Посеять бурю

      — Я думала тебя придется вытаскивать. — Справился.       Вот бы удивилась королева, узнав, что Борра — не единственный в своем роде. И что свидетелем бойни была еще одна крылато-рогатая, с кожей цвета черного дерева и яркими крыльями. Она-то и подала сородичу знак, когда опасность стала слишком близкой.       Имя подруги Борры было резким как удар крыла: Шрайк. Некогда ее родители летали как хозяева зеленых влажных джунглей, и сама она могла бы прожить полную приятных забот жизнь там же, среди ароматных тропических цветов и ярких птиц. Но судьба рассудила иначе. Шрайк, как впрочем и Борра, родилась уже в убежище. Однако если бы не печальные обстоятельства, заставившие темных эльфов покинуть родные места, они бы с Боррой вряд ли когда-нибудь встретились.       Они ценили эту встречу и общество друг друга, а о том, как прекрасна и бесконечна степь, Борра узнавал по рассказам отца, как Шрайк узнавала от матери о дождливых тропических лесах. Но порой эти рассказы, как и прозвище «дети гнезда» жгли сильнее холодного железа. Их народу оправиться бы, набраться сил, воспользоваться тем, что собрались вместе, и вернуть себе отнятые земли и свободные небеса. Но они продолжали прятаться. И хуже было даже не то, что эльфы смирились с этим тайным, ограниченным и физически и душевно существованием, а что однажды их теперь уже этот ставший привычным мир может исчезнуть. И следом придется исчезнуть им самим, потому что люди не остановятся никогда и рано или поздно доберутся в погоне за наживой, властью и военной славой куда угодно.       Шрайк осторожно прикоснулась к спине Борры у самого основания крыльев, и тот вздрогнул, выходя из печальных раздумий. Если облечь этот полный ласки и доверия жест в слова, они звучали бы как «Ты хорошо сражался. Я видела и знаю теперь, что ты сможешь защитить меня и наших детей. Если ты решишься позвать или придти, я не оттолкну тебя». Может быть, когда они отвоюют свое небо, Борра и подумает о том, чтобы создать пару, и скорее всего действительно выберет Шрайк, но пока этого не случилось, он предпочел сделать вид, что не заметил за собственными мыслями ее предложения. Он шумно встряхнулся и потянулся широко, будто от долгой неподвижности у него затекли крылья. Вытянул в сторону сначала одно крыло, едва не сбив молодое деревце, потом другое, потом оба, вместе с крыльями широко раскинув руки.       Едва успев отпрянуть, Шрайк подыграла, будто совсем не оскорбилась его явным пренебрежением, тоже от всей души потянулась, а затем все же покачала осуждающе головой.       — Коналл не одобрил бы даже твою первую вылазку, когда ты позволил себя схватить.       — Коналл слишком осторожен и наивен, если думает, что с этими существами можно договориться! — упоминание об их нерешительном лидере, талдычившем о мире с людьми, в сочетании с воспоминании о последнем приключении вызвали не самые лучшие эмоции, и Борра вспыхнул возмущением как сухая трава от искры. Да, узнав, что королева нанимает охотников отлавливать волшебных существ, Борра намеренно угодил в плен. Конечно, он рассчитывал на удачный побег, а также на то, что сможет достаточно хорошо изучить замок — убежище жадных правителей озлобленных и вредоносных людишек. Темные эльфы, в отличие от людей, не желают уничтожить всех, кто на них не похож, и переделать весь мир в угоду себе. Для их целей будет достаточно уничтожения одного людского королевства. Им даже не придется убивать в нем всех людей — лишь тех, в чьих руках власть, чтобы забрать ее в свои руки. Борра рассчитывал, что плен-разведка пройдет легко, хотя бы на клетку, но никак не на то, что в итоге ему пришлось испытать. И не на открытые угрозы королевы с тьмой в душе, настолько вязкой и черной, что ему до сих пор было очень не по себе.       — Зачем ты решил вернуться туда?! — продолжала распекать его Шрайк, заразившаяся его настроением и весь свой гнев решившая выплеснуть на причину этого, то есть на него. — Ты доказал, что люди злобные никчемные создания, что они пытаются уничтожить все непонятное им или кажущееся им опасным, что они не остановятся ни перед чем… И да, да, да: все это ты будешь повторять на совете как обоснование для войны… Но говори хоть тысячу раз — наш народ не может рисковать тем, что у нас осталось. И что бы случилось, если бы ты не выбрался из ловушки? Нам бы пришлось тебя вытаскивать? Скольких из наших и без того немногочисленных сородичей мы потеряли бы? А что было бы, если бы мы потеряли тебя? Ты же особенный со своим даром. Может, ты — наш путь к спасению!       Особенный… Шрайк говорила так быстро, что многое из ее речи и разобрать было сложно. Однако ее горячность затушила огонь гнева в сердце Борро. Особенный… Магии в нем была самая капля. Силы и упрямства — достаточно хоть для десяти эльфов, но не это было главное. Особенность его была не даром, не талантом. Скорее странностью. В отличие от сородичей и других представителей волшебного народа, холодное железо жгло, но не причиняло боли.       — Я не буду говорить на совете о войне.       — Что? — Шрайк была явно удивлена и даже, похоже, обижена таким ответом. На краткий миг Борра почти испугался, что она готова напасть на него и всадить ему в грудь заостренный кол, как обычно делают сорокопуты, поэтому предотвратил ссору с самым надежным своим союзником.       — Я не буду сейчас говорить о войне. Но я посеял бурю, и скоро она взрастет.       — О чем ты?       Любопытная Шрайк уже забыла и о гневе, и о недовольстве, и об обиде.       — В своем стремлении получить все эта человеческая женщина уже роет себе могилу. Когда она дойдет до грани, Коналл уже не сможет сказать, что мы должны ждать, не сможет отрицать, что следует нанести упреждающий удар.       — Хорошо. Пусть будет так, — согласилась Шрайк. — Поступай как знаешь. Однако как ни ждешь перемен, некоторым из них, может, лучше бы и не приходить. После того, как жребий брошен, начинаешь сомневаться. Когда Шрайк согласилась с Боррой и произнесла это согласие как приговор, его самого будто холодной дрожью прошибло. Кто бы что ни считал, не так уж он был и неуязвим. Да и долгое общение с людьми выматывало его, лишало сил, будто на каждое крыло перед полетом навешивали по тяжелому камню. Но ради собственного народа ему нужно быть сильным. Другого шанса — другого «особенного» — у них просто нет.       А тем временем лишь в нескольких милях от убежища еще одна фейри, даже не подозревающая, что совсем рядом есть кто-то похожий на нее, лишенная семьи и крыльев, стараясь оставаться незамеченной, наблюдала, как белокурая девочка играет с ручным вороном, и сожалела о собственном скоропалительном решении, принятом в гневе, которое вот-вот должно было разрушить так странно обретенный ею покой и мир.