Игра на опережение

Молли Уизли, вырастившая пятерых сыновей, думала, что знает о мальчишках, ну и в принципе о детях, всё. Гарри Поттер в ее представление о несчастном сироте, который только-только познал радость волшебства, совершенно не вписывался. Ну хотя бы потому, что, когда Молли и Рон вышли из камина, оба на свой манер предвкушая, как привязать бедного мальчика к своей семье, этого самого мальчика перед камином не оказалось. — Ты уверена, что сказала правильный адрес, когда отправляла его в камин? — спросил Рон, обходя гостиную и заглядывая в шкафы. — Конечно, Рон, что за глупости! — Молли явно к такому повороту событий была не готова. То, что Гарри должен был оказаться в Норе, сомнению не подлежало, — Гарри, дорого-о-ой! Чертов мальчишка, куда же ты запропастился? Последнюю фразу, конечно же, Молли сказала очень тихо. Она была урожденной Прюэтт, и с годами начала понимать, какую свинью ей подложил Дамблдор. Она до сих пор не могла забыть тот злополучный день, когда Дамблдор вызвал ее в свой кабинет, где опоил Амортенцией, и на скорую руку закрепил магический брак с этим простофилей Уизли, который, к тому же, был предателем крови. Эффект от Амортенции выветрился, а магический брак остался. Ее выжгли из семейного гобелена, даже не выслушав, отец так вообще рассмеялся в лицо, дескать, когда это настоящая Прюэтт не смогла по запаху определить любовный напиток? Вот только злопамятности Молли было не занимать, и она начала играть в дурочку, заглядывающую Дамблдору в рот. Это она помогла директору устранить своего папашу с помощью усовершенствованной драконьей оспы. То, что от болезни умерло еще несколько чистокровных снобов, ее не заботило. Молли надеялась, что однажды одному из ее детей удастся снять печать предателя крови, и тот примет род Прюэттов. Но ни Билл, ни Чарли не разделяли грандиозных замыслов Молли и пошли своей дорогой, почти оборвав все связи с семьей. Близнецам не было дела ни до кого, кроме друг друга, а Рон с Джинни были дурными, пакостливыми и завистливыми, переняв все плохие качества родителей. Надежда на богатства Прюэттов таяла, и Молли решила, что единственный путь к деньгам, кроме аккуратного шантажа Дамблдора, был в удачном замужестве Джинни. Вот тут на сцену и выходил Гарри Поттер, у которого не было любящей семьи, и который, как говорил Дамблдор, прекрасно подойдет на роль жениха. Директор уверял Молли, что мальчик, угнетаемый родственниками, сразу же попадет под его влияние в школе, и что подружить его с Роном не составит труда. То, что с Гарри Поттером что-то не так, Молли заметила еще первого сентября. Мальчишка, еще вчера ничего не знающий о волшебном мире, не захотел принимать ее помощи в поиске платформы. Более того, он сам знал, где ее найти. Рождественские подарки мальчик вернул обратно, даже не распечатав. Рон супился, стоило Молли только спросить, насколько он близок к Поттеру. Дамблдор предупредил Молли, что Поттер — немного туповат, и пичкать его зельями подчинения без особой надобности не надо. Все это не укладывалось у Молли в голове, но не мог же одиннадцатилетний мальчик дурить Дамблдора? Не мог. Только вот куда он подевался? Перед каникулами директор зачаровал Нору так, что Поттер не мог бы найти выход, если не знал, где точно тот расположен. Чары действовали по принципу лабиринта — а Нора была и так странной геометрии — Гарри должен был ходить кругами, возвращаясь в исходную точку, если вдруг подойдет близко к входным дверям. Дополнительные двери из кухни на время пришлось заделать, что было очень неудобно, но одну неделю Молли могла и потерпеть. Для поисковых чар нужна была личная вещь мальчишки, а этого у Молли не было. Гоменум Ревелио показал, что Поттер где-то в доме, а вот где — непонятно. Джинни Гарри не видела. За помощью к директору идти не хотелось, еще на смех подымет — как это так, Молли Уизли не может найти ребенка в собственном доме! Ну, целую неделю он точно прятаться не сможет, и Молли была уверена, что к обеду или ужину он голодным выйдет из своего укрытия. Но ни к обеду, ни к ужину мальчишка не появился. Гарри сидел на чердаке рядом с, как он всегда думал, упырем. Упырь смотрел на него своими зелеными глазами и пытался что-то хрипеть. На его щиколотках были оковы, тянущиеся к железной трубе у противоположной стены. Рыжие волосы были точно такие же, как у всех Уизли. Гарри с жалостью глядел на ссутулившуюся фигуру на полу, и думал, что никакой это не упырь. У него было вполне себе человеческое тело, истощенное до неузнаваемости, обычные ноги и руки, покрытые такими же красными волдырями, как и лицо. Волдыри были и на губах, и упырь мог только хрипеть и мычать, глядя на Гарри полным боли взглядом. Гарри порылся в карманах и нашел остатки шоколадки, которую получил еще на рождество, а открыл только сегодня за завтраком. Обернув руку в подол мантии, он протянул шоколад упырю, и пока тот медленно ел, Гарри думал, что ему делать дальше. Вряд ли Уизли будут подниматься на чердак — они этого почти никогда не делали, не желая встречаться с упырем. Детям так вообще вход на чердак был запрещен. Надо было дождаться ночи, а потом вызвать Ночной Рыцарь, чтобы добраться хотя бы до Дырявого Котла. Не ехать же ночью к Малфоям, в самом деле. Упырь доел шоколад и вопросительно взглянул на Гарри. Мальчик содрогнулся от понимания, что взгляд непонятного существа был вполне осознанным. Повинуясь непонятному порыву, Гарри наставил на него палочку и прошептал, надеясь, что его магических сил хватит на заклинание: — Легилименс! Заклинание вышло с третьего раза, и Гарри стало плохо. Упырь оказался первенцем Молли и Артура Уизли, рожденный через девять месяцев после их брака. Предательство крови не было обычным клеймом, которым обзывались чистокровные волшебники. За предательство крови семьи были прокляты самой магией, если не могли снять печать предательства. У Уизли проклятие ложилось на первенцев, хотя могло распространиться и на других детей, поэтому Молли Уизли родила их целых семь. Гарри подумал, что это Дамблдор помог убрать любые записи о только рожденном сыне, который был сквибом и имел непонятное заболевание, не поддающееся лечению. Молли и Артур не могли отказаться или избавиться от ребенка, боясь еще больших откатов от магии, и, когда Биллу было три, а первому ребенку, у которого не было даже имени, пять, его переселили на чердак, принося еду и иногда даже какие-то игрушки. Говорить он не умел, болезнь прогрессировала, от боли он мог только хрипеть и еле двигаться, стуча палкой по трубам и завывая. Он был на два года старше Билла. В его бессвязных мыслях Гарри видел только желание умереть. Вынырнув из головы упыря, Гарри почувствовал, что его сейчас стошнит. За двадцать лет он никогда не задумывался поинтересоваться, что за упырь живет у Уизли, и почему. Никто из них не интересовался! Знали ли Билл и Чарли об этом? Гарри не знал, понесут ли Уизли ответственность, если он решит обнародовать существование восьмого ребенка. Он знал, что чистокровные волшебники часто отсылали сквибов в мир магглов, так что над Гарри могли просто посмеяться. В обратном случае тень падет и на близнецов, а Гарри этого совершенно не хотел. Еще меньше он хотел оставлять это несчастное существо на чердаке в одиночестве. Гарри снял мантию и накрыл упыря. Называть его как-то по-другому Гарри пока не мог. Упырь завернулся в мантию и подвинулся к Гарри, сворачиваясь в позе эмбриона на полу. Мальчик положил голову упыря к себе на колени и гладил по грязным рыжим волосам, не в силах сдержать слез. А ночью, с сожалением забрав мантию с собой, Гарри вышел на улицу и надеялся, что близнецы его поймут и переживут надвигающуюся бурю.