но слаще сна твои уста и роза падает с куста тебе на грудь, голубка
Люк — бедный Люк, — открывший лазурной голубизной собственных глаз хрупкую тайну своей смерти — парадоксально — уже после смерти; он в этой истории — Роза на «Титанике»: живой-неживой, заложник собственной злой судьбы. Люк погибает в агонии, чтобы в агонии разметаться под фарфоровым напором Джона. Чутко следят сотни пар глаз в темноте, под ногами хрустят ломаные стебли самых красивых цветов; Холл держится за Люка крепко, они — белый танец на пустоши выгоревших жизней. Моринг — как шанс чистейшей эйфории, невинно-мягкой на фоне судьбы Джона, их общая осчастливленность. Мир грез — любовь после смерти, обретенная в самом лоне самой прекрасной реки; долгий взгляд друг на друга и выжидающий взгляд со стороны: тревожное чувство выедает останки души. Джон здесь — крупица большого, изжитая кислотными дождями, для Люка — Царь и Бог, идеально красивая россыпь ангельского спокойствия на лице. Джон — шанс оставить гниль земного в прошлой жизни, продолжать жить после смерти, и никогда не вспоминать; шанс уснуть в целом мире вдвоем, захлебнуться изобилием цветов. Приятное перенасыщение друг другом, дикость чувств и беспечность, — они погибают с триумфальным-мягким грохотом в сердцах. Люк теперь — не больше, чем печальный перегной земной жизни. Агония кричит в предсмертных муках: нудная боль и жгучие ожоги; Джон прощается нежно и касается губами лба, и невербально будто передает болезненное нежелание прощаться. Пристанище, утонувшее в трагедии; последний дом и последний путь Люка. Холл расплескал слезы по чужому лицу, но Люк погиб по-божески, и едва ли имел хоть шанс: мучительно и без слов, — прямо противоположно их аморфной любви.свети, прощальная звезда любовь последняя чиста