Фамильяр и его ведьма

Вита аккуратно сложила голубую рубашку, прошептала заклинание, заклеивающее коробку, и с облегченным вздохом выпрямилась. Огляделась, вытирая со лба выступивший пот и довольно улыбнулась: ну все, это была последняя коробка, и больше ее вещей в комнате не осталось. В дверь постучали, и спустя полминуты в комнату заглянула мама. Была у нее такая привычка: сначала стучать, потом выжидать какое-то время и только после этого заходить. В юности она все никак не могла понять, в каких грязных делишках ее подозревает родная мама, что каждый раз дает ей время спрятать следы этих «делишек», но теперь это вызывало только умиление, а иногда и вполне искреннюю благодарность — в те нередкие случаи, когда прятать действительно было что. Сегодня прятать было нечего: все вещи уже собраны, и без них комната в университетском общежитии смотрелась непривычно пустой и безликой, будто Вита и не провела здесь последние пять лет своей жизни. Соседка по комнате съехала еще вчера, в отличие от нее самой, затягивать до последнего она никогда не любила. — Все собрала? — спросила мама. — Все, — откликнулась Вита, постаравшись сказать это как можно более радостно и уверенно. Ни радости, ни уверенности она при этом не чувствовала. Будущее сейчас представлялось штукой весьма туманной, если не сказать, что откровенно пугающей, и страшно было даже просто представить, как теперь будет выглядеть ее жизнь без лекций в университете, обедов в столовой, написания курсовых работ в самую последнюю ночь перед сдачей, без экзаменов, билетов, комнаты в общежитии, разговоров с однокурсниками, без… без вот этого всего, из чего состояли ее будни целых пять лет. Теперь же начиналась та самая таинственная «взрослая жизнь», о существование которой Вита догадывалась еще с начала учебы, но которая все равно умудрилась подкрасться к девушке совершенно незаметно. Теперь Вита была самой настоящей ведьмой, с дипломом и годами учебы за плечами. В мире, где колдовать способен каждый второй, а каждый первый за спиной бурчит, что сам бы мог это сделать в сто раз лучше, но только бурчанием и ограничивается, быть ведьмой — не такой уж большой труд. Прямо сказать, это даже не повод для гордости, хотя Вита все равно этим искренне гордилась и до сих пор помнила, как пищала от радости в шесть лет, когда впервые смогла что-то наколдовать — всего лишь поменяла магией цвет шерсти бабушкиного кота с черного на серый, но восторгов у ребенка тогда было столько, сколько не было даже через пару лет после этого, когда родители наконец-то разрешили ей впервые полетать на метле. Большим поводом для гордости был, конечно же, диплом об окончании университета с красивой витиеватой надписью синими чернилами на бледно-желтой бумаге, в которой говорилось, что она — не просто какая-то там ведьма-самоучка, каких было большинство, а дипломированный и квалифицированный специалист по ведьмовскому делу. Аж первой степени, что, само собой, не так уж и много, но Вита знала, что это — только первая ступень из многих на ее пути, чтобы достичь вершин своей профессии. Далее в ее далеко идущих планах была магистратура, аспирантура… Еще много-много лет учебы в любимом университете и еще больше поводов, причин и возможностей так и не начинать эту пресловутую и невозможно скучную взрослую жизнь. Из общежития, конечно, все же пришлось съехать, но Вита была убеждена: это временно, только до тех пор, пока не вывесят списки поступивших в магистратуру, и тогда она снова займет одну из комнат и, может быть, ее соседкой снова окажется Юлька, с которой они делили одну комнату на двоих последние пять лет, с первого курса и до самого вручения дипломов. Вслед за мамой в комнату зашел папа и помог вынести последнюю коробку. Мама ободряюще положила ладонь на плечо дочери, без слов говоря: «Все будет хорошо», и Вита улыбнулась ей в ответ на эту молчаливую поддержку. Она почти не сомневалась, что все действительно будет хорошо, что скоро она сюда снова вернется, уже в качестве магистра и соискателя второй степени, но… Последние несколько месяцев выдались просто кошмарными, начиная с того, что Вита чуть было не запорола все сроки для сдачи диплома и едва-едва избежала недопуска до защиты, и все эти итоговые экзамены, и… Вита сглотнула ком, вставший в горле. Хуже диплома, экзаменов и вообще всего, что хоть как-то касалось ее учебы, стала смерть бабушки, любимой и родной, в доме которой Вита проводила каждое лето в детстве. Бабушка умерла внезапно, и это событие выбило землю из-под ног. Всю последнюю неделю она старалась об этом не думать, постоянно отвлекалась на мысли об учебе, о магистратуре, да о чем угодно, лишь бы не вспоминать про то, что ее близкого человека больше нет на этом свете. Однако отвлекаться и дальше теперь стало попросту невозможно: перед похоронами было оглашено завещание. Ей достался (Ха! «Достался»! Да если бы могла, Вита лучше лишилась бы всего наследства ради возможности еще хотя бы раз снова увидеть бабушку, обнять ее и сказать, как сильно любила ее и как теперь скучает) бабушкин дом в Веселых лугах — место, которое всегда было для Виты вторым домом, возможно, даже более любимым и близким, чем дом родителей, но… Она там уже много лет не появлялась, перестала приезжать, когда переехала от родителей в столицу и поступила в университет. Как-то все то времени не было, то учеба давила так, что не выбраться, то… Девушка мотнула головой: неважно. Она не оправдывалась, но и казнить себя больше, чем казнила всю неделю, уже не могла. Как бы то ни было, домишко в Веселых лугах теперь ее, как и все, что в этом доме осталось. Ну, почти целиком и полностью ее. В завещании бабушки было четко сказано, что свое наследство Вита получит только в том случае, если месяц проживет в ее доме. К чему было это уточнение, не знала ни сама наследница, ни ее родители, но раз написано, то иного выхода не оставалось. Тем более, заявление для поступления в магистратуру она уже подала, комнату освободила, а списки поступивших студентов появятся только ближе к концу лета, так что… Так что времени на то, чтобы исполнить последнюю волю бабушки, было навалом — все лето, считай. Загруженная вещами карета ждала возле ворот, а папа стоял рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу — ждать он категорически не любил и уже готов был идти обратно в общежитие и выводить оттуда задержавшихся жену и дочь. Но только улыбнулся, увидев их, и кивнул на карету: — Все готово. Едем? — Едем, — откликнулась Вита и, помолчав, все же спросила: — Может быть, вы останетесь со мной? — образ пустого дома из детства, где уже не будет ни бабушки, ни ее знаменитых ягодных пирогов, ни горячего чая, ни сказок перед сном, пугал ее. — Прости, дорогая, — покачала головой мама, — но ты же знаешь, в завещании… — Знаю-знаю, — чуть резче, чем рассчитывала, перебила ее Вита. В завещании так же было сказано, что месяц этот она должна будет жить там без родителей. У Виты, когда она об этом узнала, мелькнула мысль предложить Юльке поехать вместе, чтобы не быть совсем одной, но у Юли ведь все лето по дням расписано, и выкроить целый месяц на какие-то там Веселые луга она бы вряд ли захотела, поэтому даже предлагать не стала. — Мы довезем тебя до дома и поможем разобрать вещи, — словно бы извиняясь, сказала мама, и Вита почувствовала укол совести за свою мимолетную вспышку злости. — Спасибо. Папа сверился с блюдцем, раза три перекатил по краю красное яблоко, хмурясь и беззвучно шевеля губами, после чего произнес: — У пятого и шестого портала сейчас пробки, пишут, что по полдня простоять можно. Предлагаю сунуться через четвертый, он на прошлой неделе в ремонте был, но, надеюсь, уже починили. — Ага, — отстранено согласилась Вита. Во всех этих порталах и пробках она мало разбиралась, да и предпочитала летать на метле, как настоящая ведьма из детских сказок, а не ездить в каретах, но с коробками это было бы вряд ли возможно, а даже если и возможно, то наверняка жутко неудобно, и половина вещей тогда попросту потерялась бы где-то в дороге. А папа, пусть и не жил в столице, но часто наведывался туда по работе, и мама часто шутила, что его хлебом не корми, но дай поизучать какую-нибудь карту или прочитать про пробки. Четвертый портал, стоящий на окраине города, и правда, починили. Видимо, даже относительно недавно, потому что других карет ни перед ними, ни позади них не было. Папа довольно потер руки и улыбнулся, как бы говоря: «Ну молодец же я? Молодец! Какой хороший портал нам нашел!». Мама в ответ легко пробежалась пальчиками по его руке, соглашаясь, что да, молодец он. От этой похвалы папа чуть ли не раздулся от гордости, даже немного покраснев, а Вита мысленно в который уже раз подивилась, как ее родителям удается вести себя, как по уши влюбленным друг в друга юнцам, хотя обоим было уже давно перевалило за пятый десяток. Починить-то портал починили, но, видимо, не слишком хорошо или просто не дочинили, потому что из него карета выехала на проселочную дорогу, по которой к бабушкиному дому они доехали только к вечеру, когда на все Веселые луга уже опустились густые лиловые сумерки. Дом был таким же, каким Вита помнила его из детства. Он по-прежнему оставался крепким и надежным и создавал впечатление, будто какой-то мистической таинственностью было пропитано каждое бревно, из которого он был построен. Все было почти таким же, каким Вита видела в последний раз: заплетший полдома плющ, который бабушка никак не хотела убирать, говоря, что так только «краше, и вообще любой уважающей себя ведьме полагается иметь под рукой плющ», таинственно темнеющее окошко на чердаке, крыльцо, во времена детства Виты всегда увешанное пучками сушеных трав, что, по словам бабушки, отгоняли злых духов. Только кусты разрослись и теперь угрожающе задевали рукава и юбку своими колючими ветками, не давая спокойно пройти по узкой тропинке, да низенькая калитка слегка покосилась. Если бы бабушка еще была жива, она бы и ветки подрезала, строго-настрого запретив кустам безобразничать, и калитку починила бы, и снова развесила бы на крыльце свои колдовские травы, и непременно встретила бы родных сейчас на пороге, крепко обняла бы и сказала, что уже поставила закипать чайник и достала с верхней полки банку с медом, так что «Пойдемте на кухню, милые мои. Устали, небось, с дороги?». Но на крыльце их никто не встретил, никто не заварил чай и не открыл банку с медом, отчего вся кухня раньше моментально наполнялась приятным сладким ароматом. Только черный кот, дремавший возле входной двери, при приближении людей проснулся и раздраженно зашипел, когда Вита, не разглядев его в сумерках, чуть не наступила ему на хвост. Выгнув спину и продолжая злобно шипеть, кот первым проскочил в открытую дверь. — Прости, Браун, — вдогонку ему крикнула Вита и зашла внутрь дома. В прихожей было темно, хоть глаз выколи, и девушка, прошептав коротенькое заклинание, щелкнула пальцами, включая магические светильники по всему дому. Бабушки не было всего неделю, а тут все насквозь пропиталось пылью и затхлостью, и казалось, что здесь уже давным-давно никто не жил. — Ох, — мама переступила порог и огляделась, — давно я здесь не была, уже и забыла, каким был этот дом. — Он был не таким, — упрямо отозвалась Вита. — При бабушке он был совсем другим, он был… живым, — она хотела сказать, что раньше здесь повсюду чувствовалась жизнь, и в старых скрипящих балках, и в птичьем гнезде над чердачным окошком, и в растущих вдоль дорожки кустах, и в… Во всем, буквально во всем, и за это она так любила приезжать сюда в детстве и ненавидела покидать Веселые луга с наступлением осени, потому что здесь всегда было весело, интересно, здесь каждый шаг сопровождался каким-нибудь удивительным приключением и… Всего это не осталось после смерти бабушки. Вита могла бы много чего сказать о том, каким этот дом был раньше, каким она его помнила, но ком снова встал поперек горла, не давая ни слова сказать, поэтому она промолчала. — Знаю, милая, — мама мягко обняла ее. — Мне тоже ее не хватает. Вита всхлипнула, но сдержалась, не давая себе расплакаться вот так вот глупо и по-детски, только шмыгнула носом и слегка дрожащим голосом попросила: — Вы с папой останетесь на ночь? Возвращаться ведь уже поздно, слишком темно. — Останемся, — заверила ее мама, и в неярком свете прихожей девушка разглядела, что глаза матери тоже подозрительно блестят от так и не пролитых слез. — Поможем завтра разобрать коробки и поедем, а то папе на работу в понедельник надо. — Да, понимаю, — кивнула Вита, немного помолчала и предложила: — Может, чаю? — Да, было бы замечательно. И пусть чай получился не таким вкусным, как у бабушки, и пусть мед из банки с верхней полки не казался настолько сладким, как раньше, но все-таки это были те же самые чай и мед, которыми ее в детстве угощала бабушка. А компанию Вите на этот раз составляла не бабушка, а родители. Они сидели за круглым столом по обе стороны от нее, болтали о всякой всячине, ели мед, запивая его горячим крепким чаем, смеялись, и Вита тоже улыбалась, смеялась, рассказывала про свой выпускной и особенно забавную историю о том, как чуть не спалила Юлькино платье — и чувствовала, что дом постепенно оживает под их смехом и заново наполняется покинутым как будто бы навсегда теплом. Кот Браун, устав дуться, пришел на кухню и по-хозяйски улегся на коленях Виты, и девушка почесала его за ушком, услышав в ответ тихое мурчанье. Время летело незаметно, а чай с медом все не кончались, как и вечерние разговоры, и опомнились все только тогда, когда мама мимоходом взглянула на наручные часы и с удивлением обнаружила, что ночь уже давно перевалила за второй час. — Пора спать, — решительно объявила мама, и только после этого Вита поняла, насколько сильно устала за весь день. — Да, засиделись что-то, — не сдержав зевок, сказал папа и первым встал из-за стола. — Спокойной ночи, — пожелала напоследок мама. — И тебе, мам, пап, — улыбнулась Вита. Снова засыпать в своей детской комнате было уже не так страшно, как представляла она сначала. Все-таки за соседней стенкой спали родители, а ноги грел свернувшийся клубком черный кот. И девушка только сейчас постепенно начала осознавать, как сильно в действительности соскучилась по этому дому, по этой комнате и этой кровати. Каждый раз, когда у нее случались какие-либо трудности, когда учеба давалась сложнее, чем рассчитывала колдунья, попадался неприятный преподаватель, или она ссорилась с кем-то из одногруппников — каждый раз она представляла, как возвращается в Веселые луга, ложится в свою кровать и укутывается розовым одеялом, которым укутывалась еще в детстве, и неважно, что оно стало для нее слишком маленьким и из-под него теперь будут торчать ноги. Она представляла себе все это, очень четко и ярко, будто снова возвращаясь в детство, — и это давало ей силы справляться со всеми бедами, ведь где-то там, далеко-далеко и от университета, и от столицы, и от нее самой все еще стояли Веселые луга и там все так же был дом ее детства. Вита улыбнулась и крепко зажмурилась, смаргивая непрошеную слезинку. Уткнулась лицом в подушку, глубоко вздохнула и наконец провалилась в долгожданный сон, оставляя позади все волнения минувшего дня. Ей снился бабушкин дом, наполненный ароматом чая, меда и сушеных трав. Бабушка на кухне раскатывала скалкой тесто для вареников и насвистывала себе под нос какую-то привязчивую мелодию. — Бабушка, — тихо позвала Вита, а потом, не сдержавшись, подбежала и обняла ее со спины. — Ну, тише-тише, — ласково сказала бабушка и развернулась к ней. На морщинистом лице расцвела добрая улыбка. — У меня все руки в муке, испачкаешься. — Я так соскучилась, бабушка! — сбивчиво воскликнула девушка, отступая на шаг и освобождая бабушке дорогу к раковине. — Я… Я все еще не верю, что тебя нет! Но дом без тебя такой пустой, и мама скучает, и Браун, и… — Отдышись, милая, — посоветовала бабушка. В раковине зажурчала вода, смывая с рук белые следы. Бабушка вытерла ладони полотенцем, вернулась к столу и села на стул, усадив внучку рядом с собой. Вита чувствовала, как по щекам катятся горячие колючие слезы и была не в силах перестать реветь, совсем как в детстве, когда разбивала коленки. Тогда бабушка гладила ее по голове и говорила, что боль пройдет, а коленки «к свадьбе заживут, вот, уже даже кровь не идет, видишь, Виточка?», и это раньше всегда помогало успокоиться и перестать плакать. Сейчас дело было далеко не в разбитых коленях, и вряд ли эта боль пройдет так же быстро, как в детстве. — Я… Я не уверена, что смогу жить в твоем доме, если тебя там нет, — призналась Вита. — Мне тебя так сильно не хватает, бабушка! Я должна была… должна была чаще приезжать, но… понимаешь?.. — Понимаю, милая, — бабушка еще раз очень тепло улыбнулась и погладила ее по голове. — Это тяжело, я знаю. Но, пожалуйста, будь сильной, малышка, и исполни мою просьбу. Вита вытерла слезы и, продолжая всхлипывать, спросила: — Ты про то, чтобы я месяц прожила в твоем доме? Но я… — Исполни мою просьбу, — повторила бабушка, ее очертания подернулись дымкой, растворяясь в воздухе, и ощущение чужой руки на волосах пропало. Девушка моргнула: теперь на кухне, кроме нее самой, никого не было. Бабушка ушла от нее. Снова. А Вита опять не успела с ней попрощаться.