Симелина

Люсьен Лашанс знал о ней многое. Он знал, что она в рекордно короткие сроки дослужилась до звания архимага Университета волшебства, где теперь руководила кроткими адептами; что, сокрытая мраком сумерек, в краденой маске Ноктюрнал, она бродит по улицам Сиродила, внушая трепет одним лишь прозвищем — Серый Лис; что она мастер меча и щита, боец, не проигравший ни единого боя; что она убийца и спаситель; мать, дарующая жизнь, и клинок, ее забирающий. Он знал о ней все. Все, кроме имени. Люсьену оно просто было не нужно. Пока бретонка выполняла задания, раз за разом возвращаясь к нему с ещё большим энтузиазмом, он пользовался этим. В ней кипела страсть. Особая страсть, та, что доступна редкому роду существ — ее кровь кипела в жилах от собственного могущества. Она любила власть. О, как она ее любила! Уж Лашанс знал это. Никто ещё на его памяти не пытался добиться всего и сразу. Эта женщина хотела владеть миром, и, видит Бог, перед ней все препятствия обращались в пепел. Люсьен не знал ее имени, но, порою, искушение терзало его во снах. Убийцам не снятся сны. По крайней мере таким, как он. Блаженен тот, кто в царстве снов узреть способен грезы, иные грешники молить об этом лишь способны. Люсьен не молил. Ему нравилась тьма, всепоглощающая тишина и безмятежность. Бдительный сон не раз спасал его от смерти. Временами он благодарил Мать Ночи за то, что она не шлёт ему видения прошлой жизни в кошмарах. Он умел быть благодарным за спокойствие... хотя бы ценой веры. Теперь же ему снились неясные пятна — бесконечно вращающийся спектр цветов, сливающихся в белый; изредка вспышки серого цвета — лёд в застывшем пруду, чёрного — полыньи на этом пруду, каштанового — гнедая кобылица, вставшая на дыбы. И багряная кровь, окропляющая сырую почву. Его стали мучать головные боли. В убежище было влажно. Спёртый воздух подземелья затруднял дыхание, и уведомитель каждый раз тяжело вдыхал, не решаясь выпустить воздух. Из глубины доносился протяжный вой мертвецов, взывающих к живой плоти. Здесь не было ни единой разумной души, способной говорить. Хоть Люсьен и подчинялся силам зла, частенько он чувствовал себя аскетом, посвятившим всю жизнь искуплению. Пускай он не носил вериг, не брился налысо и не завязывал глаз, он коротал свои дни в праздном одиночестве, молясь и внимая воле Нечестивой Матроны. Долгие годы он являлся единственным собеседником самому себе, но в этом не было вины Темного братства. Люсьен сам избрал этот путь. Вся его жизнь, что раньше когда-то имела значение, теперь потеряла всякий смысл. У него была цель — цель во служении — и он перестал чувствовать себя юным имперцем, взращённом на молоке кормилицы, которую мать наняла за нежеланием вскармливать самостоятельно. Лашанс ждал бретонку. И ожидание, если честно, затягивалось. Она никогда не торопилась: в ее списке дел он был едва ли не на последнем месте. Занятой спаситель мира! Ха! Он смеялся в лицо людям, распространяющим эти сплетни. Уж Люсьен видел истинное лицо спасительницы, и на обратной стороне оно было безжалостно, как острие секиры Боэтии. Прекрасное, опасное лицо... Он рассматривал почерневшие камни душ, когда она вторглась в его обитель. Девушка (ей было девятнадцать, как знал Лашанс), едва передвигая ноги, свалилась на кровать и прикрыла глаза. Подумаешь, он засел в гроте, полном крыс, призраков и скелетов? Уж ей не привыкать. Но дыхание ее было поверхностно, и грудь вздымалась, опадая, рискуя поглотить весь живительный кислород, оставшийся в этом тухлом подземелье. От девицы пахло лошадиным потом, цветущей рекой и костром. Тяжелый, усталый запах искателя приключений. Как давно она последний раз наслаждалась бадьей, полной горячей воды? Люсьен слышал, что бретонка часто проводит ночи в тюрьмах и солдатских казармах, отбывая сроки за воровство, убийства и дебоши. Ещё он слышал, что все это делается во имя чьего-то блага. Ее душа никак не может обрести покой, и найти то, к чему склонна. Чаши весов ее судьбы неустойчивы, и даже малейшая пылинка способна изменить ход фортуны. Лашансу впервые выдался шанс рассмотреть ее столь близко. Шапка каштановых волос, коротко покрывающих голову, делала ее похожей на миловидного мальчишку, сбежавшего из-под надзора матери. Некоторые локоны на самых кончиках завивались, создавая нелепый, почти детский вид. Щеки, охваченные жаром, окрасились в спело-яблочный цвет. Девчонка скосила серые глаза, поглядывая на Люсьена. Он прочистил горло и присел перед ней на корточки. — Мне нужно осмотреть твои раны. Она лишь согласно кивнула, расслабляя тело. Удивительная доверчивость для убийцы... Уведомитель начал с рук — снял перчатки, заботливо подшитые рукой мастера, но кое-где кожа все же облезла. Запястья были девственно-чисты, лишь бороздки вен пугали своей чернеющей синевой. Лашанс проследил взглядом кровеносный путь, упираясь в ключицу. Схватился за локоть, преподнося предплечье к лицу. Он словно бы заметил фиолетовый рубец, но почувствовал слабое сопротивление. — Не... не здесь, — ее и так тихий голос сейчас был неразличимее шепота. Душитель отогнула кожаный доспех, обнажая изгиб шеи. Люсьен приблизился, в слабом свете подземелий силясь разглядеть хоть что-нибудь. Она прикрыла глаза и, казалось, уснула. Тогда он заметил две аккуратные колотые ранки, оставить которые могло только одно существо — вампир. Так вот чем она больна. Не усталость, не грипп, не лихорадка... Порфириновая гемофилия. Люсьен сжал зубы, со злостью отпрыгивая от кровати. Кто? Обыкновенные вампиры, прячущиеся по пещерам? Нет, те не кусают, а оставляют страшные царапины, что заживают ещё с неделю. Кто-то из городских? Едва ли, ведь храбрую искательницу приключений очень трудно застать врасплох. Оставался только один вариант — бретонка сделала это добровольно. И на памяти Люсьена Лашанса был только один вампир, который отличался такой галантностью, что не поскупился бы предложить даме опробовать вкус вечности. Чёрная Рука снова бросил взгляд на тело, лежащее на кровати. Крошечная, крошечная девушка. У него оставалось мало времени: он это чувствовал. Зато у неё его было много. Даже слишком много.

***

Ей часто снились сны. Чаще всего это были бескрайние просторы Сиродила, в которых ей только доводилось бывать: густые зеленые леса, населенные бурыми медведями и волками, озера, вокруг которых мирно пасутся лани, заснеженные пики гор и цветущие луга. Тишина, спокойствие, дом... Изредка, может, даже, всего раз или два, она видела во сне Уриэля Септима, что умер у неё на руках. Он безостановочно шептал, и изо рта его текла чёрная, осквернённая кровь, пачкая робы Мифического Рассвета. Шёпот перетекал в крик, подобно тому, как ручей, столкнувшись с горной рекой, стремительным потоком разрушающей силы несётся вниз. Крик оканчивался гулом, который впитывали древние камни. — Ему виден рок... Ему виден рок... Но час... НО ЧАС НЕВЕДОМ! — после таких снов она просыпалась, озябшая, на грязном полу тюремной камеры. Рядом привычно спал заключенный, пропахший дешевым вином, и бретонка отворачивалась поближе к стене, впиваясь в неё взглядом. Пальцами касалась царапин и несовершенств грубого материала, рисовала узоры, засыпала. Если не считать страшного пневмоничного кашля и холода, что прятался в углах крепости, то было даже почти спокойно, безмятежно. Но сейчас ей снился совсем не такой сон. Она видела роскошное убранство спальни: на полу был плетёный красный ковёр с грубым остриженным ворсом, орочьи мечи и топоры украшали деревянные стены, великолепная лестница резной спиралью уходила, казалось, в самые небеса. Девушка подошла к зеркалу, стоявшему возле кровати, но не узнала в отражении себя. Ёжик темных волос был перетянут сизой лентой, подчеркивающей плавные черты лица, на шее блестело колье, инкрустированное топазами, длинное шелковое платье с роскошными подолом так затрудняло передвижение... Больше всего пугали глаза: словно выцветшие, два бледно-красных пятна испуганно глядели на неё, на щёки, потерявшие все краски. На изгибе, немного справа от левой ключицы, коркой покрылся след укуса. Это было наяву? Винсент коснулся ее. Винсент! Душитель упала на перины, вдыхая пыль залежавшихся одеял. О чем она думала? У всего есть цена, и особенно дорого стоит бессмертие. Кому, как не смертным, это знать. Девушка прислушалась ко внутренним ощущениям: голода не было, лишь небывалый прилив сил, праздная леность... словно никуда не стоит спешить. Она пробежалась глазами по полкам, забитым сиродильским бренди в ярко-лиловых сосудах, по флаконам с дурно пахнущими духами, разлившимися на покрытие, и решила выйти на балкон. Может, свежий воздух развеет туман в ее сознании? Была глубокая ночь. Небо напоминало расколотый аметист, и по белым бороздам, будто по следам, можно было прочертить путь от края до края. Интересно, а где край небес? Что там? Пиршество богов? Мрачные врата Обливиона? Что случается на востоке, когда солнце находит обитель свою на западе? Тоскует ли запад, что с рассветом приходится провожать возлюбленную? Она прошлась взглядом по одному из бледно-розовых путей, находя созвездие Коня. Этот резвый жеребец не раз направлял ее, и именно он благословлял рождение. Бретонка любила коней. Особенно Теневую Гриву. Она видела, как вдали по изумрудной траве скачет ее лошадь с кровавыми глазами. Свободный, пылкий жеребец. Может, он знал ответы на ее вопросы? — Возможно, вампиры и не подвержены болезням, но холод ощущать способны. Не стоит стоять по ветру, особенно в такую морозную ночь, — он стоял сзади, прямо в центре комнаты, на дорогом расписном ковре. Его голос был тих, но слышен всюду, словно бы огибал пространство, не касаясь стен. Этот мужчина превратил ее в чудовище. Или она сама? — Винсент. Винсент Вальтиери. Зачем ты тревожишь мои сны? — девушка развернулась, желая осмотреть его. Кажется, он стал вампиром в возрасте, намного больше ее собственного: морщины выдавали. Зато горячка, присущая юным, покинула его, и он нёс с собой лишь тепло костра зрелости. Его чёрные доспехи были начищены до обсидианового блеска и, казалось, способны были поглотить саму ночь; распущенные волосы уходили за спину, однако пара прядей упала на лицо — он неловко поправлял их, смущаясь; бледно-багряные глаза, в точности, как у неё, смотрели прямо и уверенно. Вампир знал, что делал. Он даровал ей право Вечности. Душитель робко подошла ближе, подбирая юбки. Стопы, втиснутые в атласные туфельки, путались, цепляясь друг за друга, поэтому она шла медленно, стараясь не глядеть вниз. Она подошла в упор — насколько, что слышала, как медленно бьется пустое сердце Вальтиери. Его дыхание достигало ее переносицы, спускалось к щекам, едва лизало губы. Руки Винсента чуть заметно дрожали, когда он наклонил ее голову и прошёлся пальцами по длинному мосту шеи. Коснулся ямок у основания, и обратно, на лицо. — Вечность тебе к лицу, сестра, — он не смеялся над ней. Его галантность забавляла. Кажется, мало кто действительно принимал ее за женщину. — К сожалению, она не платье, которое можно будет снять по окончанию банкета. Вампир улыбнулся, обнажая два острых клыка. Они легонько касались нижней губы, словно дразня, словно ища ту грань, за которой простая шалость обернётся кровопотерей. Бретонка положила ладони на его узкие плечи, хрупкие, но жилистые, и поцеловала. Мягко, совершенно по-детски, и отстранилась. Потом снова клюнула в уголок губ, и отвернулась. — Не стоит бояться, леди. Больно кусаю я только единожды. И Вас это уже миновало. Он прихватил ее нижнюю губу зубами, прикусил, слизывая солёную кровь. Она почувствовала, как вкус и запах собственной крови возбуждает ее. Голова закружилась, и Винсент подхватил девушку за талию, притягивая ближе. Укусы сместились к подбородку, потом к здоровой ключице, запястье... Вскоре они поменялись. Девчонка наклонилась к самому его уху, кончиком носа касаясь дымных прядей, напоминающих туманности в царстве Шеогората. Губами нашла ямку под хрящом, и замерла, прислушиваясь. Пульс ровный, словно монотонный звон колокола, но кожа горячая, как меч, раскалившийся под ударами. На его лице играла улыбка. Она отошла ему за спину, руками обняла грудь. Винсент вздохнул, но уже не выдохнул. Бретонка укусила за загривок, наконец ощущая вкус желанной крови, и услышала рык. Тихий, напоминающий стук колёс чахлой повозки. Это... была она? Доспехи мешали, впитывая кровь, и девушка ощутила гнев, стала царапать спину, но когти стирались об броню. Страшный зуд охватил все тело, и она отстранилась, чтобы взглянуть ему в глаза. Душитель мечтала, что бы Винсент ее раздел, избавил от неудобного платья, коснулся кожи, а не блестящих тканей. Глаза его будто знали это, и он медленно, пуговица за пуговицей, стал снимать девичий наряд. Пав пред ней на колени, вампир поймал подол, на миг скрывший его от ее взора. Она явственно увидела себя со стороны: голодная, дрожащая, в центре комнаты стояла не девушка, а вампирша. Красные глаза горели похотливой страстью, и рот, перемазанный в крови, раскрылся в ожидании. Мужчина у ее ног выбрался из-под завалов платья, и припал к ногам, целуя стопы, поднимаясь выше к щиколоткам, лаская икры, нежа колени. Душитель вдруг ощутила себя юной Барензией, не способной справиться с собственной страстью, такой запутанной, потерявшейся. Дорожки белесых слез скатились по щекам, опадая на хлопковые ткани. Вальтиери ничего не замечал, увлечённый искусыванием ее бёдер. Она хотела его лишь мысленно, само право обладания прельщало ее детскую гордость, но в действительности ей претило сношение с ним. Бретонка вздохнула, сдерживая всхлип. Пальцы Винсента добрались до трусиков, играя с кружевными краями, но не решаясь снять. Он так и не посмотрел на неё. Чего боялся он? Увидеть осуждение? Или страшней всего для него было одобрение? Время не помогало познать душу полностью, ведь сколь долго он живет, тем запутаннее становятся его собственные чувства. Вампир все же убрал руки, переходя на пупок, и девушка вновь смогла задуматься. И желание, и страх овладевали ею в равной степени, и нельзя было предсказать, кто победит. От спиральной лестницы она ощутила порыв воздуха, лёгкого, но прохладного, который могла принести только улица у них за окном. Повернув голову, заметила того, кого подсознательно ждала всегда. Скрытый мрачным светом почти погасших свечей, он был неосязаем, словно эфир, растворённый в воздухе комнаты. Душителю казалось, что ее уведомитель не более, чем видение. Она не знала о нем ничего, кроме имени. Но имя его, равно, как и голос, заставляли в страхе пасть пред ним и преклонить чело. Люсьен Лашанс. Ее маленькая запретная мечта. Свет удачи, рассекающий непроглядную тьму Ситиса. Она открыла рот, испуганно напрягая губы, но он лишь покачал головой, и лицо его исказила кроткая улыбка. Люсьен перевёл взгляд на вампира, увлечённо расцеловывавшего ее талию, и стал приближаться. Шаг за шагом. Вот Винсент окончательно разрывает нижнее платье, обнажая девушку почти полностью. Лашанс пробрался к нему за спину. Вальтиери секунду смотрит на неё, оценивая, изучая, внимая. В руках уведомителя мелькает клинок, освещённый багровым светом. Вампир сжимает ее ягодицы больно, до крови царапая, и она вскрикивает. Крик заглушает звук удара, и тело Винсента Вальтиери падает на ковёр. Он умер. Его душа ушла вечно скитаться по пустошам Обливиона. — Даже вечность страшится клинка, — уверенный голос убийцы. Девушка заплакала навзрыд, обнимая себя руками. Ее била дрожь, из горла вырывался почти волчий вой; Люсьен стоял рядом, наблюдая. — Я неправильная, да? То, что я чувствую к нему... Нельзя хотеть до дрожи и брезговать до отвращения одновременно. Разве может одна душа разделиться на две разные половины? Как добро во мне стало злом, а зло — извращенным подобием добра? — она не могла прекратить рыдания. Ее охватило чувство стыда по отношению к этому незнакомому, но по-отечески родному мужчине, и она заплакала пуще прежнего. — Душитель... — начал он. — Симелина, — шмыг носом и короткий взмах мокрых ресниц. — Меня зовут Симелина. Уведомитель улыбнулся, и сделал широкий шаг в ее направлении. Смуглые ладони легки на лицо, оглаживая щеки. Люсьен коснулся губами ее губ чувственно, обещая прощение и понимание. — Пора просыпаться, Симелина. И она поняла: действительно пора.

***

Пробуждение было неясным. Голова, вмиг потяжелевшая с приходом сознания, не могла оторваться от подушки, поэтому бретонка лишь слегка приоткрыла глаза. Перед ней на тумбе лежали кронциркуль, смятый пергамент, пара монет и зелье в красивом сосуде. Она напрягала зрение, но название ускользало от неё, как хвост перепуганной саламандры. Магесса выдохнула, разворачиваясь. В комнату вошёл Люсьен. Впервые на нем не было чёрного капюшона. Она увидела его длинные тёмные волосы, собранные в хвост; острые скулы, обнажившись, агрессивно выступали вперёд. Он был таким недоступным, мрачным, но стоило протянуть ладонь... Душитель покачала головой и горько усмехнулась. — Тебе необходимо выпить то зелье. — И не просьба: приказ. Тем же голосом он сообщал ей о новых жертвах. — Что там? — прорезавшиеся клыки болели, и говорить было трудно. — Выбор, девочка. Твой личный выбор, закупоренный в бутылке. Она вновь посмотрела на него: непроницаемые глаза, темнее ночи, обещающие весь мир и весь мир крадущие прямо из-под носа, надменный изгиб бровей, бросающий вызов. Девушка вспомнила мягкого Винсента и его трагический молящий шёпот. Когда-нибудь этот выбор будет сделан, но сейчас... Пусть Ситис заберёт ее сны.