Задержка

      Квартира, а точнее та малая часть её, что можно было увидеть, оказалась уютной и до невозможности интеллигентной. Узкий, но длинный коридор расходился несколькими дверными проёмами в разные стороны. Стоять здесь втроём было не очень комфортно, но выбора не было.       Хозяйка дома закрыла замок и повернулась к оперативникам с приветливой улыбкой. — Верхнюю одежду и обувь можете оставить здесь, — произнесла она, лёгким взмахом руки указывая на открытый шкаф с узорчатыми деревянными вешалками, — Комната дальше по коридору, направо, а прямо — ванная и уборная. Об остальном — потом. — завершила быстрое ознакомление леди и, одарив их безупречной понимающей улыбкой, ушла, оставив вдвоём. Константин всё ещё не мог осознать происходящее. Нет, он никогда не считал себя глупцом, но поведение Юли и правда сводило его с ума. Конечно, он не был против провести с ней время, но она поражала его раз за разом, и сейчас он всё ещё бросал удивлённые и страстные взгляды, не решаясь ничего произносить вслух, чтобы это не коснулось чужих ушей. Он быстро повесил их куртки на крючки, разулся и помог это сделать девушке, поддерживая её за руку. — Юль, ты уверена? — прошептал он ей на ухо, чтобы ещё раз удостовериться в реальности происходящего. Ответом был лишь взгляд голубых глаз, который, впрочем, тоже говорил о многом, и Соколова буквально пронеслась по коридору, скрываясь за поворотом в комнату.       А что она могла ему сказать? Конечно, она была уверена сейчас в своих действиях, но совершенно не хотела задумываться, иначе сомнения полностью наполнили бы её разум, а давать обратную было уже поздно. Нет, они, может быть, могли бы просто просушить одежду, мило поболтать и посмотреть телевизор. Но она хотела сейчас не этого, да и майор тоже. Так что обо всём остальном она подумает после. А сейчас ей просто необходимо почувствовать себя живой, настоящей, желанной, просто женщиной, и лишь он мог ей в этом помочь. Только один взгляд Лисицына заставлял внутри всё сладостно трепетать и, если на работе она держала контроль и неприступную оборону, то наедине это напрочь лишало способности трезво мыслить и выбивало почву из-под ног. Не то чтобы у неё был недостаток мужского внимания, с такой-то работой и контингентом, с которым ей приходилось общаться. Но Николай Петрович всегда относился к ней только как к дочери, для Майского она была как младшая сестра, а для Ваньки она и вовсе была старшей сестрой, хотя по факту была немного моложе. Правда, новенький — Данилов, иногда бросал на неё заинтересованные взгляды, но то ли просто не решался на какие-то активные действия, то ли был наслышан о ней и не собирался идти против старшего товарища. Один раз, возвращаясь с выезда, она слышала их разговор в буфете. Кажется, они самозабвенно обсуждали похождения капитана, но когда разговор коснулся её, майор ответил: «Я в своей Юльке уверен». Её это тогда так позлило, это собственническое отношение Кости, будто кроме него она никому и не нужна. Но потом она отошла, осознав, что на самом деле, и ей кроме него больше никто и не нужен. Поэтому сейчас она была уверена, и глубоко вдохнув и проведя ладонями по волосам, обернулась к любимому мужчине.       Тот тоже прошёл в комнату, не теряя времени, запер замок, полный благодарности, что он вообще здесь был, и, опустив рюкзак на пол, посмотрел на девушку. Ему всегда было сложно понять, что творится в голове у женщины, особенно такой, как она, но он обещал ей, что не сделает ничего против её воли, поэтому он надеялся, что Юля отдаёт себе отчёт в собственных действиях, потому что сам он был опьянён ей настолько, что уже не мог подобного гарантировать. Но Соколова повернулась к нему, и кажется, он впервые себя почувствовал не охотником, а добычей.       Константин Львович помнил её ещё той бойкой, но нежной пташкой, что вечно от него ускользала. А он только спустя время смог признаться самому себе, что это была та самая «любовь с первого взгляда». Сначала майор пытался отрицать это напускным раздражением, после их взаимные поддёвки перешли в другую стадию, когда она и все коллеги принимали это за невинный флирт, да он и сам сначала так думал, пока не ухнул в бездну голубых глаз, утонув с головой. Юлия долго не подпускала его хоть немного ближе, чем «товарищ майор», вбив себе в голову «никаких романов на работе», но Лисицын не из тех, кто будет сдаваться, особенно видя, как она ревнует, если он проявлял внимание к другим особам женского пола. Сам же себе твердил, что на ней светом клином не сошёлся, но забывал об этом каждый раз, видя её хрупкую фигурку и очаровательную улыбку. Соколова не нуждалась ни в его силе, ни в его одобрении, но он волновался о ней, как тогда, когда её отправили «подсадной уткой» в бордель, а он от ужаса чуть не упустил кодовую фразу. Он хотел защитить её, чтобы никто не мог причинить ей боль, и это желание, почти невыполнимое при их образе жизни, даже пересиливало все другие низменные потребности. Долгое время их любовь была только платонической, чего бы там не думали коллеги, замечая перемены в его поведении, ведь он, откровенно говоря, был тем ещё ловеласом. Но с ней не хотелось просто «секса», просто «на одну ночь». С ней хотелось жить, быть, чувствовать, забываться, отдавать всего себя без остатка, обладать ей полностью. Лисицын мог поклясться, что никогда и ни с кем он не был столь трепетным, нежным и ласковым, когда она впервые осталась у него, и вряд ли он мог быть более счастливым тогда, когда смотрел, как она спит рядом с ним, смешно подтянув ножки и уткнувшись носом в подушку, а он боялся нарушить её сон собственным биением сердца, потому что оно просто разрывало его изнутри. Но это было нечасто и довольно непродолжительное время, она всё также хохмила ему на работе, доказывая своё равноправие, хотя никто на него и не посягал, а гипотетические разговоры о том, чтобы съехаться и завести семью, переводила в иное русло, которым научилась пользоваться почти безотказно, а после… А после и вовсе исчезла на долгие годы.       Но сейчас перед ним была уже не та смущённая девчонка-отличница, что ещё несколько минут назад на лестничной площадке. Нет, перед ним во всём своём безупречном великолепии была пантера, готовая к прыжку, и с такой нельзя было быть ни кем иным, кроме как… львом.       Они набрасываются друг на друга с жадностью и страстью, впиваясь в губы, сплетаясь руками, вычерчивая изгибы тел, смешиваясь дыханием. Во взаимном стремлении обладать другим между ними остаётся лишь одна преграда в виде одежды, и они безжалостно её преодолевают. Его рубашка и футболка падают сразу же, платье чуть дольше держало оборону, но со звоном оторванных пуговиц, запрыгавших по паркетному полу, сдаётся под натиском, а после к нему присоединяются штаны, носки, нижнее бельё, оставаясь лишь ненужными аксессуарами на небольшом пути до разложенного дивана. Они опускаются на прохладные простыни, не в силах оторваться друг от друга, без всяких запретов и ограничений изучая обнажённые тела, и любое прикосновение отзывается электрическими импульсами в каждой клеточке. Взгляд его глаз, дикий, туманный, полный вожделения, кажется, прожигает её до кости, но он не может удержаться, наслаждаясь этой возможность. Он знает это тело и любит его обладательницу, но вновь изучает, слегка улыбаясь, замечая звёздное скопление мелких шрамов на её животе, оставшееся от разорвавшейся пряжки, тогда он впервые признался ей в любви, как он видит и другие, новые детали, незнакомые ему рубцы, некоторые совсем свежие, другие почти неразличимые, но невольно подмечает, что вот этот, совсем близко к самому важному внутреннему органу, наверняка сопровождался переломом рёбер. Собственное сердце ёкает, он осторожно пробегает по шрамам кончиками пальцев, ощущая, как она вздрагивает, мягко прикасается к ним губами, в слепом восторге сбивчиво шепча ей о том, как она прекрасна, покрывает поцелуями её шею, плечи, ласкает грудь, в несомом прикосновении проводит пальцами по излюбленным изгибам, ниже, скользит тыльной стороной ладони по внутренней стороне бедра, ловя тихие стоны, слетающие с её губ. Она под его руками тает, извивается, льнёт ближе, в отместку легко кусает, вычерчивает узоры на его плечах, груди, спине, и нетерпение её столь явно и откровенно. — Кость, не томи, — просит она сладко и тихо, притягивая его к себе, ощущая приятную тяжесть мужского тела, обвивает ногами, вовлекает в поцелуй, пряча там сладкий стон от слияния тел. Их движения слаженные, единые, уверенные, оба знают, как доставить друг другу удовольствие и делают это отчаянно и самозабвенно, лишь негромкие стоны, шелест простыней и тихий скрип дивана растворяются в пространстве комнаты. Время меняет свою сущность, плавно растягивается, резко сжимается, в такт движениям, в ритме рваного дыхания, она крепче впивается ногтями в его плечи, кусает губы, выгибается сильно и резко, невольно сжимая его в себе, рассыпается с его именем на устах, ощущая как наслаждение тёплой волной пробегает по телу, чувствуя как он с тихим рыком изливается внутри. Они уже не едины, но всё ещё вместе, и он опускается рядом с ней, оба, ещё раскалённые, блестящие от пота, они пытаются восстановить неровно вырывающиеся из груди дыхание, заглушить шум крови, что стучит в ушах набатом и медленно вернуться в реальность.       Спустя несколько минут, совладав с собственным телом, она перекатывается к нему, ощущая как он притягивает к себе ближе одной рукой, рассматривая его умиротворённое лицо, он медленно раскрывает глаза, и зрачки его кажутся ей до того огромными, будто две привлекательные чёрные дыры с неясным блеском затянутых звёзд. — Прости, у меня давно никого не было и…-- слышит она чуть хрипловатый, но всё ещё бархатистый голос и упреждающе опускает палец ему на губы. — Всё хорошо, — едва слышно произносит она, позволяя ему всё читать в своём взгляде, полного обожания, — всё просто прекрасно… — улыбка рвётся на её лицо, и она не пытается её удержать, и, легко прикоснувшись к тёплым устам, опускается, уткнувшись носом ему куда-то в район шеи. Он гладит её по волосам, и губы его тоже гнутся в неземной улыбке. Ей до невозможности хочется закрыть глаза, хотя бы на несколько минут, но она знает, что не может так рискнуть, потому что они могут просто-напросто уснуть, разморённые от страсти и вина и уставшие за день. Она лениво притягивает его кисть к глазам, смотря на часы, хотя могла бы и на своей руке посмотреть, но так ведь гораздо удобней. — Если через два часа десять минут мы не будем в самолёте, то можем распрощаться с шансом оказаться в ФЭС завтра с утра, — произносит она, неохотно вспоминая о той — московской — жизни, которая кажется уже совсем какой-то далёкой. Юля приподнимается на локте, вновь переводя взгляд на довольное лицо Лисицына, и даже как-то смущается от этого его голодного взгляда. — Не смотри на меня так! — командует она, но не может выдержать настроение и улыбается. Он всем видом показывает, как жаждет её губ, и чуть склонившись, она осторожно целует его, ласково и счастливо, но неожиданный стук в дверь заставляет её отпрянуть. — Молодые люди, я поставила чайник, и если вы хотите составить мне компанию, я жду вас в столовой через пятнадцать минут, — слышат они приглушённый голос леди и удаляющиеся шаги. — Боже, она точно сведёт меня с ума, — произносит Юля прямо в растянутые в улыбке губы Лисицына, и откидывается на подушку. — А по-моему она классная… — произносит майор, переводя взгляд на девушку и приподнявшись на локте, наблюдая, как Соколова глубоко вдыхает и садится на диване. — Ладно, пора, — произносит она, лениво спускаясь с кровати, под неусыпным взглядом мужчины, всё ещё любующегося её наготой. Девушка подхватывает мужские трусы с пола и кидает ему руки. — У нас пятнадцать минут, ты же слышал! — напоминает она с улыбкой, и поднимая уже своё бельё, бросает, — Я хочу в душ, а ты собирайся, — произносит она, наугад распахивая один из ящиков стеллажа, надеясь найти там полотенце, и её ожидания оправдываются. Она грациозно тянется к верхней полке, хватая пальцами махровое полотенце, но уже через секунду ощущает на своей талии мужские руки. Ну не мог просто Лисицын наблюдать, как она здесь расхаживает, такая соблазнительная, красивая, желанная, его. Он жарко целует её в шею, проводя большим пальцем по тонкой нити позвоночника, заставляя женщину выгнуться. — Кость, пятнадцать минут… — Успеем, — легкомысленно бросает он, на секунду оторвавшись от её шеи. — Вот как?! — со смехом вопрошает Юля, извернувшись, чтобы взглянуть в его наглые голубые глаза. — Ну, значит погреет ещё раз…

***

      Лисицын лежит, раскинув руки, и смотрит в потолок. Ему по-глупому хочется танцевать, и смеяться, и прыгать, но он, конечно, этого не сделает. Годы не те, да и тело приятно ноет от уже выполненных физических упражнений. Юлька пару минут назад отправилась в душ, убедительно попросив его собраться и идти на кухню, чтобы не злить хозяйку, которая если и ставит чайник, то раз в третий. А расстраивать любимую не хочется, поэтому он потягивается и нехотя встаёт со смятого дивана. Одевшись, он ещё некоторое время ползает по полу, в поисках пуговиц с платья, которые он оторвал в порыве страсти, но находит не все. Да ладно, купит ей новое, и обязательно заставит в нём ходить. Правда, задержания в таком не проведёшь, но вот дома… А вот будет ли она у него дома? Как бы он этого хотел, но это решение как всегда оставалось за ней, а уж что она там решит — очередная загадка, которую даже он — эксперт ФЭС — разгадать не может. Константин аккуратно выкладывает форму Юли из рюкзака, чтобы девушка сразу могла одеться в сухое, благо в рюкзаке и дополнительном пакете одежда даже не промокла, и приведя в порядок комнатку, отправляется на кухню.       Хотя по правде говоря, это действительно оказывается столовой — достаточно просторной, с мягким светом хрустальной люстры и старомодных бра, развешанных по периметру. Большой овальный стол, похожий на дубовый, накрыт белой скатертью, а на нём расставлены чашки, все одного сервиза голубого с позолотой, тарелки с пирогами и ещё какими-то вкусностями, от чего в желудке у мужчины невольно забурчало. — А, молодой человек, вы подошли, — обернувшись, произносит хозяйка, хлопоча о чём-то за кухонным столом, — Тогда помогите мне разлить чай, — просит она, призывно махнув рукой в сторону плиты, где стоит чайник, из которого белым клочьями валит пар…