Двуличная сестрёнка

      Минхо хотел было отказаться от неожиданного предложения Йеджи присоединиться к совершенно незнакомым ему людям, но видя то, как школьница нервно мяла край своего пиджака, отбросил все мысли в сторону. Он чувствовал, как неприятно ей было находиться здесь, как всё её тело дрожало перед парой, потому совсем незаметно мизинцем коснулся её пальцев. Хван дрогнула, словно тела дотронулся мерцающий огонь, обжигающий своим пламенем кожу, но, подняв взгляд на Ли, приятно улыбнулась ему. Нет, Минхо не обжигал, не причинял боль, не оставлял бесчисленное количество ран, покрывающихся после корочками. Он согревал. Одним своим существованием, заботой и искренностью, он был не погасающим огоньком в её сердце. Йеджи с ним не страшны были дожди, грозы, яркий треск которых проходился по тёмному небу, и непрекращающиеся ливни, ведь она знала, что Минхо никогда не причинит ей тех страданий, не оставит после себя горькую дымку, развеявшуюся ветром безразличия. Он видел её насквозь уже давно, видел, когда ей было грустно, что сердце словно изуродовали до состояния неузнаваемости, отражающейся в опухших глазах, и видел её настоящую радость. В дни, когда они вместе сидели на заднем дворе школы, облокачиваясь о ствол дерева, и проводили всё свободное время вместе. Хван шутила, вместе с Минхо слушала свои любимые песни, весело хихикая, когда парню так же нравилась мелодия, она рассказывала истории и делилась впечатлениями о новом эпизоде шоу с интересными научными фактами. Которых Ли, впрочем, и не понимал, но дотрагиваться до такого живого взгляда Йеджи для него было важнее. Замечать, как её глазки превращаются в две щёлочки от широкой улыбки, как её душа ликует от того, что кто-то наконец пожелал услышать её собственное «я», пожелал услышать каждую её мысль и не пройти мимо, для Минхо было важнее.       Но он знал, что за всеми улыбками и алмазными слезами Йеджи крылся страх, смешанный с чем-то странным и необъяснимым ему. И сейчас окраска её серого несчастья находилась прямо напротив него в лице старшего брата девушки.       — Простите, — произнёс Ли, устремив уверенный взгляд на Хёнджина и Джису, — я вынужден забрать Йеджи. Она должна помочь мне с подготовкой к следующим тестам.       «И как он мог не узнать между страницами страданий Хван её влюблённости в Хёнджина?» — раздумья об этом ещё больше заставляли вспыхнуть сердце пламенем злости. Он ведь не тот человек, часть сердца которому можно было отдать, не тот, кто будет заставлять человека чувствовать счастье. И сам Ли стал свидетелем того, насколько безжалостен может быть старший брат Йеджи.       — Хорошо, — кивнул Хёнджин, ловя карими глазами переплетённые мизинцы двоих. Смешок чуть не слетел с его уст: школьный хулиган старался позаботиться о его горячо-любимой сестрёнке и на Хвана глядел с яростным блеском, но Хёнджин остановил себя присутствием Чхве. Он поправил выбившуюся прядь волос Джису, заправив её за ухо, и получил в ответ мягкую улыбку.       Парень заметил проскользнувший оттенок грусти в Йеджи, уголки губ, которой опустились. Только он предпочёл не показывать свою наигранную внимательность, продолжая одаривать Джису лживой влюблённостью.       — После уроков я буду ждать тебя, — предупредил брат младшую.       — Она не сможет, — за девушку ответил Минхо, не давая даже возможности сказать что-то Хёнджину, недоумение которого пряталось в гадкой улыбке. Ли был готов прямо в этот момент стереть её с лица брюнета, но удержал себя. Йеджи было бы неприятно, если бы кто-то причинил боль драгоценному для неё человеку. Даже если этот человек сам не меньше вбивает в её омертвевшее сердце стрелы с губительным ядом.       Сама девушка удивлённо посмотрела на друга.       — Почему же? — спросил Хёнджин.       — К сожалению, мои отметки очень ужасны, поэтому придётся задержаться, — на лице школьника промелькнула ухмылка, и он, не став дожидаться дальнейших слов парня, поспешил увести Йеджи из этого ужасного места. Из этого отвратительного общества, в которое она оказалась втянута.       От злости, наполняющей всё его сердце до краёв, подобно стеклянному бокалу, ярко-красная жидкость в котором почти выливалась из него, Минхо и не уловил, что ноги его несли намного быстрее к выходу из помещения, по лестнице и не останавливались, даже ощущая то, как изнывали его стопы. И не уловил, что девушка, которую он больше всех хотел защитить от всего ожесточенного мира, находилась рядом с ним. Что она сжала его запястье, тихо шепча о том, что Ли нужно успокоиться. И её взволнованное выражение лица с проблесками испуга дали понять ему то, что он постепенно становился причиной очередного страха этой малышки.       — Прости, Йеджи, — промолвил Ли, наконец останавливаясь.       Хван находилась на ступеньке выше, потому он и мог разглядеть коленки, на которых остались яркие синяки. Они были частью её жизни — отпечатком того, что та всегда следовала за своим братом. Хёнджину нравились танцы, и Йеджи они начинали нравиться. Хёнджину нравились худые девушки, и Йеджи сразу же садилась на диеты, чтобы сбросить как можно больше килограмм. Всё, что нравилось ему, до болезненного начинало нравиться и самой девушке, что в один миг она и не поняла, во что превратилась. Больше не было тех пухлых щёк, розоватого румянца и яркого блеска в глазах. И Минхо, смотря на нездоровый вид Хван, всё больше убеждался в том, что появись он в её жизни намного раньше, не дал бы случиться этому.       — Просто, я вспомнил кое-что неприятное. Хотел поскорее сбежать вместе с тобой оттуда.       Он опустил голову, боясь увидеть слёзы девушки, основанием которых уже станет он сам.       — Всё в порядке, — её голос дрогнул. Йеджи совсем не знала, как может позаботиться о друге, как сделать так, чтобы тот чувствовал себя намного лучше, ведь Минхо впервые перед ней такой подавленный. Такой сломленный. И такой, что Хван хотелось бы сжать его в своих крепких объятиях, чувствовать запах мёда, исходящего от его волос и тела, и обещать, что она навсегда останется с ним. — Тебе не стоит извиняться за это.       — Я испугал тебя.       — Я не напугана, — помотала она головой в разные стороны, стараясь отрицать всё, — что-то ведь случилось? Я просто волнуюсь за тебя, — всё ещё держа парня за запястье, произнесла Хван, а её голос становился тише, — я понимаю, что это нагло с моей стороны, но не мог бы ты рассказать мне, что тебя тревожит? Каждый раз, когда мне было плохо, ты был рядом со мной и поддерживал как мог. Поэтому я бы тоже хотела утешить тебя.       В её воспоминаниях мелькнули совсем недавние моменты, но благодаря которым школьник стал занимать большую часть её сердца. Они познакомились совсем не прекрасным образом, и всякий раз Ли видел всю боль Йеджи, что она скрывала от остальных. Он был единственным, кто видел её слёзы, кто видел её сломленной, подобно драгоценности, по которой проезжались несколько раз, разбивая до самых мелких кусочков. Но влюбившись в такую крохотную малышку, которую хотелось защищать от всей вселенной, Минхо оставался рядом с ней.       Его первые сообщения, отправленные ей, писались несколькими часами и были подпитаны взволнованностью перед той, кто стала занимать всю его голову, снося все остальные проблемы. И первое «привет», полученное от Йеджи, заставило радостно вскрикнуть, а после кружить по всей комнате от счастья.       Его первые баночки с газировкой разных вкусов, потому что он не знал, какой предпочитает Йеджи, тогда заставили сердце девушки затрепетать. Никто не относился с такой заботой к ней. Никто не помогал с дежурством после уроков, никто не отправлял сообщения с пожеланиями удачи на предстоящих тестах, никто не слушал её с интересом и никто не успокаивал её.       Все лишь тихо восхищались красивой оболочкой Хван, не видя в ней души, как видел Минхо.       Когда девушка неудачно ответила на большинство вопросов по предмету естественных наук, Ли поглаживал её по спине, стараясь утешить. Они сидели у огромного дерева, сквозь крону которого видны были пушистые облака и голубое небо, до которого взлететь не удавалось двум школьникам. И за высоким многолетним растением, посаженным на заднем дворе школы, двое скрывались вместе от осуждающих взглядов учеников. Те не могли понять, как настолько прекрасная Йеджи потеряла свой процент идеальности, моментально лишаясь построенной упорным трудом стены хорошего мнения.       А Минхо просил не слушать их. Не они ведь будут решать, по каким тропинкам своей жизни ступать будет Хван.       — Я готовилась, но мои старания просто исчезли в один момент, — шмыгнув носом, произносила Хван, а слёзы, что она всячески пыталась оттереть своим рукавом пиджака, не желали прекращаться. Как было бы замечательно, если бы она не поддавалась всякий раз своим эмоциям, если бы не плакала каждый раз. — Айщ, почему они не уходят, — Минхо улыбнулся тому, как мило она выглядела в тот момент, когда вновь пыталась стереть всю солоноватую жидкость с глаз и мягких щёк.       — Поплачь, — задержав её руку, прошептал Ли, — слёзы помогают нам очистить сердце. Думаю, в них нет ничего плохого.       Она устремила на него взгляд. Эти слова проникли глубоко в её душу, дали ей пропитаться необыкновенным теплом и навсегда остались там. Когда люди, к которым она подбегала в надежде найти в них частичку светлого, были раскрашены в серые оттенки, ледяным взором оглаживали её черты лица, фигуру и внешние показатели, Минхо был единственным её спасением. Среди всего этого ничтожного мира, в котором волшебные закаты, стрекот цикад, кристаллические капли дождя и мириады звёзд, вся его красота, кроющаяся в таких мелочах, исчезали под отвратительностью людей, парень стал сказочностью, осветившей всё вокруг.       На мгновение даже ненавистные слёзы прекратились.       Знала бы только она, с какой яростью после Ли пришёл в её класс. Разбил каждого обидчика его светлой малышки, разорвал с треском усмешки и опрокинул в горящее пламя огня их озлобленные мысли, не знающие границ. Они доводили людей до слёз, лишали всяких надежд на то, чтобы те взбирались выше и заставляли лживыми и до одури обидными словами утопиться в чёрной дыре заледеневших грёз. И смотря на их испуганные лица, что боялись проронить малейшего слова, которое могло бы заставить Минхо вновь наброситься на них, желчь снова бежала по всем его сосудам, взрывая весь рассудок. Хотелось, чтобы они так же каждой клеточкой своего отвратительного тела ощутили до деталей, каково приходилось всем пострадавшим от их ядовитых языков. Пострадавших от их ударов.       Если бы она знала, то не могла бы так легко в тот момент молвить «спасибо», получая в ответ очаровательную улыбку школьника.       Минхо сжимал и разжимал свою ладонь, не зная, стоит ли говорить обо всех мыслях, что начали его тревожить. Не знал, стоит ли раскрывать каждый окрас своих слабостей, одной из которых является сама Йеджи, которая сейчас дожидалась от него малейшей капельки честности.       — Не могу, прости.       Перед его глазами всплывали воспоминания того, как Хёнджин прижимал к кирпичной стене чужое женское тело, распутно руками блуждал по оголённым частям, изучая их, и с излюбленной ухмылкой, от которой смердело его сгнившей душонкой, он впивался страстно в губы. Он растягивал ниточки собственного удовольствия, дёргал их, кусая губу девушки, оттягивал их вместе с длинными волосами, наслаждаясь тем, с какой лёгкостью она могла отдать ему сердце. Принести его в блюдце с золотой каёмкой, усадить за роскошный стол и вручить столовые приборы, чтобы он в ту же секунду набросился на орган и поглотил его полностью, словно изголодавшийся зверь. Не оставив ни единого кусочка, как он и поступал со своими слабыми жертвами.       Хёнджину с ранних лет подавали сердца, не жалея своей любви для того, кто бесцеремонно мог разбрасываться ею, пока другой на ногах подползал к ней, чтобы хоть небольшой кусочек достался ему. Хёнджином восхищались. Каждый его поступок, будь он даже самым омерзительным, восхваляли, и корона на его голове никогда не смела спадать. Он был повелителем собственного тёмного рая, где на чувства обычных смертных он мог наступать, сколько хотел, мог прокусывать их искусным обманом и оставлять в тех местах свой губительный яд. После которого такие слабые девушки ломались изнутри, погибали в бесконечных муках и с пеной у рта цеплялись за Хёнджина. Просили не оставлять их, просили вернуться или вовсе оторвать вместе с плотью все воспоминания о нём.       И та, что волнами развивалась перед ним, околдовывалась желанными прикосновениями, сплетениям губ, такими живописными чертами лица, каких не было у других парней. Он перетягивал все взгляды на себя, тянул за струнки души, зачаровывал харизмой и подпитывал одиночество своих жертв лживыми речами. Такими же, какими он так часто шептал Джису, любившей его. Забывая про то, с какой она радостью держит его за руку, как трепещет её сердце от мягкого поцелуя, и про то, как открывался каждый лепесточек её души.       Минхо в тот день кулаки до боли сжимал, губы кусал, чтобы в этот же момент не закричать на него. Чтобы не наброситься сразу же при мелькнувшем образе Чхве Джису в его голове. Она ведь его девушка, та, с которой он проводил свою юность, с которой мог быть честен во всём, доверить своё сердце и вместе с ней он мог бы следовать дальше к своим целям, только Хёнджин так жестоко игрался с чувствами её, не осознавая, как плохо поступает. Он выбросил все те дни, когда был с Чхве, как и их общие фотографии, в мусорное ведро, растоптал их бутоны воспоминаний, цветочный запах которых заменился табаком. Он собственноручно создал маленькую трещинку в их отношениях, продолжая исследовать вишнёвые губы своей приятельницы.       И теперь, узнав о том, что Йеджи была влюблена в своего старшего брата, мысли о том, что Хван мог так же ранить её, терзали его израненную душу. Он хотел кричать, сорвать горло, чтобы докричаться до небес, что отвернулись от школьников, оставляя их в поле игры с самим дьяволом во плоти Хёнджина. Но все его силы истощались и он продолжал смотреть на пальцы девушки, что обхватывали его запястье. Они цеплялись за руку Ли, как и он хотел ухватиться за неё, словно за последнюю соломинку, что не даст потонуть ему в озере собственных мучений.       Но Минхо легче было копить в себе боль, чем распространять её вокруг, сменяя улыбки других на слёзы.       — Прости, — вновь произнёс он.       — Ничего, — парень увидел проблеск разочарования в её глазах, ведь она желала поддержать его, как он всегда это делал в трудные моменты. Желала подарить ему такую же большую частичку себя, какую он уже давно вручил ей, вселяя трепет в поцарапанное сердце Хван. Но она после улыбнулась ему, помотав головой, — ты не должен рассказывать мне, если не хочешь. Я знаю, что ты делаешь это не специально. Потому что ты очень хороший человек и я знаю, что ты, как никто другой, заботишься об остальных, пока они этого не замечают. Ты хранишь всё в себе, потому что не хочешь ранить, поэтому я не злюсь на тебя и не расстроена. И не стоит извиняться за это.       Слышать такое было приятно. Будто светлячки оседали там, глубоко внутри него, и своим теплом согревали. Они вселяли яркость, что он снова загорался, подобно лампочкам и фонарям на улочках их большого города. И лучезарная улыбка Йеджи сейчас солнечно освещала стебли его души, давая прорасти там маленькому росточку счастья. Вместе со всеми её словами, казалось, что все преграды на их пути разрушались огромными камнями на тёмном небе, расколовшихся там на мелкие частички и наконец дали цветкам бесконечной радости прорасти. Теперь его растерянность перед этими каменными стенами сменилась уверенностью. Он не даст Йеджи разломаться из-за Хёнджина, обязательно защитит перед всем миром. Даже если с рук будут течь алые струйки крови, если горло будет жечь от истошных воплей, если придётся разломить самого себя.       Феликс не остался в кабинете. Желания на то, чтобы слушать до мурашек ужасные слова учителя о том, что ребёнок неправильно живёт, совершенно не хотелось. Он знал, чего хотел, знал, какими усердиями должен добиться своей мечты, потому и вместо математики и скучных формул отправлялся в спортивный зал. Баскетбол был для него не просто мимолётным увлечением, а всей его жизнью. Сколько он себя помнил, руки всегда тянулись к тяжеловатому мячу, а ноги сами находили дорогу к месту, где он мог почувствовать себя вольной птицей.       Летящей так высоко, когда мяч оказывался в корзине.       Как и Чхве Джису была не просто увлечением. Грёзы о том, как он будет нежно касаться её бархатных щёк, как будет одаривать любовью и заботой, опадали в его сердце звёздочками. Но и они срывались и уносились в разные стороны, ведь Джису была в отношениях со своим одноклассником. Ведь и Феликс, под призмой неуверенности, не имел смелости признаться ей в своих чувствах.       Потому и сейчас, встретив её, одиноко сидящую на скамье в зале, он молча наблюдал за каждым её грациозным движением. Он не смел разрушать тишину, воцарившуюся в помещении, которую лишь иногда разрушал мяч, отбивающий удары о холодный пол, и Феликс мог только иногда задерживаться взглядом на девушке.       Она красива. До грохота в сердце красива. Изящна, подобно дивной камелии, лепестки которой были распахнуты, вторя душе Джису. Чхве могла легко её раскрыть, показать каждую черточку и каждый листик своих сторон, стоило только доверить своё сердце человеку. Она была нежна и невинна, мечтая о юности, в которой счастлива будет. Феликс знал это как никто другой. Ведь школьник был свидетелем её кристаллических слёз на мягких щеках, пока она шла к своему дому. И хоть он и жил в совершенно другом районе, парень всё же провожал её до самых ворот роскошного особняка семейства Джису, волнуясь за неё.       Джису плакала, вытирая рукавом пиджака свои слёзы, скопившиеся за всё время в тесных комнатах школы и зажавшиеся у горла в присутствии Хёнджина. Перед ним она не смела раскрывать свою слабость, Хвану она больше всех не нравилась. Слёзы её Хёнджин сопровождал презрительным взглядом и покидал девушку, чтобы не видеть, как она расклеивалась прямо у него на глазах.       Слёзы Хёнджин ненавидел.       Феликс вёл мяч по баскетбольной площадке, звуки его одинокой игры эхом раздавались по всему помещению, из-за чего Джису замерла на месте, застыв глазами на светловолосом парне. Капельки пота скатывались по его лицу, волосы прилипали ко лбу, и выглядел он в тот момент таким встревоженным и одновременно поникшим. Чхве не в первый раз сидела на скамье возле него, но почему же он так волновался сейчас и промахивался — ловил себя на мысли Ли, продолжая резким движением делать выпад вперёд, прыгать и вновь не забрасывать. Влага скопилась и у его глаз, потому что истощённый и уставший Феликс на несколько минут поддался своим эмоциям и переживаниям: он беспокоился обо всём на свете. О родителях, что не ставят в приоритет его мечты, твердя школьнику лишь то, что только люди, которые выбирают профессии, связанные с законом или экономикой, всегда найдут своё место под солнышком. Он не мог оторвать себя от переживаний о том, что перед Чхве он выглядел как самый глупый ребёнок, вдруг давший волю слезам и постоянно промахивающийся.       Хёнджин не такой, как Феликс. Он круче него, безупречней во множество раз, каждое его действие сопровождается восхищёнными вздохами, и Хван всегда может умело найти выход из любой сложной ситуации. Если бы он был сейчас вместе с ним в этом спортивном зале, сквозь окна которого уже виден был приближающийся закат, он непременно бы сразу же раскрыл все его слабые точки и показал, на какой глубине дна находится Феликс. Обыграл его с первых секунд и, вдобавок ко всему, заставил бы все его желания расколоться напополам. Ли и самому было понятно, почему сердце Джису принадлежало такому парню, как Хёнджин.       Его последовавший тяжёлый вдох и видимые слёзы на исхудавших щеках отозвались в сердце Чхве чем-то колким. Словно иголочка коснулась его так остро, что она не могла не смотреть на то, каким покинутым он был в этот момент.       — Извини, — робко произнесла она, привлекая к себе внимание Ли.       Воздух в лёгких парня тут же спёрло от осознания того, что девушка впервые обратилась к нему, и он не знал, как ухватиться за последние остатки кислорода, чтобы выдохнуть в ответ краткое «что?»       — С тобой всё хорошо? — Джису заметила, как его глаза с проблеском грусти зацепились за её. — Я давно нахожусь тут и… такое ощущение, будто тебе очень плохо.       Феликс не знал, как ответить. Стоит ли ему натянуть уродское подобие улыбки на своё лицо и сказать, что с ним действительно хорошо, или лучше рассказать, что ему до узлов, стягивающихся у шеи, сейчас больно? Что он не может контролировать свои чувства, скопленные уже так давно в нём и взрывающиеся жемчужными слезами на ресницах? Стоит ли ему выглядеть ещё более жалким перед ней?       Только слова его оказались не проронены устами, ведь в помещении появился Хван Хёнджин, уверенно направляющийся к Джису. Он наблюдал за всем этим представлением влюблённости Феликса и сразу же разгадал все его тайные чувства, кроющиеся к нежной девушке, потому и хотел прямо сейчас собственноручно разломать их возможность открыть друг другу сердца. Да, Джису ему не нужна, но он ещё не успел полностью наиграться с ней.       Она его игрушка, которую нужно поскорее забрать с рук того, кто захотел отнять её. Правда, до того момента, пока он не переключит свой взор на вещи, что казаться будут соблазнительнее, и желание отобрать, которое будет выше всех остальных его игр.       — Джису, я тебя искал, — улыбаясь, говорил Хёнджин. — Пойдём уже? Уроки давно ведь закончились.       — Да, конечно, — кивнула она, собирая свои раскиданные на скамье вещи обратно в портфель, — я прихожу сюда, чтобы отдохнуть от шума всех учеников. Видимо, забылась, что и не заметила того, что вечер уже наступает, — мягко проговорила она, взглядом всё ещё цепляясь за Феликса, стоящего поодаль от них.       Мяч в руках парня казался ещё тяжелее, и он вцепился в него пальцами, чтобы как-то сжать все чувства и лишить их всяких надежд.       — Хочу провести тебя до дома, — он прижал к себе женское тело, обнимая так крепко и руками зарываясь в её мягкие волосы. Хёнджин ощущал запах мёда, исходящий от шелковистых волос Чхве, вперемешку с чайными розами на шее, но широко улыбался он не от приятных ароматов девушки. А от того, насколько разочарованным выглядел сейчас Ли Феликс. Словно ему все кости разломали и оставили одного с огоньком потухающих грёз.