His sinless soul

— Тэхён, какого чёрта ты… Сокджин, в явном возмущении некультурно наставив на Кима указательный палец, теряется и, видимо, забывает все заранее заготовленные ругательства, пока его рот захлопывается с отчётливым стуком нижней челюсти о верхнюю. Да, Тэхён умеет поражать. Чонгук, сидящий на его руках, пугается незнакомого человека — Ким, посоветовавшись с самим собой, решил, что менять мировоззрение ребёнка будет постепенно, не торопясь, а пока демоны пусть для малыша остаются крылатыми людьми, — и жмётся сильнее к груди Тэхёна, крепче цепляясь маленькими пальчиками за шёлковую ткань просторной рубашки. Джин хватается за перила лестницы по левую сторону от себя, очевидно, боясь не устоять на своих двоих. Старший мог бы положиться в таком случае на крылья, если бы отчего-то не стыдился выпускать их — за все прошедшие столетия, которые Тэхён провёл бок о бок с Сокджином, он видел их, массивные с чисто-чёрным оперением, лишь однажды. И после подсмотренного высвобождения гордости любого демона, но, очевидно, не строгого надзирателя, Джин не разговаривал с ним целых два года, что по меркам практически бессмертных созданий, конечно, пустяк, однако младший Ким, захлёбываясь чужим безразличием, весь извёлся в томящем безмолвии. — Тэхён, это… — Его зовут Чонгук, хён, и он будет жить с нами, — Ким практически умирает — опять, — когда вытаращенные от удивления глазки, так явно сияющие надеждой, обращаются к нему, однако внешне остаётся предельно спокойным. Чонгука он читает как открытую книгу: напуганному дезориентированному ребёнку, не имеющему представления о чуждом для него мире, важно чувствовать себя защищённым хоть кем-то, особенно, если этот кто-то выглядит вполне безобидно. Тэхёну, конечно, до святого образа ангелов далековато, но вреда Чонгуку он причинить не посмеет — Ким старается думать о произошедшем не как о приказе Люцифера, который верного демона в порошок сотрёт, если с его «особенным» что-то случится, а как о собственном желании. — Чонгук, ну же, — Тэхён слегка подбрасывает съезжающего вниз по его телу ребёнка, чуть иначе — для удобства — обхватывая рукой его ноги, и недовольно цокает языком, когда застенчивый малыш продолжает прятать своё личико уже в районе его ключицы, при этом обмусоливая открытую рубашкой кожу слюной. — Разве так должны вести себя воспитанные дети? — должно быть, его голос звучит достаточно сурово, раз Чон в ту же секунду, явно нехотя, отрывается от пригретого места и несмело поворачивается в руках Тэхёна, крепко сжимающих его субтильное тельце, к напугавшему ранее Сокджину, который, разом обессиленный, беспомощно взирает на разыгравшуюся перед ним сцену. Ну, ещё бы. Несмотря на то, что хён старше его не на одно столетие, демон более чем уверен, что ребёнок в Аду для старшего не является чем-то обыденным. — Поздоровайся с Джин-хёном. Побледневший Ким неловко кивает и слабо улыбается, когда маленькая ладошка, испачканная в земляной грязи, кое-как машет ему в знак приветствия, а затем вновь открывает рот, чтобы спросить-таки своего неугомонного подопечного, какого чёрта тут происходит. Однако Тэхён всегда его планы нарушает, и этот раз исключением не становится. — Потом, хён, — отрезает младший демон, опять увиливая от ответа на всё ещё незаданный вопрос. Он вновь подбрасывает Чонгука и, обойдя замершего на нижней ступеньке лестницы Сокджина, неторопливо поднимается на второй этаж, позволяя ребёнку украдкой рассматривать его новый дом. До сего момента Тэхёну, мягко говоря, было плевать на окружающий интерьер: мягкая удобная кровать и широкий дубовый стол, на котором без проблем можно уместить скопившиеся за время отсутствия рабочего настроения кипы бумаги — всё, что было необходимо. Сейчас же Ким на пару с ребёнком взволнованно вертит головой, удостоверяясь в неимении опасных артефактов и острых или колючих предметов. Кто знает, что Джин мог притащить в дом в период его глубочайшей апатии... В последний раз Тэхён общался с детьми приблизительно никогда, поэтому не уверен: то ли Чонгук не такой уж и щуплый для своего возраста, то ли Ким за время своего длительного отдыха слишком уж расслабился, ибо руки, предавая его, начинают мелко дрожать от удерживаемого веса. Именно это становится причиной ускорившегося шага и недовольного хныканья малыша. Вот же… Какой капризный. Ну, ничего. Тэхён это исправит. Ким запирает — это бессмысленно, в общем-то, если Сокджину надо будет, то он достанет, — за собой дверь в ванную комнату, на создании которой когда-то настоял вышеупомянутый хён, слишком любивший по-человечески расслабляться в горячей воде, чтобы отказывать себе в этом удовольствии. Что ж, сейчас Тэхён за это крайне благодарен, ведь измазавшегося в грязи и сырости Чонгука нужно где-то отмывать. Не то чтобы он не мог попросить того же Джина, коего сначала из глубочайшего шока вывести нужно, заняться этим или воспользоваться своими собственными силами, просто где-то глубоко внутри переживания о том, как воспримет подобное впечатлительное дитя, не давали ему покоя. Чонгук может назвать это магией, чем по сути своей мочь демонов и ангелов для людей и является, и восторгаться демонстрируемыми чудесами, но остаётся малый шанс непринятия ребёнком иной силы, пылкий темперамент которой Тэхён контролировать не способен. Ким отпускает мальчишку, прежде убедившись, что он ровно стоит на ногах, и в безмолвии смотрит на него сверху вниз. И что, собственно говоря, ему делать дальше? Тэхён жизни до момента его становления демоном не помнит, а посему, если и имел когда-то понятие, как общаться с детьми, то знания эти покинули его вместе со всеми воспоминаниями. Чонгук, внимательно наблюдающий за каждым его движением с каким-то странным любопытством, покорно поднимает ручонки, когда доверяющий своим инстинктам Тэхён, решив сначала ребёнка раздеть, присаживается на корточки и хватается пальцами за подол лёгенькой рубашки, более простой, чем у самого Кима. Как и у любого рядового демона. Вот только все они, низшие по рангу, и рядом с этим малышом не стоят как минимум по той причине, что его выделяет среди остальных сам Владыка Ада. — Больно, хён, — Тэхён теряется от жалобного звучащего «хён», прошедшегося ножом по сердцу, и, переваривая, не сразу останавливается, причиняя захныкавшему мальчику новые неприятные ощущения, появившиеся при соприкосновении скатанного низа рубахи с основаниями пока ещё маленьких крыльев. Сатана! Какой же он придурок… Ким пальцами чувствует чужую кровь, вновь по дрожащей спине ребёнка из потревоженных не до конца затянувшихся ран потёкшую, и намеренно сильно прикусывает щеку изнутри. Чонгук перед ним втягивает живот и, чуть сгибаясь, дышит через раз, очевидно, стараясь не разрыдаться, чем просто уничтожает демона, и без того захлебывающегося в своей вине. — Тихо, малыш. Всё хорошо. Я помогу тебе, но, Чонгук, — мальчик с трудом фокусирует на нём взгляд, — не бойся хёна, — слабого кивка в ответ ему достаточно. Радужки глаз искрят и в мгновение — Тэхёну некогда ждать обычно медленного пробуждения — вспыхивают алым цветом, а ладонь его осторожно опускается под рубашку на влажную от пота, мерзкого дождика и старой крови кожу ровно между двумя рубцами, пальцами отчётливо ощущая выступающие позвонки. Люди взывают к Господу, моля об исцелении или здоровье для себя и своих близких. И чудо, если их прошения помогают: чаще всего срабатывает самовнушение и непреодолимое упрямство, что Создатель с ними. Знали бы они, что Бог всегда молчит и на самом деле никогда их, своих любимых созданий, не слушает, то были бы более сговорчивыми и отчаянными при обращении к противоположной стороне. Демоны ведь ничуть не хуже ангелов, и наделены столькими способностями, что последним и не снилось. У них нет тех строгих правил, которые тёмные создания обязаны блюсти в общении и оказании услуг простым смертным. Демоны даже способны вступить в спор или в бой — это уже как повезёт со сговорчивостью лишённых эмоциональности существ — со Жнецами и помочь нуждающимся — исключительно в случае достаточной для риска выгоды. И вопреки всем суждениям и доводам, прислужники Ада умеют не только карать, но и исцелять. Достаточно лишь хорошенько им за это заплатить. Тэхён позволяет себе немного расслабиться, когда морщинки, появившиеся ввиду напряжения, на лбу ребёнка разглаживаются, а сам он приоткрывает зажмуренные глазки, влажные и покрасневшие. Ким, стараясь смягчать удар на выходе из ладони, вплетает свою выталкивающуюся агрессивным потоком силу в Чонгука, влиянием более взрослого демона вынуждая его убрать крылья в себя, и помогает чужим ранам срастись и перестать кровоточить — это большее, на что он способен. Рубцы, уродующие спину, их, демонов, плата за возможность иметь прекрасные крылья, приравнивающие их к слугам Господа. И они остаются неизлечимым напоминанием о том, что тёмные создания вынуждены страдать не только за свершённые грехи, но и за предательство ангелов, пошедших вслед за Люцифером и низвергнутых с Небес.  — Чонгук, ты выпустишь свои крылья только с разрешения хёна, понятно? — это было несправедливо, поскольку Тэхён давил на младшего демона своей силой и авторитетом, но даже мимолётная мысль о том, что Кима не окажется рядом, когда мальчик призовёт свою суть ненароком или в опасной для него ситуации, грозилась свести его с ума. Отнюдь не из-за страха перед Люцифером, хотя, если быть честным, то Тэхён умереть от руки Правителя боялся не так сильно, как увидеть его прекрасное лицо, искажённое досадным разочарованием ввиду не выполненного подчинённым задания. Чонгук кивает, явно до конца не понимая, о чём идёт речь, и вновь послушно поднимает руки, в этот раз беспрепятственно позволяя Киму стащить промокшую под противно моросящим снаружи дождиком рубашку, откинутую куда-то в угол помещения. Сокджин потом всё уберёт. Тэхён аккуратно снимает с ребёнка короткие шортики, совсем не подходящие для прогулок по Аду, и терпеливо дожидается, когда Чон, схватившись за плечо демона в поисках опоры, неловко перешагнёт их, одновременно с этим со стыдом прикрывая собственную смущающую наготу. — Ну и чего я там не видел, малыш? Чонгук невнятно мычит, выражая свой протест, и звонко верещит, когда Ким резво обвивает его талию и поднимает на руки, намереваясь сразу же усадить ребёнка в пока пустую ванну. И только сейчас замечает, что та уже наполовину — в самый раз для пятилетнего Чона — заполнена прозрачной чуть зеленоватой водой, наверняка приобретшей такой цвет благодаря добавлению каких-нибудь мудрёных трав. Вот и как Сокджина можно не любить вообще? Хотя, если вспомнить дурной вредный характер хёна и его ужасное чувство юмора, то со столь глубокими чувствами Тэхён, пожалуй, перебарщивает. Но он, однозначно, своего надсмотрщика ценит, ведь давно бы без него пропал. Ким, потакая жалобному взгляду Чонгука, позволяет ребёнку привыкнуть к температуре воды и сначала поболтать в ней одной лишь стопой, после чего с разрешения — у Тэхёна глаза закатываются от чужой наглости и избалованности, — коим служит утвердительный кивок, сажает малыша в ванну и отворачивается, намереваясь позвать Джина. Ему следовало сразу же доверить старшему демону заботу о мальчике, ведь сам Тэхён не смыслит в этом ни черта. Лимит его терпения оказался исчерпан куда быстрее, чем он рассчитывал, когда отчего-то решил, что справится с заботой о ребёнке самостоятельно. И как прикажете Чона воспитывать, если не прошло и получаса, а старший демон уже убегает? Чонгук реагирует моментально: цепляется за бортик купальни и останавливает отстраняющегося Кима, ухватившись мокрой ладошкой за его брючину. Что ж, может, Суд и не ошибся? С такими рефлексами быть Чону прекрасным демоном. Тэхён ведёт пальцами по своим волосам ото лба к затылку, убирая мешающуюся чёлку, которая, впрочем, тут же возвращается назад и снова настойчиво лезет ему прямо в глаза — это могло бы выглядеть соблазнительно в его исполнении, если бы он не устал так сильно от детской назойливости. Демон, не сдержав в себе тяжкого выдоха, разжимает маленький кулачок ребёнка, всё ещё удерживающего его на месте, и, подарив малышу слабую улыбку, в несколько широких шагов добирается до двери, дёргая ту за ручку с таким невыносимым желанием сбежать от пристального плаксивого взгляда, что ломает замок. К чёрту, Ким не готов! Когда дверь позади него закрывается, Тэхён набирает в лёгкие воздуха, чтобы громко крикнуть имя своего надзирателя, ибо оставлять ребёнка в одиночестве не позволяет откуда-то взявшаяся совесть, вот только Сокджин является ему сам и без всякого зова. Взбешённый демон — Джина выдаёт его абсолютно безэмоциональное лицо — обхватывает шею своего подопечного, неслабо впиваясь в ту пальцами, и со всей немалой силой впечатывает совершенно несопротивляющееся тело в противоположную стену, дрогнувшую, но не пошедшую трещинами, как это происходит обычно. — Ты забываешься, самоуверенный сопляк, — рычит старший Ким Тэхёну прямо в лицо и сильнее сжимает такую хрупкую для него шею прямо под нижней челюстью, позволяя прочувствовать острые когти, которые в любую секунду могли вонзиться в плоть. Сокджин не терпит к себе неуважительного обращения, коим его недавно сполна окатили, а посему срывается на единственном живом — до недавнего времени — и виноватом в изменившемся настроении существе в округе — на самом Тэхёне. Джин повторяется за ним: давит своим влиянием, заставляющим свободолюбивого Кима, стискивающего зубы от недовольства, покорно склонять голову и в подчинении опускать горящий алым светом взгляд. Сокджин давно мог бы воспользоваться имеющейся над младшим властью, если бы та, на самом деле, не находилась бы в руках Тэхёна. Когти легонько царапают покрасневшую от чужой практически сразу ослабевшей хватки кожу, потому что, несмотря на всю свою злость и ярость, Джин среди них двоих тот, кто всегда сдаётся первым. — Ты не причинишь мне боли, хён, — не совсем точная формулировка, ведь физические страдания старший Ким причиняет запросто. Достаточно вспомнить утренний инцидент: в одном из внушительных крыльев, только что смягчивших для хозяина мощный удар, до сих пор ощущалась пустота на месте безжалостно вырванного пера. Оно отрастёт, конечно, со временем, но это не значит, что его крылья можно теперь беспощадно общипывать. — Мы оба знаем, что ты чувствуешь ко мне на самом деле. О, Тэхён чётко попадает в ту заветную точку, способную превратить сурового демона в уязвимое создание. Сокджин прерывисто выдыхает и как-то слишком отчаянно и беспомощно смотрит на приоткрытые, словно в немом приглашении, губы младшего. Губы, которые Джин, несмотря на жгучее дикое желание присвоить, не имеет права целовать. Ким расслабляет ладонь, освобождая сдавленную шею от своей хватки окончательно, и медленно, одаривая ненужной Тэхёну лаской, опускает её ниже, останавливая на крепкой груди подопечного в районе мерно бьющегося сердца — Сокджин никогда не вызвал в нём ни трепетного волнения, ни терзающих переживаний, ни страсти с диким влечением. Потому что лишь один демон способен был пробудить в Тэхёне — последний, вспоминая об этом, сразу же определял свою сомнительную любовь к Люциферу чисто как к родителю — этот сумасшедший коктейль эмоций. — Чимин, — с горечью вырывается из Сокджина, осознавшего свой промах за мгновение до того, как полный раздражения и бушующего гнева взор устремился к нему. — Не смей говорить о нём! — рявкает Тэхён и решительно отталкивает от себя старшего Кима, ощущая сдавливающую пустоту и холод то ли от исчезновения изящной тёплой ладони со своей груди, то ли от мучительных воспоминаний, связанных с демоном, чьё имя Тэхён зарёкся произносить вслух. Он готов забрать свои слова обратно, ведь Сокджин только что подтвердил их неправоту: его надзиратель единственный, кто способен причинить невыносимо острую боль, заново разрывающую успокоившееся спустя три долгих столетия сердце. Ким впивается отросшими когтями в свои ладони, осознанно нанося себе вред, дабы удержать в себе клокочущее чувство гнетущей пустоты, давным-давно запертой глубоко внутри, и не проронить позорных слёз, приносивших обычно временное облегчение. Не перед Джином, внимательно наблюдающим за ним со сквозящей во взгляде жалостью, за которую Тэхён старшего так сильно порой ненавидел. И, возможно, ещё и за то, что Сокджин не только знал о его единственной слабости, но и бездушно пользовался ей, напоминая уязвимому сердцу о роковой ошибке. — Он мёртв для меня. — Именно поэтому ты всё еще носишь его? — добивает Ким контрольным выстрелом. В воцарившейся тишине коридора, нарушаемой лишь плещущейся в ванной комнате водой, слишком отчётливо звучит прерывистый выдох. Длинная цепочка, скрытая тканью чёрной рубашки, обжигает, а висящий на ней медальон, кажется, расплавляет соприкасающуюся с холодным металлом кожу. Это финал затеянной Сокджином игры, где главного героя беспощадно и без нудных длинный прелюдий убивает коварный злодей. Тэхён собирает оставшиеся силы, чтобы оторвать свою спину от стены, и, пошатнувшись на дрожащих ногах, неровно направляется дальше по коридору — в свою спальню, что была единственным местом во всём Аду, где он мог дать волю своим истинным чувствам. Джин его удержать не пытается. — Позаботься о Чонгуке, — приказывает пропитанный чистейшим льдом голос, останавливающий Сокджина от всяких возражений, — ты обязан, иначе Люцифер уничтожит меня за невыполнение возложенного задания, а тебя, как моего хранителя, постигнет та же участь. Тэхён сдерживает себя, пока дверь за ним плавно не закрывается, тихо щёлкнув замком. Он опустошён. Кое-как передвигая ногами — поникшие крылья усложняют эту задачу, поэтому демон огромным усилием воли принимает их в себя и шипит от неприятно затягивающихся ран между лопатками, — Ким добирается до кровати и падает на многострадальную спину, больше никак не реагируя на постоянно сопровождающую его боль. Рука, секунду назад безвольно лежащая вдоль тела, против воли хозяина поднимается к груди и нащупывает овальную форму медальона, расположившегося давящей тяжестью на солнечном сплетении. Тэхён не открывал его уже долгое время, но до сих пор безошибочно представлял, закрывая глаза, незабытый с миниатюрного портрета образ: заострённые худобой черты любимого лица, тёмные волосы, ярко контрастирующие с бледной кожей, и нежную улыбку, дарованную лишь ему одному. Ким пытается расстегнуть мелкие пуговицы трясущейся рукой, однако не выдерживает и, дёрнув за ворот рубашки с невесть откуда взявшейся силой, отрывает половину от тех с корнем, оголяя только свою тяжело вздымающуюся грудь, на которой пальцы безошибочно находят ювелирное изделие — подарок самого Чимина. Тэхён до последнего верил, что между ними — особая нерушимая связь, ставшая его счастьем в долгом посмертии. О, как же он был слеп и безрассуден. Всё прошлое теперь казалось воплощением разыгравшегося воображения, его больной фантазией, коей не суждено было существовать. Действительно ли это происходило? Был ли Чимин вообще? Что ж, наверное, да, раз Тэхён усердно пытается похоронить свои чувства, терзающие остатки его проклятой души не одно столетие, к миловидному статному демону вместе с ним самим. Ким отрешённо смотрит на медальон в своей ладони, хотя видит на ней только затянувшиеся отметины от собственных когтей, поэтому разжимает пальцы, позволяя украшению с глухим звуком упасть обратно на свою грудь, а руке безвольно опуститься по правую сторону, подхватить край тонкого покрывала и набросить то на замерзающее без сохраняющих тепло крыльев тело. Всё это начинает его утомлять. Пожалуй, он не отказался бы найти умиротворяющий покой и, обретя его, навечно уснуть. Тэхён распахивает глаза, успевшие отвыкнуть от яркого света грязно-белой луны, и, щурясь, подрывается с постели, понимая, что адский шум и крик Сокджина ему ни разу не приснились. Чонгук. Из-за своих пустых страданий по ушедшему — он бы пошутил про мир иной, если бы был способен, — любовнику Ким совсем забыл о назойливом и неспокойном ребёнке, коего от накатившей усталости бездумно вверил старшему демону, несомненно, более опытному, но так же, как и сам Тэхён, не общавшемуся доселе с детьми. — О, Сатана! — взвывает Ким и, выпутав босую ногу из закрученного вокруг неё покрывала, буквально вылетает из своей комнаты, пересекает коридор в пару широких прыжков и торопливо спускается по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек сразу. Только бы с этой неугомонной молодой демонской особью ничего не случилось. Тэхён слишком резко заворачивает налево и задевает локтем раму массивной картины, занимающей собой практически всю стену и являющейся одним из тех предметов интерьера, появление которых в своём доме Ким замечал лишь тогда, когда в прямом смысле врезался в них. При других обстоятельствах он, несомненно, со всем вниманием рассмотрел бы написанное неизвестным демону художником творение, восславляющее тёмных созданий, и в который раз запретил бы Сокджину притаскивать в дом всякую человеческую дрянь, если бы безопасность ребёнка не занимала все его мысли. Первое, что открывается взору Тэхёна, переливающиеся в свете зажжённого в камине огня осколки, отбрасывающие яркие блики на стены, покрытые неприметной краской. Осколки некогда целого хрустального сосуда, который Ким позабыл спрятать от чужих глаз, когда в изнурённом состоянии покидал гостиную прошлой ночью. Именно поэтому Сокджину, смотрящему на него с той же отвратительной жалостью, удалось ранее вывести непоколебимого Тэхёна на эмоции, ведь внутри маленького хрупкого филиала была заключена сводившая его с ума слабость: неровное шумное дыхание, переходящее в едва слышимый тихий шёпот, согревающий демона ничуть не хуже пышущего жаром камина. «Я люблю тебя», — с робостью признавался ему Чимин сорванным громкими стонами и криками голосом при малейшем прикосновении к сосуду, служившим напоминанием о реальности произошедшего между ними. «Я люблю тебя», — так же тихо отвечал Тэхён сияющему от касаний филиалу, не замечая собственных горьких слёз, скатывающихся по бледным впалым щекам. Ким поджимает губы и, с трудом оторвавшись от хрустальных осколков, переводит наполненный ледяным равнодушием взгляд на прячущегося за ногами бескрылого Сокджина раскрасневшегося после ванны Чонгука с перебинтованной на уровне шрамов от крыльев грудью. Этот мальчишка. Неужели и впрямь так важен для Люцифера? Зачем Правителю Ада этот несмышлёный ребёнок, что за один лишь день привёл мирную жизнь демона к хаосу и разрушениям? — Тэхён, — тот изгибает губы в кривой усмешке, буквально чувствуя взгляд хёна, направленный на открытую распахнутой рубашкой грудь и медальон, болтающийся на цепочке. Демону так сильно хотелось сорвать его со своей шеи и бросить в уничтожающий адский огонь, потому что созерцать портрет Чимина, но не слышать его махом забытого памятью голоса — невыносимая для Кима мука, — это вышло случайно. — Думаешь, Люцифер потерпит такие, — усмешка плавно перетекает в хищный оскал, — случайности? — Тэхён, наконец, проходит в гостиную, однако приближаться к ребёнку не смеет, наоборот, держится от него как можно дальше: удобно устраивается, подпирая спиной стену возле двери, и, скрещивая руки на груди, отдаёт строгий приказ:  — Высечь его. Сейчас же. Сокджин слушается беспрекословно, несмотря на явно противящийся подобному наказанию для малолетнего ребёнка внешний вид. Тэхён его искренне не понимает: они, чёрт возьми, в Аду, где для любого грешника розги будут подобны лёгкой щекотке. Те ещё и поблагодарят за оказанную снисходительность. Проступок Чонгука, конечно, никоим образом с их грехами не равноценен, однако Ким знает наверняка, что упусти он сейчас хоть один аспект в воспитании ребёнка, и Люцифер, недовольный его взбалмошным поведением в будущем, будет куда изобретательнее. Ладно, возможно, Тэхёном отчасти командует гнев, вот только он не может пойти попятную: Чон, наученный этим случаем, не вынесет для себя никакого урока и, думая о вседозволенности, продолжит портить демонам жизнь. В руке Сокджина материализуется тонкий гибкий ивовый прутик, коим Ким на пробу рассекает воздух, разряжая потрескивание дров в камине в тишине ещё и резким свистом, пугающим резко побледневшего Чонгука, чьи глаза в поисках путей отхода хаотично метались по помещению. А он не такой уж беспомощный и глупый, Тэхён его хитрость явно недооценил. — Хён, — сдавленно пищит мальчишка, всем своим видом моля о пощаде. Тэхён не может позволить ему такой роскоши, понимая, что в дальнейшем ребёнок вновь и вновь будет пользоваться этим: пытаться разжалобить его, строя милую мордашку. И непоколебимость, усиленная злостью от потери, играет старшему только на руку. — Прекрати это немедленно, Чонгук. Ты заслуживаешь быть наказанным, — Ким бессовестно лишает Чона последней надежды и с прежним отсутствием каких-либо эмоций на лице наблюдает, как Джин резко дёргает сопротивляющегося мальчика, заставляя его развернуться к обоим демонам обнажённой спиной, и неспешно замахивается, очевидно, полагая, что Тэхён передумает в последний момент. Не сегодня. Ким переводит взгляд на осколки филиала, опрокинутого с низкого столика перед креслами, у камина за секунду до того, как свистящий в воздухе прут достигает своей цели, выбивая из ребёнка, удерживаемого на месте знатно перевешивающей силой старшего демона-надзирателя, пронзительный крик, разрезающий уютное безмолвие гостиной. Тэхён с трудом удерживает себя от движения, когда следом слышит судорожные детские всхлипы, разбивающие его сердце и заставляющие сомневаться в собственном решении, незыблемом ещё несколько секунд назад. Чонгук… Так ли он виноват в том, что частично избавил Кима от навязчивых отголосков прошлого, не желающих покидать страдающую суть? Стоили ли ценимые пустой влюблённостью и безоговорочно отвергаемые мозгом воспоминания пыток и мучений виновного, ставшего освободителем? Ким не успевает найти ответов на поставленные перед собой вопросы: второй удар розгой неожиданно скоро настигает малыша, на сей раз почти оглушающего демона громкостью душераздирающего вопля — Сокджин, скорей всего, случайно попал прутом по заботливо забинтованным им же рубцам, не успевшим зажить до потери у кожи острой чувствительности. Тэхён безуспешно старается убедить себя в нормальности происходящего на глазах действа, но все аргументы опрокидываются твёрдым «Дитя», бьющим по голове набатом. Невинное безгрешное создание, умершее в столь раннем возрасте и по ошибке не переродившееся прекрасным юным ангелом. Тэхён не выдерживает третьего раза, когда сорванный детский голос слабо отзывается на очередной удар, и, поклявшись себе в том, что отныне никогда не прибегнет к такому виду наказаний, останавливает Сокджина, до последнего трусливо избегая смотреть на обессиленно рухнувшего на пол ввиду исчезновения удерживаемой на ногах силы ребёнка. На оголённой спине Чонгука — три уродливые багряные полосы, одна из которых, как и полагал Тэхён, действительно пришлась по возникшим по вине крыльев ранам, о чём свидетельствовала выступившая на белой материи кровь. — Это… — Это то, чего ты хотел, Тэхён, — беспощадно отрезает Джин, поднимая вверх тихо скулящего мальчишку одним взмахом ладони, ещё недавно сжимавшей тонкий прут. Если старший Ким был тем, кто воплощал отданный приказ, то может ли Тэхён, облегчая свою ношу, переложить на могучие плечи часть изводящей вины? Но Сокджин, словно читая его глупые мысли, качает головой с ядовито-язвительной ухмылкой, потому что он всего-навсего собака-пастух, управляющая, в данном случае не стадом, а одной конкретной молодой овцой, и чётко исполняющая команды своего пастыря, роль которого принадлежала только одному Тэхёну. — Я позабочусь о нём.