scared to be lonely

      Вообще юность — время особенное. Вроде как и любое другое, но стремительно проходящее. А ещё — подкидывающее всякое дерьмо типа первой влюблённости первых поцелуев первых отношений первых предательств первой ёбли — которая с таким раскладом Джеку конечно не светила. По крайней мере, у него не было друзей, которые могли бы его застебать — грейзер те шестнадцать и ты до сих пор не трахался что ли?       Были ли такие друзья у Эшера, он не знал. Как и то, трахался ли он с       да нет, об этом даже спрашивать было примерно так же стрёмно, как сидеть в школе на лекции, посвящённой секспросвету и правильному использованию презерватива.       Но юность вкупе с обстоятельствами могла травмировать и физически — Джек навернулся с лестницы в сцене в доме Васкесов, да так крепко, что потянул щиколотку — такое могло бы сойти за спортивную травму. Он видал такое у скейтеров — да и на самом не было живого места, — так что падение перенёс почти героически. Даже не заскулил и не отрубился от колючей боли, засаднившей в ноге и копчике, которым плюхнулся на ступеньку. Особенно ему почему-то запомнились прохладные руки дежурящего на площадке медработника контраст с температурой воздуха и разгорячённой кожи грохот костыля — хах, забавно, что теперь он мог ему действительно пригодиться, наигрались, блядь, — и обеспокоенное лицо Эша с расширившимися глазами. Он даже подумывал наигранно застонать — ха-а как ж бльнаа не могуу, — но сдержался — у Энджела даже щёки побелели, того гляди в обморок бы хлопнулся, не съёмочная площадка, а детский лазарет.       Но Джеку было приятно — что Эшер за него так волновался. Пока оказывали первую помощь и что-то тараторили рядом с ним — будто заклинаниями пытаясь вылечить ногу, — он поймал пристальный взор Джована из дальнего угла — и, блядь, усмешка его говорила у энджела ща сердце разорвётся. Он бы не удивился, если б Арман показал ему большой палец — как тренер бэттеру, не пропустившему кручёный, типа я всегда верил в тебя приятель попадёшь в лигу.       Маме Джек об этом не сообщил — конечно, Анджела не из тех мамаш-паникёрш-вроде-миссис-Каспбрак, которые срывались и вылетали ближайшим рейсом, чтоб прочистить всем мозги, но беспокоить её не хотел. Он и остальным-то принёс массу неудобств своей неуклюжестью.       Грейзер продолжал врать ей по телефону, по видеосвязи и в сообщениях — да-да мам всё ок чувствую ся хорошо но тут жарко как в жопе эй ну ладно тебеее, — но понимал, что это ненадолго — либо его сдаст с потрохами кто-то из каста, либо придётся сказать ей как есть. А ещё — попросить Дэвида уничтожить кадры его падения — потому что Сандберг стопудово, когда Джек оклемается, посчитает это смешным и смонтирует в behind the scenes.       Июльским вечером Джек лежал в номере ― один, потому что Эшер куда-то свалил. Может, он и предупредил, прежде чем уйти, но он не мог этого вспомнить ― видимо, не услышал. Но между не услышал и не хотел слышать на самом деле была ощутимая разница, и Грейзер, прикинувший какой-то очередной тошнотворно-любезный разговор его и Энни по видеосвязи, склонялся всё-таки ко второму, хмуро пялясь перед собой.       Нет, Энни правда милая, местами даже чересчур. Такие девочки в кино играют эпизодических приторно-сладких героинь, например подружек главного героя, которые на вечеринке в честь окончания школы треплют его за щёчки и тянут нараспев божеее ты такой хорошенькииий.       Если Энни кто-то типа Мэрилин Монро ― очаровывающей всех без исключения, то Джек ― Бэтти Пейдж.       Но бесился он не только потому, что вообразил какую-то чушь ― может, Эшу вообще стало с ним скучно и он пошёл тусить в номер к Грейс, игнорируя её обеспокоенное погоди вы всё ещё не помирились с джеком? Раздражало ещё и нытьё в ноге и то, что Энджел даже не спросил, всё ли с ним нормально, прежде чем съебаться.       Грейзер покосился на его застеленную кровать ― с приглаженным покрывалом сверху, аж затошнило. С Эшем такое случалось редко ― чтобы на кровати не было ни единой складочки, будто он не спал на ней вообще.       И в такие моменты Джека охватывало одиночество, вплоть до того, чтобы подвывать Расселу Хичкоку. Как будто Эшера вообще не было с ним в номере ― словно их расселили-разлучили-разомкнули что-то между ними.       Однако он пришёл спустя какое-то время ― Джек уже мысленно допел первый куплет и повернул голову на писк ключ-карты и хлопок двери. Хотел было подскочить, виляя задницей, как собака, ― но вовремя вспомнил о больной щиколотке и посмотрел в коридор, выглядывая из-за угла. Джек, конечно, думал скрыть, что ждал его примерно так же, как ревнивые жёнушки ждут непутёвых муженьков ― и да, он всё ещё посматривал, почти соблазнившись, на настольную лампу, ― но на автомате кинул:       ― Ты где шлялся?       Эш прошёл в номер, остановившись в изножье его кровати. Джек нахмурился, встретившись с его прямым смелым взором. Энджел, постепенно отдаляясь от него, всё больше напоминал Билли Бэтсона ― при том что тот таким мудаком по сюжету уже не был. Хмурое лицо бесстрашный взгляд это непонятно-что-там-у-него-в-голове мешковатые свитшоты и однотонные футболки. Забавно, что Грейзер готов был принять этого ублюдка любым ― а куда деваться. Фрэнка Галлагера бабы ведь тоже беззаветно обожали. Да мало ли история и кинематограф знали мудаков ― вот и Джек на крючок попался.       ― Ходил за колой. Взял тебе Canada Dry. ― Эш помахал в ладони жестяной банкой ― и швырнул её Джеку. Грейзер поймал ― не хотелось облажаться, но пришлось отклониться вбок и шевельнуть больной ногой.       ― Я не просил.       ― Да не за что, ― фыркнул Энджел. Пш-ш-ш ― открыл банку, отпил, подошёл к своей кровати и поставил колу на тумбочку под горевшую лампу. Самое тупое, что Джек знал ― он не притронется к коле, пока она не перестанет трещать и пузыриться. А ещё тупее то, что Энджел знал его любимый напиток ― будто они лет двадцать в браке и надо зазубрить подобные мелочи, чтоб не было стыдно в годовщину перед кучей родственников.       Тянущая боль в ноге усилилась ― и Джек постарался незаметно сжать губы, чтобы перетерпеть, и медленно выдохнуть. Меньше всего хотелось делать из себя немощного инвалида ― теперь Грейзер в полной мере понимал чувства Фредди Фримана, которому каждый день приходилось доказывать, что он не отличается от других.       ― Как нога? ― мягко спросил Эшер, видимо, всё-таки услышав его выдох.       ― Жить буду. И хромать в кадре натуральнее, ― усмехнулся он, качнув головой. Джеку правда не впервой мучиться болями с каким-то дерьмом ― он уже устал считать, сколько раз наворачивался со скейта, пока пытался исполнить какую-то херню под стать Райану Шеклеру. Он смирился ― а вот мама нет.       ― Без таких жертв можно обойтись. ― Эш с сочувствием вздохнул.       Зашуршало покрывало его кровати ― о нет, блядь, Джек даже не хотел смотреть в его сторону. За то время, что он шёл к Грейзеру ― потому что кровати они так и не сдвинули, ― можно было остановить его типа нет нет дорогой сиди-ка на месте. Но Джек почему-то этого не сделал ― и позволил ему с хмурым видом усесться у себя в ногах. Грейзеру брезгливо отодвинуться бы ― а не смог из-за нытья в щиколотке.       Эшер умело и быстро завернул штанину спортивок на его левой ноге ― и придирчиво осмотрел растяжение, синее, как вены на сгибе локтя у торчков. Джек только наблюдал за его заинтересованным взглядом и проследил за наклоном головы ― нет, блядь, если Эш собирался прикидываться Джоном Дорианом, Грейзер ему не предоставит такой охерительной возможности. Его навыков хватало только на то, чтобы приклеить позаимствованный у Фэйт детский цветной пластырь к ссадине, хер знает где полученной на съёмочной площадке.       ― В балете нас учили разминать ногу, если мышцы забились. Помогало, но ненадолго. Думаю, у тебя что-то типа такого, ― рассудил Энджел спокойным голосом ― как же, блин, давно Джек его не слышал. В последнее время тон его был неуверенно-вопросительным, как у студента колледжа, боящегося переспросить у отпетого препода пропущенную на лекции фразу. И конечно Эш научился огрызаться ― Джек, видно, пожинал теперь плоды своих трудов.       ― Спасибо за информацию, Эш, ― съязвил он, не сводя пристального взгляда с его рук. ― Надолго уселся?       Энджел пожал плечами ― с умиротворённым видом, словно был ортопедом, осматривающим Джекову ногу и заключившим ― может быть потребуется вмешательство а может быть вы просто мудак. Он вдруг ласково огладил щиколотку ― руки тёплые даже жгучие сухие ― и обхватил её обеими ладонями.       ― Как пойдёт. Лучше бы дольше, ― уклончиво сказал он и принялся умело массировать ногу ― не соврал, значит, насчёт балета, честь и хвала этому Нурееву.       От скакнувшей к колену и обратно боли Джек почти задохнулся, невольно выдохнув и отвернув голову к тумбочке. Попробовал сосредоточиться на бликах света лампы на жестяной алой банке ― не вышло, только подёрнулась белая полоска ободка ― глаза заслезились. Джек и правда бы заревел ― не от того, что больно, а потому что Энджел, дурачок, пытался найти хоть какие-то пути примирения.       ты же знаешь мне без тебя тяжело       вот прощупал какую-то тропку ― и пошёл по ней уверенно, гляди-ка, Джеку и самому нихера не верилось.       а ты думаешь мне штоль легче?       Грейзер невольно всхлипнул ― честно само вырвалось, он ни за что не стал бы плакать при Эшере. Смеяться-то он, конечно, не будет, а вот жалеть ― запросто. Джек ни в чьей жалости не нуждался.       Он небрезгливо выдавил на пальцы мазь ― Джек только почувствовал холодное прикосновение пальцев к ноге контраст разгорячённой кожи мазь согрелась подтаяла как шоколадная паста на «сморе» теперь совсем уж неприлично хлюпала когда он мял щиколотку давил пальцами растягивал кожу большим указательным средним ― ай-й, хорошо-чувствительно-приятно под выпирающей косточкой, её мослом пренебрежительно зовут, а Эш так любовно-ласково огладил, будто ёбаный Поликлет.       Да даже молодожёны в первую брачную ночь при прелюдии вели себя грубее, чем Энджел со своими нежничающими руками.       Сколько это длилось ― Джек не знал. Не считал, если точнее, но в какой-то момент Эшер решил, что с него, видимо, достаточно, размазав остатки мази с блестящих ладоней по его икрам. Наверное, в его коле уже полопались все пузырьки.       ― Спасибо, ― сипло сказал Джек. ― За это и… за Canada Dry.       Наблюдать за попытками Эша подступиться — будто Джек бешеная псина, которую предстояло усыпить, — было забавно, даже весело. Непонятно только, откуда он набрался бесстрашия — пусть и в общем-то трусом не был — и способности благодарно принимать поражения, словно это партия шахматы — ладно не получилось в этот раз попробую в другой или перейду к плану b-c-d-e-f-g       Джек не возражал — пусть все буквы латинского алфавита для названий своих планов использует. Он бы даже не удивился, если б узнал, что какой-то из них — или большую часть — посоветовала Грейс, взяв на себя роль семейного психоаналитика, — попробуй почаще садиться с ним рядом на завтраках обедах ужинах, например, или что она ещё там ему предлагала, начитавшись колонок в Glamour.       Грейзер не злился — может, недели две назад его бы это раздражало, но не теперь, когда Эш неловко подсаживался к нему за ужином и сжимался чуть ли не в комок — лишь бы не соприкасаться ляжками. Делал бы так до той поры, пока Джек не вшептал ему в ухо — расслабься уже а ты ща яйца раздавишь.       И как-то само собой вышло так, что они захохотали, не объяснив ничего касту, сидевшему за общим столом. Грейс даже выронила от неожиданности вилку, а Джован приготовился вытащить из кармана джинсов телефон для записи компромата в сторис.       Правда, было такое всего раз — и пусть каст, как показалось Грейзеру, задышал спокойнее-свободнее-легче, отношения у них с Эшем так и не наладились и напоминали башню из кривоногих табуреток для рискового циркового номера — шаг в сторону, неловкое движение на вершине — и полетишь нахер вниз.       Дня три спустя после того, как каст немного оживился — будто их с Энджелом отношения, блин, на что-то влияли, — Джек лежал на своей кровати вечером после душа. В съёмках он пока не участвовал — хотя растяжение понемногу проходило и становилось желтовато-охристым — цвет детской неожиданности, как сказала бы мама. А без всей этой съёмочной рутины было тошно — благо Зак настаивал, чтобы он приходил на площадку и наблюдал за процессом. От этого не было легче — Джек не обижался, но наверняка выглядел со стороны как мальчишка, неспособный из-за перелома погонять мяч с пацанами, как бы старательно они его ни затаскивали на поле.       Словом, этот вынужденный отпуск ни на что не влиял — а может, даже делал хуже, потому что с Эшем ему приходилось проводить куда больше времени. Будь он здоровым, он смог бы вечерами сваливать из номера и прогуливаться по летней Янг Стрит до самой ночи — хотя где-то в глубине души знал, что Энджел не уснёт до его возвращения и что предстоит выслушать кучу встревоженных-а-ля-мамочкиных ты где пропадал? почему не отвечаешь на звонки? не мог предупредить что ли? Но приходилось торчать в одном номере с Эшером в тишине — такой, что уши чуть ли не закладывало слышалось редкое шмыганье носом постукивание пальцев по клавиатуре телефона мерные вдохи и выдохи — Джек, отвернувшись от него, и сам уже не разбирал, кому из них они принадлежали.       Хотелось уснуть вырубиться задремать хотя бы а ещё лучше — проспать до конца съёмок сиквела, только бы никто его не тревожил. Ни Энджел со своей неловкостью и никому не всравшейся заботой — у тебя мазь закончилась я ещё купил, — ни Грейс, озабоченная идеей их воссоединения — может вам сходить куда-то вместе? — ни Арман с опечаленным взглядом, так и желавший сказать да хватит уже сраться.       Услышав звук уведомления на своём телефоне, Джек с недовольством приоткрыл глаза — нахер всё, сон и так не шёл. Отвечать на сообщение — и даже читать его — не хотелось, но он устало подтянул к себе телефон, словно тот весил килограммов сорок, не меньше. Глянул на подсвеченный экран блокировки — поговорим?       Эша давно так и подмывало переименовать из ласкового-нараспев ashhhhhie в до ржачки официальное a. angel. Но Джек почему-то этого не сделал — рука не поднялась и сейчас.       — О чём? — Он вздохнул, но не повернулся, вновь заблокировав телефон.       — О чём угодно. Мы давно не разговаривали, — заметил Эш со своей кровати. Голос хрипловатый от долгого молчания, а не от смеха и счастливых верещаний в унисон любой херне, которую обычно нёс Грейзер.       Но Эш умел уколоть побольнее — стопудово гуглил что-то типа тридцать три способа изобразить из себя мудака. Скорее всего его выкинуло на сексистский Men’s Health.       Однако своего он добился — Джек почувствовал себя виноватым. На миг даже вслушался в справедливый голос пробудившейся совести — эй это ты во всём виноват ты виноват ты виноват ты винов, — но вовремя её заткнул.       — Мы разговаривали вчера, — парировал он.       Если разговор о погоде в Торонто вообще можно считать их стандартной беседой, конечно. Джек знал, что нет и что, вообще-то, о погоде разговаривали презирающие друг друга люди. Ну или супруги в суде перед бракоразводным процессом, коротая время.       — Да, за общим ужином. А наедине — давно, — настаивал Эш.       — Давно, — недовольно повторил Грейзер, будто эхо. Неудивительно — в такой-то тишине, которую и пальцами прощупать можно, и разрезать на порции — чтобы хоть немного проредить воздух.       Может, их разлад со стороны выглядел даже смешно — потому что взрослые никогда не считали срачи между малолетками на грани воплей я без него жить не могу! серьёзными.       Джек уже был почти готов это закричать. Может, через неделю, день, минуту, прямо сейчас.       Но, беспокойно оглаживая корпус телефона, спросил:       — Тяжело быть старшим братом?       Скорее всего начинать надо было не с этого, но воплей с признаниями в чувствах Энджел со своей интровертностью не вынес бы.       — Не так уж, вообще-то. Хотя раньше мы часто дрались, — признался он негромко, словно доверял Грейзеру один из самых больших секретов. Вряд ли у Эшера кто-то подобное спрашивал — Джек догадывался, что старшим братьям и сёстрам в жизни доставалось больше дерьма, чем остальным. — Особенно с Ави. Ему порой трудно что-то доказать или объяснить.       Так это семейное — чуть было не вырвалось у Джека. Но, блядь, он и сам ничем не лучше со своей упёртостью. Он уже начал было думать, что звёзды по-всратому сошлись — потому что какого чёрта они оба родились под знаком Девы, — но Грейс авторитетно, как Сильвия Браун, заявляла, что это партнёрство родственных душ. Звучало угарно, потому что не так уж они и похожи.       А потом Джек вспоминал их парные адидасовские свитшоты — и становилось не так уж и смешно.       — Господи, неужели он упрямее тебя, — невольно усмехнулся Грейзер.       — Представь.       Они вновь замолчали — Джек знал, что ненадолго, просто прислушивались друг к другу, будто супружеская чета после крупной ссоры о том, кому по графику выносить мусор, искала способы помириться, начиная с обсуждения бытовых вопросов. Грейзер уставился перед собой — на пару секунд даже не поняв, какого чёрта дверь ванной к нему ближе, чем Эшерова кровать. Может, потому что он упрямее Эша и Ави, вместе взятых.       Он подумал вдруг, как с этим могла бы справляться Энни, но, вспомнив все эти счастливые-слащавые фотки в её Instagram, решил, что       — Энни с тобой повезло. — Замечание пришло в голову само собой — потому что Эшер, пусть и со своим упрямством, такого дерьма — подобного тому, которым кидался в него Грейзер, — не заслужил ни одним своим поступком.       — Так и знал, что этим кончится, — с усталым вздохом сказал Эш. Джек был уверен, что он закатил глаза или провёл ладонью по лицу в этой своей излюбленной манере. Он бы даже хотел на это посмотреть — но всё-таки не повернулся.       — Нет, я… — перебил он. — Ты пиздец какой доставучий и упрямый, чёрт возьми. Но почему бы те хоть раз на меня не наорать?       — Язык не ворочается.       Прозвучало так, будто он признавался в своей слабости — например ночью я жру ложками hy-top. Или сдавался в плен врагу с таким измождением на лице, что и стрелять в него не хотелось.       — Ты со всеми так флиртуешь, Эш? — хохотнув, спросил Грейзер.       — Только с тобой.       Джек лишь улыбнулся. Голос Энджела звучал почти безэмоционально — но если прислушаться, можно было различить в нём зачатки хотя бы подобия заразительного смеха. И Грейзер им доверился — полежав ещё немного, он всё-таки открыл мессенджер и кое-как напечатал дрожащим большим пальцем — иди кмне. После такого, конечно, хоть вешайся — Джек зажмурился, чтоб не искать взглядом подходящее для этого место. Может быть, для большего драматизма это должна быть ванная или дверь в неё ведущая или изголовье кровати или резная люстра или эти дебильные вульгарные бра или       он распахнул глаза — так, что перед ними запрыгали на миг тёмные мушки, — и ощутил, как позади кровать прогнулась под весом Эшера. А потом он пристроился к его спине, копируя его позу-подобие-эмбриона, и рискнул — наверняка скольких усилий это стоило — обнять Джека поперёк талии, уткнувшись в плечо.       Джек от знакомого-родного-обожаемого тепла почти крикнул — наконец-то. Джек почти завопил — я без тя еле держался. Джек почти захныкал — ккая-ж-ты-сучкааа-а-ну-чё-тк-долгааа.       Но промолчал — так и не определился, какую из этих ебанутых мыслей, от которых глаза защипало, озвучить. Пусть и не так адекватно — и не в параллель спокойствию и выдержке Эшера, которой и лётчик-испытатель позавидовал бы.       — Вслух никак было? — снисходительно спросил он в плечо. Джек поначалу лишь помотал головой — всё, на что хватило сил, потому что остальные ушли на то, чтобы хоть как-то сдержаться и не зареветь от облегчения. Но, собрав остатки, он кое-как выдавил:       — Язык не повернулся.       Как заплакал и успокоился, он помнил плохо. Забыл даже, что обещал самому себе не проронить ни слезинки перед Энджелом.