Очередное утро — очередная порция недовольства со стороны менеджера и агентства, ушат грязи, вылитый на неё в Интернете и полное отсутствие настроения что-либо менять в этой жизни. Пак Чеён молила всех известных ей богов, чтобы однажды проснуться и осознать, что всё снова стало как раньше: она популярна, её любят фанаты, с ней хотят записывать фиты или писать ей песни, её голос трогает души людей.
Полгода назад девушка стала терять голос. А всё почему? Потому что нужно петь правильно, потому что нужно заботиться о своём голосе, а не выкуривать по пятнадцать сигарет в день из-за нервов. Но ведь у других от этого голос не уходил! А частые вечеринки, ставшие её вечным спутником, добавили проблем с голосом в копилку. А как иначе, ведь дорогой и стоящий алкоголь не только помогает забыться на время, но ещё и обжигает горло? Это тебе не шампанское, которое пили все те малышки-айдолы в клубах.
Чеён свою карьеру начала ещё в десять лет, когда мать привезла её из Сиднея в Сеул и таскала на все прослушивания, которые только появлялись. И девочку взяли. Взяли в одно из агентств большой тройки. Как же мама тогда гордилась ею. Но этого было мало — Чеён должна была стать ещё лучше, ещё успешней. И вот оно: прошло четыре года и малышка Чеён дебютировала. Разве могла она не понравиться публике? Да, она не была идеалом красоты, но её внешность цепляла окружающих, фанатов, рекламодателей. А голос такой ангельский, что можно было забыть обо всём на свете, лишь бы часами слушать, как Чеён поёт. Тогда в четырнадцать лет девочка попала в страшную индустрию, хотя времена трейни казались ей ужасными, истощающими, лишающими надежды. Её научили улыбаться и не терять лица перед публикой в любых ситуациях. Вот только никто и никогда не учил, как справляться со стрессом, как перестать страдать хронической бессонницей, как перестать видеть кошмары о том, как тебя ненавидят.
Десять лет она не выходила из всех чартов Южной Кореи, мелькала в кино в Америке благодаря своему австралийскому акценту, завоевав и там любовь зрителей. Последние пять из них сопровождались давлением со стороны общественности, собственной компании и матери. Первые стали критиковать её внешность: «Слишком худая», «Потолстела», «Однотипные песни», «Слишком милая», «Слишком высокомерная». Вторые хотели, чтобы она и дальше писала тексты только о воздушных замках и вселенской радости, а ведь Чеён стала писать то, что заставляло задумываться. Мать же прессовала, чтобы девушка больше работала, соглашалась на рекламные контракты, собирала стадионы. Так, понемногу, Пак пошла на собственное дно, с которого, ей казалось, не было выхода.
Сначала девушка старалась угодить родительнице, работала ещё больше, почти не спала и не ела, что привело к проблемам с питанием, истерикам, срывам, бессоннице, стрессу и ей пришлось в течение полугода восстанавливать здоровье. Всё это сопровождалось упрёками матери и злостными комментариями нетизенов. Компания же ограничила возможность писать песни, отдавая эту прерогативу продюсерам. Как это тогда было подано: так они могли оградить её от боли, какую она испытывала.
В эти полгода её жизнь окончательно спустилась ко дну. Чеён понимала, что сама запустила, сама виновата во всём. Песни стали выходить реже, весёлые и радужные тексты давались ей с каждым разом всё труднее, да и продюсеры и менеджеры говорили, что ей нужно сосредоточиться на совсем других вещах, а голос и тот стал подводить. Врачи диагностировали, что если она будет так и дальше издеваться над своим здоровьем — с голосом она может попрощаться. Нет, разговаривать Пак Чеён сможет, но петь — никогда.
В аэропорту её также встречали с криками: «Розэ!», но фанатов куда меньше, жадных до сенсаций папарацци — куда больше, да и внутреннего удовлетворения, как раньше, это не приносило. В какой момент всё пошло по наклонной? Где она оступилась? Да, она начала курить. Да, её преподаватели не заботились о её манере пения, поэтому она часто напрягала связки — конечно, это плохо сказалось. Да, она начала пить. Но самое главное: об этом никто не знал из фанатов и обычных людей. Слухи среди айдолов сначала ходили, а потом это подтвердилось на одной из вечеринок. Вот только всем всё равно было не интересно это. Почему? Потому что они были такие же, как она, только кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей.
— Чеён, просыпайся, — сквозь толщу шипения в голове, как от старого телевизора с неловящей антенной, девушка услышала голос друга. — Почему в твоей квартире вечно такой срач? Ён-и, с этим нужно что-то делать, так больше продолжаться не может. Вылезай быстро из постели, а то туда залезу я!
Так себе угроза, Чон Хосок. Ты её даже раздавить не сможешь. А ведь ей иногда очень хотелось, отличный способ умереть. Вот только Чеён прекрасно знает, что означают его слова — щекотка. А девушка её боится. Что за издевательство с самого утра? Ни тебе умереть нормально, ни поспать в своё удовольствие.
— Отстань, — девушка бросила подушку в него, не глядя и понимая, что явно не попала. — Ведёшь себя, как мой менеджер. А у меня сегодня, между прочим, выходной.
— А ещё ты слишком много пьёшь.
Чеён даже с закрытыми глазами видела, как он дует свои губы и смотрит так пристально на неё, будто это поможет. Ну и что, что она пила вчера? У неё даже похмелья нет, она им не страдает. Да и «пила» слишком громко сказано; так, одна бутылка вина. К чему все эти приходы к ней домой и нравоучения о том, как жить не надо? Давно он так не делал.
— Женский алкоголизм не лечится, да и ты не врач, поэтому не трогай меня. Я вообще-то планировала сегодня выспаться.
— Чтобы ночью пойти кутить дальше? — в этот момент Чеён вскочила с постели с визгом, потому что друг выполнил своё обещание и, упав рядом на чёрный сатин, стал её щекотать. — Наглая девчонка, я о тебе, вообще-то, забочусь!
Чеён смотрела на Хосока горящими глазами, не понимая, за что он с ней так, она ведь ему ничего плохого не сделала. Она ночью никого не убила, не побила, не покалечила, просто выпила бутылку вина дома, пока смотрела какое-то кино. Да она даже названия этого фильма не запомнила! А срач в квартире от того, что давно никто не убирался. Хотя вызвать службу спасения от таких ситуаций стоило. Сегодня же закажет себе клиниговые услуги.
— Хосок-щи, — Розэ хотелось плакать от того, как нещадно в одну секунду разболелась голова. Ещё одно подтверждение, что её друг самая настоящая скотина. А как иначе описать эти издевательства над ней? — Вот что я тебе сделала? Почему ты припёрся в мой дом и терроризируешь меня?
— Ён-и, — парень всегда громко и заразительно смеялся. Раньше Чеён обожала этот смех, но сейчас для её нежных ушей в это утро он был скорее похож на резкий и немного скрипящий звук. — Ты обещала встретиться со мной ещё неделю назад, как я из Гонконга вернулся. Когда я улетал, всё было хорошо. А сейчас я возвращаюсь и что слышу? Моя Чеён погрязла в алкоголе, вечеринках, не пишет песни. До меня дошли слухи, что ты потеряла голос. Хорошо, что у меня есть ключи от твоей квартиры, поэтому я пришёл лично, раз ты не идёшь ко мне сама.
Он бил по больному. Говорил о том, что она хотела бы забыть. Розэ повернула голову вправо, пытаясь найти глазами зеркало и увидеть там в очередной раз то, что от неё осталось. Нашла. Отросшие корни волос, показавшиеся резким переходом в блонд, синева под глазами, сожительствующая с мешками, пухлые щёки, которые стали ещё больше, как казалось Розэ, искусанные губы. Идеал девушки. Она никогда не видела себя в более плачевном состоянии.
— Я ведь говорила тебе, — апатично смотря на себя в зеркало, произнесла девушка, — больше никогда не называй меня Чеён.
— Да-да, — Хосок покивал головой, поудобней устраиваясь на кровати и наблюдая за подругой. — Мы с тобой знакомы уже добрых лет пять, а ты всё так же отказываешься от своего имени.
— Оно мне не нравится.
Ей было легче, когда она была Розэ, Розанной, Рози. Скрываться за маской идеала для девочек было легко, привычно, но последние полгода она всё больше становилась Пак Чеён, не выходя на сцену или просто к фанатам. Стало популярно показывать себя настоящую, больше общаться с поклонниками в социальных сетях. Нет, девушка была не против, но всё равно считала это кощунством и порывательством на свою личную жизнь. Как же она ненавидела этого певца Джей Кея, о котором трубили во всех новостях и с которого всё это движение началось. Ангел во плоти. Ага, видела она этого ангела. Да он похлеще самой Пак будет. Она хотя бы не трахает всё, что движется. Правда, насчёт него вопрос тоже спорный, потому что Розэ никогда не видела его с девушками, но это рождало в её голове только мысли о том, что парень гей. И вообще, как классно рифмуется: Джей Кей — гей. Жаль только, даже если она песню такую напишет, то на ней далеко не уедет, только хейтеров наберёт.
— Что ты от меня хотел? Встретиться? Свидание? — Розэ села перед Чоном, пристально смотря ему в глаза. Парень долго не выдержал напора, заморгав и отведя взгляд. Он вечно проигрывал ей в гляделки. — Хосок, я устала и хотела сегодняшний день провести в одиночестве.
— Ага, как и вчерашний? — Чон криво улыбнулся на одну сторону, подмечая, как скривилась на эту фразу Розэ. — Я созванивался с твоим менеджером, компания отпустила тебя домой на время, никаких концертов, чтобы ты пришла в себя. Чеён-и, я понимаю, что почти год отсутствовал, но неужели всё настолько плачевно?
— Как часто ты открывал новости, чтобы узнать, как у меня дела?
Вряд ли он делал подобное, потому что всегда писал ей напрямую. Этому парню не нужно было читать новости, он и не хотел этого делать, зато переписываться с ней или созваниваться было его главной привычкой на каждый вечер. Розэ потихоньку отдалялась от этого, чаще стараясь оставлять его сообщения и звонки без ответа. И ему бы впору обидеться, но Хосок был таким человеком — улыбающимся, прощающим все оплошности и колкие слова. Иногда Розэ это даже бесило.
— Они ненавидят меня.
Хосок выдохнул, кося взгляд куда-то в сторону, и встал перед ней в полный рост. Единственное, что он не мог терпеть — её тихое смирение с проблемой. Лучше бы она кричала, материла и плакала, — в этой ситуации он бы быстрее нашёл способ её успокоить, чем когда она тихо сообщала ему свою проблему и не ждала даже поддержки в ответ. Дурочка.
— Так, ладно, — Хосок подошёл к подруге и обхватил её лицо ладонями, заставляя поднять голову выше, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Сейчас нам нужно принять душ, почистить зубы. А пока ты всё это будешь делать, я заварю нам кофе, потом мы пойдём в кафе на…
— Хосок-щи, я не так быстро принимаю душ, как ты завариваешь кофе, — Розэ скептически подняла бровь, но после скупо улыбнулась. — Твоя взяла, я постараюсь быстрее.
Как хотелось у неё не вышло, но друг смиренно ждал на кухне, уже давно выпив свою чашку американо. Услышав, что вода перестала литься, парень сделал латте, параллельно переписываясь со своим секретарём. На самом деле, у него по горло дел, которые нужно решать прямо в эту секунду, но находиться сейчас рядом с ней для него куда важнее. Ей было девятнадцать, когда они познакомились. Тогда он в неё и влюбился, пообещав себе, что завоюет её, когда поднимет бизнес отца на более высокую ступень. Поднимет настолько высоко, чтобы не зависеть от мнения и слов родителя. Мама сказала, что поддерживает его в этом, потому что именно тогда он принял своё самое главное и первое мужское решение. Женщина любила Розэ как певицу и Чеён как обычную девушку. Отец согласился в том числе, смеясь, что эта девчонка вряд ли захочет терять карьеру, чтобы стать женой Хосока, пусть он и наследник миллионов долларов.
И вот, все эти пять лет Чон упорно трудится, чтобы потом девушка могла ни в чём себе не отказывать. А ещё он был ей другом. Всего лишь. Это бесило. Особенно, когда она начинала встречаться с кем-то, а после расставания звонить ему и рассказывать о своей боли. Правда, всё также тихо, без лишних криков и истерик. Много раз он порывался приехать к ней, сказать, что бросит мир к её ногам, подарит ей любовь и тепло, которые накапливал ради неё одной все эти годы. И постоянно себя останавливал. Не сейчас, ещё не время.
Розэ вышла из ванной, зачёсывая волосы в низкий хвост, чтобы было удобно надевать кепку. Она успела даже нанести лёгкий макияж, дабы убрать синяки под глазами и нормально выйти в люди. Поэтому стоило ей допить латте, как они с Хосоком отправились по намеченному им маршруту.
— Кстати, что с твоим телефоном? — Чон вёл машину уверенно, хоть и предпочитал личного водителя, потому что так было легче решать дела прямо в дороге.
— Я добавила всех в чёрный список, чтобы мне никто не мог дозвониться.
Пак нервно перебирала пальцами ремень безопасности, вспоминая, как обычно начиналось её утро, а точнее, с чего. Она из-за этого даже в Интернет заходить перестала.
Чеён знала, что Хосок везёт её в своё любимое место — ресторан «Flavors». Он находился в одном из торговых центров, расположившись аккурат на крыше здания. Поскольку уже пришёл март и люди стали выбираться на веранды и террасы, укутываясь в пледы, так любезно предоставленные работниками кафе и ресторанов, можно было не волноваться о том, что крыша будет закрыта. Стоило только потеплеть, — «Flavors» открывал свои двери на крышу, выносил столы и приглашал гостей насладиться видами Сеула сверху. Особенно учитывая, что вид открывался аккурат с одиннадцатого этажа здания. Город как на ладони.
В торговом центре было на удивление тихо, хотя удивляться тут было нечему — вторник, люди работают. Да и тихо, это скорее по сравнению с теми же выходными, когда здесь не протолкнуться. Такой маленький и одновременно большой город. Люди не обращали на них с Хосоком внимания, пока они шли к лифтам, пока Розэ не сняла маску с лица, позволяя себе свободнее дышать и надеясь, что её никто не узнает.
— Омо, ты только глянь, — рядом с друзьями раздался девичий голосок. — Это же Розэ! Ынджу, снимай её, снимай.
— Да кому она нужна? — другая отвечала ей с пренебрежением, Пак сразу ощутила это в чужом голосе, из-за чего нервно сглотнула. Вот поэтому она не читала новости в Интернете и старалась никуда не выходить. Чеён продолжала слышать их беседу, натягивая маску повыше, потому что они шли рядом и не собирались заканчивать свой разговор. Складывалось впечатление, что они думали о том, будто девушка не понимает их языка. — Эта певичка изжила себя. Ты вообще слышала, как она вживую поёт? У неё испортился голос, раньше было лучше. Да и вообще, ей уже двадцать четыре, это, конечно, не приговор, но она отпахала десять лет на сцене, пора бы уступить дорогу молодым. Она больше никому не интересна.
— Ты права, — третья подружка смеялась во весь голос, а Чеён казалось, что она сейчас разрыдается. Чем она это заслужила? — Я, кстати, читала, что у неё последние месяцы совсем нет работы, поэтому она соглашается даже петь на днях рождения у других айдолов за копейки. Раньше её голос трогал людей, а сейчас она превратилась в штатную певунью, которая никому не интересна. Она прошлый день.
— Бери выше — прошлый век, я её песни уже лет пять не слушаю. Да и вообще, вы эти треки слышали? Фу, кто ей такое пишет? Я вам серьёзно говорю: то, что её указывают в кредитах, как автора музыки и песен — полный бред. Могу поспорить, что она писать их не умеет.
Дальше Розэ уже не слышала, потому что они с Хосоком зашли в лифт. Пак проводила взглядом, полным ненависти, этих закадычных подружек. Как после таких комментариев в свою сторону не напиться с горя? А Чон явно даже не слышал всего этого, с улыбкой рассматривая шикарные подвесные люстры, присматривая новый костюм, проходясь расфокусированным взглядом по витринам магазинов. У него всегда всё было хорошо, его не трогали другие люди и их мнение. И Розэ этому вечно завидовала. Она ненавидела его за это.
Она хотела бы так же.
Осторожно вытерев слёзы, чтобы не заметил Хосок и не напал с расспросами, девушка глянула, какой из этажей они уже проезжали, с удовольствием отмечая, что они почти на месте. В ресторане их встретили с улыбками, узнавая в Чоне своего постоянного клиента и раскланиваясь перед ним на девяносто градусов. Да, может он и пропадал год в Гонконге, но здесь его обожали и считали своим вип-клиентом, даже если он так долго не появлялся на их пороге.
— Господин Чон, вам место у окна, как обычно?
— Спасибо. Сегодня мы хотели бы выйти на террасу. Принесите нам пледы, штуки три.
Хосок улыбался, чувствуя себя в своей тарелке. Розэ и этому завидовала в нём: его не просто уважали, его любили, стремились к нему. Он всегда был счастлив и доволен своей жизнью, а люди вокруг готовы были всё для него сделать. Кто бы такое сделал для неё? Она таких людей не знала, да и даже не пыталась найти.
В зале играла лёгкая музыка, сопровождающая тихий чарующий вокал. Это была её песня, одна из тех, что она пела ещё несколько лет назад. Она была её любимой, написанной ею самой, хоть и не стала самой популярной. Розэ знала, что многие иностранки приезжали, как она когда-то, покорять Корею своим вокалом или танцами и, возможно, внешностью. Девушка, что сейчас пела, была одной из таких. Чёрная чёлка прикрывала глаза, но лицо у девушки было явно миленьким. По возрасту она была, наверное, как Чеён. А её голос. Он был так похож на голос Пак ещё год назад. Чеён хотела бы петь так снова.
Вот бы ей так же.
На террасе было совсем не холодно, как показалось Пак на первый взгляд. Сев на один из диванчиков, она обвела взглядом площадку и, выдохнув, сняла маску и кепку. Сейчас здесь не было людей, кроме персонала, поэтому можно было не беспокоиться. В дорогих заведениях радовало только одно: они не скажут против тебя ни слова, потому что ты им за это платишь деньги.
— Ён-и, ты должна нормально питаться, — Чеён заказала только салат и свежевыжатый грейпфрутовый сок, из-за чего ругался Хосок, заказывая ещё одну порцию говядины и креветок, которые подают с соусом. — Ты совсем исхудала, того глядишь и ветром сдует.
А Розэ будто не знала, что слишком худая. Её профессия так обязывала. Она не Шиндон, да и тот уже похудел и следовал пути правильного питания. Она бы хотела быть как американки или австралийки, которые ели, что хотели. В этих странах довольно популярно, если у тебя есть формы, ну или как минимум они себя принимали такими, какие они есть. Это было не про Пак, которая привыкла жить по устоям Кореи.
Она ничего не ответила другу, отворачиваясь и наблюдая за городом, в котором жила уже вот как четырнадцать лет. Ей бы улыбаться и радоваться, что она столько добилась, но в голове то и дело мелькали фразы тех девушек из их разговора. Хосок взял два пледа из принесённых официантами для них и укрыл Чеён, аккуратно растирая руками плечи, нагревая.
— Вот так будет теплее. Тебе нужно беречь здоровье, Ён-и.
— Я отойду, мне нужно умыться, — скидывая с себя руки друга и заодно оба пледа, сказала Розэ, вставая.
Всего лишь отмазка, чтобы спрятаться в кабинке туалета и просто смотреть в одну точку, стараясь ни о чём не думать. Прекрасное место, чтобы о чём-то размышлять, вот только делать этого совсем не хотелось. Розэ бы закрыть глаза и оказаться на пляже в Австралии, гулять где-нибудь по набережной в Сиднее, зайти в булочный магазин и купить вкусностей к столу, прийти домой с покупками и за завтраком наслаждаться видом моря из окна.
— Ты её вообще видела? — из небытия её вывел голос, который был довольно знаком, потому что это была одна из айдолов, что крутила роман с чеболем. Наглая, ничего из себя не представляющая хамка, притворяющаяся доброй и милой. И ведь зрители хавали, как говорится. — Она наверняка даже голову помыть забыла. Не удивлюсь, если она вчера снова где-то бухала полночи.
— Меня больше беспокоит тот факт, что вместе с ней пришёл Чон Хосок, — вторая девушка была не менее незнакомой, потому что оказалась одной из известных моделей. Её вытянул в свет её «папик», которому уже за сорок. Плачевная ситуация, ничего не скажешь. — Ну серьёзно, он чеболь в каком поколении, а ведёт себя, как хвостик этой сучки. Чтоб её. Хотя, неудивительно, сейчас её единственное спасение от полного краха — выйти замуж за мужика побогаче и выжать из него по максимуму.
— Дорогая, ты думаешь, он просто так рядом с ней эти пять лет крутится? — Чеён ощущала, как у неё наворачиваются на глаза слёзы, пока она слушала очередной разговор о себе, который немного заглушала вода из-под крана. — Наверняка, она прекрасно умеет работать ртом. Не зря же у неё такой голос прекрасный был. Но вот год назад Чон Хосок улетел в Гонконг и дойной коровы не стало. Ну ничего, эта сучка явно скоро вернётся в первые ряды, её чеболь же уже прилетел обратно, найдёт её рту применение, тогда-то она снова и запоёт.
Розэ не хотелось слушать дальше, но благо и не пришлось. Оставшись в кабинке туалета и слыша, как закрывается дверь за девушками, Пак прикрыла ладонями уши, пытаясь прийти в себя. Нет, ей нельзя плакать, только не здесь. Только не сейчас. Как она вернётся к другу, если у неё глаза красные? Обычным умыванием тут не поможешь, а объяснять ему всё, что произошло не хотелось.
Написав впопыхах СМС-ку с извинениями и мысленно попросив прощения ещё с десяток раз, Пак вышла из ресторана, натягивая пониже капюшон, в надежде, что её так узнает как можно меньше людей. Ей казалось, что со всех сторон в неё тыкают камерами, рассказывают, кто она и как должна себя вести, куда должна пойти и какой ей быть. Ей просто нужно было остаться дома, а не идти на поводу у друга и плестись с ним в ресторан. А он ведь наверняка сейчас переживал. Она нарушила свои собственные правила, пойдя за ним. И то, что говорили те девушки в туалете… да она в Хосоке никого больше друга не видела. Как можно?
Добредя до танцевальной студии, где у неё обычно проходили тренировки, она открыла входную дверь и без лишних слов протянула руку администратору. Парень знал её не первый день, да и Розэ была здесь частым гостем в последнее время.
KAZKA — Сама
В тренировочном зале было тихо и темно. Чего ещё можно было ожидать? Что здесь её встретит тренер? Смешно. У зеркал на стуле лежала гитара, Розэ оставляла её там в прошлый раз, чтобы потом вернуться. Этот инструмент был её единственной отрадой; играя на нём, она позволяла себе забыться на время.
«Прямо в сердце бьёт, уже без обиняков,
Говорят, ум есть, а хотелось бы маяков.
Царапин от пальцев, а не от слов»
Это были строчки, рождённые в её голове в тот самый момент, как она зашла в зал, желая выплеснуть все эмоции и рассказать о своей боли. Пак Чеён с десяти лет учили выражать все свои чувства через музыку: пиши мелодию сама, пиши слова сама, всё сама. Ей иногда казалось, что и петь она научилась сама, а все эти преподаватели были лишь картинкой, сопровождающей её репетиции и уроки вокала. Ей никто никогда не указывал толком на ошибки, только говорили, что она плохо поёт, никогда не уточняя, где не так и как правильно. А теперь ей даже не давали самой писать песни. Нужно что-то лёгкое и воздушное, а она всё о проблемах каких-то пишет.
«Опять подводят smoky eyes
Снова у боли сегодня размер plus size,
Ибо ветер сменился, другую выбрал,
Но кто остановился — проиграл»
Сесть и расплакаться у неё не выходило давно, поэтому она записывала таким образом строчки из песен, которые ей хотелось бы выпустить, но компания не позволит. Им нужны деньги, а значит, она должна петь милые и добрые песни о любви, либо что-то танцевальное, а вся эта грусть под гитару точно не заинтересовала бы большое количество зрителей.
Чеён едва успела выключить запись на телефоне, как раздался звонок, разрушающий атмосферу покоя и боли, — звонила мама.
— Розанна, как ты?
Её мать не отличалась тактичностью, как тот же менеджер, но сейчас была довольно корректна. Пока что. Чеён выдохнула и, отпустив гитару висеть мирно на плече, повернулась к зеркалу лицом, рассматривая снова прорезавшуюся синеву под глазами, потому что много тёрла глаза ладошками и смыла часть тщательно нанесённого макияжа.
— Нормально, мама, спасибо, что интересуетесь.
— До меня снова дошли слухи, что ты перестала петь, — вот теперь Пак чувствовала угрозу. — Я надеюсь, что всё и правда так, как ты говоришь, потому что я пока не собиралась прилетать в Сеул.
— Всё, правда, нормально.
— Кстати, ты не забыла, что должна переслать мне деньги завтра? Первое марта уже полторы недели как прошло. Мы договаривались, что ты будешь сбрасывать суммы до середины месяца.
— Я помню, мама, завтра же схожу в банк и перешлю вам деньги.
— Хорошо. И не смей там заводить романы! Не хватало ещё слухов о том, что моя дочь стала проституткой и спит с мужчинами за деньги или продвижение! Если уж решишься на такое — сделай так, чтобы об этом никто и никогда не узнал. Ты поняла меня?
— Да, мама, я поняла вас.
— Отлично.
Пак уже и забыла, каково это — разговаривать с матерью. Они общались раз в месяц и то, только если Розэ забыла выслать деньги. Последний разговор состоялся около четырёх месяцев назад, когда мать прилетела в Сеул, услышав слухи о дочери, что она больше не поёт. А что ещё оставалось? Голос срывался и хрипел. Продюсеры и акционеры решили дать своей золотой утке отдых, отменив концерты в связи с состоянием здоровья и оставив девушку практически без работы. Нет, на корпоративах у айдолов она не выступала, но у политиков и бизнесменов — да, причём у иностранцев, чтобы в Корее было не так заметно. И всегда под фонограмму, эти зрители не привередливы.
Тяжело выдохнув, девушка мягко прошлась пальцами по краям инструмента и встала, бредя в направлении выхода. Зря она вышла на улицу, слишком много гадости и несчастья это принесло за один день. В голове то и дело проскакивали мысли глянуть в Интернет и прочитать всё, что о ней писали, но она сдерживалась. Она и без этого сегодня всё услышала. Ей достаточно этих знаний.
Идти домой не хотелось, поэтому девушка пошла по давно заученному маршруту — в бар, где можно хоть немного расслабиться. Сейчас она выпьет, выкурит сигаретки три, и ей станет легче. К чёрту этот мир, к чёрту шоу-бизнес. Завтра она снова будет ненавидеть себя за то, что сделала, но ночью будет пить в своё удовольствие, запивая горечь на языке и в голове.
Бармен налил виски с полстакана, закинул туда несколько кубиков льда и продолжил протирать бокалы. Чон Хосок перестал писать гневные СМС, точнее, Розэ добавила его в чёрный список везде, поэтому больше сообщений от него не получала. Так приятно становилось, когда дым попадал в лёгкие, растекался там, как по самым потаённым уголкам души, а после выходил наружу, стоило ей выдохнуть. Приятно. Пусть и ненадолго.
— Ух ты, а я думал, ты спишь дома в такое время. Неужели слухи правдивы? — совсем рядом раздался знакомый мужской голос. Почему в этот день всё наваливается на неё сплошным комом? Почему она не может спокойно провести время? Почему именно сегодня?
— Джей Кей, — девушка ухмылялась, немного поджимая губы и смотря в глаза собеседника. Прекрасен, будто она на него через экран смотрела. — Как там твоё настоящее имя, мистер Я-Честен-С-Вами-Во-Всём? Что ж ты тогда под псевдонимом выступаешь?
— Жизнь такая, — парень щурит глаза, из-за чего у него появляются морщинки в уголках. — Меня зовут Чонгук. Сказать честно, не думал, что встречу тебя тут, да ещё и со стаканом виски и сигаретой.
— А ты не думай. И обращайся ко мне соответственно, я для тебя сонбэ.
— О, моя сонбэ сейчас бы тренировалась в зале, стараясь вернуть себе голос и прежнюю славу, а ты только доказываешь своим поведением, что канула в Лету.
Он не насмехался над ней, просто констатировал факт. Пусть и понимая это, ей всё ещё больно било это по самолюбию. И как этот мальчишка смеет её учить? Да что он знает? Сколько лет она потратила, сколько ненависти слышала в свой адрес, сколько её ненавидели и унижали, — она всё вытерпела.
— Заткнись.
— Да ладно вам, сонбэ, — в диалог втиснулся второй парень, который пришёл вместе с Чонгуком. Если она правильно помнила, он был актёром, но она запамятовала, в какой дораме он играл. — Если хотите, я могу составить вам компанию на ночь. К тому же у меня есть связи, может, вам это поможет вернуться в индустрию. Правда, не с триумфом, но…
— Хён, хватит, — Чонгук выставил руку перед другом, останавливая. Розэ же спокойно докурила, туша сигарету в пепельнице и оставляя её там же.
— Говна кусок, — на эти её слова актёр удивлённо уставился на неё.
В несколько глотков допив виски, Розэ кинула на барную стойку деньги и поплелась в туалет, чтобы умыться перед уходом. Лимит страданий на сегодняшний день должен был быть исчерпан, но ситуация повторялась снова, только в этот раз никто не стеснялся говорить правду при Чеён.
Повернув замок и закрывшись в туалете, Розэ дрожащими руками разблокировала телефон и сделала то, чего боялась больше всего в последние месяцы, даже сегодня говоря себе, что сильнее этого, что всё уже услышала в разговорах других — зашла в Интернет. Казалось, вся грязь этого мира скопилась в одном месте, чтобы обсудить девушку. Ну да, как это удобно, правда? Тебя никто не видит, в мировой паутине ты всесилен. А другим даже всё равно, кого обижать, на кого давить. За что это всё с ней происходит? За что?
Дверь одной из кабинок открылась, на что Чеён перевела взгляд мокрых глаз, пытаясь сосредоточиться на девушке, которая подходила к ней и умывальникам. Ниже неё сантиметров на десять точно, больше похожа на латино-американку, с длинным высоким хвостом на затылке. Розэ было сложно разглядеть лицо, потому что взгляд не хотел фокусироваться на нём. Девушка спокойно мыла руки, кося взглядом по Пак и останавливаясь на её телефоне.
— Помочь?
— Интересно, чем же?
Девушка повернулась всем корпусом к Чеён и взяла её телефон в руки, рассматривая там всё, что написано. Ухмылка так и не сходила с лица, пока она читала все комментарии, которые отпускались в адрес Пак.
— Если я скажу, что могу вернуть тебе голос, поверишь?
— Ты типа Дьявол, что ли? — Чеён нервно засмеялась, вспоминая все наказания, которые им расписывали в католической школе в Сиднее. Когда-то она, будучи совсем малышкой, пела там, в церковном хоре.
— Скажешь тоже, — девушка смеялась с этого, словно ей рассказали самую весёлую шутку из тех, что она слышала. — Я что-то наподобие Урсулы из «Русалочки». Так что? Как насчёт вернуть свой голос и свою популярность?
— Интересно, как?
— Это уже моя прерогатива, — девушка вернула телефон Чеён и повернулась к зеркалу, достав из сумки пудру и покрывая ею лицо. — Как тебе голос той девчушки из ресторана? Понравился? Хочешь такой же?
Розэ хотела, поэтому кивнула, опустив глаза. Их голоса с той девушкой были похожи, но всё равно такие разные. Вспомнив об этом, ей захотелось плакать, рвать и метать от того, насколько жизнь несправедлива к ней. Сколько она готова отдать за то, чтобы вернуть всё на свои места?
— Ты это получишь, — Розэ подняла глаза на девушку, чувствуя, как по щеке бежит слеза. Ну вот, всё-таки не сдержалась. — Только за всё нужно платить.
— И какова цена?
* * *
Очередное утро. Снова она проснулась в своей квартире, ненавидя себя и весь мир вокруг. На телефоне пропущенный от менеджера, до сих пор непрочтённые СМС от Хосока, которого она убрала из чёрного списка в Kakao talk. Жизнь продолжала свой размеренный ход событий. Всё как всегда, ничего нового.
— Я буду у тебя через час, будь готова к этому времени, — уверенный голос менеджера из динамика, всё по-старому. — Сегодня у тебя вокал и запись новой песни.
И Чеён вздохнула тяжело, приготовилась за этот час и смиренно ждала, когда её отвезут в агентство. Да и там всё, как она привыкла. Главное натянуть на себя очки, чтобы никто не видел уставших глаз, и мечтать о скором наступлении вечера.
Сейчас начнётся самое ужасное — урок вокала. Сначала распевка. Голос сегодня не дрожал, что, несомненно, радовало, но самое интересное началось позже, когда она на более сложных упражнениях стала брать те ноты, о которых уже и забыла за столько месяцев. Как такое может быть?
— Я смотрю, у тебя голос всё-таки прорезался, — преподаватель доволен настолько, что Чеён хотелось ударить его, оставив фингал под глазом. Хотя бы так. — Отлично, наконец-то ты запоёшь.
Ага, запоёт. Пак смотрела на себя в зеркало, пока в её голове звучал голос девушки из туалета: «Хочешь вернуть свой голос и свою популярность?». А руку жгло с самого утра, только Розэ не обратила на это толком внимания. Теперь же опустила глаза и видела на запястье знак максимы и незаконченный круг рядом, зияющий дырой справа, что говорило о мензуральной нотации¹. Имперфектум². Мажорная пролация³. Этого знака не было ещё вчера, а теперь он красовался на запястье новоиспечённой хозяйки, словно печать о заключении контракта.
