Хосок заходит в квартиру, едва не спотыкаясь о лохматую макушку подбежавшей его встречать Холли, и гладит ласковое животное, перед тем как захлопнуть дверь и разуться. Он ждёт, что через мгновение к нему в коридор как всегда выйдет Юнги, приветливо целуя в уголок губ, тихо помогая снять куртку, не говоря при этом ни слова, потому что он знает, что Хосок стопроцентно устал и последнее, чего он хочет — это разговоры, и в такой же тишине провожая на кухню, чтобы сразу же накормить его свежим ужином, который тот заказал из их любимого ресторана, по пути домой. Но Чон все так же стоит в пустой (за исключением повиливающей хвостом Холли) прихожей, не слыша даже никаких телодвижений из глубины квартиры, настороженно пытаясь вглядеться в гостиную, но не видя в ней никого, лишь устало вздыхает, решив, что Юнги задержался сегодня в студии дольше обычного, и проходит вдоль коридора в компании лишь довольно скулящего пса.
Однако, когда Хосок заходит на просторную кухню и видит сидящего в одиночестве Мина, что с каким-то странным выражением лица скрестил руки поперек груди, он ненадолго теряется, а потом привычно улыбается, говоря:
— Юнги-я, я думал ты ещё работаешь, — Джей-Хоуп огибает круглый стол, подходя к парню и намереваясь поцеловать, но, когда видит, как подскакивает со своего места Юнги и уходит в сторону их спальни, Хосок напрягается, толком ничего не понимая. Он считанные секунды стоит как истукан посреди кухни, до тех пор, пока Мин не выходит из комнаты, неся при этом пластиковый чемодан.
Чемодан, с которым Хосок когда-то переехал в эту квартиру.
Чон непонимающе переводит взгляд с него на совершенно спокойного парня, буквально забыв все слова на родном языке. Шуга же с еле заметным вздохом ставит чемодан прямо перед ногами Хосока и снова усаживается на своё место, говоря:
— Дверь захлопнешь.
Его и без того низкий и тихий голос сейчас кажется настолько хриплым, будто он не разговаривал несколько дней. И даже несмотря на это, фраза, что была им произнесена, словно обухом ударяет Хосока по голове, принося почти физическую боль.
Что он такое говорит? Почему Хосок должен уходить и оставлять их с Холли? Что такого произошло за этот день, утро которого начиналось тягучими поцелуями в постели, нежным занятием любовью в душе и тёплой чашкой кофе на этой же самой кухне? У Чона сейчас рой мыслей в голове, он думает обо всём и одновременно ни о чём, потому что Юнги, этот чертёнок, даже не смотрит на него, предпочитая буравить взглядом стоящий на плите чайник или хлебницу. Хосок всё ещё пытается хоть что-нибудь понять, кроме того, что его просто-напросто выгоняют из их «семейного гнёздышка» толком ничего не объяснив. Кстати…
— Какого чёрта ты творишь?
Парень пытается поймать взгляд Мина, но тот упорно отводит его, и именно этот факт вселяет в почти потерявшего всякую надежду при виде каменного лица Юнги Хосока хоть каплю уверенности в том, что ему тоже сложно сидеть напротив ни черта не понимающего Чона и играть безмятежность и спокойствие, видя при этом потряхивающие пальцы стоящего Хосока. Несмотря на всю ту суровость, которую Юнги первым делом показывает, он невероятно ранимый, и даже малейшая мелочь может испортить ему настроение. Да, он очень силён духом, ведь повидал немало дерьма за свою жизнь и научился уметь различать настоящую боль от фальшивой, мимолётной, с достоинством принимая все удары судьбы, но его глаза — это зеркала его чёртовой души, и сейчас, опустив их в пол и не желая даже пытаться поднять взгляда на Чона, он старательно прячет то, что в ней творится.
Хосок уже давно выучил Юнги вдоль и поперёк. Именно поэтому сейчас каждая мелочь начинает выдавать его нестабильное состояние с потрохами: сложенные на груди руки, которыми он будто ограждает себя от действительности, незаметные заламывания безымянных пальцев, еле отличимые покусывания внутренней стороны щеки, тихие потопывания левой ногой под столом и ещё куча таких же неразличимых, но ясных Хосоку знаков, говорящих только о том, что не один он тут волнуется до чёртиков.
— Я не считаю нужным отчитываться перед тобой о своём решении, — Юнги все-таки поднимает взгляд, встречаясь им с нахмуренным парнем, и дерзко задирает голову и приподнимает бровь, что позволяет ему чувствовать хотя бы малейшую долю превосходства.
— Не считаешь? — Хосок потихоньку начинает закипать, видя эту нарочито расслабленную позу, но он слишком хочет узнать, что же такого Мин придумал в своей прелестной голове, что теперь не даёт им нормально поужинать перед телевизором, а потом по привычному сценарию перебраться в спальню и продолжить начавшиеся при просмотре дурацкой комедии поцелуи уже там, — То есть ты просто возьмёшь и выставишь меня из дома с этим чёртовым чемоданом, ничего при этом не объяснив? Очень по-взрослому, хён.
Юнги какое-то время сверлит недовольного Джей-Хоупа нечитаемым взглядом, который тот стоически выдерживает, а после поднимается со своего места, вновь уходя в спальню и игнорируя увязавшуюся за ним, как хвостик Холли, но тут же возвращается, держа в руках смартфон Хосока, который тот по своей забывчивости сегодня оставил дома.
Господи, неужели, он что-то…
— Это пришло тебе сегодня около пяти часов вечера, — начинает Юнги, буквально бросив на столешницу телефон с включённым экраном блокировки, где на фоне их совместной фотографии всплывает окно уведомления от абонента «Туан», как назло перекрывающее улыбку Шуги, — «Я купила красивое бельё» и две скобочки, — ненадолго повернув экран к себе, зачитывает Юнги, а после выдавливает из себя поломанную улыбку и вновь смотрит на Хосока, — Знаешь, я старался не замечать тех моментов, когда ты выходил на балкон, чтобы поговорить с кем-то по телефону. Я старался думать, что когда ты приходишь домой около часа ночи, то всё то время ты провёл в зале перед зеркалами. Я старался не накручивать себя, когда посреди ужина ты вдруг забывал обо всякой еде и обо мне у тебя под боком, постоянно строча кому-то в этом чёртовом телефоне, — Юнги становится всё сложнее сдерживать всё то, что накопилось за эти долгие часы ожидания, которые он проводил за складыванием вещей Хосока в чемодан, и он ничего не может с этим поделать, потому что ненависть к Чону, к этой его Туан, ко всему миру в целом настолько велика, что уже просто не умещается в нём, — Но когда белым днём тебе пишут такое, я подумал: а ради чего я стараюсь? Ради того, чтобы ты потом пришёл домой и, как ни в чем не бывало, ходил по нашей квартире, выискивая любой удобный случай для переписок? Я не хочу, чтобы об меня вытирали ноги, как это делал ты без всякого зазрения совести, — Юнги глубоко вздыхает, смотря будто в самую душу, и заканчивает: — Я объяснил. Проваливай.
…выдумал?
Хосок смотрит в спину уходящему в сторону спальни Юнги и переваривает всё сказанное им этим жёстким, ни разу не дрогнувшим голосом, и думает, думает, думает. Глупо было надеяться, что эти сообщения останутся незамеченными таким, как Мин Юнги. Он наблюдательный, умный, находчивый, так что ему мешало сложить два плюс два, увидев сообщение, пришедшее на телефон его парня, да ещё и с таким содержанием. Конечно, он сразу это и сделал, да вот только не подумал, что их отношения — не какая-то математика, которая поддаётся простым законам, а нечто более сложное.
Чон в два шага догоняет Юнги, разворачивая его к себе лицом за локоть, из-за чего сразу получает пощёчину свободной рукой, но всё ещё держит строптивого Мина, не давая ему и шага ступить. Он должен всё знать.
— Выслушай меня.
— Пошёл ты. Я не собираюсь дальше терпеть ту лапшу, что ты вешал мне на уши, когда говорил, что в работе по самые яйца, — Юнги начинает огрызаться и вырываться, но физически он гораздо слабее Хосока, и пока это единственное преимущество парня, — Или у работы появилось имя «Туан», да? В ней ты был по самые яйца?
— Да послушай же ты меня, Юнги!
— Катись к чёрту! Ты просил, чтобы я объяснил тебе, почему мы расстаёмся — я это сделал, но выслушивать твои объяснения я не собираюсь!
Шуга всё же вырывает свой локоть и несётся в спальню, стараясь прикрыть рукой вырывающиеся всхлипы. Когда всё пошло под откос, да ещё и с такой бешеной скоростью? Что он сделал не так, из-за чего Хосок, его любимый Хосок-и, с которым они не первый год делят одну крышу и сердце на двоих, привычки которого он уже знает лучше, чем свои, предпочёл ему какую-то девицу. Мин адекватно оценивает себя и понимает, что не первый красавец, что, учитывая его характер, Чон совершил настоящий подвиг, когда принял решение о съёме общей квартиры, что он — далеко не подарок для такого как Хосок, но неужели всё дело в этом? Неужели ему просто надоело подстраиваться под несносного Юнги, и он решил найти себе кого-то на стороне? Неужели он вообще мог так подло поступить?
Юнги игнорирует попытки Чона докричаться до него. Как же обидно. Он чувствует себя жалким мальчишкой, когда от подступающих слёз начинает пощипывать глаза. Зачем вообще Хосок делает это? Зачем продолжает пытаться достучаться до Мина, зачем подбирает какие-то слова, надеясь, что Юнги одумается и соберётся его слушать, зачем снова выдумывает какую-то глупую ложь, причиняя только душераздирающую боль? Всё же как белый свет ясно, эта ситуация не может быть двусмысленной, Юнги уже всё продумал. Паззлы сходятся, Хосок ему изменяет, получите-распишитесь за доставленное желание сдохнуть поскорее лишь бы не чувствовать дыру в районе сердца в форме чёртового Чон Хосока.
Нет, Юнги не станет его слушать. Пусть он сломан, пусть у него, по сути, нет больше сил к существованию, пусть он, как наивный дурак, позволил так вытереть об себя ноги, у него всё же ещё осталась капелька гордости, чтобы с приведённым в порядок лицом спокойным шагом продолжать идти по коридору, словно изолируя себя от назойливого голоса Хосока, который (о, боже, серьёзно?) всё ещё пытается что-то доказать.
Юнги всерьёз думает, что не станет слушать Хосока ни под каким предлогом.
Хосок отлично знает, что думали они с Юнги всю жизнь по-разному.
Поэтому он тут же вновь догоняет парня, хватая уже двумя руками, пресекая всякие попытки вырваться во второй раз, и с силой разворачивает его хрупкое тело, для убедительности припечатывая его к стене в надежде, что хоть так он перестанет проявлять это своё гребаное никому не нужное сейчас упорство. Юнги действительно перестаёт препираться, когда после двух попыток уйти от нежеланных прикосновений Чона остаётся стоять крепко прижатым лопатками к стене, и лишь отводит взгляд от красующегося разными эмоциями лица Хосока. В глазах у Хосока смесь злости, безнадёжности и чего-то ещё, чему нет никакого описания. Что-то огорчённое и похожее на разочарование в том, что Юнги мог подумать о нём в таком ключе.
— Ты дашь мне объясниться, — не вопрос — грубое утверждение сквозь стиснутые от переизбытка чувств зубы. Юнги вновь хочет что-то сказать о том, что не собирается довольствоваться этими отговорками, которые Хосок так стремится сказать, но тут же оказывается прерванным: — Ты дашь мне объясниться, Юнги, потому что я не позволю себе так глупо потерять тебя из-за твоих нелепых выводов и моего бездействия.
Мин всё ещё не смотрит в глаза, но глубокий усталый вздох даёт Хосоку зелёный свет. Он собирается с мыслями, сжимая худые плечи напротив и кусая губы, буквально слышит в голове рой слов, которые должен сказать сейчас же, но которые упрямо не хотят собираться в более-менее связные, а главное убедительные предложения.
— Как бы банально это не звучало, но ты всё неправильно понял и напридумывал невесть что, — со вздохом начинает Джей-Хоуп под ожидаемое фырканье Юнги, — Я хотел сделать тебе сюрприз, рассказав всё ближе ко дню твоего рождения…
— Долго же ты мне собирался пудрить мозги, — не удержавшись прерывает его Мин, ненадолго задерживаясь взглядом на напряжённом выражении лица Хосока, но тут же замолкает, увидев полные немой просьбы выговориться глаза.
— Эта девушка — Туан — риэлтор, что уже на протяжении трёх с половиной месяцев помогает мне с выбором и ремонтом квартиры. Нашей квартиры, Юнги, — голос Хосока невольно теплеет, и он старается поймать глаза Юнги своими, но тот вновь упрямо игнорирует всякие попытки, — Я не хочу больше жить в этой съёмной однушке на отшибе города, в которой мы толком не можем переделать ровным счётом ничего из-за того, что она не наша. Я хочу жить в собственной квартире со своим любимым человеком, в которой мы в любой момент можем покрасить стены во все цвета радуги, в которой будет место для Холли, в которой мы сможем чувствовать себя дома. Которая будет наша, Юнги, наша общая, — Хосок говорит всё это чуть ли не на одном дыхании, и его порядком напрягает, что Шуга никак не реагирует на его слова, уставившись нечитаемым взглядом в пол, но он всё-таки продолжает: — Да, я виноват, что задумал это всё как дурацкий сюрприз, я должен был сказать тебе во избежание вот такой ситуации, но я был так воодушевлён, только представив тебя удивлённого или даже напуганного посреди новой квартиры, что не смог уже отделаться от этой идеи. Но, Юнги, — Чон вдруг спохватывается, — с Туан у меня ничего не было и нет, слышишь? Она лишь риэлтор, которая к тому же неплоха в дизайне, и она помогала мне с интерьером и документами, — Юнги по-прежнему молчит, и это всерьёз подрывает спокойствие Хосока. Он хватается одной рукой за собственный телефон, что по привычке сунул в задний карман джинсов, и машет им перед непроницаем лицом парня, — Ты можешь прочитать все сообщения, там ничего такого нет, Юнги. Слышишь, Юнги…?
Мин наконец напрямую смотрит в глаза Хосоку, и от этого у него пробегают мурашки по загривку, потому что в них читается лишь полное равнодушие. Вместо желаемой надежды с примесью растерянности, там чуть ли не бегущей строкой виднеется «Не верю ни единому твоему слову». Хосок ломает брови в болезненной гримасе, когда слышит отчуждённое и холодное:
— Всё?
Руки сами собой отпускают хрупкие плечи, а ноги едва не подкашиваются от такого Юнги. Юнги, что будто вернулся на несколько лет назад, доверие и расположение которого вновь нужно заслужить; Юнги, что как раньше каждое поползновение в свою сторону воспринимает в штыки; Юнги, что напоминает ходячий айсберг, от ледяного взгляда которого прошибает холодным потом.
Юнги, что ему не верит.
— Красиво, — вновь подаёт голос парень, всё ещё стоя перед поникшим Чоном, как-то уж слишком спокойно засунув руки в карманы домашних штанов, — Но знаешь что, Хосок, после того, как ты обманывал меня столько раз со всей этой неотложной работой, которая требует твоего присутствия в двенадцатом часу ночи, и другими нелепыми отговорками, я уже не знаю, чему я должен верить, и вообще должен ли. Почему я должен быть уверен, что это — не красивая легенда, придуманная тобой сейчас на ходу? Почему я должен принимать всё за чистую монету? Почему ты думаешь, что мне это не надоело — быть доверчивым и глупым?..
— Зачем мне врать тебе?
— Ну зачем-то ты же делал это до сегодняшнего дня, — Мин пожимает плечами, — Правда, и я не понимаю зачем. Также, как и не понимаю, где правда, а где ложь, — он пристально смотрит Хосоку, который уже потерял всякую надежду, в глаза и борется. Борется с внутренним желанием поверить, простить, поцеловать. Он любит Хосока, эти чувства просто так одной фразой из сердца не выкинешь, он хочет, действительно хочет, чтобы все его слова оказались правдой, а ещё лучше, чтобы вся эта ситуация была нелепым сном, но и Джей-Хоуп, и его глаза, полные печали, его поникшие плечи и подрагивающие кончики пальцев, и его собственная разрывающееся мышца где-то там глубоко внутри в груди — всё это реальность, от которой Юнги в пору разрыдаться, — Я повторяю снова, Хосок, уходи.
Это конец?
Всё, что было сказано, разбивается о плотную стену недоверия и упрямства, и Хосок, кажется, впервые за всё время не знает, как вести себя рядом с Юнги, который, ничего не говоря, просто разворачивается, намереваясь оставить Хосока с опущенными от безысходности руками, и самому остаться с ноющим сердцем внутри.
Мин верит, что справится. Верит, что это не самое страшное, что могло случиться в жизни. В конце концов, Юнги умный малый, который, по сути, должен был предвидеть такой исход — всему всегда наступает конец. И не всегда счастливый. Они оба взрослые люди, и, по мнению Юнги, правильным решением было сделать именно так — просто разойтись без лишних слов, не теребя нервы ни себе, ни Хосоку. Вот только у него самого в горле застрял крик отчаяния, а Чон стоит бледнее смерти, готовый рухнуть прямо сейчас на колени, ведь стоять уже нет никаких сил.
Нет сил ни на что. Единственное, чего он сейчас хочет — это отключиться. Хоть на секунду почувствовать не это напряжение и боль, а легкость и осознание того, что это все нереально. Что Юнги, как всегда встретил его на пороге квартиры с Холли на руках, что он также улыбался на какую-то глупую шутку Хосока, обнажая свои очаровательные десна, что они, блять, вместе, а то, что происходит сейчас — какой-то сраный кошмар, от которого Чон лишь проснётся посреди ночи в холодном поту, чтобы потом сразу же прижать сладко сопящего Юнги к себе поближе.
Но он не отключается. Он чувствует то, от чего в пору волком завыть и не может сделать с этим абсолютно ничего, потому что Юнги ему больше не верит, и вряд ли поверит когда-нибудь снова.
Стоил ли этот чёртов сюрприз, всего этого?
Звонок и вибрация телефона в заднем кармане джинс почему-то заставляет Юнги замереть, а Хосока безразлично по привычке потянуться за смартфоном. Имя риэлтора больше не вызывает предвкушающей улыбки, и Джей-Хоуп даже собирается сбросить абонента, что, хоть и косвенно, но причастен к этой ужасной ломоте в костях, которая возникает, стоит Хосоку побитой собакой взглянуть на фигуру Юнги, но он в последний момент отдергивает себя, видя в четырёх буквах имени свой последний шанс.
— Ответь, — Юнги смотрит на протянутую руку, держащую телефон, и, сумев разглядеть имя на дисплее, изумлённо приподнимает бровь — Хосок над ним, что, издевается?
— Как-то я не собирался вмешиваться в ваши отношения.
— Просто проведи пальцем по экрану, Юнги, — Чон непреклонен и ещё настойчивее пытается вложить смартфон в руку парня, и, вероятно из-за того, что Юнги очень растерян такому странному поведению Хосока, Мин всё же принимает вызов, не успевая сказать и слова, как тут же слышит:
— Хосок-щи, добрый вечер, надеюсь, я вас не слишком отвлекла, — голос девушки немного писклявый, но лишён привычного милого тона, который так присущ многим девушкам, — Я всего лишь хотела сказать, что мастера скоро закончат с ремонтом в последней комнате, и я подобрала несколько вариантов дизайна и того, как можно её обставить. Всё-таки гостиная — лицо каждой квартиры, и думаю нужно подойти ответственно к этому делу. Я хотела отправить вам файлы на почту, но не смогла, поэтому прошу прощения, но видимо придётся встретиться лично, чтобы вы утвердили один из вариантов, — Туан говорит очень быстро и будто бы даже проглатывая некоторые слоги, но, в целом, по делу, к тому же она очень уважительно обращается к Хосоку, и этот пункт заставил что-то щёлкнуть в голове Юнги, из-за чего он стал ещё внимательнее вслушиваться в монолог девушки, буравя задумчивым взглядом пустую иконку контакта, — Мне, конечно, больше нравится вариант стиля лофт, но всё равно вы должны будете просмотреть все имеющиеся, все-таки там жить вам с Юнги-щи, — вдруг девушка испуганно вздыхает и, издав встревоженное «Ой», аккуратно продолжает: — Я надеюсь, его нет рядом с вами. Извините, Хосок-щи, — и тут же, растеряв всякую неуверенность, тараторит дальше: — Кстати, Хосок-щи, я сегодня была в торговом центре и увидела прелестный комплект постельного белья! Я просто не смогла пройти мимо, он такой очаровательный! Я отправила вам фотографию, посмотрите обязательно, вы будете в восторге! — Юнги перестаёт смотреть на отсчитывающие время разговора секунды и переводит шокированный взгляд на Хосока, который будто бы и не слушал всё то, что балаболила Туан на том конце линии, а лишь смотрел на Мина, который с каждым словом девушки чувствовал только облегчение и стыд за самого себя.
Господи, ну и хватило же ему ума подумать такое о Хосоке. О его Хосоке, который с момента начала отношений сдувал со сварливого Мина пылинки, который даже не давал никакого повода к ревности, который по сто раз на дню говорил о том, как Юнги важен для него, и как он его любит. Который сам никогда его не ревновал, потому что сам говорил, что уверен в его порядочности и достоинстве, и который всегда успокаивал его нежными поцелуями, стоило Мину все-таки приревновать Хосока к какой-нибудь телеведущей на американском телевидении, и шептал что-то милое, но бессвязное ночью.
Как он мог забыть об этом? Как он мог подумать, что Хосок, который стоит сейчас напротив и всё так же влюблённо смотрит будто в самую душу, способен на что-то настолько подлое? Чем он вообще он думал, когда собирал вещи в чемодан, когда с каменным лицом ставил его перед ногами лучшего мужчины в его жизни, когда плевался ядом на отчаянные попытки Хосока вразумить его, дать понять, что он не прав, когда игнорировал его желания сохранить всё то, что так для них ценно?
Ты кретин, Мин Юнги.
— …Ну в общих чертах я всё описала, осталось лишь обсудить детали при встрече, — девушка переводит дыхание, — Хм, завтра около трёх я буду в центре, вам подойдёт это время? Хосок-щи?
— Да, Туан, — Чон будто отмирает и, прокашлявшись, говорит: — Давай чуть позже решим с местом и временем?
Девушка активно соглашается, и вызов завершается, оставляя звенящую тишину и невероятное напряжение между парнями. Юнги знает, что должен сказать что-то, хотя бы просто банально извиниться за свою плосколобость, но в горле застрял ком из слёз отчаяния и вины, и он просто стоит перед Хосоком не в силах вымолвить и слова. Пока Чон всеми силами пытался объясниться перед Юнги, тот в свою очередь сейчас не может сделать ровным счётом ничего для того, чтобы Хосок простил его.
— Ты всё ещё хочешь, чтобы я ушёл? — Джей-Хоуп говорит спокойно, без намёка на претензию или обиду, и чёрт возьми, лучше бы он кричал. Лучше бы он злился, как это делал Мин, но не был сейчас таким равнодушно-оскорблённым, будто это он всё ещё виноват перед Юнги, а не наоборот.
Юнги прорывает. Когда он чувствует первую каплю на своей щеке, слёзы уже не получается остановить. Он громко всхлипывает, почти что воет, отчаянно пытаясь вытереть влажные дорожки с лица рукавами толстовки, но только лишь распаляется ещё больше. Он не плакал, когда укладывал вещи Хосока в чемодан, прокручивая мысли о том сообщении; не плакал, когда в лицо говорил ему убираться из дома, думая об измене; не плакал, когда видел разбитого Чона и чувствовал их разделённую на двоих боль, думая о том, что это конец.
Когда Шуга чувствует осторожные объятия, ему кажется, что он начинает захлёбываться в своих слезах. Хосок не должен его обнимать, он не должен шептать ласковые слова ему на ухо, он должен лишь говорить ему о том, какой Юнги идиот, что посмел так подумать о нем, а после наговорить таких же гадостей, какие смог сказать Мин, и молча уйти подальше от такого мудака, оставив его одного со своими глупыми доводами и ревностью. Но Хосок не делает ничего из вышеперечисленного, мягко поглаживая волосы Юнги и чувствуя, как его слёзы и горечь впитываются в футболку.
Юнги не заслуживает Хосока, и от этой мысли хочется реветь ещё сильнее.
— Я… так испугался, что потерял тебя, — наконец подаёт голос Мин, говоря куда-то Хосоку в шею, задевая мокрыми губами кожу, — Прости меня, я такой кретин, Хосок, такой кретин. Я… пойму, если ты не захочешь быть со мной после такого, — Юнги не врёт, он действительно поймёт, но вряд ли сможет выдержать это, — Потому что я вообще всегда удивлялся, как ты можешь терпеть такого, ка…
Договорить не даёт осторожное прикосновение к раскрасневшимся от эмоций губам и поглаживания мокрых щек. Шуга стоит как истукан, в то время как Хосок нежно выцеловывает каждую трещинку, то проводя по ней языком, то слегка засасывая полностью нижнюю губу между своих.
— Ты действительно кретин, — подтверждает Хосок, прислонившись лбом ко лбу Юнги, не в силах отвести взгляда от любимых губ, и вновь оставляет короткий поцелуй на аккуратном носике, наконец отодвигаясь и смотря прямо в полные слёз глаза, — Если мог подумать о том, что я не захочу быть с тобой. Стал бы я тогда так распинаться, чтобы ты простил меня? — Юнги хочет вставить слово о том, что это он должен был просить прощения, что Чон невиновен от и до, но Хосок продолжает прежде, чем тот соберётся что-то сказать: — Я просто хочу, чтобы ты верил мне, Юнги. Потому что я безоговорочно тебе верю и никогда не предам, просто потому что не смогу жить без тебя. Зачем мне кто-то другой, если моё сердце бьется только с тобой? Я просто хочу, чтобы ты знал это.
В глазах у Хосока целая вселенная. Личная, только для Юнги. Для него эти нежно улыбающиеся зрачки красивее любых сверхновых, и Мину становится ещё больнее от мысли о том, что он мог прожить без этого взгляда. Парень шепчет извинения во влажные губы и каждую секунду всё больше утопает в поцелуе, пока Джей-Хоуп старается отвлечь его от назойливых мыслей вины лёгкими поглаживаниями по стройной спине и аккуратными касаниями губ, и уже через несколько мгновений Юнги полностью растворяется в чувствах, что они с Хосоком делят на двоих, и запускает пальцы в мягкие волосы на затылке парня, чувствуя, как Чон лишь сильнее сжал его в своих объятиях.
***
Неясно, кто первым из них сделал шаг в сторону спальни, неясно, кто первым протянул руку к ручке закрытой двери, неясно, кто из них опустился на мягкую постель, прямо в поцелуе утягивая за собой другого. Ясно лишь, что сейчас между ними, лежащими на чуть шуршащем от движений матрасе и неистово целующимися до белых пятен перед глазами, нет ни единого миллиметра свободного пространства. Тела крепко прижаты друг к другу, но всего лишь два слоя такой ненужной сейчас одежды мешает в полной мере насладиться жаром любимого. Губы уже опухли, а язык даже побаливает от долгих поцелуев, но никто не спешит прекратить такие приятные ласки. Лишь когда Хосок забирается руками под большую домашнюю толстовку Юнги, тот тяжело выдыхает куда-то в потолок, едва успевает почувствовать горячие ладони на животе, а затем на рёбрах и груди. Хосок пользуется этими секундами, когда его язык не занят изучением губ напротив, и снимает худи с изящного тела, кладя одежду куда-то к изголовью кровати. Парень начинает покрывать поцелуями бледную шею, нежно прикусывая кожу на ключицах, а после спускается ниже, уделяя внимание каждому сантиметру такого желанного тела. Юнги лишь лежит с зажмуренными глазами и тихо дышит, не в состоянии видеть то, как Чон буквально вылизывает его соски, а через несколько секунд — чувствительную кожу внизу живота и тазовые косточки. Парень в нетерпении ёрзает бёдрами, задевая усиливающимся возбуждением торс Хосока и не сдерживая слабого стона.
— А я всё ждал, когда же ты перестанешь играть в молчанку, — хрипло говорит Джей-Хоуп, хитро, но ярко улыбаясь. Юнги уже думает над тем, чтобы ответить что-нибудь дерзкое, но задыхается воздухом, чувствуя, как Хосок сдирает с него домашние штаны вместе с нижним бельём.
Этот чёртов контраст того, что Юнги полностью раздет, а Хосок всё так же в одежде, дарит обоим парням какие-то необъяснимые эмоции. Мин покрывается мурашками, но его тело горячо, а Чона трясёт, но не от холода, а от вида бледной прекрасной кожи перед собой. Она ложится бархатом под пальцы и губы парня, и несмотря на все те годы, что они вместе, для Хосока это ощущение незабываемо восхитительно, как в первый.
Он, наверное, слишком долго наслаждается вкусом тела Юнги, не замечая, как тот переворачивает их, оказываясь сидящим на бёдрах ничего не соображающего Хосока. Голая кожа ягодиц трётся о твёрдую ткань джинс, но Мин практически не замечает дискомфорта, припадая губами к губам напротив. Хосок инстинктивно сжимает руками бока, но Юнги, не разрывая поцелуя, берёт его за запястья и отрывает от своей талии, фиксируя их над головой Хоупа. Он усмехается, видя растерянность и разочарование, и чмокает губами воздух, в одно мгновение спускаясь лицом на уровень паха. Когда член, любезно избавленный от противной одежды с помощью проворных пальчиков Юнги, ложится в его руку, Хосок глубоко втягивает носом воздух, чуть дёрнув ногой. Эффект Мин Юнги — заставлять Хосока рьяно хватать ртом воздух одним чёртовым касанием. Ладони скользят по простыне и через секунду оказываются на плечах Шуги, а после — в тёмных волосах на макушке. Юнги рычит «Руки» и грубо проводит большим пальцем по уретре, от чего Чон чуть слышно шипит и отдергивает руки, вцепляясь пальцами в холодную и в тысячу раз менее приятную, чем мягкая кожа, перекладину у изголовья кровати, локтем случайно задевая снятую несколько минут назад толстовку и скидывая её на пол. Парень уже нежнее водит пальцем по головке возбуждённого члена и, не разрывая зрительного контакта с Хосоком, у которого уже голова идёт кругом от необходимости хотя бы на секунду коснуться нежного бархата, говорит низким голосом:
— Прости, Хосок-и, но ты уже достаточно потрогал меня, заставляя изнывать от желания. Не думаешь, что пришла моя очередь?
— Ты делаешь это, стоит тебе только посмотреть на меня, — выдержав небольшую паузу и проигнорировав вопрос, сипло отвечает Хоуп, стараясь сконцентрироваться на сути сказанного, а не на тонких пальцах, что с каждой секундой обхватывают член всё ощутимее.
Юнги улыбается. Ненадолго обнажает свои милые зубки, а потом снова становится до безумия сексуальным, серьёзно смотря Чону в глаза.
— Позволишь извиниться за моё отвратительное поведение?
Хосоку не хватает сил даже на обычный кивок, но Мину это и не нужно, потому что в следующий момент он уже проводит широким мазком языка по всей длине, оставив лёгкий поцелуй на напряжённой головке, с видом настоящего хозяина положения.
Пальцы на ногах непроизвольно поджимаются, а дышать становится в разы тяжелее, когда Юнги не церемонясь заглатывает на половину длины и начинает двигать головой, при этом творя что-то невообразимое своим языком. Чёрт, такими темпами он доведет Хосока до Гонконга за пару секунд. В его рту жарко и тесно, проворные пальцы иногда еле заметно касаются напряженных яичек, чавкающие звуки из-за обилия слюны — всё это действует на Чона как наркотик. Хочется почувствовать больше, ярче, дольше, от чего он напрочь забывает о словах Юнги на счёт его рук и обхватывает ими двигающуюся вверх-вниз голову, натягивая этот блядский рот на свой изнывающий член. Мин втягивает щёки настолько сильно, что внутри будто образуется вакуум, — их стенки плотно облегают член, словно вторая кожа, и Хосок понимает, что, если это не прекратится прямо сейчас, он спустит Юнги в рот в эту самую секунду.
Поэтому в следующее же мгновение он буквально хватает за шкирку ничего не понимающего Шугу, которого лишили такого прекрасного занятия, поднимая его тело выше, а сам спускается, оказываясь лицом перед упругой задницей. Растерянный Юнги не успевает даже возмутиться, как чувствует влажный язык, быстро проходящий между половинок, что после этого осторожно нажимает на сократившееся от ощущений кольцо мышц. Комнату наполняют протяжные низкие стоны, когда Хосок снова и снова повторяет эти действия, то невесомо касаясь самым кончиком языка, то с силой надавливая, практически погружая его внутрь разгоряченного тела. Мина подбрасывает от каждого движения, он не знает куда деть руки, вцепляясь ими то в жёсткую перекладину кровати, то в мягкие волосы Хосока, что сейчас под ним, пока не кладёт их поверх его ладоней, которые крепко сжимают талию Юнги. Он переплетает их пальцы и начинает водить сцепленными руками по своей голой груди, ловя фейерверки под веками. Хосок, чувствуя слегка перекатывающиеся из-за тяжёлого дыхания мышцы, буквально слетает с катушек, начиная беспорядочно вылизывать Юнги, кусая его за нежную кожу ягодиц и иногда пощипывая за соски, от чего парень задыхается в собственных стонах и всхлипах.
— Хосок… остановись… — Юнги почти шепчет, чувствуя, как все нервы сосредоточены только на пульсирующем от долгого возбуждения члене, однако сам только сильнее трётся чувствительным входом, наслаждаясь маленькими разрядами тока, что прошибают все тело в предвкушении оргазма. — Я сейчас…
Все, о чем думает Чон, пока слышит полный стон блаженства, стоило ему пару раз мазнуть языком по поджавшимся яичкам, так это о том, что Юнги прекрасен. Прекрасен с утра, когда его растрепанные волосы стоят дыбом, потому что он опять ворочался во сне, когда его брови нахмурены в независимости от того, выспался он или нет, когда его губы сжаты в тонкую полоску, которую Хосок тут же целует, чувствуя, как они расслабляются и становятся мягкими и податливыми. Прекрасен во время работы в студии, когда на его лице есть место только для сосредоточенности, когда он посылает матом всех, включая Хосока, если его хоть ненадолго отвлечь от процесса, когда он благодарно и уставши улыбается, стоит принести ему большую чашку кофе. Прекрасен сейчас с испариной на лбу, с заломленными от удовольствия бровями, с подрагивающими от чувств пальцами, с рвано вдыхающей грудью и огромным количеством пометок на всем теле. Пометок того, что этот прекрасный в любой момент парень — его, Хосока.
Юнги сползает вниз, задевая чувствительным телом горячую кожу Чона, и спешит соединить их губы в медленном и нежном поцелуе, лениво ведя языком по влажным губам. Хосок знает, что его парень всегда уставший и мягкий после оргазма, который ластится словно кот, поэтому сейчас они лишь обмениваются чувственными поцелуями, лишь иногда сплетаясь языками, от чего Юнги ловит табун мурашек вдоль позвоночника, и Хосок ведет руками по тонкой талии, оглаживает ягодицы и возвращается к нежной коже торса. Его возбуждение никуда не делось, а такой разморённый удовольствием Юнги лишь больше распаляет желание взять его, зная, каким отзывчивым и чувствительным он будет под горячими руками Хоупа.
Юнги вдруг начинает целовать напористее и раскованнее, поднимая руками ткань свободной футболки Хосока и двигая тазом в опасной близости от требующего хоть чего-нибудь кроме игнорирования члена. Мин сжимает покоящиеся на его бедрах ладони Хосока и сплетает их пальцы в прочный замок.
Чтобы через секунду поднести их сцепленные руки к своему входу.
Парень погружает в себя один палец, чуть выдохнув горячим воздухом в лицо Чону, и начинает растягивать себя, утыкаясь мокрыми губами во влажную от пота шею, и говорит еле слышно:
— Хочу… чтобы ты…
Он громко сглатывает, а у Хосока слетают все предохранители, которые и так рядом с Юнги становятся неисправными. Он резко садится, оставляя Мина на своих коленях и не позволяя ему вынуть палец из своего горячего нутра, и, быстро облизав палец, вводит во влажный от его собственной слюны анус, заставляя парня громко и даже слегка удивлённо вздохнуть. Внутри горячо и тесно, их пальцы трутся друг о друга и о гладкие стеночки в разном ритме, от чего Юнги сходит с ума и повторяет что-то неразборчивое, словно мантру, то Хосоку на ухо, прикусывая почти до боли чувствительную мочку, то в ямку между его ключиц, вызывая по телу Чона табун мурашек от низкого томного шёпота. Каждый из них ловит звёзды под веками и думает о том, что хочет чувствовать подобное только с человеком напротив.
Вопреки нарастающему темпу уже трёх пальцев внутри всё громче стонущего Юнги, Хосок нежно переворачивает их, успевая насладиться покрасневшим и тяжело дышащим Мином, что ярким и самым красивым пятном выделяется на блёклых простынях. Чон подходит к шкафчику и достает с нижней полки привычный набор смазки и презервативов, сразу же кидая их к изголовью кровати. Юнги, всё так же рьяно хватая ртом воздух, тянется к коробке с резинками и кидает её куда-то в тёмный угол комнаты под удивлённый взгляд Хосока — прежде парень всегда куксился, если его приходилось отмывать и поэтому был против секса без защиты. Но Хоупу некогда думать о таких мелочах, потому что Юнги тут же притягивает его к себе для поцелуя, шепча в самые губы:
— К чёрту их. Не хочу чувствовать резину вместо твоего члена.
Они вновь терзают друг друга до покрасневших губ, от чего звуки в комнате резонируют от тихих стонов до громких причмокиваний, и только приложив огромные усилия Хосок отрывает руки от стройного тела, беря в руки тюбик. Член болезненно дёргается только от предвкушения сладкой тесноты и практически ноет, стоит Чону провести по стволу холодной от смазки рукой. Юнги под ним разгорячённый и в ожидании крышесносных ощущений царапает короткими ногтями крепкие бёдра парня и протяжно стонет, когда влажная головка задевает разработанный вход, а Хосок молится всем богам за то, что послали ему такого прекрасного Мин Юнги, который низко и даже рычаще стонет, когда Хосок входит в него слитным движением.
Чон множество раз переживал это чувство, когда гладкие стенки ануса его Юнги обволакивают его напряжённый член, но каждый раз из этого множества он не может справиться с нахлынувшими, словно цунами, чувствами.
Для них обоих это — не просто секс. Это единение как тел, так и душ, и никто из них не сможет жить без этого чувства, когда ты чувствуешь любимого человека каждой клеткой своего организма, когда ты понимаешь, что вы — не две половинки, что создают одно целое, а когда вы — два целых, что смогли образовать что-то нечто новое и ни на что не похожее. Порой Хосок задумывается, что невозможно любить
настолько сильно. Слишком безумно, так, что готов не просто умереть за человека, а самолично вручить ему в руки пистолет и сказать: «Стреляй, мне не страшно, если это будешь ты.» Иногда он говорит это Юнги и тот соглашается, говоря, что между ними, наверное, уже не любовь. Что-то более мощное, что не разрушить ничем. Скорее всего зависимость — до сумасшествия простая и до ужаса сильная. Когда дышать вдали друг от друга становится тяжелее, когда мысли крутятся только вокруг любимого, когда не видишь себя в будущем, если рядом не будет
своего человека.
Помешательство? Скорее всего.
Сильное? Не представить насколько.
Опасное? Только если пытаться с ним бороться.
Сердце колотится где-то в горле, и Хосок прикрывает глаза, боясь, что спустит через несколько секунд просто от вида низко рычащего Юнги, что цепляется пальцами где-то над головой, видимо в поисках подушки, а потом, наплевав на это, сжимает ими крепкие бёдра Чона, от чего совсем чуть-чуть, но придвигается ближе. Хоуп не двигается, лишь слепо шарит губами по лицу Мина, задевая ими то мягкую кожу щек, то влажные и припухшие губы. Спустя несколько мгновений Юнги сам начинает подаваться бёдрами, что-то ворча на выдохах о том, какой Хосок медленный и вообще «тебе, что, персональное приглашение нужно?»
Дважды повторять не нужно уж точно.
Хосок подхватывает его под колени, входя уже под другим углом, вырывая изо рта парня протяжный гортанный стон, и начинает яростно вбиваться в палящую тесноту, желая раствориться в этих секундах удовольствия. Он всматривается в раскрасневшееся лицо Юнги, щеки которого заалели, а ресницы слиплись из-за слез, что нахлынули на него от полноты чувств, и чувствует острую необходимость видеть
такого Юнги вечно. То, как красиво он выгибается в спине при каждом глубоком толчке, как вздрагивает, стоит Хосоку вогнать член по самые яйца, как шепчет его имя, что тонет в стонах и хлюпающих звуках.
И как смотрит — совершенно зачарованно, с надломленными бровями, но бесконечно влюблённо и ласково.
Юнги успевает лишь широко раскрыть глаза, когда понимает, что Хосок отталкивается от пружинящего матраса назад и садится, утягивая за собой и Мина, из-за чего они сидят лицом к лицу, один на бёдрах другого. Юнги чуть слышно шипит, чувствуя, что член парня входит в него глубже, но забывает обо всём, стоит Чону начать осыпать поцелуями тонкую шею, на бледной коже которой уже маками красуются расцветающие засосы. Мин непроизвольно начинает плавное движение бёдрами, а Хосок лишь продолжает выцеловывать бледные плечи и шею, предоставив своему парню полную свободу действий. Юнги вырисовывает восьмёрку тазом, постепенно увеличивая темп и иногда рвано вздыхая, чувствуя, как их оголённая кожа сталкивается с тихим шлепком, а Хоуп прикусывает мочки и часто шепчет:
— Люблю тебя, — впивается руками в стройные бёдра, направляя и потихоньку перенимая инициативу, — Только тебя. Я никогда не предам, Юнги, я просто не смогу это сделать, я слишком
в тебе.
Юнги хочет ответить, что верит, что
он тоже, но пальцы Чона почти до боли смыкаются на его ягодицах, разводя их в стороны, и его бёдра с силой вбиваются в них, от чего у Мина получается лишь кивать, вскрикивая широко открытым ртом и с упоением оглаживать руками всё тело Хосока, покрытое испариной, пока тот так сладко и восхитительно задевает чувствительную точку в глубине тела. Комната уже погрязла в запахе и звуках секса. Они громко дышат, иногда сталкиваясь влажными ртами в сумасшедших поцелуях, и Юнги, чувствуя трение его члена о чужой живот, кончает, ещё по инерции подпрыгивая на возбуждённом члене Хосока, которому хватает пары-тройки размашистых движений внутри сокращающегося кольца мышц, чтобы наполнить желанное тело своей спермой, прикусывая тонкую кожу шеи Юнги.
Они сидят, не меняя положения порядка десяти секунд, приводя дыхание в норму, оба тяжело дышащие, но не способные прекратить целоваться, обмениваясь тихими выдохами. Наконец Хосок медленно выходит из чувствительного ануса, от чего Мин закусывает и так истерзанные губы, и укладывает их на подушки, вновь принимаясь целовать всё, до чего только может дотянуться.
Говорить сейчас не хочется. Хочется лишь смотреть друг на друга и чувствовать ритм чужого (родного) сердца и мягкость кожи напротив лежащего (находящегося уже давно в душе) человека.
Однако Хосок нарушает тишину, что сопровождалась лишь тихими вдохами, и усаживается на край кровати, глядя на Юнги через плечо:
— Нам нужно в душ.
Юнги ожидаемо морщится и отворачивается от занудливого парня, представляя взору упругую голую задницу, и, о чёрт, Хосок готов поклясться, что видел разводы собственного семени на внутренней стороне бёдер. Блядство.
— Лично мне сейчас никуда не нужно, — отвлекает от созерцания полушарий хриплый голос Мина. Но взгляд Хосока вновь цепляется за аппетитные ягодицы, стоит Юнги слегка подтянуть ногу к себе.
— Специально ведь выводишь, — резко повернув парня к себе лицом, нарочито зло спрашивает Хоуп, получив в ответ лишь хитрую ухмылку и сплетающиеся на шее тонкие руки. Хосок с лёгкостью рассоединяет их и закидывает мешком болтающееся и нисколько не сопротивляющееся тело на плечо, выпрямляясь в полный рост. Мин лишь резко выдыхает, когда Хосок мягко бьёт его по ягодицам, стопроцентно чувствуя плечом вздрогнувший член, — Мы идём мыться.
Юнги лениво ворчит весь короткий путь от спальни до ванной, под конец потеряв уже всякий запал, и лишь когда Чон ставит его в душевую кабину, с трепетом прислоняется к его телу и шепчет:
— Я тоже слишком
в тебе, Хосок.
***
Шаря рукой по кровати, Юнги чувствует лишь холод смятой простыни и не удерживает в груди тяжелого вздоха, лениво разлепляя глаза. В комнате никого, кроме сладко сопящей Холли, что устроилась в ногах в позе эмбриона, и, только если прислушаться, можно различить шум воды со стороны ванной комнаты, что говорит о том, что Хосок (сраный жаворонок) уже во всю принимает банные процедуры, как всегда пожалев Мина и оставив досыпать его драгоценные минуты. Парень успевает несколько коротких минут позалипать в матовый потолок, ощущая тянущую боль в пояснице и копчике и улыбаясь от воспоминаний прошедшей ночи, которая плавно перетекла в настолько же запоминающееся раннее утро.
Он лениво поворачивает голову и смотрит с едва заметной усмешкой на вошедшего Хоупа, что вытирает полотенцем мокрую голову, а затем вешает его на голые плечи, возвращая Юнги широкую улыбку:
— Проснулся? Доброе утро, — Чон тут же целует в уголок губ, от чего Юнги чувствует его свежее дыхание и тут же, не давая отстраниться, вновь притягивает его к себе за шею, даря нормальный поцелуй. Хосок, естественно, не против. — Хотя, уже день, Юнги-я.
— Который час? — не слишком заинтересованно мычит Шуга, потягиваясь и зевая, но, когда слышит «Половина второго», не хило удивляется. Получается они проспали около девяти часов. — Вау.
— Вот именно, — отвечает Хосок, натягивая домашнюю футболку и тем самым закрывая вид на едва заметные царапины, которые Юнги успел оставить во время душа (и совсем не мочалкой). — А уже через час мы должны быть в центре.
Мин хмурится, не понимая, с какого такого он должен сейчас же вылезти из тёплой постели и помчаться куда-то в свой выходной вместо того, чтобы воплотить в жизнь свои грандиозные планы, которые крутятся вокруг Хосока, этой самой кровати и любимой собаки.
— Нас ждёт Туан.
Юнги протестующе стонет и закрывает ладонями лицо, вспоминая конец того монолога риэлтора и фразу о том, что «завтра около трёх я буду в центре». Боже, эта девушка хочет только лучшего для них с Хосоком, но Юнги ненавидит её всей душой. Почему нужно устраивать встречу именно сегодня?
— Может, перенесём? — не теряет надежды парень, переворачиваясь на живот и не видя, как Хосок меняет растянутую футболку на джинсовую рубашку. — Ну или ты один сходишь, м?
Чон переводит удивлённый взгляд на болтающего ногой в воздухе Юнги, что лениво поглаживает подошедшую Холли по спине, и подходит к кровати, опускаясь на корточки прямо перед лицом парня.
— То есть, ты хочешь сказать, что не собираешься принимать участие в выборе дизайна
нашей гостиной? — Юнги ожидаемо закатывает глаза, но не может скрыть просящуюся на губы улыбку после выделенного Хосоком «нашей», зарываясь носом в пышную подушку, что насквозь пропахла
их запахом. — Хорошо, я понял, хён.
Парень поднимается и направляется в кухню, чтобы элементарно приготовить кофе, как тут же слышит шуршание одеяла и недовольное ворчание Шуги, который с кислой миной идёт в ванную, собирая плечами все косяки. Хосок чуть слышно посмеивается и не удерживается от возможности ещё больше подпортить настроение и так раздражённому Юнги, крича из кухни:
— Кстати, хён, забыл сказать, — Мин вопросительно мычит и выглядывает из проёма с зубной щёткой во рту, — Рядом с нашей новой квартирой нет ни одного ресторана той сети, в которой тебе так нравились пельмени. Поэтому придётся готовить их самим! — щётка чуть не падает изо рта, а Хосок лишь посылает парню воздушный поцелуй, скрываясь на кухне.
— Что?! Чон Хосок, можешь продавать эту квартиру к чертям собачьим, я отказываюсь туда переезжать!
