Двуличная сестрёнка

      Ошибка.       Это слово двигалось по венам и артериям, в самой крови, отравляя сердце Минхо. Оно уже давно погибло, путаясь в крыльях самого настоящего ангела в лице Йеджи. Только её рядом не было и не будет больше, ведь Ли в очередной раз сломал всё. Испоганил глупыми действиями. Разнёс всё, искоренив то, что начало рождаться в них.       Рассказал всё Хёнджину, будучи уверенным в том, что тот знал. Жалкий придурок.       Как же Минхо ненавидел себя за это. Как же хотел руки сжать у своей шеи, избавив весь мир от себя, такого бессмысленного, неправильного, портящего всё, к чему бы не прикоснулся. До души девушки он дотянулся, показал, что и его света полна, любовь в себе вмещать могла, только, рассказав самому дьяволу Хёнджину, очернил всё. Испачкал.       Минхо бросил школьный рюкзак на пол, скинул с плеч пиджак, оставив его также на деревянном паркете и расстегнул брюки, не снимая их, бессильно валясь в кровать, пустым взглядом глядя в потолок. У него перед глазами тьма застелила всё, просветов не виднелось, закат с его вишнёвыми оттенками не впечатлял вовсе. Мерзкий голос Хёнджина всё ещё звучал в голове, бил и бил, убивал с каждым разом всё мучительнее. Он его в голове воспроизводил раз за разом, старался полностью стереть в памяти, чтобы дышать свободно дал. Только тот всё ещё оставался, остриём вонзался в плоть, отпечатывался на слезах.       Минхо глубоко дышал, въевшись взглядом в неровности потолка над головой. «Рухни, пожалуйста», — пронеслось в голове, и он душил это в себе, пока из горла сдавленный всхлип вырывался. Горели лёгкие, горело лицо, горели все его внутренности с каждым раздумьем о том, как чертовски он ужасен.       Как стыдно перед Йеджи за то, что Хёнджин сердце сломал.       Ошибка-ошибка-ошибка. Чёртова ошибка. Как же надоело ему это чувство, преследующее всю жизнь. Он погрешность в жизни родителей, решивших расстаться после того, как Минхо в драку попал. Как довёл вместе с друзьями человека до состояния предсмертного от злости, от несправедливости и грубых слов, выплюнутых в ответ.       Разорвал и семью.       Ни папы, ни мамы, лишь мнимое ощущение того, что они рядом, хотя каждый по разным сторонам. К сыну и приближаться не хотели лишний раз, ведь напоминание о том, что натворил. Как развил их ссору, распорол все счастливые моменты одним своим поступком, лишил их большой суммы денег, которую они выплачивали за лечение того парня. Просто самое настоящее позорище для них.       Минхо знал, как тяжело маме было без папы. Она боль травяным чаем по вечерам запивала, уставившись стеклянным взглядом в фотографию, где вместе. Забыла убрать, разбить, когда отец съехал, оставив семью. А после превратила это в своего рода традицию — смотреть на их радостные лица, когда особенно тяжело, когда уставала до состояния, что тело и двигаться больше не желало. Знать, что ничего больше не вернётся после всех задевающих слов, после того, как необъяснимую размерами боль друг другу причинили, — особый мазохизм. И не только для неё, но и для Минхо, который дома каждый раз прокручивал моменты, где они с папой и мамой смеялись, жили, дышали цветочными запахами истинного счастья. Не испепелив друг другу душ, не причинив ранения величинами с чёрной дырой. Они были вместе. Рядом. Всегда, в прошлом.       Теперь он и Йеджи разорвал на крупные куски.       Поверхность одеяла, на которой он лежал всё это время, влажная от слёз. Он перевернулся на другой бок, прижав свои колени к груди и обхватывая их руками, чтобы обнять себя. Помочь себе выбраться из плена тягучих, болезненных ощущений. Спасти себя от нехватки кислорода, стоит только подумать о жизнях, которые разрушил.       И ведь не только семью и Йеджи своими руками растерзал. Под ними кровь парней была, которым он лицо в багровый красил, оставлял синяки, бил и бил что есть силы. Как бы только на них злость вылить, как бы дать понять, какие они ничтожества. И даже тот факт, что он наказывал их своими ударами за омерзительные поступки, был отмазкой.       Ничтожной отмазкой того, какое чудовище на самом деле Ли Минхо.       Телефон парня завибрировал, и он потянулся за ним, опустевшим взглядом смотря на то, как высветилось имя Со Чанбина. Только его сейчас для счастья не хватало.       Ли принял звонок, поднося предмет к уху и сухо отвечая:       — Что?       — Не выйдешь в баскет поиграть? — послышалось отдалённо, будто в этот момент Со старался разговаривать с другом и одновременно забросить мяч в кольцо. — Феликс скоро будет тут, тебя подождём тоже.       — Не хочу, — без энтузиазма проговорил Минхо, прикрывая глаза и слушая то, как тяжёлый мяч коснулся поверхности и глухо отбил в самые перепонки, — оставьте меня.       — Снова перевариваешь слова Хёнджина? — догадался Чанбин, порывисто дыша. Ответа и не нужно было, всё уже понятно. — Мы говорили с тобой на эту тему.       — Мне нужно подальше от Йеджи держаться.       — Почему? — спросил Со, а своим вопросом только сильнее давил на Минхо. У него из горла чуть всхлип не вырвался, только в себе сдержать сумел. Хоть друг и в самые ужасные моменты видел. Но всё же стыдно было до невозможного показывать каждую свою слабость.       — Потому что из-за меня Хёнджин начнёт использовать её в своих целях, — с трудом выдал Ли, каждое слово желчью выплёвывая.       — Ты будешь насильно заставлять Йеджи что-то делать? — вопрос от Чанбина только обескуражил, но он честно ответил:       — Нет.       — Ты будешь говорить ей всякие гадости?       — Конечно же, нет. Она не заслуживает слышать такое.       — Ты будешь применять Йеджи и её влюблённость, чтобы выгоду с этого поиметь?       — Нет.       — Тогда проблема решена, — с лёгкостью заключил Чанбин. — Ты ни в чём не виноват, Минхо. Все эти ублюдские вещи будет делать Хёнджин, а тебе стоит прекратить заморачиваться и забивать голову всяким дерьмом. К тому же ответь уже на её звонки. Она даже как-то к Феликсу подошла и спросила, всё ли с тобой хорошо. А ещё… её волосы, господи. Ты должен будешь увидеть это вживую.       — Что с её волосами? — спросил Минхо, каждое слово Чанбина проглатывая с теплотой, понимая, что то тревожное чувство постепенно уходило вместе с нужными словами друга. Он привстал с кровати.       — Ты узнаешь это, когда придёшь на площадку погонять. Возражений не принимаю.       — Эй, ты будто специально мне всё это сказал, чтобы я пришёл, — возмутился Минхо и даже не заметил, как начал открывать шкаф и глазами искать спортивные брюки.       — Я тебе друг или кто? Ты просто ужасного мнения обо мне, — Чанбин надул свои губы. — С тебя сладкие медовые чипсы и баночка клубничного сока. Потом спасибо скажешь за то, что вытянул тебя.       — Спасибо, Чанбин-а, — произнёс Ли, впервые за все дни терзания искренне улыбаясь. Он замер с телефоном в руках, слушая то, как обрывисто произносил слова Чанбин, и не мог поверить, что его выводы спустя столько времени наконец дошли до сердца. Что заставили его посмотреть в сторону друзей и девушки, которая отчаянно тянулась к нему, пыталась вернуть.       Минхо каждый звонок и сообщение Йеджи видел.       И все они глубоко душу кололи. Ли жестоко поступал, не отвечая всякий раз на её попытки коснуться его. Парень понимал это, винил себя ещё больше. За то, что привязал к себе так крепко, а после отдаляться начал. Лишь бы этими действиями не провоцировать Хёнджина на выполнение своего плана, не причинять ещё больше вреда той, кого любил больше всего на свете.       Кто была для него нежными бабочками счастья.       И теперь Минхо не собирался упускать их из собственных ладоней, убегать из поляны влюблённости и давать увянуть драгоценным воспоминаниям. Он себя собрал заново по кусочкам, он со словами друга поверил в настоящую истинность, не приправленную ложью Хвана, Минхо теперь поверил в себя.       Хоть и ошибка, но исправит. Обязательно.       Йеджи сидела на мягком диване в гостиной, мёртво уставившись в одну точку. Она в ладошках телефон сжимала, в глубине души надеясь на то, что Ли в скором времени ответит ей. Хоть маленьким сообщением, но даст знать о себе. Даже обычное «привет» от него столько сил и энергии сможет вселить, заставить цветы под рёбрами цвести, а улыбку на лице появиться.       Потерялась.       Хван теперь потерялась в нём, в мягких касаниях парня, лучезарного тепла, исходящего от каждого слова, от действий, защищающих девушку от невзгод или противников. И не нужно было ничего, никого другого. Только бы увидеть вновь Минхо, только бы обнять его сильно и узнать, что творилось с ним всё это время.       Почему одну оставил.       — Йеджи-я, с тобой всё хорошо? — спросил Хёнджин, садясь возле сестрёнки. Он только сейчас, почти ночью, домой подошёл. И стоило только вступить в родную квартиру, как его встретил мрак и ни одна не зажжённая лампа. — Мама где?       — На дежурстве, — ответила младшая, глаза покрасневшие и заплаканные устремив на брата. А тот с удивлением смотрел на то, какими короткими её волосы стали, как худенькое тело больше не было скрыто за большими толстовками. — Просила передать, что ужин в холодильнике. Но ты, наверное, уже поел, — ухмыльнулась она, взор потускневший устремляя на купоны с ресторанчика поблизости. Не ценил ни её, ни маму. Никогда не думал о том, с какой заботой она старалась угодить своему сыну, как пыталась дать тому всю свою любовь, оставшуюся после тяжёлых будней. А он выбрасывал её внимание, плюя на мать.       Темнота и тишина, окутавшая комнату, заставляли мысли в голове Хёнджина путаться. Он не знал, что можно было сказать, как заставить сестрёнку перестать убиваться по Ли Минхо, взять себя в руки и не творить беспорядок в сердце. Он ближе к Хван потянулся, чтобы остались ничтожные миллиметры между ними.       — Йеджи-я, — шёпотом, ладонью касаясь мягкой щеки сестрёнки, на которой образовалась сухая плёнка от остатков слёз. Она на него с боязнью посмотрела, не ожидая такого от старшего. Никогда так не делал, в тяжёлые моменты вовсе оставлял одну сражаться со своими проблемами. Всегда менял свою семью людьми на один день, — всё будет хорошо. Это ведь из-за Минхо, да? Ты ведёшь себя так из-за него? И с волосами это сделала… — желал добраться до самой сути её истерзанного состояния, искоренить его после.       — Нет, — она сама не знала, насколько честен был ответ. Одновременно мучили и парень, исчезнувший из страниц жизни, и старший брат, в котором она пыталась любовь найти. В котором ранее безвозвратно тонула, не зная, как не затеряться на дне чувств. — Прекрати обвинять его.       — Ты думаешь, я не знаю? — он большим пальцем поглаживал подбородок, этим принуждая смотреть ему прямо в глаза. Чтобы те не лгали, смотря на Хёнджина. — Я знаю, что нравлюсь тебе. Что каждый раз сердце трепетало от наших моментов, тянулось ко мне, только Минхо появился. Он приковал к себе, что ты ни о ком другом не хочешь больше думать. Но взгляни только на меня. Посмотри на меня, Йеджи, — Хван в губы шептал, обжигая своим горячим дыханием. Кожа у Йеджи волнами мурашек покрывалась, глаза удивлённо, вперемешку с испугом, лицезрели то, как он оставил свой поцелуй на бархатных губах сестрёнки, наслаждаясь тем, какой вкус боли они выражали.       Хван твёрдо решил, что единственным океаном, в котором она должна тонуть, должен стать он сам.