Медленные шаги к свободе

-Подъем! — меня будит грубый, почти железный, голос нашей надзирательницы, Кассандры. Я открываю глаза и пытаюсь вспомнить свой сон. Как бы я не старалась, это провальная затея. Осматриваюсь. Все ещё спят. Или пытаются поспать ещё десять минут до очередного крика Кассандры. Поднимаюсь со своей койки и бреду в сторону туалета. Снова серый грязный коридор встречает меня. Единственное, что скрашивает сегодняшний день — лучики солнца, пробивающиеся сквозь заколоченные досками окна. Дохожу до сырой комнаты. Открываю дверь. Меня встречает резкий запах сырости с примесью плесени и отходов организма. В углах комнаты лежать дохлые тараканы и мухи. М-да… даже они тут не выжили! Чтож… делать нечего. Подхожу к зеркалу, покрытому пылью и пеплом. Поворачиваю ручку крана, оттуда выливается серая вода. Набираю в таз немного воды, беру губку, маленький кусочек мыла и иду мыться. Закончив, я одеваюсь и подхожу к зеркалу. Flesh back -Какая у вас красивая дочка растёт! Мелистина, она вся в тебя! — говорит подруга моей мамы. Конечно, у меня-то натуральная красота! Я не наношу тонну косметики и не ношу парики! В отличии от всего Капитолия моя семья старается не выделяться. У нас, как говорят многие, натуральная красота. -Спасибо, тетя Ливана! — отвечаю я ангельским голоском. А на счёт мамы она права. Моя мать, Мелистина Брайн, считается одной из самых красивых женщин Панема! Однажды Цезарь Фликерман, известный телеведущий, пригласил мою маму на одну из вечерних программ, посвящённую показу новой коллекции Коралины Чамс (известный дизайнер Капитолия). Когда ее позвали на сцену весь зал просто ахнул. Она была великолепна в одном из нарядов Мисс Чамс. Цезарь стал расспрашивать ее, как у неё получается быть примерной женой, матерью и красавицей. На это она ответила, что это не трудно, точнее, что она вообще не старается. Не знаю, что тогда произошло, и что сподвигло меня это сделать, но я встала с места и крикнула маме на сцену: -Ну да? А кто постоянно кремами мажется? Весь зал, включая мою мать, начал смеяться. Я немного покраснела. Мне было стыдно. Но все быстро испарилось, когда Цезарь позвал меня на сцену. -Привет, красавица! — сказал он, садя меня рядом с мамой на кресло. -Здравствуйте! -Как тебя зовут? -Саманта Брайн, — гордо ответила я. -А сколько тебе лет? -Мне двенадцать! А вам сколько? — сказала я и посмотрела на него. На вид ему лет тридцать, но в Капитолии и в восемьдесят лет можно выглядеть на восемнадцать. -Ой, мне столько, что и не сосчитать! — ответил он, и весь зал снова разразился смехом. — А ты очень похожа на свою мать! -Я знаю! Конец Flesh back Когда-то я правда была красавицей. За два года проживания в Дистрикте-12 все изменилось. Меня попрежнему называли красивой, но раньше было совсем по-другому. Я взглянула на своё отражение и увидела девушку с русыми волосами, заплетенными в две косы, зелёными глазами и веснушками на лице. Косы немного растрепались ото сна, поэтому я их расплетаю и заплетаю заново. В дверь постучались. -Сэми, давай скорее! — доносится голос моей соседки, Дании. Ну она не единственная моя соседка. Нас в комнате живет шесть девочек, а койка Дании расположена ближе всех к моей. Поэтому я называю соседкой. -Я уже все! — выхожу я из комнаты. Оказывается, тут собралась уже целая очередь. Мне стало неловко. Обычно в туалет по утрам хожу я одна (привычки). Но сегодня день Жатвы, поэтому все принимают «ванну», чтобы быть чистыми. -Ну что, Чистокровка, отмыла себя от нашей грязи? — спрашивает одна девочка из толпы. Я здесь живу два года, и меня до сих пор некоторые оскорбляют. Я родом из Капитолия. Там родилась и жила до четырнадцати лет, потом нам пришлось бежать. Мой папа пропал, когда мы ещё даже не пересекли границу Капитолия, а мама умерла год назад. Я осталась одна, поэтому меня забрали в приют. На оскорбления я не отвечаю, держусь выше этого. Вернувшись в комнату, вспоминаю, что сегодня я договорилась встретиться с Питом. Он мой друг, ну как друг… уже полгода мы с ним вместе, но об этом знают только мы и его семья. Мы с ним договорились встретиться до Жатвы и потом вечером, он звал меня на ужин к родителям. После Жатвы — официальный праздник. Многие действительно празднуют — рады, что их детей в этот раз не тронули. Но, по крайней мере, в двух домах ставни и двери будут плотно закрыты, а их обитатели будут думать, как пережить следующие несколько ужасных недель. Когда я жила в Капитолии, редко смотрела Голодные Игры. Родители запрещали мне это смотреть. Но бывало я все же глядела украдкой. Мои родители были спонсорами, поэтому в нашем доме не редко звучали разговоры о Голодных играх. Но мне о них говорить было нельзя. Как-то раз, когда мне было лет восемь, я попросила родителей отвезти меня в разные секции. Я хотела научится борьбе, стрельбе из лука, метанию ножей и многому другому. Спустя неделю уговоров, они согласились. Сейчас же я некоторые навыки утратила, но я по прежнему занимаюсь и устраиваю себе разные тренировки по выходным. Смотрю на часы. Уже девять. Жатва в одиннадцать. Мы договорились встретиться около десяти. Что ж, пора. Я решаюсь пропустить завтрак, поэтому иду сразу к пекарне. Вообще я не сильно голодна, потерплю до ужина. Выхожу из здания и направляюсь в пекарню Мистера и Миссис Мелларк. Идти примерно десять минут, но они проходят очень быстро. Ещё издалека чувствую запах выпечки. Ммм… это блаженство! Flesh back -Саманта! Давай скорее! — кричит папа. -Уже бегу! -быстро убирая волосы в высокий хвост, кричу я. Я спускаюсь на кухню, и меня встречает великолепный запах только что испечённого хлеба. Обычно нам доставляют готовую еду, но иногда выпадает день, когда мы с папой балуем себя собственными шедеврами. -Ну где ты ходишь? Я уже без тебя начал! — говорит папа и улыбается. Он стоит в белом фартуке, покрытым мукой. На его руках и немного на лице тоже мука побывала. -Пап, еду тоже нужно встречать подобающе! — смеюсь я, надевая фартук. У нас редко выпадает случай, когда мы готовим. Папа в основном на работе, а мама не любит готовить. Я как-то сама пробовала приготовить булочки с корицей, но вместо мягкого теста я получила хрустящее из-за скорлупы. А кухня была вся в муке… после этого я не готовила сама. Но мне это очень нравится! -Что мы готовим сегодня? — спрашиваю я. -Ммм… Давай приготовим булочки с клубничным джемом? — не дожидаясь моего ответа, папа подошёл к холодильнику и достал две банки с джемом. -А давай! Гулять, так гулять! — кричу я. -Ты где это выражение слышала? — смеётся папа. -Так Цезарь говорил в одном из шоу… -Ааа понятно! Мы посмеялись и принялись за готовку. Конец Flesh back Так, не отвлекаться! Заворачиваю ещё за один угол, я на месте. Открываю двери. По комнате разнесся звук колокольчика. За прилавком никого не было. Сейчас все сидят дома и проводят последние несколько часов в тишине и спокойствии вместе. На звук колокольчика вышел брат Пита, Джон. -О, Сэми, привет! — сказал Джон с грустным видом на лице. -Привет! Эмм… можешь позвать Пита? -Он… не придёт… извини. — ответил Джон и собрался уходить, но я его остановила: -Стой! В каком смысле? Что случилось? -Если честно, я не знаю. Он просто сказал, чтобы я это передал тебе. — он пожал плечами. Почему он себя так повёл? Что могло произойти? Вопросы крутились в моей голове, как колесо. Ну ладно, Пит, раз ты так хочешь! Я ничего не ответила Джону и просто выбежала на улицу. Почему-то захотелось плакать, но я была выше этого. Я просто сделала глубокий вдох и отправилась в Детдом. Скоро нужно идти на Жатву. Flesh back -Пап, а что будет, если вдруг меня выберут учавствовать в Голодных Играх? — спросила я за ужином. Папа с мамой сразу оторвались от еды и подняли на меня глаза. -Откуда такие мысли? — вдруг спросила мама, вытирая краями салфетки губы. -Не знаю. Просто решила представить, что произойдёт… -В любом случае этого не произойдёт. — сказал папа. — В Голодных Играх не участвуют жители Капитолия. Можно сказать, тебе повезло. Конец Flesh back М-да… Кажется, тогда он не думал, что я тоже постигну эту участь. Вернувшись «домой» я достала своё самое нарядно платье, которое осталось ещё от жизни в Капитолии. Ну точнее для жизни в Дистрикте-12 это платье считалось роскошным, а для столицы оно очень скромное. Так, время около одиннадцати… значит сейчас Кассандра будет всех… -На выход! Быстрее! Эх… Мы направляемся к площади. Присутствовать должны все, разве что кто-то при смерти. Служаки пройдут проверять, и если это не так — посадят в тюрьму. Люди молча подходят к чиновнику и записываются. Тех, кому от двенадцати до восемнадцати, расставляют группами по возрасту на ограждённых веревками площадках — старших впереди, младших сзади. Родственники, крепко держась за руки, выстраиваются по периметру. Я оказываюсь среди сверстников из Детдома. Устремляю внимание на временную сцену перед Домом правосудия. На сцене — три стула, кафедра и два больших стеклянных шара — для мальчиков и для девочек. Я не отрываясь смотрю на полоски бумаги в девичьем шаре. Кто в этот раз станет жертвой? Два из трёх стульев занимают мэр Андерсон и приехавшая из Капитолия Эффи Тринкет, женщина-сопроводитель, ответственная за наш дистрикт. Ещё одна жертва столичной моды в розовом парике. Они о чём-то переговариваются, озабочено поглядывая на пустующий стул. Как только часы на ратуше пробивают одиннадцать, мэр выходит к кафедре и начинает свою речь. Ту же, что всегда. Рассказывает историю Панема — страны, возникшей из пепла на том месте, которое когда-то называли Северной Америкой. Перечисляет катастрофы — засухи, ураганы, пожары, моря, вышедшие из берегов и поглотившие земли. Итогом стал Панем — сияющий Капитолий, окаймленный тринадцатью дистриктами. Потом настали Темные Времена, мятеж дистриктов против Капитолия. Двенадцать были побеждены, тринадцатый — стерт с лица земли. С дистриктами был заключен договор, давший нам Голодные Игры в качестве напоминания и предостережения, дабы никогда впредь не наступали Темные Времена. Правила просты. В наказание за мятеж каждый из двенадцати дистриктов обязан раз в год предоставлять для участия в Играх одну девушку и одного юношу — трибутов. Двадцать четыре трибута со всех дистриктов помещают на огромную открытую арену, способную заключать в себе все что угодно от раскаленных песков до ледяных просторов. Там в течении нескольких недель они должны сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть. Последний оставшийся в живых выигрывает. Забирая детей и вынуждая их убивать друг друга у всех на глазах, Капитолий показывает, насколько велика его власть над людьми, как мало у них шансов выжить, вздумай они взбунтоваться снова. Какие бы слова ни звучали из Капитолия, слышится в них одно: «Мы забираем у вас ваших детей, мы приносим их в жертву, и вы ничего не можете поделать с этим. Пошевелите только пальцем, и мы уничтожим вас всех. Как в Дистрикте-13». — Это время раскаяния и время радости, — нараспев возглашает мэр. Потом он вспоминает прошлых победителей из дистрикта. За семьдесят четыре года их было ровным счетом двое. Один жив до сих пор. Хеймитч Эбернети, немолодой мужчина с брюшком, который как раз выходит на сцену и, пошатываясь, падает на третий стул. Толпа приветствует его жидкими аплодисментами, а он вовсю старается облапать Эффи. Мэр явно огорчен. Церемонию показывают по телевидению, и все кому не лень теперь смеются. Пытаясь вернуть внимание к Жатве, он поспешно представляет Эффи Тринкет. Как всегда бодрая и неунывающая, она выходит к кафедре и провозглашает свое фирменное: «Поздравляю с Голодными Играми! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!» Пора тащить жребий. Как обычно, Эффи взвизгивает: «Сначала дамы!» и спешит к девичьему шару. Глубоко опускает руку внутрь и вытаскивает листок. Толпа разом замирает. -Примроуз Эвердин! — радостно выкрикивает Эффи Тринкет. Я видела эту девочку несколько раз в школе. Слышала, что у неё отец погиб на шахте, и теперь о ней заботиться сестра. Нет! Ей нельзя погибать! Она ещё такая маленькая! Если ее сестра, Китнисс, вызовется добровольцем, она возможно не вернётся. Значит они просто не выживут! -Есть доброволец! — вырывается у меня раньше, чем я об этом подумала. По толпе прошлись удивлённые вздохи и сожалеющие выдохи. -Кажется у нас есть доброволец… Эмм… Мистер Мэр! — Эффи в панике. В Дистрикте-12 первый доброволец за все время существования Игр! Я выхожу за границу толпы девочек. Вижу маленькую Прим. Она в шоке. Она стоит со слезами на глазах и смотрит на меня. Я подхожу к ней и говорю: «Иди к сестре». Она убегает. Я иду на сцену в сопровождении миротворцев. Эффи берет меня за руку и тащит в центр. -Браво! Вот он, дух Игр! — ликует Эффи, довольная, что в ее дистрикте случилось наконец что-то достойное. — Как тебя зовут? -Саманта Брайн… — тихо говорю я. -Молодец, что вызвалась! Мы же не хотим, чтобы слава досталась этой девчонке! Верно? — она выжидает моего кивка, а я просто стою и молчу. Как ей это вообще могло прийти в голову?! — Ладно, давайте поприветствуем первого в истории Дистрикта-12 добровольца — Саманту Брайн! — она начинает хлопать, но никто ее не поддерживает. Жители делают то, чего я никак не ожидала! Они подносят к губам три пальца и поднимают их вверх. Это особый жест их дистрикта. Им прощаются с теми, кого любят. Для меня это многое значило. Я стала Капитолийской девчонкой, которая встала щитом и защитила маленькую девочку из их дистрикта. Возможно они поняли, что я стала одной из них… Теперь у меня действительно наворачиваются слезы. К счастью, Хеймитч встает со стула и шатаясь ковыляет через сцену, чтобы меня поздравить. -Посмотрите на нее. Посмотрите на эту девочку! — орет он, обнимая меня за плечи. От него несет спиртным, и он явно давно не мылся. — Вот это я понимаю! Она… молодчина! — провозглашает он торжественно. — Не то что вы! — Он отпускает меня, подходит к краю сцены и тычет пальцем прямо в камеру. — Вы — трусы! Кого он имеет в виду? Толпу? Или настолько пьян, что бросает вызов Капитолию? Впрочем, об этом уже никто не узнает: не успевая в очередной раз открыть рот, Хеймитч валится со сцены и теряет сознание. Хоть он и отвратителен, я ему благодарна. Пока все камеры жадно нацелены на него, у меня есть время перевести дух и взять себя в руки. Хеймитча поскорее уносят на носилках, и Эффи Тринкет снова берет инициативу в свои руки. -Какой волнующий день! — щебечет она, поправляя парик, опасно накренившийся вправо. — Но праздник еще не окончен! Пришло время узнать имя юноши-трибута! — По-прежнему пытаясь одной рукой исправить шаткое положение у себя на голове, она бодро шагает к шару и вытаскивает первый попавшийся листок. Она вытягивает оттуда бумажку с именем, которое я надеялась не услышать. -Пит Мелларк! Ну почему? Почему именно он? Пит старается держаться, но в его голубых глазах ужас. Тем не менее Питу удается твердым шагом подняться по ступеням и занять свое место на сцене. Эффи Тринкет спрашивает, нет ли добровольцев. Никто не выходит. В день Жатвы семейные привязанности не в счет. Мэр длинно и нудно зачитывает «Договор с повинными в мятеже дистриктами», как того требуют правила церемонии, но я не слышу ни слова. Мэр наконец заканчивает читать нестерпимо скучный договор и жестом велит нам с Питом пожать друг другу руки. Ладони Пита плотные и теплые. Ещё только вчера он ими меня обнимал. Теперь он глядит мне прямо в глаза и ободряюще сжимает мою ладонь. Играет гимн, и мы стоим повернувшись к толпе. Неужели нам придётся убить друг друга? Он вряд ли сделает это, а я тем более! «Что ж, — думаю я. — В конце концов, нас двадцать четыре. Есть шанс, что кто-то убьет его, а потом меня.» Хотя в последнее время ни на что нельзя слишком полагаться.