Чужие дети

За свою карьеру Старатель не раз видел безутешных людей, узнавших, что их близкий — преступник. Ему никогда не было жаль их, ведь они сами были виноваты, раз не замечали зла рядом с собой. Так он думал до того, пока сам не оказался одним из них. Что он сделал не так? Что проглядел? Почему не заметил в Тойе всей этой злобы и горечи, вырвавшейся так бесконтрольно? Малодушно хотелось винить во всем Рей, но чем больше проходило дней, тем сильнее он сомневался в том, что она одна за все в ответе. Сомнения терзают его, подтачивая изнутри. Мысли, сначала звучащие вкрадчиво, а потом набравшие голос, гремят в голове — он пропустил не только болезнь жены, но и сына. Два похожих случая за короткое время — это уже не списать на случайность, не притвориться, что кто угодно в семье мог такое не заметить. Во всем случившемся есть и его вина, как бы это ни было мучительно признавать. Ведь не сказать, что он совсем не замечал изменений, скорее считал их просто капризами, на которые не стоит обращать внимания. Что ж, Старатель ошибался, и это дорого ему стоило. Именно поэтому он обращается к Рей. Да, они все еще не могут находиться наедине и между ними до сих пор нет даже того хрупкого доверия, что существовало в начале брака, но она растила детей, пока он был на работе. Она должна лучше их знать. А Тойе нужна помощь близкого человека и того, кто прошел через что-то подобное. Кто, возможно, сможет его понять. Не то чтобы это просто, Тойя не хочет ни с кем идти на контакт, особенно с врачами, что тревожит Старателя, несмотря на все заявления клиники, что для подобных пациентов это норма. Может быть, глупо, но Старатель ждал раскаяния, слез, если не сразу, то через некоторое время, но Тойя не плачет и ни о чем не жалеет. Рей должна преломить это многодневное молчание, он уверен. И он ошибается. В клинике не против визита родственников, но не скрывают своих сомнений в том, что это как-то исправит ситуацию. Врач провожает их до палаты с тяжелой металлической дверью и зарешеченным окном — и снаружи, и внутри все выглядит внушительно и презентабельно, почти не напоминая о том, что это тюремная камера. Тойя сидит на подоконнике и поворачивает голову, когда они входят, но не встает, чтобы их поприветствовать. Его руки все еще в бинтах, но восстановление идет хорошо, настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Рей, слишком взвинченная и исстрадавшаяся, бросается к нему, неловко прижимает к груди, бормочет сквозь слезы: «Прости меня, прости, прости». Тойя не шевелится в ее объятиях. Он не простит, с ужасом понимает Старатель. — Ты опоздала. Тойя не кричит, не бросается предметами, он послушный пациент, хотя вернее будет сказать — апатичный. Это плохо, говорят врачи. Старатель с ними согласен. Может быть, если бы Рей и Тойя смогли высказать все свои чувства раньше, до этого бы не дошло. Может быть, потому что Старатель, к собственному стыду, не уверен, что захотел бы их услышать. Сейчас, глядя на них, измученных и хрупких, он не понимает, как ничего не замечал. Сцена длится до страшного долго, пока Тойя наконец не поворачивает голову к врачу. — Уведите их. И врач открывает двери. Он здесь для блага Тойи, он заботится о нем, напоминает себе Старатель, чтобы не вспыхнуть от гнева. Плачущую Рей выводят из палаты ее родители. Старателю все еще запрещено к ней прикасаться. Он задерживается, не в силах справиться с тем, что Тойе они все стали чужими. — Нацуо хочет тебя видеть. Все хотят. Пару секунд кажется, что Тойя колеблется. — Нет. Мне никто не нужен. «Ты опоздала» звучит в голове голос старшего сына, но на самом деле опоздал лишь один Старатель. Когда он был нужен свой семье, то думал только о рейтинге популярности. В кабинете главврача широкие диванчики и окна во всю стену, но Старатель все равно чувствует себя словно в клетке, что чувствует Тойя в своей камере-палате, он даже не может представить. Рей сидит, зажатая между своими родителями, и кажется еще совсем юной девочкой, той, которую он встретил, когда пришел обговаривать брак. — Вы должны навещать регулярно, но не слишком часто. Ему нужно время. Мы будем сообщать вам о малейших изменениях и присылать стандартные отчеты о состоянии вашего сына. В остальном волноваться не стоит — у нашей клиники безупречная репутация, вы это и сами знаете. Рей отворачивается, словно хочет спрятаться за плечом матери. Да, они все знают. — Дисциплина для таких пациентов весьма строга, но Тойе здесь будет комфортнее, чем в тюрьме. Мы верим в лучшее и надеемся, что он сможет вернуться в общество. Но захочет ли? Этот вопрос терзает Старателя ночами с того самого рокового дня. Что если Тойя все-таки не Рей? Что, если его уже не спасти? Вместо Тойи Старатель ходит к Таками — в стерильную белоснежную палату. В ней почти не пахнет паленым — кондиционирование и современные лекарства отлично помогают. Исцеляющая девочка, которую он просит лично, тоже. — Хочу крылышки. В меню у Таками легкая пища, ни о какой жареной курочке и речи быть не может. — Потом, — обещает Старатель. Потом — обязательно. — Правда? — Да. Сколько захочешь. — Хорошо, тогда я буду ждать. Он тоже слишком взрослый для своего возраста, как и Тойя. Надо будет узнать у его родителей, где они его нашли и что было с ним до этого. Что-то подсказывает — ничего хорошего. — Как все проходит? — Больно, но в основном скучно. Ожоги — это чертовски неприятно, Старатель знает по собственному опыту. Прежде чем научился контролировать причуду, он сам от них страдал. Сейчас, правда, тоже случается, особенно во время тяжелых боев, но уже не так часто. — А твои друзья? Они тебя навещают? Таками смотрит на него удивленно. — У меня больше нет друзей. «Только вы», — повисает неозвученное на конце фразы. Нет, думает Старатель, не произноси этого вслух, мальчик. Я плохая кандидатура для наставника. — Я не виню их, вы не думайте. Все-таки Тойя их брат. Так будет лучше для всех нас. То ли он стареет, а то ли всегда был дураком. Мог бы и не спрашивать про друзей, но почему-то ему казалось, что у такого человека, как Таками, кто-то должен быть и помимо его детей. Что ж, и в этом он ошибался. — Да, так будет лучше. Они тяжело это восприняли. Таками смотрит на него так, словно хочет утешить, словно еще немного, и протянет руки, чтобы обнять, успокаивая на этот раз не себя, а его. И поэтому Старатель переводит тему. — Твои опекуны тоже очень переживают и хотят переехать в другой район, чтобы ты чувствовал себя спокойнее. — Пф! Они переживают только о том, чтобы я смог стать героем. Калека им не нужен. — Нужен. Таками улыбается ему как маленькому. Неужели все дети теперь будут смотреть на него сверху вниз? — Не врите, вам это не идет. Я знаю, что у них на меня были большие планы. — Ты поправишься. У него нет ни сил, ни желания отрицать очевидное. — А если нет? Как долго, думаете, продержится их надежда и ваше чувство вины? — Мальчишка! Старатель едва успевает удержать вспышку пламени, но чувствует, что вместо этого некрасиво багровеет лицом и шеей — жар там сильнее всего. — Да ладно, я все понимаю. Не нужно меня успокаивать. Я всегда знал, что им важна только моя причуда. — Таками задумчиво смотрит куда-то в стену между телевизором и оконными жалюзи. Без растрепанных волос и крыльев он выглядит еще тоньше и меньше, чем обычно. — Ты не останешься один. Никто не выкинет тебя на улицу, даже если ты не сможешь стать героем. — Откуда такая уверенность? Неужели скажете, что хотите меня усыновить? — Нет. Не скажу. Это плохая идея по многим причинам, но вовсе не потому, что он сам был бы против. Таками прикрывает глаза, улыбаясь странно ломко и беззащитно. — Это хорошо. Конечно, он совсем не дурак, чтобы жить с семьей, член которой хотел его убить. — У тебя ни в чем не будет недостатка. Я обещаю. Таками снова смотрит на него так, словно Старатель ничего не понимает, и это бесит до зуда в кончиках пальцев. — Кхм. Я... принести тебе что-нибудь? — Не парьтесь, мне все равно почти ничего нельзя делать. Старатель кивает и поспешно собирается домой, сбегая от неловкой ситуации. Взгляд цепляется за опаленную фигурку на прикроватной тумбочке, едва виднеющуюся из-за букета цветов — ту самую, что раньше постоянно болталась на рюкзаке. Фигурку с ним. Зачем Таками хранит ее? Она и в лучшие-то времена была довольно ужасна. — Старатель. Таками окликает его на выходе из палаты. — Спасибо. Старателю тридцать семь лет, и он впервые идет покупать детям подарки самостоятельно. Магазин игрушек занимает несколько этажей. Старатель замирает еще на стартовой линии, глядя на настенный указатель. Куда ему следует пойти? Видеоигры? Книги? Лепка? Конструкторы? Молоденькая консультант улыбается ему, но не может дать ответ на этот вопрос. — Что нравится вашему сыну? Он не мой сын, хочет ответить Старатель, но вовремя прикусывает язык. — Я не уверен... — Вы у него спрашивали? Нет. Ни разу. Он видел у Таками какие-то брелки и подвески. Видел, что Нацу гоняет во дворе с мячом, а Шото гладит котенка. Фуюми... в ее комнате все довольно скромно и строго, но, кажется, ей нравится готовить. Она любит смотреть на то, как это делает гувернантка. Старатель понятия не имеет, как использовать эту информацию. — Мне что-нибудь простое. Мой... мой сын в больнице. Там скучно. Консультант выказывает свои сожаления и отметает активные игры. Может быть, Старатель вернется за ними позже, когда состояние Таками позволит заниматься хоть чем-то, а он сможет купить что-то своим детям, точно зная, что им это понравится. Стенды с мерчем героев занимают отдельную секцию, и Старатель находит свою, стараясь не смотреть на остальных посетителей. Часть из этих линеек он уже даже не помнит. Плюшевые куклы, роботы, фигурки, комиксы — выбор огромен, несмотря на то, что его бренд далеко не самый популярный среди детской аудитории. Точно такого же брелка, как у Таками в продажи нет, и Старатель выбирает другой, получше. По крайней мере вид у него тут не такой придурковатый, хотя на некоторых отдельных экземплярах печать явно съехала. Старатель перебирает несколько штук, пока не остается доволен качеством. Если он дошел до того, чтобы дарить свой собственный мерч, то пусть это будет что-то приличное. Таками смотрит на него во все глаза, когда он заходит в палату с большим бумажным пакетом, логотип магазина на котором переливается радужными красками и отзеркаливает на оконное стекло. — Скажите, что мне это снится! — Ты сам жаловался, что здесь скучно. — Да, надеясь, что вы придете и мы с вами поотгадываем кроссворды или поиграем в слова. Я не думал, что вы скупите для меня весь магазин игрушек! — Это всего лишь один пакет, к чему такая драма? — О, мой любимый герой принес мне подарки, я имею право быть в восторге! Открывайте скорее, я хочу посмотреть! Старателю неловко. В последний раз он покупал подарки для своих детей вместе с Рей, и они тогда были еще совсем малы. Позже это делала только Рей, и он чаще всего не присутствовал, когда их открывали. Зря, понимает он теперь, видя счастливые искры в глазах Таками. — Это что, плюшевый пингвин? Пингвина Старатель схватил уже на подходе к кассе и теперь корил себя за этот импульсивный поступок. Даже если для него Таками еще ребенок, вряд ли тот сам считает себя таковым. — Шел в подарок за покупку больше, чем на две тысячи йен. — М-м-м. — Не похоже, что Таками ему верит, но почему-то все равно протягивает забинтованные руки навстречу. — Давайте его сюда. — Осторожнее с ранами. Следом за пингвином, которого уже неловко тискают, идет коллекция дисков с лучшими фильмами про героев и мягкий антистресс. Брелок Старатель достает последним. — Твой старый уже ни на что не годится. Если ты хочешь таскать с собой что-то подобное, то пусть будет этот. Он самый сносный из всех. Глаза Таками моментально краснеют, а Старатель готовится провалиться сначала через десять этажей больницы, а потом еще и сквозь землю. — Знаете, я бы вас сейчас обнял. — Не надо. Выходит почти испуганно, и малодушно хочется спрятаться за привычным ореолом пламени вокруг лица, но в этом месте он принципиально не использует огонь. — Ладно. Таками сжимает брелок в руке и не выпускает до тех пор, пока Старателю не становится пора уходить. Пожалуй, ради этого стоило себя пересилить. Старателю тридцать семь лет, и он учится быть отцом. — Печенье с красной фасолью, — Фуюми ставит тарелку на стол и прячет руки за спиной, почти задыхаясь от волнения. — Я еще ни разу не пекла сама, но Макино-сан мне помогла. Старатель смотрит на скучно выглядящие серые лепешки, украшенные половинками грецких орехов, и понимает, что съест их все, даже если будет невкусно. Это просто печенье, не отличный аттестат, не выученный сложный прием, но гордость за Фуюми все равно согревает его сердце. Дочь сейчас его единственная опора в этом сходящем с ума мире. — Спасибо за твои старания. Садись рядом, поужинаем вместе. — Вместе? — Фуюми удивленно моргает, а потом торопливо срывается на кухню, забыв про свои попытки казаться взрослой и степенной. — Я только положу еще один прибор! Старатель всегда настаивал на том, чтобы за столом собиралась вся семья, но сам же и разрушил эту традицию, часто задерживаясь на работе или тренировках. Дети отвыкли видеть его за столом, и раньше он скорее обрадовался бы одиночеству, особенно после сложного дня. Не теперь. — Как дела в школе? Он и раньше спрашивал что-то подобное, но интересовала его тогда в основном только успеваемость. Как оказалось, это совсем не тот показатель, который он должен был учитывать. — Замечательно! Сегодня мы обсуждали школьный фестиваль, который пройдет в конце недели. Мой класс готовит обучающий курс. Там мы будем рассказывать про традиционное японское кимоно и покажем, как его правильно надевать. — Ты тоже участвуешь? — Да! Фуюми вспыхивает улыбкой, но тут же едва заметно хмурится. Раньше он бы проигнорировал бы это, даже если бы заметил. — Тебя что-то беспокоит? — Мы разделили обязанности, и я должна была купить нужные ткани, но Макино-сан будет занята в пятницу, они с мамой и мальчиками идут на бейсбол. Нацуо давно хотел посмотреть эту игру. — Фуюми теребит край фартука, выглядя слишком озадаченной для тринадцатилетней. — Вряд ли мы успеем до игры в торговый центр, только если купим первое попавшееся. — Я могу съездить с тобой, если ты знаешь, какая именно ткань тебе нужна. В пятницу у меня нет патрулей. Его никто не приглашал на бейсбол, он даже не знал, что Нацуо так одержим этой игрой, и это закономерно вытекает одно из другого. Может быть, потом, позже, когда они все немного придут в себя, он предложит Нацуо сходить на матч вместе. — Ты пойдешь со мной? Правда? Только мы вдвоем? Макино-сан точно не сможет и... — Я предупрежу ее, что мы справимся сами. Фуюми несколько секунд смотрит на него во все глаза, а потом ее губы начинают дрожать. Это еще хуже, чем с Таками. — Спасибо! Папа, я так рада! Это всего лишь поход в магазин, но реакция Фуюми накладывает на него больше обязательств, чем он планировал. Теперь ему хочется, чтобы все прошло хорошо, даже если сложно придумать сценарий, в котором все пойдет плохо. — Ой, так ты выглядишь немного забавно! — Фуюми хихикает, прижимая к себе тряпичную сумку, и разглядывает его кепку и темные очки. Это слабая маскировка — с такой внешностью его узнают везде, но все же лучше, чем никакой. Она позволит им подольше побыть обычными покупателями, к которым не будут приставать фанаты, папарацци и взволнованные продавцы. — Не хочу, чтобы нам докучали. Требования к ткани у тебя с собой? — Ага, в телефоне! — Тогда садись, водитель отвезет нас. Они вдвоем располагаются на заднем сиденье, и Фуюми все еще выглядит взволнованной, как и все дни с того вечера, когда он предложил эту поездку. В Токио Молл даже в будний день много народу. Старатель надеется, что сможет затеряться среди этой толпы, и берет Фуюми за руку, чтобы случайно не разделиться. Сначала магазин тканей, а потом можно будет перекусить в одном из этих модных ярких ресторанчиков, расположенных на третьем этаже. На этом можно было бы и закончить прогулку, но он видит, как у Фуюми горят глаза, и понимает, что останется здесь столько, сколько ей понадобится. Это... не раздражает. Старателю тридцать восемь лет, и его жизнь постепенно налаживается. Идут месяцы. Крылья у Таками отрастают медленно. Сначала слабые тонкие перышки, потом небольшие пучки на спине. Кожа все еще выглядит обожженной, в некоторых местах хуже, чем в других, но позитивные изменения очевидны. Доктора верят в то, что полное выздоровление лишь вопрос времени. — Если бы парламент принял резолюцию о паразитарных причудах раньше, то инцидента в Гифу можно было бы избежать. В последние недели Таками повадился приходить к нему в офис. Вроде как для того, чтобы потом было легче влиться и продолжить обучение, но Старатель подозревал, что пацан просто хочет выклевать ему мозги. Просто так, потому что это весело. Иначе зачем бы он большую часть времени проводил в его кабинете, развалившись на диване и делая из черновиков уродливые оригами? Да, Старатель сам подарил ему эту книжку, чтобы развивать моторику рук после восстановления, но он не думал, что все обернется этим. Зря. Зря пару месяцев назад он вообще зашел в книжный. Сделал это ради Фуюми — в витрине была выставлена красочная книга с рецептами, которую он захотел для нее купить. Просто так, без причины. С тех пор Фуюми готовила чуть ли не каждый день, и Старатель стал замечать, что Нацуо, не тренирующийся в спортзале, немного прибавил в весе. М-да. Книжку для Таками он захватил тоже просто так и вот теперь расплачивался, смахивая со стола всевозможных уродцев. В некоторых из них он с недоумением узнавал себя. — Законы не принимаются за один день, это раз. Два, убери ноги со спинки дивана. Старатель кладет перед собой новую гору отчетов. Раньше у него никогда не было подобных завалов, но раньше он приходил домой только для того, чтобы тренироваться с Тоей и Шото. — Вы зану-у-уда. — Это называется — быть взрослым. — Старатель указывает ручкой на Таками. — Ноги. Со спинки. — О-о-ох, но мне же нужны физические упражнения! Доктора так и сказали — минимальные. Выздоравливающий Таками еще надоедливее, чем здоровый. Он постоянно чешется, сбрасывая кожу, словно чешую, ворует указку для экрана в комнате собеседований, чтобы достать до пробивающихся на спине крыльев, и болтает без умолку. Задерживайся Старатель как обычно в офисе до ночи, он бы тоже оставался с ним. Таками не хочется возвращаться домой, это очевидно, но Старатель не может пригласить его к себе, поэтому иногда просто оставляет спать в кабинете на диване, накрыв пледом. — Ты принял свои лекарства? — Откуда в вас столько недоверия? — В прошлый раз ты за несколько часов даже не встал с дивана. — Я проходил змейку! — Вот и я о том же. Выпил? Таками вздыхает и тянется за графином с водой, шаря второй рукой в кармане мягких безразмерных штанов. Очевидно, сделать шаг до столика для него непосильная нагрузка. За детьми нужен глаз да глаз. Вчера Шото чуть не утащил соседского кота — огромного мейкуна, размерами едва не превосходящего самого Шото. Старателю пришлось извиняться перед господином и госпожой Ямамото и пообещать Шото, что они купят такого же. В дополнение к тем трем, что уже живут у них в доме. Может быть, он стал даже слишком мягок. — Ну раз вы так за мной следите, я точно быстро поправлюсь. И тогда... Таками многозначительно замолкает, явно дожидаясь вопроса. Очевидно — зря. — Уф, с вами неинтересно! И тогда я стану про. А это значит, что я поборюсь с вами за место в рейтинге. Будьте начеку. — Пока ты не можешь самостоятельно уследить за приемом своих лекарств, мне не о чем волноваться. — А вот сейчас было больно. Таками смешно дуется, но так как долго делать он это не умеет, уже через пару минут Старатель обнаруживает его у своего стола. — Что? — Старатель отрывается от бумаг, потому что Таками смотрит на него глазами кота из того мультика, что так нравится Шото. Как и от кота в подобных случаях, от него стоит ждать неприятностей. — А давайте на обед закажем крылышки? — Мы можем поесть в общем кафетерии. Для чего он его предусматривал в офисе, как не для этого? С таким количеством сотрудников, постоянно заказывать обеды или бегать по ближайшим ресторанам слишком проблематично. — Не-е-ет, помните, вы обещали мне крылышки? Я хочу их и из своего любимого места. Таками складывает локти на его столе и улыбается, зная, что уже выиграл. Старатель действительно обещал. Тогда эти крылышки казались меньшим из зол. — Заказывай. Мне острые. За то время, что их доставят, он вполне успеет разобраться хотя бы с четвертью этой огромной пачки бумаг. — Вы лучше всех! — Таками счастливо подпрыгивает и шутливо наставляет на него палец. — Смотрите, продолжите быть таким и однажды я вас все-таки обниму. — Я выброшу тебя из кабинета раньше, чем ты успеешь это сделать. — О, это вызов! Я его принимаю! Старатель не понимает, откуда столько непомерного энтузиазма, но пока Таками доволен, ему в общем-то все равно. Конечно, на это уходят ресурсы, время и силы, как и на собственную семью, однако он привык стараться ради чего-то действительно важного. Он все еще хочет стать героем номер один, хочет превзойти Всемогущего, просто сейчас он позволяет себе иметь нечто больше этого, нечто не менее весомое. Еще совсем недавно его не волновали подобные вещи, но сейчас он думает, что вполне может найти для них время в своем плотном графике, даже если это означает, что часть бумаг придется разбирать ассистенту.

***

Тойе тоже лучше. По крайней мере, так Старателю говорит доктор Уджико, приглашенный клиникой специалист. Он стар, улыбчив, но, кажется, знает свое дело — Тойя после его терапии меняется. — Думаю, он готов восстанавливать отношения. Я бы не советовал вам слишком радоваться и торопиться, но постепенно мы увеличим количество визитов, если Тойя и дальше будет демонстрировать положительную динамику. Выписка в таком случае произойдет точно и в обозримом будущем. Тойя славный мальчик, и он заслуживает шанса начать все заново. Старатель приятно удивлен. Он боялся, что случай Тойи намного хуже, чем у Рей. Все-таки попытка убийства есть попытка убийства. Старатель не знает, как сказать Таками, что Тойе лучше, что, возможно, он не проведет долгие годы в психиатрической клинике. Старатель сам не знает, что чувствует по этому поводу. Он любит Тойю, всегда любил, и как отец хочет ему хорошей жизни вне стен палаты. Как герой он считает, что, будь Тойя чужим ребенком, он бы не был к нему так милосерден. А Таками, будучи пострадавшим, не обрадуется такому исходу событий. Их прошлый разговор про Тойю закончился плохо. Старатель тогда хотел извиниться за сына, но Таками моментально закрылся и ощетинился, чего раньше никогда не бывало. Он не верил, что Тойя напал в состоянии аффекта, даже когда врачи подтвердили это, а значит, не поверит и выздоровление. Но сейчас Старатель слишком рад, чтобы всерьез задумываться об этом. Он поговорит с Таками потом. — Спасибо, доктор. Жаль, что вы не работали с моей бывшей женой. Рей не помешала бы такая квалифицированная помощь. Доктор Уджико выглядит польщенным. — Ваше доверие приятно, но в этой клинике много стоящих специалистов. Я рад, что они смогли помочь вашей семье. В конце концов, я пришел к Тойе уже на финальном этапе. Позвольте. Доктор открывает двери палаты и приглашает Старателя внутрь. — Он знает, что вы придете. Мы договаривались. Доверие между доктором и пациентом — это главное. С этим нельзя не согласиться, считает Старатель. Тойя все еще смотрит на него недружелюбно, но что-то в его позе меняется, становится более открытым и уязвимым. Они еще ни разу не говорили откровенно после того самого первого визита, и Старатель решает, что пора. Он надеется, что наконец-то понял, что тогда имел ввиду Тойя. — Прости меня. Я был строг с тобой. Со всеми вами. Тогда мне казалось, что это сделает вас счастливыми, если не сейчас, то в будущем. Я не понимал, как тебе и твоей маме было плохо. Всем вам. Старатель смотрит на свои руки, вспоминая, как сжимал тонкое запястье Шото, таща его по коридорам поместья, если тот не хотел тренироваться. Крики и слезы казались обычными капризами, а попытки Рей защитить детей лишь излишней мягкосердечностью. — Моя мечта не должна была бросить на вас тень. Я искренне желал, чтобы ты стал великим героем, Тойя. Когда стало ясно, что этого не случится, я поддался эмоциям и не смог тебя поддержать. У Тойи краснеют глаза, но он не плачет. Его мягкое, детское лицо заострилось после месяцев в клинике, стало суше и словно бы злее. А может быть, Старателю все это мерещится, и дело в том, что теперь он просто знает своего сына лучше, чем раньше. — И что с того? Что это исправит? — То, что случилось уже не изменить, — Старатель хотел бы этого. Больше всего на свете. Даже больше, чем обойти Всемогущего, но время ему неподвластно. — Но я сделаю все, чтобы впредь вы все были счастливы. Он пообещал это и Рей, и детям. Он обещает это и Тойе. Тойя кривится. Черты его лица искажаются, становятся незнакомыми. — И они тебе поверили? Как отец Старатель ощущает лишь боль, как герой — тревожное гудение где-то на периферии. В голосе Тойи презрение мешается с разочарованием, и раньше бы Старатель этого не уловил, но сейчас он точно знает, что там это есть. — Они согласны дать мне шанс. Мы никогда уже не будем той семьей, которой могли бы стать, но мы решили восстановить хорошие отношения. — Этого мало! На лице Тойи эмоции сменяют друг друга с такой скоростью, что кажется — он вот-вот заплачет. Будет непросто, Старатель знает и поэтому готов к отказу. Нацуо тоже пока сопротивляется и не выглядит довольным, но это только пока. Старателю кажется, что он замечает тень доктора Уджико, падающую на стену через решетчатое окно, но секунду спустя ее там нет, и он решает, что, скорее всего, это кто-то из персонала проходил мимо палаты. Доктор ведь сказал, что вернется, только когда его позовут. — Но... для начала достаточно. Я тоже готов меняться. Тойя внезапно успокаивается, приглаживает свои взъерошенные светлые волосы и неловко сует ему в руки листок бумаги, взятый со стола. — Тут некоторые вещи из моей комнаты. Доктор сказал, что их можно проносить в кам... палату. — Я принесу тебе их. Или ты хочешь, чтобы это сделал кто-то другой? Тойя колеблется несколько секунд, но в конце концов отвечает. Его голос звучит по-детски тонко и уязвимо: — Позови Нацу. Старатель отрывисто кивает, чувствуя такое сильное облегчение, что у него едва ощутимо кружится голова. — Он будет счастлив. Нацуо так до конца и не поверил в то, что сделал Тойя, а может быть, просто боялся поверить. Возможно, что теперь, когда они поговорят, он сможет принять ситуацию и убедиться, что его брат в порядке. Старатель выходит из палаты и смаргивает подступающие слезы. Кажется, его жизнь наконец-то налаживается.