Чужие дети

— Опять ты здесь, — Старатель ворчит больше для проформы, чем действительно потому, что недоволен. У него в доме четверо детей, и наличие еще одного не делает такой уж большой разницы. Конечно, когда он не отвлекает его от дел. — Та-дам! Смотрите, что у меня есть! Таками зависает в воздухе, держа прямо перед его лицом табель с оценками. Каждый экзамен — сто баллов. — Разве ты не должен показывать это своим родителям? — Они посмотрят в электронном виде, а вам я хотел показать так. Таками отмахивается от своей семьи легким пожатием плеча, но снова улыбается, потрясая злосчастной бумажкой. — Зачем? — Вы забыли? Помните месяц назад вы сказали, что я совершенно не разбираюсь в истории героики? А я сказал, что отлично разбираюсь, а вы тогда сказали, что я плаваю в элементарных вопросах, а я сказал... — Все, достаточно, я вспомнил. Старатель обходит Таками, прекрасно зная, что тот полетит за ним, пока они не закончат разговор. Что за надоедливый ребенок? — Так вот, вы оказались не правы, а значит, тренируетесь со мной, как и обещали. — Что? — Старатель тормозит так резко, что Таками врезается в него и ойкает, схватившись за нос. — Когда это я такое обещал? — Тогда же. Я спросил, если сдам тест, то вы со мной потренируетесь? А вы ответили «да, да, конечно, иди уже домой». Старатель помнит, почему так сказал — потому что уже не слушал, отвлекшись на бумаги. Ему хотелось тишины, покоя и полного отсутствия детей рядом. Ладно, слово есть слово, а одна тренировка — это быстро. К тому же Таками с такой причудой ему не соперник. — Хорошо, иди готовься. Встретимся на заднем дворе. Ты же знаешь, где площадка? — Знаю! Ну еще бы. Иногда Старателю казалось, что Таками в этом доме ориентируется уже лучше него самого. На площадке для тренировок Таками улыбается ему, счастливый и легкомысленный, кажущийся обманчиво беспечным. Старатель терпеть таких людей не может — несерьезных и насмешливых, но в этом случае он знает, что это всего лишь маска, обманка, которая может стоить беспечному злодею жизни. — Атакуй. Таками не надо просить дважды. Старатель впервые видит его в бою, и это хорошо, очень хорошо для кого-то с подобной причудой. Силовые приемы против него бесполезны, но стоит пропустить хоть одно перышко, и оно может оказаться у него в горле. Конечно же, он не пропускает, несмотря на то, что Таками нападает с разных сторон и даже идет в лобовую. — Ты тратишь слишком много перьев за раз. Что будешь делать, когда их все уничтожат? — Если я буду затягивать бой, меня убьют первым. Таками выглядит удивительно довольным для того, чьи техники оказываются бесполезными из раза в раз. Он наслаждается самим процессом. Эта мысль поражает Старателя. Даже он сам не получает такого удовольствия от тренировок и спаррингов со Снэтчем, а что уж говорить о детях. — Вкладывать все в один удар нужно только тогда, когда не остается другого выхода. И не шарь так по мне глазами, сразу заметно, куда ты собираешься бить. — Спасибо! — Таками сияет улыбкой и бросается в очередную бесполезную атаку. Старатель вздыхает и объявляет конец боя всего через пять минут после этого. — Мы закончили. — Не закончили. Таками с трудом поднимается, но в его взгляде такое упрямство, что кажется — он держится только благодаря нему. В этом они схожи с Тоей, только вот Таками упрямство поможет стать героем, а Тойе не поможет уже ничто. — Знай свою меру. Еще один удар, и ты упадешь. — Значит, упаду. — Нянчиться с тобой я не подписывался, а валяющимся без сознания оставить не могу. Закончили. Неужели все дети сейчас такие? Без спора и шагу сделать не могут. — Ладно, тогда скажите, как я вам? А? А? Таками весьма активно хромает следом за ним, собирая остатки своих перьев в крылья. Что тут скажешь? — Неплохо. — Правда? Вау! Офигеть! Спасибо, вы тоже классный! То есть вы всегда классный, то есть... Старатель поднимается в дом, оставляя Таками с его радостью позади. Он хотел бы за него порадоваться, порадоваться за страну, которую будет защищать безусловно талантливый герой, но не может. По крайней мере не сейчас. Всего неделю назад на этой же площадке Тойя чуть не сжег себе руки, пытаясь овладеть техникой, которая безусловно открыла бы перед ним двери Юэй. Ничего не вышло. И не выйдет — врачи вынесли окончательный вердикт. Тело Тойи не выдерживает мощи причуды, не выдерживает даже самых простых техник, которые нужно использовать подряд. Оно исчерпало свой лимит. А без выносливости не стать героем. Старатель понимает, он давно знал, что так будет, просто не хотел принимать реальность, игнорировал очевидные признаки, которые наблюдал раньше у исчерпавших себя героев. До последнего надеялся, что болезненность пройдет с возрастом, что потенциал в итоге перевесит. Им не повезло. У Старателя остался только Шото — единственная надежда, единственный ребенок, ради которого затевался весь этот брак. У Тойи не осталось ничего, кроме обожженных до локтей рук. Его мечта стать героем так и останется всего лишь мечтой. Надо будет найти для него хорошую старшую школу, раз Юэй отпадает, машинально думает Старатель, и только через пару секунд понимает, что Тойя стоит за седзи, ведущими на энгава. И стоял там, скорее всего, какую-то часть тренировки с Таками. Тойя пустым взглядом смотрит в пол. Его руки все еще в бинтах, даже учитывая скорость и качество лечения причудами врачей. Ему не стать героем, не превзойти Всемогущего, не превзойти даже Таками, счастливо смеющегося во дворе. Тойя молчит, и Старатель не знает, что тут можно сказать. Он тоже разочарован. Старателю тридцать семь лет, и его жизнь рушится. Он возвращается с работы, сидя на заднем сиденье личного автомобиля и просматривает отчеты на планшете. Это обычный вечер не очень загруженного дня. Свет он видит раньше, чем поднимает взгляд. Голубое пламя взметается в небо где-то недалеко впереди, и Старатель выскакивает из машины прямо на ходу. Тойя. За те секунды, что он летит, в голове сменяются десятки мыслей, но одна пугает его до дрожи — кто-то напал на его детей. Кто-то хочет причинить им боль. Такое случается с семьями профессиональных героев, он знает. Многие поэтому предпочитают быть одинокими или прячут родных так хорошо, что сами видятся с ними редко. Старатель останавливается так резко, словно врезается в стену. Все мысли — дикие и тревожные — выметает из головы, и она становится пустой и гулкой. Ступор. Такое бывает у студентов-стажеров, впервые увидевших настоящих злодеев. У него раньше такого не было никогда. Впереди действительно Тойя. Голубое пламя клубится вокруг него, изгибается рвано и неподконтрольно — ему больше нельзя использовать эту технику. Он не отработал и простейшего удара с такой температурой. Потом Старатель замечает, что Тойя не один. Тот, второй, лежит на опаленном бордюре, и только по тающим в огне крыльям он узнает Таками. Ноги Старателя движутся раньше, чем он осознает ситуацию полностью. Надо помочь: потушить рюкзак, прихлопнуть ладонями остатки горящих перьев, оценить урон. Резко затормозивший около них водитель уже вызывает скорую, громко крича в телефон. Быстрее было бы подхватить Таками на руки и добраться до больницы самому, но с такими ожогами любое лишнее движение может стать смертельным. Надо спросить, что случилось, как это случилось, но Старатель поднимает взгляд на сына, и уже знает ответ. Не было никаких злодеев, не было даже несчастного случая — один только злой умысел. — Тойя? Тойя! — пронзительный крик Фуюми приводит его в себя. Его дети стоят в конце улицы, наверняка выскочили из дома, тоже заметив вспышку пламени. — Вернитесь в дом, — ревет он, но если Фуюми замирает от этого на секунду, то Нацуо все равно продолжает бежать вперед. Упрямый мальчишка. Водитель перехватывает его на полпути, а потом и Фуюми. Уносит в дом, несмотря на крики и попытки освободиться. Старатель пытается звучать строго, но собственный голос кажется ему лишь хриплым карканьем. — Убери причуду, Тойя! Ты горишь! Убери ее! Тойя смотрит на свои руки и улыбается — блаженно и так, словно совсем не чувствует боли. Это не его сын, мелькает дурацкая мысль. Это кто-то другой в его теле. Один из тех мерзких ублюдков, чьи способности позволяют захватывать тела или разум людей. — Ты говорил, у меня не получится. Ты говорил, что я слишком слаб для этой техники. Что мне далеко до Шото, далеко до этого... Тойя кивает на Таками, хрипящего от боли у ног Старателя так, словно это что-то грязное, прилипшее к ботинку. — И посмотри, как ты ошибался, отец. Кто теперь сильнее? Он или я? Старателю кажется, что Тойя говорит на незнакомом языке. Его слова получается обработать не сразу. — Ты бредишь. Пламя взметается вокруг Тойи сильнее, но он недостаточно быстр — Старатель успевает добраться до него раньше. Заставить потерять сознание — единственное, что сейчас можно сделать, чтобы больше никто не пострадал. Тойя тоже обожжен — руки сплошное алое месиво, а ведь он только что закончил лечение от предыдущих ожогов. Старатель не хочет, не может ни о чем думать, глядя на искалеченных детей у своих ног. Старателю тридцать семь лет, и его сын только что попытался убить человека. Тойя сидит в психиатрической палате, больше похожей на тюремную камеру. На его руках тяжелые металлические браслеты, подавляющие причуду, а под ними бинты. Врачи сумели сохранить мелкую моторику, но сказали, что шрамы останутся на всю жизнь. Перед глазами Старателя снова встает обожженное тело Таками, слышатся его хрипящие вздохи и едкий, тошнотворный запах горелых крыльев. «Это сделал мой сын, — думает Старатель. — Мой сын». Тойя — его хрупкий первенец, не оправдавший надежд. Старатель смотрит на него и словно видит впервые. Как он мог так обмануться? Тойя похож на тихую боязливую Рей, на тонкий ледок, сковывающий воду в первые заморозки. Все в его внешности — невинность и чистота, кроме глаз. Они его, Старателя. Голубые — цвета самой жаркой части пламени. И сейчас они полыхают. — Почему? У него сотни вопросов на языке, но этот вырывается самым первым. — Ты так и не понял. Тойя наклоняет голову, рассматривая его страшными, взрослыми глазами. В них нет ничего от маленького мальчика. — Объясни мне. — Я хотел сделать ему больно. Хотел увидеть, как вспыхнут эти крылья, почувствовать запах гари. Хотел сделать больно тебе и увидеть твое лицо. Ты ведь так сильно его любишь. Несмотря на горящее вокруг тела пламя, Старателя пробивает ледяная дрожь. Он встречал за свою жизнь много безумных злодеев. Кто-то из них был болен, кто-то расчетлив и каждый по своему страшен, но Тойя, невысокий болезненный подросток, его собственный ребенок пугает сейчас намного сильнее. Старатель беспомощно смотрит на сына, ищет в нем что-то знакомое, родное. Старатель хочет сказать: «Ты моя семья, ты кровь от крови моей, конечно же, я люблю тебя сильнее». — Ты болен, — говорит он вместо этого. Это единственная причина. У Рей слабая психика, а Тойя пошел в нее. — Как и моя мать, ты это хочешь сказать? Герой номер два, а не видишь дальше своего носа. Впрочем, когда тебя хоть что-то интересовало, кроме самого себя? Это неправда. Я все делал для тебя. Все, чтобы ты стал лучше. Сильнее. Крепче. — Ты не мой сын. Я воспитывал тебя героем. Даже если ты в итоге не смог им стать, это не повод вести себя как злодей. Тойя злится, ехидная улыбка — всего лишь маска — сползает с его лица. — Я стал бы им! Я твоя копия, папа. Я — тот, о ком ты мечтал! Не Шото, не этот надоедливый придурок — я! Нет, отрицает Старатель. Нет, нет. — Ни Шото, ни этот мальчик... Таками, никогда бы так не поступили. — Но ты — да. — Тойя смеется, громко, торжествующе. — Ты уничтожил нас. Посмотри, неужели до сих пор не видишь? Это болезнь, изъян, переданный по наследству. Он должен был думать не только о силе причуды, но и о самой Рей, когда выбирал ее в жены. Она — ошибка. Все это из-за нее. — Я не убивал невинных. — В чем разница между убийством и медленной пыткой? Старателю опять кажется, что они говорят на разных языках. Он слышит, но никак не может понять. — Ты меня разочаровал. — Ты меня тоже. Тойе необходимо лечение психиатра. Все это — бред, искаженный больным рассудком. — Тобой займутся врачи. Те, что помогали твоей матери. Возможно, у тебя еще есть шанс выздороветь. — Я не болен. Я просто наконец все понял. — Тойя прикрывает глаза. Под светлой кожей век видны голубые жилки. — И ты приходи, когда поймешь. Я хочу посмотреть на твое лицо. Старатель возвращается домой тяжелой походкой. Шаги до входной двери даются сложнее всего, словно у него на ногах путы. У порога его уже ждут. — Где мой брат? Где Тойя? Что ты с ним сделал? — Нацуо срывается на крик и беспорядочно лупит его кулаками туда, куда только может дотянуться. Физически удары едва ощутимы, но эмоциональный барьер Старателя покрывается паутиной трещин. Врачи, полиция, снова врачи, Тойя. Он едва может держать себя в руках. — Нацу! Нацу, не надо! Не надо! Фуюми рыдает, и по ее лицу, покрасневшему и опухшему, видно, что плакать она начала давно. Шото нигде не видно. Старатель надеется, что гувернантка уже давно уложила его спать. — Ваш брат болен, он в больнице. Физические повреждения не критичны для жизни, но ему нужно будет остаться, чтобы поправить свое психологическое здоровье. Это та часть правды, на которую он сейчас способен. Фуюми сжимается в комок, подрагивая всем телом. Крупные слезы катятся по ее щекам и капают с подбородка на подол платья. — Как маме... — Нет! Не слушай его! Мама и Тойя... они... они... это он с ними сделал! Это все из-за него! Торопливые шаги гувернантки приносят облегчение. Она показывается из коридора, взволнованная, с выбившимися из пучка волос прядками. — Макино-сан, уведите детей и проследите, чтобы они приняли успокоительные. Если нужна будет помощь, вызовите еще людей. Позже я дам подробные инструкции. Нужно обсудить ситуацию с полицией, врачами, PR-менеджером, родителями Таками, Рей. Журналисты скоро все прознают, и никому из них не будет покоя. Старатель снимает обувь у порога, и выпрямив плечи, идет в кабинет. Он не спал уже около суток и ляжет еще не скоро. Для начала ему нужно собрать те осколки, что остались от его жизни.

***

За свою геройскую практику Старатель не раз сообщал людям плохие новости, но детей среди них не было. Разница невелика, думает он, открывая двери в палату, и сам себе не верит. Таками смотрит на него золотыми глазами из-под опаленных век. Он весь сплошной ожог, не видно ни ресниц, ни бровей. Ни крыльев. Старатель сглатывает горький комок в горле. Мальчишка мечтал стать героем. Возможно ли это теперь? — Ст... — Молчи. Я поговорил с лечащим врачом. Все будет оплачено. Не с этого стоит начинать свой первый визит, но что еще можно сказать? Дело не в деньгах, они оба это знают. — Прогнозы хорошие. Они смогут восстановить организм до степени самостоятельного жизнеобеспечения. Если осложнений не будет, это не повредит твоим планам стать героем. Врач на самом деле его не обнадеживал, сказал, что из-за специфики причуды могут возникнуть проблемы — крылья либо не восстановятся, либо восстановятся до состояния, недостаточном для их использования в бою. Старатель надеется, что все обойдется, но однажды его надежда уже умерла, и думать о позитивном исходе невероятно тяжело. Во взгляде Таками горькое понимание. — Выздоравливай. Тебя больше никто не потревожит. Тойя... тоже на своего рода лечении. Он ответит за свой поступок. Слабое утешение, но это лучше, чем ничего. Родители Таками ждут его в коридоре. Клерки в строгих костюмах и с удостоверениями государственных служащих. Невзрачные на вид, они сыплют умными словами, за которыми скрываются угрозы. Старатель понимает — и Тойя, и он сам в ужасном положении. Покушение на убийство — серьезная статья, и если это будет обнародовано, ему уже никогда не стать героем номер один и тем более не удержать свое второе место, а Тойя вряд ли обойдется лечебницей, пусть и с условиями, недалекими от тюрьмы. Ему прямой путь в Тартар, и как бы Старатель ни был зол и разочарован, он не желает такой жизни сыну. — Этот мальчик исключительно талантлив. Будучи ребенком, он спас немалое количество людей. И спас бы еще больше, если бы не ваш сын. — Мы забрали его из ужасного места, но кто бы мог подумать, что худшее поджидает в самом благополучном районе? — У нас на этого ребенка были большие планы. Теперь он бесполезен. — Мы ценим ваши заслуги перед страной, Старатель, и только поэтому готовы обсудить сложившуюся ситуацию. И, видимо, ободрать его до нитки. В отступные идут пожертвования в государственные фонды, реклама некоторых геройских программ, само собой, лечение Таками. Мальчишка жив и имеет все шансы поправиться, но родители уже кружат над ним, как стая стервятников. Он не их сын — он ресурс. И если они не извлекут выгоды из его использования, то извлекут ее из ошибки Тойи. Старатель чувствует тошноту и впервые в жизни хочет напиться. Конечно же, он так не поступит. Алкоголь сделает сознание ясным лишь ненадолго, а потом обернется еще большими проблемами. — Я возьму его к себе в агентство стажером, если его причуда не сможет функционировать, он очень умный мальчик. Это слабая компенсация искалеченной жизни, и родители Таками не выглядят успокоенными. — Лучше бы врачам сделать все, чтобы до этого не дошло.