His sinless soul

— Посмотри на себя, дорогой, — длинные пальцы почти нежно обхватывают его подбородок и приподнимают смиренно опущенную голову, вынуждая Тэхёна подчиниться отданному ранее приказу. Несмотря на отсутствие командного тона со стороны невероятного в своей красоте бескрылого юноши, стоящего позади Кима и ненавязчиво обвивающего рукой его — своего подчиненного — талию, любая его просьба всегда воспринималась обязательной к исполнению. Тэхён послушно устремляет взор к зеркальной поверхности, но видит не картину целиком, а лишь свои глаза, пустые и лишённые всяких эмоций. — Ты так прекрасен, — соблазнительный шепот более не будоражит в желании быть непоколебимо покорным для своего Князя, одаривавшего за это щедрой похвалой, — ты был создан для этого, Тэхён. — Да, господин, — Ким кожей чувствует чужую усмешку и мягкий поцелуй возле шейного позвонка. Он соглашается не только со сказанным утверждением, но и с утаиваемым повелением, которое было истинной причиной явления высшей власти в покои Тэхёна. Ледяная ладонь — Ким чувствует этот обжигающий контраст даже сквозь плотную ткань шёлковой рубашки — касается его шрама, расположенного между лопаткой и позвоночником, и с нежностью поглаживает, успокаивая воспалённую кожу, что никогда не заживает. Тэхён ненавидит скрывать свои огромные могучие крылья, давно ставшие предметом его гордости и чужой зависти, с синевато-чёрным оперением, однако проявляет несвойственную для себя терпеливость в присутствии Князя, утратившего эту радость. — Он особенный для меня, Тэхён, — болезненная тяжесть в груди сдавливает собой внутренности — Ким бы сказал, что ему стало трудно дышать от охватившей враз обиды, вот только в человеческих потребностях необходимости у его вида не было, — ты воспитаешь для меня верного соратника и позаботишься о нём. Вот это уже больше походит на Правителя, не спрашивающего мнения своих подчиненных, лишь раздающего сухие и чёткие приказы. Ледяные руки исчезают с талии и со спины Кима, а прекрасный бледнокожий юноша за его спиной, взмахнув напоследок тёмными кудрями, эффектно и весьма драматично, по мнению Тэхёна, растворяется в воздухе. В то же мгновение его уродливые шрамы начинают кровоточить и с отвратительным тошнотворным звуком разрывающихся мышц и лопающейся кожи раскрываться, выпуская на волю огромные крылья, что уничтожают приятную ткань рубашки на его спине, оставив только тонкую полоску шёлка, идущую от воротника вниз по позвоночнику, и распахиваются по разные стороны, почти срывая своей мощью тяжёлые шторы с массивного карниза над окном. Тэхён, повинуясь охватившей злости, с грудным рычанием замахивается рукой и пробивает в секунду отросшими крепкими когтями зеркальную поверхность, не желая вспоминать чужие светящиеся алым огнём глаза, отражённые в зеркале и намертво выжженные в памяти. Ким любит падшего ангела точно так же, как и остальные демоны, и, вот ирония, невольно повторяет его судьбу, желая восстать против отца своего, выбирающего особенным не Тэхёна. И если великодушный Создатель низверг Люцифера в Ад, то вспыльчивого и завистливого Кима попросту уничтожат одним ленивым мановением руки, предав его извечному позору и обрёкши на существование прогнившей души без права на перерождение. Тэхён обессиленно валится на кровать и зарывается лицом в подушку, укрывая себя сложенными крыльями от пронизывающего холода. Наверняка, когда он ещё был человеком, то свято верил в варящихся в котлах за совершенные деяния грешников, испытывающих муки и страдания, или в вечный огонь, уготованный для слуг Сатаны. Скорей всего, сейчас люди придумали что-то поизобретательней, и выдают теперь это за истину. Кима затапливает негодование: как могут они кричать об этом столь уверенно, если никогда не бывали в Аду? Наивные глупцы. Здесь, в царстве Люцифера, порой настолько холодно, что Тэхён не выдерживает и ночует в кресле подле камина, а не на удобном мягком матрасе на широкой кровати в своей спальне. Возможно, на нижних уровнях Ада и есть то самое пекло и леденящие естество стоны и крики душ, страдающих до искупления своих грехов, но вокруг Тэхёна — пустота и стужа. После своей смерти каждый человек предстаёт перед Судом и, если его душу признают безгрешной или, что чаще, не сильно запятнанной жизнью, направляется на перерождение через очищение, которое позволяет ему вспомнить свои предыдущие жизни, а затем стирает все воспоминания, оставляя только полученные от них ощущения, с коими душа начинает свой новый путь. Лишь истинно невинные и непорочные создания среди умерших становятся служителями Господа, в простонародье называемые ангелами, бесконечно ослепляющими чистотой и праведностью. Вот только даже среди святых находятся гнилые яблоки, портящие общее представление об идеальности и, главное, заражающие другие особо податливые плоды. Люцифер и его бессмертная непобедимая армия падших ангелов, с гордостью именующих себя демонами, тому прямое подтверждение. Пожалуй, самое ужасное то, что граница, которую человеку запрещено переступать, никак не ограничена, а посему даже за малый или совершенный по незнанию грех душе уже заготавливают место в Аду — разумеется, конечное решение остаётся за Судом, однако демоны считают, что лучше быть всегда готовыми. Душа, конечно, может и освободиться, полностью искупив свою вину, и Люцифер благородно отпускает таких упрямцев на перерождение. Как просто, не правда ли? Однако помимо грешников, веками страдающих за свои проступки, находятся и те, кто теряется на истинном пути и по доброй воле остаётся прислужником Сатаны, исключая, разумеется, тех, кто сразу же перерождается тёмным созданием. Тэхён опасается таких личностей не без причины, хотя бы потому, что является одним из них. Стоит ли говорить, что армия Люцифера пополняется гораздо быстрей, чем войско Создателя? Тэхён не помнит, чем он заслужил себе место в Аду: его память, в отличие от нечестивцев, истязаемых в этом кошмарном месте свершенными ими грехами, безвозвратно утеряна. Ким не может вспомнить и Суда, проводимого над своей душой, а потому терзается сомнениями: совершал ли он грех вообще? Если да, то сознательно или по принуждению? Заслуженно ли он занимает своё место после Люцифера? Может ли быть он Божьим созданием? Эти мысли занимают его постоянно и затихают лишь в момент явления Правителя. Ким слепо обожает его, признавая силу и авторитет, и мечтает оказаться ближе, чем любой другой демон, в прошлом бывший человеком. Пусть его классу никогда не сравниться с низвергнутыми с небес ангелами, последовавшими за своим лидером и задолго до появления Кима разделявшими его взгляды, но Тэхёна щедро одаривают особым отношением и столь редкой лаской, чуждой для остальных демонов. Вот только теперь у Князя тьмы появился кто-то другой. — Ты собираешься подниматься? Тэхён морщится, когда его спальню озаряет багряный свет, впущенный в комнату бесшумно проникшим в неё Сокджином — больше просто некому, — что лёгким движением руки распахнул тяжёлые шторы. В Аду не бывает солнца, ослепляющего и испепеляющего тёмных созданий, а на уровне господствующих демонов — одинокая луна, меняющая свои краски в зависимости от земного времени. Очень скоро кровавый свет уступит место приглушённо белому, практически цементному, а, значит, Тэхёну пора приниматься за свою работу, однако он просто накрывает себя с головой массивным крылом, ставшим непоколебимой преградой для раздражающего света снаружи. Ким не учёл лишь одной маленькой проблемы: скрыться можно хоть от всего мира, но не от Сокджина. Хён хмыкает надменно, что остаётся Тэхёном проигнорировано, и аккуратно касается его крыла, нависшего над разморенным демоном, чью бдительность успешно усыпляют незатейливой лаской. А потом как дёрнет! Ким просыпается сразу же, отрывает лицо от мягкой подушки — подскакивает на кровати и путается в балдахине, обрамляющем столбик деревянного каркаса кровати, — и обиженно скулит от причинённой боли, прожигая Сокджина полным ненависти взглядом, который тут же переводится на аккуратное переливающееся тёмное перо в его изящных, чуть изломанных пальцах. Вот же… Дьявольское отродье! — Если ты вновь вздумаешь отлынивать от работы и нежиться в постели, то знай, что на одном, — старший Ким любовно касается перышком своего, без сомнений, прекрасного лица, — я больше не остановлюсь. — К твоему сведению, хён, — Тэхён топит в себе злость, не позволяя негативной эмоции захватить разум, хоть и крылья его — драгоценны, и неспешно поднимается с кровати, — я проснулся уже давно. ОН являлся мне. Сокджин ощутимо вздрагивает, пусть даже младший и не произнёс чужого имени. Старший Ким у Люцифера так же на особом счету, поэтому он без опасений — возможно, это показное — и страха смеет весьма неуважительно уточнить: — Чего хотел? — Дал поручение, — уклончиво, без подробностей. Тэхён морщится, вспоминая приказ Правителя и чувствуя помимо привычной пустоты в душе ещё и ноющую боль. Есть ведь тысячи других демонов, которые костьми лягут или расшибутся, но выполнят столь важное задание ради своего господина, к коему Ким относится так ревностно, но не может быть уверен в предпосылках терзающей сердце любви и причине её возникновения. Тэхён соврёт, если скажет, что испытываемые к Люциферу чувства далеки от грешных. Не раз Ким, неторопливо ублажая себя, грезил о чужих изгибающихся в соблазнительной насмешливой ухмылке губах, с нежностью касающихся его груди, или о широких ледяных ладонях, собственнически сжимающих его бёдра, или о… Тэхён мотает головой, прогоняя вставший перед глазами образ. Ему стоит прекратить прямо сейчас, иначе он будет вынужден вернуться обратно в постель, а лишаться ещё нескольких перьев Ким желанием не горит. Сокджин небрежно взмахивает рукой, и скомканное смятое покрывало взмывает над кроватью, встряхивается и опускается назад, плавно расстилаясь и разглаживаясь по шёлковому — у Тэхёна слабость к этому материалу, приятному на холоде и раздражающему в жару, однако, если учесть низкую температуру на уровне места его проживания, то всё складывается как нельзя лучше, — постельному белью. Ким, ни капли не удивлённый, поворачивается спиной, являя хёну разодранную на лоскуты рубашку, ткань которой в ту же секунду восстанавливается, оставляя лишь небольшие прорези вокруг оснований могучих крыльев. — Мне будет проще жить, если ты прекратишь портить свою одежду, — Сокджин это не серьёзно, только ругает, чтобы хоть как-то развлечь себя в этом доме. Ким привязан к Тэхёну самим Люцифером для охраны и создания комфорта вокруг изнеженной демонической персоны, заслужившей царскую милость и снисхождение. И никуда старшему от него не деться, вот и издевается, как может, пытаясь хоть так отомстить за лишённое свободы посмертие. Тэхён намеревается ответить ему очередной колкостью, но Сокджин останавливает его тихим шиком и прикрывает глаза, застывая неподвижным изваянием. Хён, будучи хранителем поместья, привык оберегать покой и одиночество Кима благодаря своему чуткому слуху: Джин слышал и приближение незваных гостей, и изменяющиеся настроения ниже уровня господствующего класса. Единственное, что он упускал, так только пришествие самого Люцифера, поэтому явления последнего всегда заставали Кима врасплох. — Слушай, — шепчет Сокджин и одним мановением руки распахивает створки окна, впуская в спальню холодный свежий воздух, отчего пальцы на босых ногах Тэхёна поджимаются. Ким — неправильный демон. Он не должен ощущать что-либо или нуждаться в людских потребностях, ведь это делает его вид уязвимым и несовершенным, но Тэхён не может контролировать слабости своего давно мёртвого тела, а посему вынуждено потакает организму. Иногда — слишком редко — Ким даже чувствует себя обычным живым человеком, попавшим в этот мир по ошибке. И это могло бы быть реальностью, если бы не крылья за спиной и век, прожитый под властью Люцифера. Тэхён прирастает к месту, когда слышит чей-то тихий всхлип настолько явно, словно кто-то рыдает прямо под его окном. Его глупая догадка совсем неуместна, но это вовсе не значит, что она не может быть правдивой. В подтверждение следом за очередным всхлипом раздается жалобное и зовущее «мама», а Ким в поисках поддержки хватается за плечо Сокджина, невольно причиняя ему боль крепкой хваткой. Звал, чёрт побери, тоненький детский голосок. В Аду. По расширившимся от понимания и ужаса глазам своего хёна, Тэхён осознаёт: не показалось. Дети не попадают в царство Люцифера как минимум по той причине, что за свою короткую жизнь не успевают нагрешить достаточно. Эти невинные создания, увядающие и умирающие в раннем возрасте, конечно, допускаются до решающего дальнейшую судьбу души Суда, однако им никогда не выносят столь страшный приговор и попросту отправляют на очищение и перерождение. Из этих абсолютно непорочных душ и появляются ангелы, а дальше — Тэхён не знает, он же по другую сторону. Ким уверен только в одном: столь беспрецедентного случая на его веку ещё не случалось, хотя он повидал если не всё, то многое. Зов повторяется, и Сокджин дёргается, видимо, намереваясь разобраться с возникшей проблемой, но Тэхён останавливает хёна, со спины обвивая его талию руками, и тихо шепчет, почти касаясь губами чужой шеи: — Оставайся здесь. Я справлюсь. Тэхён смеет разомкнуть объятия лишь в тот момент, когда Джин, недолго посопротивлявшись для приличия, выдыхает и послушно расслабляется. Его работа заключается в обеспечении безопасности Тэхёна, у коего частенько взыгрывает шальное самодурство, толкающее на безрассудные поступки настолько неожиданно, что Ким никогда не успевает этого предвидеть и остановить. Но Тэхён понимает Сокджина: жизнь — ох, разумеется, если их пустое и бессмысленное существование можно назвать жизнью — старшего демона вот уже целую вечность крутится вокруг него, порядком уставшего от постоянного наблюдения и чрезмерного внимания к своей персоне. Ведь даже шалости и проказы были строго по расписанию! Тэхён с разбега ныряет в распахнутое настежь окно, чуть не оступившись на низеньком подоконнике. Это было довольно неудобно, и, кажется, пора намекнуть Сокджину, что в спальне просто необходим уютный балкон. Хотя о каком уюте может идти речь в Аду? Ранее сложенные за спиной крылья распахиваются и не позволяют своему хозяину разбиться о скалистый выступ, круто обрывающийся вниз. Ким предпочитает уединение, а посему выбрал для себя место, отдалённое от суеты и центральной части, на ровной плоской местности вершины невысокой горы с одним единственным деревом, произраставшим у самого обрыва и своими могучими ветвями закрывавшим его пристанище от посторонних глаз. Тэхён не знает, как обустроены другие уровни, но часть для господствующей власти похожа на небольшое поселение с кажущимися с высоты скалы маленькими тёмными домами, что практически сливаются по цвету с окружающей их местностью, освещаемой лишь луной и огромными редкими трещинами в земле. Что там, под псевдо земной поверхностью, сияет кроваво-красным — Тэхён даже предположить боится. Ким наслаждается треплющим волосы ветром, от которого у него вдобавок слезятся глаза, и чувством умиротворения в воздухе до тех пор, пока до чуткого слуха не доносится очередной жалобный всхлип, напоминающий ему, с какой целью Тэхён вообще решил размять свои крылья. Он спускается ниже, замечая, наконец, маленького ребёнка, сидящего прямо на промозглой земле между выступающих наружу длинных корней старого дерева, и бесшумно приземляется на ноги позади малыша, морщась от неприятной сырости, ощущаемой босыми стопами. Сокджин опять будет ругаться за то, что он разносит грязь по дому. Хёну ведь рукой взмахнуть и всё само собой приведётся в порядок, а ворчит так, словно будет вынужден взять в ухоженные руки половую тряпку. Мальчишка перед ним — сущий ангел в демонском обличии, к коему Тэхён явственно испытывает чуждую для него жалость. На вид малышу не дать и пяти лет, поэтому Ким не понимает, каким образом тот успел нагрешить так, что оказался посреди бывших убийц и воров? Он утрирует, разумеется, но смысл от этого не меняется. Ребёнок грязными ладошками размазывает по пухлым щёчкам слёзы и сдавленно всхлипывает, дрожа от пронизывающего холода, потому что маленькие крылышки за его спиной и лёгкое облачение совсем от него не спасают. Тэхён мягко ступает по жухлой потемневшей траве и опускается на корточки на незначительном от ребёнка расстоянии. Его крылья раскрываются, плотно прилегая к спине хозяина, и изгибаются полукругом по оба бока от малыша, надёжно защищая последнего от очередного порыва холодного ветра, пока рука Кима в нерешительности застывает в нескольких сантиметрах от трясущейся худенькой спины в чёрной рубашке, разодранной появившимися сзади, очевидно, с задержкой крыльями, на костных основаниях которых Ким замечает свежую кровь. И проклинает Люцифера и Создателя, ведь раны, навечно изуродовавшие этого малыша, просто отвратительны. Тэхён обязан узнать, какие проступки подвигли Суд вынести столь устрашающий и беспощадный приговор. Прежде чем он успевает остановить себя от необдуманного поступка, за который ему лично придётся взять ответственность, пальцы вплетаются в мягкие влажные волосы мальчишки — Тэхён ловит себя на мысли, что ему хотелось бы узнать, вьются те от моросящего дождика или по природе своей, — и, медленно погружаясь в транс, закрывает загоревшиеся алым светом глаза. Мальчишка, практически сливающийся кожей с белоснежным постельным бельём, полулежит на больничной койке и едва ли двигает ручонкой в попытках раскрасить неаккуратно нарисованное на альбомном листе солнце жёлтым цветом — Тэхён переводит взгляд на окно, за которым не было и намёка на радужную погоду, возвращает взор к ребёнку и давится вдохом, когда яркий карандаш от усилий выпадает из маленькой ладошки, катится по отодвигаемому прикроватному столику и, застыв на мгновенье на самом краю, падает на кровать рядом со второй неподвижной и исколотой иглами от капельниц рукой малыша, смотревшего на всё это действо с нескрываемой тоской и обречённостью. Тэхён впивается удлинившимися когтями в собственное бедро и усилием воли заставляет себя перенестись вперёд в воспоминаниях ребёнка. Таких, как этот малыш, называют мучениками, заслужившими место подле Создателя. Именно они, познавшие в жизни только боль и несчастье, перерождаются прекрасными справедливыми ангелами, ослепляющими своей правильностью и непорочностью. На сей раз демону представляется безутешная измученная мать, тихо рыдающая возле постели спящего мальчишки поздней ночью и взывающая к Богу. Тэхёну не по себе от звучащих прошений и мольбы, однако он удерживает себя от немедленного перемещения, задерживаясь взглядом на осунувшемся побледневшем пуще прежнего лице больного ребёнка. Жалость. Всем сердцем Ким ненавидит это чувство, поэтому всё же отпускает вырванный из памяти фрагмент, двигаясь дальше. — Пациент Чон Чонгук. Время смерти, — усталый врач, небрежно вытирающий рукавом халата пот со своего лица, переводит взор с распростёртого на кровати бездыханного тела ребёнка на электронные часы, — Пять часов, тридцать семь минут, десять секунд. Глаза Тэхёна в ужасе расширяются: это было ожидаемо, однако демон оказался к такому повороту событий абсолютно не готов. Почему? Он сам, тёмное создание, готов обратиться к Господу в поисках справедливости. Да, люди умирают каждый день, но чем заслужил этот ребёнок такой участи? Ким не обращает внимания ни на стоящую за стеклянной дверью палаты женщину, которая глухо падает на колени и, взвыв, не сдерживает в себе громких рыданий, ни на озадаченного врача, кривящего лицом от раздражающих звуков, однако не смеющего ни слова сказать безутешной матери, только что потерявшей своего сына — полыхающий алым взгляд демона прикован лишь к юному Чонгуку и слабой улыбке на мальчишеских губах. Этот дерьмовый мир, увиденный им с самой мерзкой его стороны, этот милосердный к людям Бог, позволивший страдать несчастному ребёнку, и этот справедливый Суд, отправивший невинную душу к самому Люциферу — разве заслуживают они этой прекрасной улыбки? Даже в Тэхёне больше сострадания. — Почему? — слышит подле себя Ким и от неожиданности отскакивает, готовый атаковать в любую секунду. Полный размах его крыльев едва ли не больше больничной палаты, но это не привлекает к его персоне никакого внимания — это воспоминания мальчишки, а Тэхён тут попросту лишний. — А как же моя мама? — вопрошает вполне себе материальный Чонгук, чьё тело, всё ещё распростёртое на белоснежных простынях, больше походит на изломанную реалистичную куклу, у осязаемого молодого духа, за ладонь которого ребёнок доверчиво цепляется. Жнецу низшего ранга — Тэхён негодует, потому что этот малыш уж точно заслуживает проводника получше, — не сравниться по силам и, чего греха таить, красоте с Кимом, однако ласковая улыбка, коей одаривают дитя, приглушает неприязнь демона. Было в этом что-то неуловимо знакомое… Должно быть, Тэхён давным-давно встречался с этим созданием и позабыл об этом. «Почему?». Умершие всегда спрашивают именно это у провожающих их души до Суда жнецов. Киму тоже хотелось бы знать ответ на этот вопрос, но он ввиду утерянных воспоминаний не может вспомнить даже совершённого им греха. Жнец что-то терпеливо разъясняет ребёнку — Тэхён в противовес своему мнению не прислушивается. Одно ему понятно точно: маленький Чонгук предстанет пред Судом. Тем самым, где после вынесенного приговора занимающиеся проводом гнилых душ низшие демоны, впиваясь когтями в человеческую грудь и вспарывая её, шипят про совершённые грехи и уволакивают на нижние уровни Ада, а блистательные ангелы забирают на Небеса чистых невинных существ, чаще вот таких малышей, и дарят мученикам заслуженное успокоение. Воспоминания ребёнка прерываются, и Тэхёна буквально выбрасывает из чужой головы. Огонь в его глазах затухает, возвращая их радужной оболочке её обычный безобидный карий цвет. Перед Кимом вновь скалистая местность, его собственный дом, сливающийся фасадом с тёмным небом, и маленький дрожащий Чонгук, с испугом взирающий на старшего демона с земли. Ладонь, ещё несколько минут назад покоящуюся на мягких кудрях на голове ребёнка, неприятно жжёт от ставшей непривычной пустоты. Тэхёну нравилось то умиротворение, нахлынувшее после незамысловатого действа, но он не спешит повторять его, ведь мальчишка и без того достаточно напуган. Этот ребёнок — истинный мученик — до справедливого Суда, кажется, не добрался. Иначе Тэхён никак не может объяснить факт пребывания малыша не просто в Аду, а именно возле его поместья. «Он особенный для меня», — вторит голос Люцифера в голове и неосознанно причиняет боль, терзающую, в первую очередь, измученное мёртвое сердце. Тэхён — неправильный. Он не должен угрызаться сомнениями в своей верности Князю, не должен разрываться от чуждой демонам любви и не должен знать о сострадании или жалости к несправедливо осужденным душам. Но когда-то Ким тоже был особенным для Люцифера, а потому не считал это странным. До сих пор. Бескрылый юноша, пришедший к нему задолго до появления Чонгука, дал чёткий указ, который Тэхён не имеет права не исполнить, несмотря на рьяное пугающее его желание пойти против воли Люцифера и всячески ребёнку навредить. Демона, коим мальчик уже стал, так просто не убить, однако заставить его страдать Ким всё ещё был в состоянии. И, вот ирония, причинять Чонгуку боль или пытать его хотелось Киму меньше всего. — Так-так, — мальчишка, давно отползший от Тэхёна подальше и развернувшийся к потенциальному врагу лицом, вздрагивает от вкрадчивого тона и забавно — демон внутренне воет от подобной мысли в своей голове — шмыгает носиком. Покрасневшее от холода и слёз личико ребёнка не имеет ничего общего с той болезненной белизной кожи умирающего человека в палате, и Тэхён, про себя плюясь ядом и рыча, готов признать его очаровательным. Мягкие — Ким уже успел удостовериться в этом — тёмные кудри, едва прикрывающие кончики аккуратных ушей, поджимаемые пухлые губы, дрожащий от проглатываемых всхлипов подбородок и околдовывающие демона и настороженно следящие за каждым его действием выразительные глаза, отражающие внутренние переживания — всё это делало Чонгука беззащитно-трогательным и по-особому красивым. Ким почти попадается в эту ловушку. — Что это у нас тут? — Тэхён, игнорируя ноющую боль от длительного нахождения в неудобном положении в коленях, облокачивается о своё же бедро и в скучающем жесте подпирает голову рукой, легонько постукивая длинными пальцами по щеке. Малыш неосознанно взмахивает маленькими крылышками со схожим по окрасу с Кимом оперением за своей спиной и не удерживает в себе жалобный стон — Тэхён догадывается, что виной этому глубокие свежие раны на его спине, очевидно, кровоточащие от каждого движения, ибо до его чуткого обоняния доносится специфически-тяжёлый запах крови. Пора с этим заканчивать. — Теперь, став демоном, ты плачешь? — Тэхён медленно поднимается, значительно возвышаясь над сидящим на земле Чонгуком, пока его бесконечно обожаемые крылья неторопливо раскрываются во весь свой огромный размах, позволяя ребёнку увидеть их, переливающиеся в свете багряной луны, в полной красе. Ким знает: он по-настоящему прекрасен, ведь на его привлекательность польстился сам Люцифер, однако поздно понимает, что вряд ли это оценит пятилетний мальчишка, со слепым обожанием уставившийся лишь на могучие тёмные крылья. И понятно, почему, ведь: — Ангел? Тэхён обречённо выдыхает. Ну, почти. Мальчишка словно и не слушает его вовсе. У Кима нет никакого желания выполнять работу за Жнеца, видимо, не объяснившего Чонгуку тот факт, что наличие крыльев не причисляет его к светлым святым созданиям. В последний раз, когда Тэхён, будучи демоном, встречался с отчаявшимся человеком, решившим обратиться за помощью к слугам Люцифера, то, явив предмет своей гордости простому смертному, тоже получил полное восхищения «тёмный ангел», на деле лишь унизившее Кима. Ему довелось узнать и то, какими ужасными и мерзкими тварями их представляют люди: обтянутый тонкой чёрной кожей костяной каркас крыльев, изуродованное адским огнём тело, здоровые витые рога, отвратительная пасть с выступающими на губы клыками и длинный хвост, похожий на хлыст. Тэхёна от такого описания передёргивает, ведь многие демоны, включая его самого, внешне будут прекрасней тех же сражающих великолепием ангелов. И если Чонгуку с детства внушали подобные этим лики враждующих созданий, то Ким найдёт объяснение его глупой догадке. Пусть он и считает эту точку зрения недостойной и неправильной, однако ребёнка разубеждать не спешит. Тэхёну становится не по себе от одной только мысли, что он увидит глубокое разочарование на милом детском личике. — Следуй за мной, Чонгук, — Тэхён протягивает ребёнку руку, за которую малыш, недолго думая, с осторожностью цепляется, и старается угомонить взбесившиеся внутри чувства, возникшие по причине того, что маленькие пальчики, пусть и с опаской, неуверенно коснулись его ладони. Это необычное ощущение клятвенно обещает — Ким теряется по вине скромной улыбки малыша из-за ускорившегося биения собственного сердца, ранее мерно отбивавшего медленный ритм даже после его физической смерти, — освещать мрачность его бытия. И Тэхён готов к этому привыкнуть. — Я сделаю тебя настоящим демоном. — Ты знаешь моё имя? — тихонько спрашивает мальчишка, коего без особых усилий поднимают с промозглой земли и, не обращая внимания на испачканную грязью одежду, бережно подхватывают на руки. — Я знаю о тебе всё, — «в том числе и то, как ты умер», — заканчивает Ким про себя. Тэхён уверен, что безоговорочно выполнит любой приказ Люцифера, даже если тот заключается в становлении статного гордого демона нянькой для маленького ребёнка. Ребёнка, коего Князь Тьмы, вызывая неоднозначную ревность и злость у верного слуги, называет «особенным». И за это Тэхён себя ругает, презирает и ненавидит.