в уверенном сердцебиении. Питер уже сгорал до смерти. Он не предастся панике из-за странного перемещения в пространстве. Он всё ещё жив, так что дела явно могли быть куда хуже. Сандживу четырнадцать, но он главнее пятнадцатилетней Эмили. Она тише, сдержаннее. Стены Санджива ломаются гораздо быстрее, чем у Эмили: к моменту, когда он закончил рассказывать Питеру всё о своей старой жизни, о том, что им известно про Дикую Охоту, Призрачных Всадников и железнодорожный вокзал, он уже приблизился достаточно близко, чтобы Питер мог протянуть руку и коснуться его. Он этого не делает. Не хочет спугнуть. У Эмили уходит немного больше времени, чтобы раскрыться, но вскоре они с Сандживом пихаются локтями и спорят, была ли у сожжённого в этот раз футболка зелёная или синяя. Питер не совсем уверен, почему это важно, но, наверное, в подобном месте очень важно помнить детали, хотя бы чтобы доказать себе, что ты не спятил. — Ну, по крайней мере, с вашими постоянными перепалками по дому я не заскучаю, — говорит им Питер. Санджив фыркает, а Эмили закатывает глаза. Питеру безумно «повезло»: его не просто похитила Дикая Охота, но он ещё и оказался фактическим опекуном парочки подростков. Почему он хоть раз не мог попасть во взрослую компанию? Должно быть, это его наказание — постоянно оказываться в окружении раздражающих гормонально нестабильных сопляков с прыщами и отсылками к поп-культуре, которых он не понимает. Конечно, это не совсем так в случае с Сандживом и Эмили. Санджив — подросток девяностых, и у него идеальный вкус в музыке и фильмах. Он понятия не имеет, кто такая Майли Сайрус, и Питера это чрезвычайно бодрит. Эмили забрали, когда Питер был в коме, так что она не знает о популярных трендах примерно столько же, сколько и Питер. Они ему нравятся, и так как они всё ещё щенки, то, естественно, уважают старшего бету, особенно с фамилией Хейл. Питер, может, и не помнит их стаи — Дикая Охота стёрла даже воспоминания о них, — но они помнят его. Стая Хейл была и сильной, и уважаемой в своё время. В их время. — Что вы делаете без луны? — из любопытства спросил Питер. — Как вы не одичали? — Луны нет, — Эмили фыркает. — Как и времени. — Прошло много лет, — соглашается Санджив. — Но в то же время всего несколько минут? Тут не устаёшь, голода не чувствуешь. Даже писать не надо. Стоит отключить часть мозга, которая считает, сколько времени прошло, или ты с катушек съедешь. — Я сходил с ума однажды, — говорит Питер. — Не скажу, что это было весело, но я определённо многого достиг. Маленькая девочка на коленях Санджива рассмеялась. На вид ей было не больше трёх или четырёх лет, а лицо было раскрашено, словно она только что с вечеринки. На щеках нарисованы усики. — И как тебя зовут, котёнок? — спрашивает её Питер. — Поппи, — она улыбается. Поппи — это маленькая загадка, но Питеру всегда такие нравились. Очевидно, она не просто человек, с учётом того, что не стала живым мертвецом, как те люди в зале ожидания, но Поппи слишком маленькая, чтобы рассказать Питеру что-то о том, откуда она. Фамилии своей не знает, и думает, что её родителей зовут Мамочка и Папочка. Ей нравится «Улица Сезам» и покатушки на спине. Щенки потакают ей, и вскоре Питер следует их примеру, в строгом понимании того, что никто снаружи не должен вообще узнать о том, как Питер изображает Большую Жёлтую Птицу. Время идёт — или же нет, — и Питер понимает, что лучше всего его заземляют сердцебиения двух щенков и Поппи. Как бы сильно это место ни походило на ад, здесь было что-то освобождающее. Эти детишки не знают Питера. Они не знают монстра, так что Питер не обременён этой частью себя с ними. Он может быть человеком, которого им хочется видеть — старшим, умным, сильным, безопасным — без необходимости смотреть на его руки и видеть капающую с них кровь Лоры. Это ад, но и ещё что-то, что Питер почти боится пока что назвать. Если он застрял здесь навечно, что ж, по крайней мере, он может утешить себя мыслью, что есть места и похуже.***
Дети изголодались по новой информации в месте, где времени не существует. Может быть, им и не нужно есть или спать, но, как это ни парадоксально, они всё ещё чувствовали каждый пролетающий час. Это ни с чем не сравнимая пытка, настолько же безобидная, насколько несказанно ужасная, и Питер не знает, как они ещё не потеряли рассудок за всё то время, что они заперты здесь. Но они цепляются за Питера, потому что он новый, и в какой-то момент он рассказывает им всё про стаю Дерека, и Скотта, и о Бикон-Хиллз, и обо всём, что туда притягивается. И о Стайлзе тоже, который дрейфует между стаями, словно бы он ищет дорогу сквозь зыбучие пески стратегии и союзов; дурак, трикстер, джокер, потому что лучший шанс выжить в узком пространстве между двумя могущественными королями — это оставаться тем, кого постоянно недооценивают. Питер всегда слишком держался за свою гордость, чтобы играть дурака, а Стайлз... Ну, у него это лучше получалось до ногицуне, но даже тогда Стайлз был куда умнее и хитрее, чем казался. — Чувак, это Бикон-Хиллз, — сказал Санджив, нахмурившись. — Не Византийская империя. — В тебе нет чувства интриги, верно? Санджив улыбается и пожимает плечами. — Я веду к тому, что существовать между двумя стаями сложно. Эмили дёргает за выбившуюся нитку на своих джинсах. — Почему ты между двумя стаями, Питер? Питер горько усмехается. — О, это совсем другая история. Она смотрит на него. — И что? Не то чтобы у нас нет времени послушать. Она права.***
Лора. Питер давно не произносил её имени, так что неудивительно, что оно застряло комом в горле, и всё же он заставляет себя произнести его, и всё, что шло после. Он наблюдает, как выражения сменяют друг друга на лицах щенков: ужас, отвращение, страх. Ничего нового. Когда он заканчивает рассказ, Эмили и Санджив продолжают хранить молчание. — Питер! — говорит Поппи и тянет его за руку. — Питер, покатай меня! Возможно, щенкам нужно время, чтобы всё осознать. Видит бог, что у них уж точно есть, так это время. Он встаёт и идёт с Поппи к рельсам. И до тех пор, пока Питер с ней на спине не пробежался взад-вперёд по части рельс больше раз, чем он мог сосчитать, он не осознавал: щенки дали ему уйти с Поппи. Они бы не позволили, если бы думали, что это опасно для неё.***
— Есть парень по имени Стайлз, — Питер рассказывает Поппи, каждый шаг отдаётся хрустом по гравию на путях. Поппи мычит, и Питеру нравится представлять, что она о чем-то его спрашивает. — Он интригующий, — говорит ей Питер. — Несносный, но в основном интригующий. У него есть способность знать вещи, которые никто не может знать. Тебе бы он понравился, думаю. Он любит корчить глупые рожицы. — Глупые, — одобрительным эхом отзывается Поппи, её рот совсем близко к уху, пока они идут по рельсам. — Очень глупые, — говорит Питер. — Но знаешь, что самое глупое, котёнок? Она снова мычит. — Из всех в Бикон-Хиллз, — говорит Питер, голос эхом разносится по пустому тоннелю, — думаю, больнее всего, что он меня забыл. Может быть, острые углы Питера держали Стайлза начеку куда дольше, чем остальных. Может быть, Питер смотрел на Стайлза и видел что-то вроде связи между ними, взаимопонимания. Или, может быть, было в этом что-то ещё. Питер видел общие черты между ними: безумство в случае Питера и одержимость Стайлза — оба отмечены потерей контроля и окружены смертью. Общий ужас. Но иногда, когда Стайлз смеётся и ловит взгляд Питера, может быть, Питер видит нечто большее, чем связь между ними. Может быть, он видит также совместное будущее. Питер никогда в жизни не убегал от хороших вещей. Стайлз — аномалия, возможно. И Питера всегда притягивали вещи, да и люди, которые не особо вписывались в рамки. Ему казалось, что Стайлз такой же. — Но сейчас уже ничего не поделать, верно, котёнок? — спрашивает он Поппи, и она неловко обнимает его за шею. Просто ещё одно сожаление, которое необходимо засунуть куда поглубже, и научиться с этим жить. Питер к такому привык.