Удушье

      Алина сбивает все костяшки в мясо, всё не в силах остановить ярость, клубящуюся внутри, точно дым из трубы хижины Багры. Она знает, что половина из её ударов выполнены не верно, и именно от этого саднит кулаки и тупая боль отходит в локти. И что с такой болью она вряд ли заснёт, без ног свалившись на кровать после изнурительных тренировок, но ей иногда кажется, что это помогает сбить жужжащий, словно потревоженный улей, строй мыслей. Он затихает. Но цена за спокойствие порой слишком высока.       Она чувствует себя никчёмной, когда ничего — абсолютно ничего — не получается. Ни свет — силу свою, клеймом выжженную, — призвать. Ни с Малом — как он там? — связаться. Ни усилитель — загадочного оленя («Небылицу!» — хрипит недовольно Багра где-то в её голове) — отыскать. Ни отпор нахальной шквальной, всё смеющейся над неумёхой, Алиной, дать.       Старкова, нездорово колотящая по обтянутому кожей дереву, едва не рычит и представляет лицо миловидной фурии.       В голове хохочет Назяленская, одерживая победу раз за разом. Играющаяся с ней в воздухе, словно с мыльным пузырем. Швыряющая её к стене при всех гришах. Вышибающая одним ударом хлёсткого ветра всё — Мала, Дарклинга, Равку.       — Маленькая заклинательница решила раскурочить весь зал в попытках доказать, что хоть чего-то стоит? Жалкое зрелище.       Старкова дёргается, переводя на девушку, сложившую руки на груди, взгляд, полный злобы. Та обводит её с ног до головы насмешкой, снисходительно улыбаясь.       Зоя не удивлена, что застала Старкову, раскрасневшуюся, вспотевшую, утомлённую, в пустом зале.       У девчонки из тёмной косы выбились пряди, у висков из-за пота закрутились волоски, у неё сбитые костяшки и взгляд кричащий, что, будь её воля, она б её, Назяленскую, заживо сожгла в лучах своих солнечных. Если бы умела силой ещё своей пользоваться лучше, а не только цирковые представления на пару с Дарклингом давать. Эта мысль точит Зою изнутри с момента в шатре, когда миру явилась какая-то замухрышка-спасительница-Равки. Мышонок неприметный, что пытается тягаться с кошкой и бесконечно попадает в когтистые лапы. Зое очень хочется с этим мышонком покончить поскорее и наплевать на запрет генерала не прикасаться к нему. Невыносимо сильно хочется свернуть шею. Или бросить в чан с водой. Знает, ему не выплыть.       — Разве ты и ворох твоих амбиций не должны сейчас трястись в экипаже по пути в Крибирск? В ком-то, кажется, разочаровались.       Назяленская ухом не ведёт, мысленно обсмеивая слабенькую шпильку, и гадко ухмыляется, чтобы парировать, прекрасно зная, куда бить. Грациозно приближается так, что в воздухе чуть-чуть потрескивает.       — Уж в чём, в чём, а в способности разочаровывать ты многим здесь дашь фору.       — А ты после ужина способна только языком попусту чесать?       — Есть предложения получше, керамзинская сиротка?       Алина молча сглатывает обиду и на ринг кивком указывает. Шквальная усмехается довольно, почти по-победному: ей в зале равных нет. И она это уже доказала. Но не против преподать повторный урок, раз с запоминанием у девчонки всё настолько плохо.       Старкова принимает стойку и, не теряя времени, делает выпад. Зоя уворачивается, оказываясь за её спиной, и пихает двумя пальцами слегка. Та злится пуще прежнего, с трудом сумев удержать равновесие, но на сей раз проводит обманчивый поворот и, пока Зоя реагирует, делает подсечку.       Однако Назяленская первой оказывается сверху, крепко прижимая правую руку соперницы к полу, а левой сжимает запястье узкое. Пальцы свободной руки сами собой смыкаются на шее свирепого мышонка. Тяжёлое дыхание бьёт ей прямо по распущенным смольным волосам.       — Умоляй, — на грани выдоха шепчет шквальная.       Зоя может одним щелчком пальцев выжать из её лёгких весь воздух, увидеть, как она будет беспомощно открывать рот в попытках ухватить хоть глоточек, как её карие — не просто карие, а цвета выжженного сахара — глаза закатятся, а тело пробьёт дрожь — она может наблюдать, как Старкова постепенно отправится к своим прародителям. Если только захочет.       Но вместо этого Зоя, ощущая страх загнанной зверушки под собой, ведёт пальцами от шеи к подбородку, гордо вздернутому, и надавливает на него. Стоит отдать ей должное: Алина умеет держать удар. Спускается к шее, которая дёргается резко, туго стискивает пальцы, пораженно осматривая то, как её смуглые руки контрастируют с более светлой кожей недо-заклинательницы.       — Соблазн, — Алина хрипит, на что Зоя поднимает колючий взгляд, подернутый поволокой, отчего тот больше не выглядит угрожающе-предстерегающим, — придушить меня настолько велик? Боюсь, Александру это не очень понравится.       Александру.       Внутри сворачивается ярость. Ей Кириган имя назвал спустя почти полгода, а Старковой — за считанные дни. Это хоть и распаляет пуще прежнего, Зоя назло собственным задетым чувствам теряет интерес. Ничто не должно её трогать. Она разжимает пальцы, замерзшие точно в спазме, и уходит.       Алина провожает её той же бравадой, с которой встретила, и толикой непонимания.       — Старкова, — голос шквальной режет воздух пополам, — если мы когда-то окажемся по разные стороны, моя…       Алина перебивает. Специально, чтобы побесить, что последнее слово осталось за ней, а не за Назяленской.       — Моя рука тоже не дрогнет. Не волнуйся.