Чужие дети

Старателю тридцать пять лет, и его брак рушится. Рей смотрит на него загнанным зверем, сворачивается калачиком у самого края кровати и натягивает одеяло до подбородка. Они не занимаются сексом уже больше четырех лет, но она все равно каждую ночь замирает от страха. Старатель делает вид, что не замечает. У него самого на нее уже давно не встает. До рождения Шото он думал больше о результате, чем о самом процессе, а после даже в этом отпала необходимость. Конечно, он хотел бы еще парочку детей, они ведь совсем молоды, но Рей мучительно рвет в ванной в их первую совместную ночь после родов, и он больше не может заставить себя к ней прикоснуться. Старателю тридцать пять лет, и его дети не оправдывают надежд. Генетика оказывается куда более сложной вещью, чем он думал, когда планировал этот брак. Тойя, первенец, наследует его причуду. У него огромный потенциал и большое будущее... было бы. Хрупкое здоровье, что он получил от Рей, делает его бесполезным. Фуюми и Нацуо — сильные и здоровые, но у них только одна причуда, и та слаба. Им никогда не стать героями. Шото единственный, кто взял самое лучшее от них с Рей. Шото силен, вынослив и обладает не меньшим потенциалом, чем Тойя, который не сдерживает ничто, кроме обыкновенных детских капризов. Стоит ли говорить, что Старатель все представлял себе совсем не так? Его дети должны были быть талантливыми и сильными, способными превзойти Всемогущего, но получились самыми обычными. Старатель понимает — это его ошибка. Он поставил не на ту причуду и не на ту женщину. У Рей оказались сильные гены, но слишком слабое здоровье. Как ни посмотри, но его дети от этого брака — полный провал. Старателю тридцать шесть лет, и его жену увозят в клинику для душевнобольных. Единственное, о чем он думает, когда за ней закрываются двери палаты — это то, что надо было отправить ее сюда намного раньше. И это опять же его вина — он слишком пекся о своей карьере, о том, какие пойдут слухи, если узнают, что его жена лечится у психиатра. И вот, она все равно в клинике, а возле его офиса уже дежурят вездесущие журналисты. Документы на развод Старатель получает через адвоката, спустя несколько месяцев. Рей настаивает на совместной опеке над детьми, но он, конечно же, не соглашается — Рей уже выписалась из клиники, но полное восстановление может занять долгие годы. Детям он разрешает ее видеть только под присмотром нанятой гувернантки. Конечно же, это не прибавляет ему авторитета в их глазах, но теперь они хотя бы не так часто плачут. Старателю тридцать семь лет, и он учится воспитывать детей самостоятельно. Это сложнее, чем он думал. Шото слишком мал, и ему хочется веселиться, он еще не понимает, что без постоянного оттачивания своих навыков невозможно стать номером один. С Тоей тоже непросто. Он слишком быстро устает и слишком легко выходит из себя. Его огонь нестабилен и поднимается до слишком высоких температур. У Тойи не хватает выносливости, чтобы использовать причуду на таком уровне, но он все равно пытается. Старатель не может не поощрять его рвение, но предварительные диагнозы врачей довольно пессимистичны — если у Тойи не случится подросткового перелома, героем ему не быть. Слабое здоровье не позволит выдерживать серьезные физические нагрузки и использование причуды на профессиональном уровне. Нацуо угрюмо молчит и исчезает из поля зрения при любой возможности. Старатель от этого испытывает малодушное облегчение. Фуюми пытается наладить отношение в семье, но ей всего тринадцать, и она пока не понимает, что некоторые вещи не починить так просто. Старателю тридцать семь лет, он герой номер два, но не кумир своих детей. — Ясное дело, что лучше всех — Всемогущий! — Нацу, тише! Папа ведь может услышать! — Как будто это станет для него сюрпризом, Фуюми. Думаю, он уже заметил, что последние годы не поднимается выше второго места. — Тойя, что ты такое говоришь! Второе место — это очень хорошо! Наш отец известный герой! — А я вот думаю, что Старатель обязательно займет первое место! Он его заслужил! — Ты что, влюбился в нашу сестричку и теперь пытаешься перед ней выслужиться? Старатель замирает за тонкими фусума, не решаясь выйти во двор. Не то чтобы он не знал, что собственные дети его не особо любят, но он рассчитывал хотя бы на признание. — Тойя, а ну замолчи! — А-ха-ха-ха! Не переживай, Фуюми, Тойе просто не нравится, что я фанат вашего отца. Этот новый голос Старателю не знаком, наверное, кто-то из тех ребят, кого дети иногда приглашают поиграть с мячом во дворе. — Ты бы им не так восхищался, если бы знал... Старатель с грохотом распахивает седзи, понимая, что еще немного и Тойя расскажет постороннему мальчишке слишком много. Этого нельзя допустить. Вокруг их семьи и так ходит достаточно грязных слухов. Дети испуганно подскакивают, а мальчишка, что висит вниз головой на ветке дерева, с ойканьем наворачивается с нее прямо носом в землю. Старатель от неожиданности замирает, забывая, что хотел сказать. Мальчишка поднимается, помогая себе взъерошенными крыльями, и вперивается в него восторженным взглядом. — С-старатель! Фуюми испуганно охает, а Тойя и Нацуо бесстыже хохочут. У мальчишки явно разбит нос — кровь уже заливает губы и подбородок. В этот момент Старатель особенно остро чувствует, как ему не хватает жены. Та всегда легко управлялась с детьми, даже с чужими. — Вы, оба, замолчите! А ты, пацан, иди сюда, надо остановить кровотечение. Тойя и Нацуо замолкают, но стоит ему зайти обратно в дом, как по всему двору снова разносится смех. Мальчишка вприпрыжку скачет рядом с ним, зажимая нос рукавом слишком теплой для лета куртки. Кажется, он абсолютно равнодушен к насмешкам. — Высоко в воздухе бывает довольно прохладно, — гундосо сообщает он, косясь вверх из-под взъерошенной челки. — Что? Вы так смотрели, словно думали, что я беспризорник и хожу в этой куртке круглый год. — Откуда тебе знать, что я думал? — ворчит Старатель, не желая признавать, что мальчишка попадает в яблочко. — Мне уже скоро пятнадцать, и я тренируюсь, чтобы стать героем. А герой должен быть наблюдательным. — Ты только что испугался и упал с дерева, а у тебя ведь, между прочим, еще и крылья есть. Мальчишка моментально надувается, но уже через пару секунд снова сияет улыбкой. — Это потому что вы уже герой и у вас большой опыт в бесшумных перемещениях! Кстати, дадите автограф? — Посмотрим, — Старатель кивает на кухонный стул. — Садись пока, я сейчас принесу аптечку. Мальчишка озирается по сторонам, болтает ногами и замирает только тогда, когда Старатель угрожающе нависает над ним с перекисью и бинтами. Он уже давно не практиковался в оказании первой помощи, этим обычно занимались сотрудники его агентства или герои рангом пониже, но с такой работой забыть основы невозможно. Еще бы этот мальчишка не пялился на него так пристально. — Фанат, да? — Ага! — Выдыхай, фанат, ты сейчас посинеешь. Мальчишка смеется с явным облегчением, но все равно продолжает пялиться — разве что глаза не сверкают. Старатель не то чтобы не привык к фанатам, скорее он никогда не общался с ними на таком расстоянии. Его дети, как оказалось, не в счет. — А вы правда расправились с Гидрой в одиночку? — Да. — А ваше пламя может расплавить металл? — Да. — Чисто теоретически: я смогу поджарить на ваших усах зефирку? — Малец, чтоб ты знал — моему терпению есть предел. Старатель и так чувствует себя практически святым, дольше он точно не выдержит. — Ваш предел три вопроса? — Это на три вопроса больше, чем нужно. Мальчишка смеется, а потом ойкает, когда Старатель сурово наклеивает пластырь ему на нос. Вот ведь какой, совсем, кажется, его не боится. — А теперь иди домой. Если понадобится еще лечение, пусть родители скажут, я оплачу. — А автограф? У мальчишки глаза-звездочки и трепещущие крылья за спиной. Старатель моргает и обнаруживает себя подписывающим чужой яркий блокнот, совсем новенький и пустой. Остается надеяться, что этого хватит, чтобы в прессу не просочились слухи о том, что дети калечатся в доме героя номер два. — Будешь коллекционировать подписи? Старатель знает, что так делают многие фанаты, такие книжки-блокноты потом уходят с аукционов за неплохие деньги. — Не-а, — мальчишка забирает свой и крепко прижимает его к груди. — Мне нужен был только ваш. Старатель откашливается, понимая, что многое бы отдал, если бы его дети так же им восхищались. — Отвезти тебя домой? На улице уже стемнело, и, наверное, не лучшая идея будет отправлять мальчишку пешком. — Я живу в конце этой улицы, вы, наверное, не знаете, но мы с родителями недавно переехали. Мальчишка выбегает на крыльцо и взмывает с него прямо в небо. — Спасибо за автограф и за помощь с носом! Передайте ребятам, что я ушел! Старатель кивает и, дождавшись, пока крылатый силуэт скроется в тенях, возвращается в дом. Ему надо о многом подумать. Старателю тридцать семь лет, и соседский пацан любит его сильнее, чем собственные дети. Наверное, это не должно быть для него таким огорчением, он ведь прекрасно осознавал, что его строгость и требовательность могут создать проблемы, но он думал, что дети, в конце концов, будут ему только благодарны. Как оказалось, он ошибался. По вечерам, когда он возвращается домой после монотонного дня в офисе или тяжелого сражения, чаще натыкается на счастливое лицо пернатого мальчишки, чем на улыбки своих детей. Шото испуганно цепляется за Тойю, Нацуо хмурится, и одна только Фуюми безуспешно пытается сгладить напряжение между ними. Старатель устал и совсем не понимает, что ему делать дальше. Особенно когда на его внимание начинает претендовать еще один ребенок. — Я тренируюсь, чтобы стать героем. Говорят, у меня хорошо получается. Старатель со скепсисом оглядывает пацана — Таками Кейго, очень приятно. Впечатления тот не производит, но в конце концов и Тойя довольно хрупкий для своей силы. — Не верите, да? Из рюкзака показывается блокнот — толстый и потрепанный, слишком серьезный для ребенка пятнадцати лет. В блокноте график тренировок, по плотности не уступающий старшим курсам Юэй. Старатель пытается вспомнить, что из себя представляют родители этого Таками, но не может. Бухгалтера? Юристы? Он видел их всего один раз, и то мельком — скучные серые костюмы и ничем не примечательные лица. Ни у одного из них не было крыльев. Старатель хмурится и впервые присматривается к Таками. Если подумать, он совсем на них не похож. Усыновленный? — И ты успеваешь? — У меня частные репетиторы. Понятно. У этих Таками большие планы на своего ребенка. Этого нельзя не одобрить. Вслух, конечно, говорить этого не собирается, но теперь он рад, что его дети общаются с таким талантливым и амбициозным ребенком. Может быть, он подаст им хороший пример. Еще бы этот ребенок стремился к ним, а не к нему. — У меня сегодня был отличный день, а у вас? Старатель сидит на энгава, отдыхая после тренировки, и, честно, на несколько секунд даже теряется от такого наглого вторжения в личное пространство. Этого хватает, чтобы упустить контроль над ситуацией. Таками садится рядом, сворачивая ноги в бублик, и косится на него из-под лохматой челки. — Ну не хотите говорить про свой, тогда я расскажу, что сегодня было у меня. А было много чего. Старатель сам живет насыщенной жизнью, и даже для него такой наполненный событиями день, явление нечастое. — И потом они мне сказали, что я не должен вмешиваться! Да если бы не я, не видать этой бабусе своего кошелька! — Ты и не должен был вмешиваться, для этого существуют лицензированные герои. Он собирался выгнать Таками сразу же, но история про злодея привлекла его внимание. — Пф! Если они не могут поймать обычного карманника, какой от них толк? Старатель знает, что должен защищать систему и не поощрять самовольное вмешательство в правосудие, но в глубине души он согласен с Таками. Большинство новичков сейчас слишком расслаблены, избалованы минимальным уровнем преступности и от того часто халатны. Будь его воля, он бы ужесточил экзамены в школах и разогнал не меньше четверти нынешнего геройского состава страны, но правительство имеет от этой ситуации свою выгоду и не прислушивается к голосу здравого смысла. Не совсем понятно, как это происходит, но когда Старатель обнаруживает себя, ведущим горячую дискуссию с Таками о законе на ограничение использования причуд, исправлять ситуацию уже поздно. Обучать детей не менее важная обязанность, чем патрулирование. В конце концов, если не школы, то кто-то же должен этим заниматься. Старателю тридцать семь лет, и он боится, что проиграет. Это не самый сильный злодей за его карьеру, но безусловно один из сложнейших. У него неудобная причуда и бешеная регенерация. Старатель удерживает его в одном районе, чтобы минимизировать разрушения и дать время на эвакуацию жителей. Бой длится долго, и в какой-то момент Старатель даже пугается, думает запросить поддержку, пока не поздно. Эта мысль в итоге и приводит его к победе, изрядно взбесив. Избитого злодея увозят полицейские, а он сам чудом избегает госпитализации. В идеале, конечно, следовало бы провести хотя бы ночь в больнице, потому что все тело болит, синяки расцветают сочно и ярко, а руки дрожат от усталости, но он не хочет показаться слабым. СМИ тут же примутся трезвонить об этом повсюду, а на часовых вечерних шоу, вышедшие в тираж герои, будут делиться своим мнением по поводу боя с миллионами телезрителей. Бесполезные слизняки. Не могут уйти на покой, пока окончательно не превратятся в липовых экспертов, приглашенных только для того, чтобы разжечь скандал и собрать больше просмотров. Все у них в итоге сводится к сравнению со Всемогущим и его бесконечными победами. Как будто упоминание имени героя номер один позволит им стать хоть немного значимее, чем они есть. Единственное, о чем Старатель не думает после боя — это дети. Они сидят кучкой в гостиной и вздрагивают, когда он заходит. Фуюми протяжно всхлипывает и бросается к нему в объятия, для которых он едва успевает наклониться. Это неловко, это внезапно страшнее, чем битва со злодеем. Он понятия не имеет, что сейчас делать, а помощи просить больше не у кого. Оказывается, в прошлые разы за тем, чтобы его не беспокоили, следила Рей. Он не замечал этого, пока они не развелись. — Папочка! Мы так испугались! Мы, но по мальчикам этого не скажешь. Они сгрудились в кучу и смотрят на него скорее настороженно, чем взволнованно. Старатель моргает, на секунду думая, что в глазах после битвы двоится, но нет — детей опять на одного больше. Таками тоже там, зажатый между Нацуо и стеной. — Не нужно было. Я в порядке, Фуюми. Это пустяк. У него мало опыта в утешении плачущих детей, даже несмотря на собственных четверых и работу героем. Куда деть руки, если уже один раз успокаивающе похлопал по спине? Сколько должно длиться объятие? Старатель понятия не имеет. Ему не хочется находиться в этой ситуации, но гувернантки нигде не видно, чтобы можно было передать ей детей. Наверное, она с Шото, иначе придется сделать ей строгий выговор. — Иди умойся и ложись спать. Вы все ложитесь. Не из-за чего тут переживать, злодей задержан, а я не пострадал. Старатель отстраняет от себя дочь и кивает сыновьям, которые каменеют бледными лицами, но уходят, почти волоча Фуюми за собой. Не похоже, что им стало легче, но что еще он мог сделать? Таками цепко оглядывает его, наверняка отмечая, чего стоил этот бой, и Старателю от этого вдруг становится не менее неуютно, чем от взглядов своих детей — ему хочется выглядеть для них всех... всемогущим. Даже для Таками. — Иди домой, уже поздно. Таками кивает, но остается на месте, выглядя нерешительным и упрямым одновременно. Ну что еще? Старатель на это не подписывался, ему хватает проблем со своими. — В чем дело? — Вы-только-не-злитесь! Таками бросается вперед и на несколько секунд сжимает его в неуклюжих объятиях. Старателю кажется, что это тянется вечность — он успевает почувствовать заполошное сердцебиение, мягкость крыльев, задевающих руки, и огромную, ужасающую неловкость. — Извините! Я... я... Таками, громко топоча, уносится к выходу, хотя обычно его шаги бывают едва слышны. Старатель остается стоять посреди коридора, мысленно выговаривая что-то про уважение к личному пространству, манеры и приличия. Мысленно, потому что чужая привязанность обычно только раздражает, но Таками... он, конечно, не родной, но уже и не ощущается кем-то посторонним.