Двуличная сестрёнка

      — Хёнджин-а, смотри, что я тебе принёс, — к своему школьному приятелю подбежал мальчик, держа в своих руках большую коробку со сладостями. Мама ему подарила подарок в честь дня рождения, только тот вместе с одноклассником хотел разделить такое важное событие. С Хёнджином каждому в их классе проводить время хотелось — он популярный, необычайной внешностью могли многие позавидовать, все так и тянулись к Хвану.       Вокруг его парты столпились ученики, внимательно и с диким интересом рассматривая, как тот играл в телефоне. Он поражал в самое сердце своими умениями, так и заставлял взгляд к нему приковать и в душе этим и подпитывался, изображая доброту на гадком лице. Ещё с юного возраста Хёнджину нравилось ловить на себе желание: поиграть, подружиться, сердце подарить, вложить прямо в тёплые ладошки. Чтобы хранил. А он выбрасывал за ненадобностью.       — Спасибо, Минсок-а, — протянул Хёнджин, глаз карих не отрывая от экрана и даже не смотря в сторону тех, кто для него старался. Они — массовка. Украшение. Фон для жизни, что со стороны выглядела красиво, а для самого школьника все просто обычные безделушки.       Торжество в честь Хван Хёнджина ещё со средней школы началось, каждый к ногам ластился, каждый прогибался, пресмыкался до тошного, до отвратительного, лишь бы кусочек внимания парня урвать. А тому только нравилось, он довольствовался чувствами чужих, как самым лакомым в мире пирожным. Смаковал каждый день вкус боли тех, кто растоплен был, разжёвывал их в рыданиях искривлённые лица, проглатывал ошмётки светлого в душах.       Вкусно.       Парень никогда и не представлял себе дня, когда все отвернутся от него, выбросят в мусорное ведро любовь к Хвану и истинность раскроют. Только сейчас, прикуривая у заднего двора старшей школы, начал задумываться о несуществующим, невидимым. Такого случиться не могло, как был убеждён Хёнджин, руку в карман запуская и нащупывая там телефон. Гладкая поверхность предмета приятно отдавалась ощущением в подушечки пальцев, а затем короткая вибрация заставила уголки его губ вверх потянуть. И вновь очередная жертва, мелкая рыбёшка, попавшаяся в его ловушку.       Он был прав.       Руки сами потянулись писать ответ, романтичные речи, пропитанные чернотой души. Те, что уши заложат, сердце заставят биться чаще, и под рёбрами заселят маленьких, пёстрых бабочек, совсем страшных на вид. Если бы Хёнджин на них взглянул однажды, то сразу бы отвернулся, сморщив в лицо. Его чужая влюблённость не впечатлила бы, если только с ней поиграть, выгоду найти. Как и в случае с Йеджи: та сердцу в груди не сдалась, эмоций приятных не вызывала, только иногда за братское, родное тянуло, но искрящаяся идея разорвать Ли Минхо живописно рисовалась в голове каждый раз. Он спектакль свой до конца доведёт, доволен будет только тогда, когда от парня одни ошмётки останутся.       Пусть тонет в своей любви.       Пусть захлёбывается в своих волнах, солёными реками на лице выплёскивает, задыхается в пузыре уродливых чувств. Они для Хёнджина уродство. Самое настоящее. В любви прекрасного нет, никакой нежности, какой он никогда не видел в своей семье, где отец сбежал от матери, оставив их детьми. Та любовь, о которой мама отзывалась, чудовищна, безобразна, она словно грязь на руках, что пытаешься оттереть мылом, трёшь до скрипа и всё никак не уходит. Боль, боль, одна лишь боль. Ничего больше не остаётся в теле, которое ядом пропиталось после речей о том, что не бросит. А папа маму бросил.       Оставил воевать в окружении людей, которые в лицо тыкали, называли брошенной.       Так и Минхо бросит. Пропитает сердце Йеджи своими словами, змеем заползёт в душу и её же прокусит до больного, насытится и выбросит. Уже с многочисленными ранами и швами на органах, там бабочки отковыряли бы каждый кусочек, Хёнджину бы оставили сестрёнку.       Он не отдаст её тому. Не доверял. Никогда не поверит в истинность его цветов души. Сам доведёт до того состояния, чтобы друг другу в глаза не смотреть, чтобы губы больше не произносили значимость, мерцающие признания, руки не тянулись друг к другу, и глаза не ловили отражения.       Хёнджин потушил сигарету и направился в класс. Там ждали двое, кто сердце к нему тянули. Чхве Джису голову опустила, взора не отводя от материала в учебнике, готовясь к уроку. Родители вновь надавили на больное, учиться больше заставили, чтобы и думать о другом не могла, чтобы и грезить о ком-то тоже. Йеджи же губы кусала постоянно, истерзанным взглядам бегая по всему помещению и кидая его в сторону окон, чтобы хоть в каком-то словить Минхо. Тот уже несколько дней не писал, не отвечал, закрылся полностью в себе. Зарылся глубоко в своей печали, не желая из неё вылезать. А она чувствовала. У неё в груди синее пламя возгоралось, стоило только представить, что чувствовал Ли в себе. Она могла многое упустить, многое не знать о нём, но чувствовала каждой клеточкой своего тела все мысли парня, все его тревоги и грусть, выплёскивающуюся в моменты, когда сидел на крыше.       Он долго смотрел в одну точку, ладони сжимая и разжимая, словно через незначительное физическое действие мог как-то облегчить свою ношу, всю боль из уголков сознания поместить в тело. Пусть оно болело, пусть оно ныло, только бы душа была спокойна.       Только у Йеджи от переживаний за него она бушевала точно океану.       Хёнджин на это глаза прикрыл, тяжело вздыхая, опаляясь злостью на Минхо. К нему одноклассница подошла, ладошки у груди зажимая и теребя пальцы от покалывающего волнения. Решилась на то, чтобы спросить, решилась на то, чтобы лечь прямо в пасть зверю.       — Хван Хёнджин, — обратилась она к нему, мягко проговаривая любимое имя, — можно узнать твой идеальный тип? — и со словами, сорванными с её розоватых уст, Йеджи мгновенно повернула к ним голову, вслушиваясь в каждый вздох. Все беспокойные раздумья о Минхо приостановились, в мысли уже старший брат закрался. Хёнджин стал ближе. Йеджи это чувствовалось по тому, насколько часто он находился рядом с ней. Ведь раньше дома не появлялся, разговаривал редко, грубостью отвечал, игнорировал, ни во что не ставя. А сейчас совсем другой. Словно заменили. Для девушки эта мысль являлась настораживающей, заставляла кончики пальцев подрагивать от боязни того, что он натворит что-то, разобьёт последние крупинки её частичек души, посвящённых ему. Только рождалось что-то приятное от того, что он начинал быть ближе. Словно отставать не желал от течения её жизни и любил. Любил самыми светлыми, очаровательными бабочками.       Хёнджин удивлённо вскинул брови, внутренне не скрывая своей усмешки.       Как же мило до хруста сердца, по которому он изголодался.       — Ну, — протянул он, подбородок чуть выше приподнимая, задумываясь о том, какие же внешние параметры ему нравились, — мне нравится, когда девушки худые и с короткими волосами. Это красиво выглядит.       Его одноклассница взглянула на свои коротко постриженные волосы и счастливо засияла, в пунктике своего сознания отмечая, что могла понравиться ему. Только это наивность. Хёнджин любви не знал, никогда и не сможет ответить взаимностью от неведения.       Йеджи на свои длинные посмотрела, рукой их коснулась, позволяя мягкости проходить сквозь пальцы, словно волны с морской пеной, губы поджала от осознания того, что неприглядна для него. Оказывается, то, что ей нравилось, не его стандарт красоты.       — Спасибо большое за ответ.       Хёнджин кивнул и запустив руки в карманы своих брюк, прошёл к парте, за которой сидел. Он из маленького отделения под ней достал учебник английского, для вида того, что учился, и взгляд устремил к окну. За ним весна уже танцевала прощальный танец, уступая своё место лету. Только не цветы и снежные лепестки поддели, а Ли Минхо, сидящий возле одного из деревьев. Он глаза прикрыл, позволяя лучам солнца блуждать по лицу, целовать щёки и искусанные губы, в которых сигарета находилась. Не курил, но для ощущения того, чем сорвать душу можно, оставил её меж.       Хван в сторону своей младшей сестрёнки обратил внимание. Та совсем не шевелилась, словно застыла на месте, глубоко мыслями погрязнув в чём-то. Знала бы, что тот, кто сердце трогал, кого она искала так отчаянно, сидел совсем недалеко, забывался в глубине своей вины, вскочила бы с места. Побежала бы к нему, не щадя ног, перескакивая через ступеньки, быстрее бы с Ли оказаться.       Но на радость старшего она не подозревала об этом.       Новый шаг, на который решилась пойти, затягивал в себя больше.       Стоило учебному дню к концу подойти, как Йеджи, с места своего встав, скорым шагом направилась в сторону своего дома. Хёнджина ждать не стала, не нужно было. Он и не необходим будет в этом деле, не поможет, ситуацию только усугубит своим присутствием, которое только о любви всё больше напоминало, в голову било, в шею дышало, волнами мурашек опаляя.       Её отчаянное сердце ступило на эти волны безрассудности. Пусть в последний раз сделает с собой то, чего желает Хёнджин, в последний раз лишиться себя и если в этот момент не примет… нет, Йеджи и думать об этом не хочет. Слишком больно размышлять о последствиях в ряби меланхолии, а представлять и Минхо так ещё хуже.       Хван запуталась.       Сердце трепетало от Ли, тянулся к нему, руки невольно хотели касаться его лица, пальцами проводить по мягким щекам и улыбаться тому насколько значимой себя чувствует с ним, только цветок-сорняк для Хёнджина в груди ещё жив. Помнит прежнюю влюблённость, сплетая стебли у шеи девушки, не отпуская к другому.       Прежняя любовь твердила о Хёнджине, глаза перекрыла, чтобы на Минхо и не смотрела. Творила сейчас с ней то, на что бы никогда не пошла.       Она в руке сжала металлические ножницы, другой пряди длинных волос беря. Лезвием разрезала их, оставляя на полу остатки себя настоящей. Подстригла коротко, кончики едва касались ключиц, когда ранее доходили до конца рёбер, мысленно попрощалась. У Йеджи губы задрожали, новый сорняк прорастал в горле, не давая словам вырываться, а слёзы затапливали вид, собственное отражение в зеркале, которое перестало нравиться.       Зато Хёнджину сможет понравиться. Его идеальный тип.       И каплями дождя, будто они скользили по её коже, дорожками капая на поверхность раковины.       Теперь на неё другая смотрела. Не то.       Не то, что желалось. Не то, что видела в себе.       — Минхо, — бросая ножницы, что с громким звуком ударились о кафель, произнесла девушка. Вновь искала спасение в нём, вновь пыталась как-то наткнуться на карие глаза с оттенком теплоты в радужках, в памяти воспроизвести, чтобы в эту секунду не пасть.       Она держалась только потому, что отражала в этот момент воспоминания о том, как он мизинцы их сплёл, как слушал внимательно, лепестки с шёлковых волос смахивал. Держалась, хватаясь за него как за тонкий саженец, что в дерево прорасти должен. Во влюблённость к нему, в самые нежные чувства, что не шипами ранили.       Что солёными волнами и жемчужинами слёз не блестели.       Её пальцы судорожно искали телефон, ныряли в глубину рюкзака, найти бы там. Только нигде нет. Нигде нет связи с парнем. Не дозвониться, не докричаться. Словно уши заложили, словно Йеджи в голове растворили, что не вспоминал даже. Не писал, не отвечал, в себе дыры образовал, принимая слова Хёнджина за правду. Минхо после него посчитал, что Йеджи уже не нужен. Что не родной, что не значимый сердцу.       Видел бы сейчас, как хваталась она за него, раны залечивая мыслями о парне. Он там… там глубоко, разрастался сказочным замком волшебства, света, солнцем и тысячами планетами вспыхивал, блистал. Душа к нему тянулась, противостоять не могла, невесомо пальчиками касалась его, оглаживая. Шептала о спасении, о том, как хотелось бы распутать этот клубок чувств вместе.       Чтобы убежать вместе с Минхо к счастью, схожему с летними рассветами. Таким же, как и небо, окрашивающееся в розоватый с оранжевыми проблесками, как пение ранних птичек, щебечущих о своём, как ласковые волны океана, шум морского прибоя. Как ослепительное солнце, которого так не хватало в сердце девушки, что ночными грозами Хёнджина охвачено было.        — Возьми же телефон, — она вниз по стенке сползла после пятой попытки дозвониться. Опустошённо смотрела на свои отрезанные волосы, находившиеся на полу, не веря, что могла так поступить с собой. Предала себя. Похоронила свою истинность. — Ты мне так нужен сейчас, очень нужен. Тебя нет рядом вот уже который день, и я будто теряю себя полностью, не видя того, что мне нравится, чем нравится заниматься. Не чувствую себя живой. Мне так жаль перед тобой и мне так стыдно за Хёнджина. Я не знаю, что он натворил, но это сломило тебя, ведь так? — шептала она, слыша гудки. Ответа всё не было. — Я на твоей стороне, держать твою руку буду до самого конца, — а затем и мысли, что отталкивала она от себя, полезли червями, вылезли на поверхность и озвучены были: — Тебе… всё равно на меня?       «Абонент недоступен».