Баллада о кицунэ

Глубокой ночью Ямамото разбудил собачий лай. Джиро, встав на задние лапы, надрывался у окна и всеми силами пытался вырваться на улицу. Такеши мгновенно выпутался из тяжёлого зимнего одеяла и схватил меч, который всегда, прежде чем лечь спать, клал рядом с подушкой: времена неспокойные, мало ли что. Сон как рукой сняло. Ямамото бесшумно подобрался к двери, держа оружие наготове. От напряжения закололо пятки. Пёс тоже замер, подражая хозяину, и перестал лаять, только глухо порыкивал, подобравшись, словно перед прыжком. Ничего, никаких посторонних звуков за порогом: только ветер, мотавший из стороны в сторону окоченевшие ветви. Серебряный колокольчик жалобно звенел, терзаемый непогодой. Где-то под полом скреблись мыши, но, в целом, ничего необычного. Либо Джиро от скуки повёлся на какую-нибудь птицу или другую залётную живность, либо… Кто-то в эту же секунду тоже притаился и следил за Такеши. Ямамото, перехватив меч удобнее, тихо выдохнул сквозь зубы, распахнул дверь и занёс руку для удара. В лицо дыхнуло холодом, сталь опасно сверкнула в лунном свете. Одно мгновение понадобилось, чтобы… просто разрубить воздух. Двор был пуст. Ни души. Иней хрустел под ногами. Ему вторили проржавевшие петли, на которых слабо раскачивались деревянные створки ворот. Странно, ветер вроде бы не был таким уж сильным, и всё же Ямамото решил не придавать этому особого значения. В конце концов, до помешательства ему ещё рано. Он обошёл весь двор по периметру, проверил каждый куст, каждый угол, но ничего подозрительного не нашёл. Оказалось, не там искал. Когда Такеши подошёл ближе к воротам, чтобы плотнее закрыть болтающиеся и жутко этим раздражающие створки, то обнаружил следы на тонком снегу. Несомненно, лисьи. И он мог бы поклясться собственным зрением, что ближе к лесу они переходили в человеческие.

☽ ☽ ☽

Той ночью Ямамото так и не уснул. Где-то час проворочался на футоне, постоянно прислушиваясь к тому, что творится на улице. Ещё и Джиро мешал, скуля над ухом и тыкаясь мокрым носом в висок, будто бы извинялся. Такеши просто лежал и смотрел в потолок, наблюдая за пауком, который решил свить паутину прямо над его головой. Наверное, стоит взять пример с этого усердного создания и тоже заняться чем-нибудь полезным. А что, хорошая идея. Свет только-только начал пробивать себе дорогу в дом, томящийся в полумраке, как Ямамото уже окончательно закончил с уборкой. Он даже мысленно поблагодарил ночного нарушителя спокойствия (кто бы он там ни был), потому что привести в порядок помещение ему на этой неделе никак не удавалось. Дел было по горло: приближалась весна, у отца много работы на рынке, да и тренировки никто не отменял. Такеши всё ещё надеялся когда-нибудь стать учеником лучшего на всём континенте мечника, о мастерстве которого слагали легенды; он как раз должен был заехать в их края в начале марта. К тому же, в самом городе было неспокойно. Люди начали пропадать, нескольких нашли мёртвыми. Тела несчастных были изуродованы так, что их родная мать с трудом узнала. Были и другие странности: на прошлой неделе Намикаву-сана — мелкого чиновника, которого ненавидел каждый второй — обнаружили в канаве. Грязный, ободранный, он лежал на земле и что-то бормотал. Три дня несчастный бился в горячке и, казалось, вот-вот должен был встретиться с предками, но болезнь отступила, забрав рассудок. Намикава-сан теперь был известен как умалишённый, к слову, весьма буйный. Случались более мелкие неприятности: то кур кто-то передушит, то под крыльцом дома очередного очень влиятельного господина (который особым милосердием не отличался) найдут целый клубок змей, то обворуют очередного хвастливого воина, а тот даже не мог сказать, кто это был (и человек ли вообще), то женщина родит неведомое существо, жуткое, но хотя бы мёртвое. Старики говорили, что это проделки злого духа — кицунэ. Ямамото лис-оборотней, конечно, не сильно-то боялся, но встретиться с ними не горел желанием. В конце концов, существа эти весьма непредсказуемы. Солнце окончательно разогнало ночной морок. Бледно-серое зимнее небо, как плотная ткань, укрывало небольшой городок и будто бы колыхалось от слабых порывов ветра, успокоившегося, наигравшегося. Земля мёрзла под тонким слоем белого снега, пока ещё чистого. Такеши, собрав всё необходимое и, взвалив на плечи увесистую корзину, направился на рынок. Перед отбытием он ещё раз проследил взглядом цепочку маленьких следов, которые стали ещё заметнее. Задумавшись, стал идти совсем рядом с аккуратными отметинами, будто охотник, преследующий свою жертву. Эта мысль Ямамото немного повеселила: кто здесь ещё добыча. На рынке людей было немного: товар только заканчивали развозить. В такую рань приходили только слуги, спешащие обеспечить едой своего господина и его семью; женщины с детьми, которые с открытым ртом разглядывали прилавки, пестрящие всевозможными вещами, различной степени надобности и необычности. Незаметными полуживыми тенями шатались туда-сюда бедняки, надеясь на милосердие. Пока их никто не прогонял. Одна такая молодая мать с младенцем на руках подошла к Ямамото, когда он готовился встречать отца, который вот-вот должен был привезти рыбу на продажу, и попросила хотя бы немного еды. Такеши вообще был очень и очень добр, местами даже чересчур, поэтому, не задумываясь, отдал девушке весь свой обед. Он-то, в конце концов, мог в любой момент принести из дома ещё. Грех жаловаться. Распрощавшись с бродяжкой, Ямамото вновь вернулся к работе, но покоя ему не дало странное чувство, щекочущее затылок. Под ложечкой неприятно засосало, как если бы кто-то очень внимательно тебя рассматривал. Так и было. Подняв голову, Такеши столкнулся взглядом с искрящейся зеленью, уколовшей промеж рёбер. Мгновение — и связь разорвалась, игла выскочила и потерялась в рыхлом снегу. Гокудеру Хаято знали все, но никто толком не мог сказать, кто он вообще такой и откуда появился. Кто-то особенно злобный считал, что странный мальчишка скрашивает вечера одиноким богатым старикам-извращенцам, чем и зарабатывает на явно дорогие кимоно, сплошь красные, расшитые серебром или золотом. Были и другие версии, но многие сходились на том, что Гокудера, возможно, дружен с тёмными силами или же того хуже — сам демон. Больше всего вопросов вызывала внешность. Его родителей никто не знал, даже не видел, поэтому здесь тоже догадок была уйма — кто во что горазд. Особо романтичные натуры плели что-то о невообразимой любви между заморским гостем и императорской дочерью, которая в более приземлённом варианте этой истории происходила из семьи какого-нибудь рыбака. Были и те, кто всё отрицал и говорил о том, что отец мальчишки был жестоким воином, который нагулял себе сына от женщины, взятой в плен при разорении очередной далёкой от Японии земли. Впрочем, единственное, что из всех этих сказок можно было бы считать за правду — родители Гокудеры происходили из разных народов. Впрочем, нельзя не признать, что юноша был очень красив. По крайней мере, Ямамото искренне так считал. Отвести взгляд было до сих пор сложно. Пепельные пряди, выбившиеся из маленького хвостика, подвязанного тонкой красной тесёмкой с кисточками на концах, спадали на лицо, щекоча чуть вздёрнутый нос, который Хаято забавно морщил. Кожа у полукровки была светлая-светлая, о такой любая знатная девушка мечтала. Острый подбородок всегда приподнят. Плечи расправлены, спина идеально ровная. На губах изредка появлялась едва заметная улыбка, выражающая не то благосклонность, не то презрение. Каждая деталь, каждое движение, мимолётный взгляд и даже вздох завораживали. Гокудера притягивал и отталкивал одновременно, казался неприступным и далёким, неприкосновенным. Держался величаво, уверенно, достойно, будто все эти истории похабного содержания и прочая ересь, разлетавшаяся по всему городку, как пыль по ветру, не про него вовсе. Ямамото никогда не пытался с ним заговорить: что-то в необычном юноше сильно настораживало. Да и под горячую руку попасться не хотелось — историю о неудачливом Ичиро обсуждали потом ещё неделю. Хаято очень сильно разозлился на «убогого идиота, который привык думать», простите, «не головой, а хером». И это ещё, как убеждают свидетели, более мягкий вариант, чему охотно веришь. Стоит ли говорить, что Гокудеру пришлось оттаскивать по меньшей мере пятерым (а вот это уже спорно), иначе бы отец Ичиро остался без наследника. В общем, характер у заморского гостя был не сахар. Полностью увлёкшись своими мыслями, Такеши не сразу заметил, что на него снова обратили внимание. Хаято смотрел открыто, словно в душу заглядывал, а потом сощурился, усмехнулся победно и отвернулся. Ямамото, как дурак, пялился в пепельный затылок и чувствовал, как внутри всё переворачивается от лёгкой обиды и стыда. Нет, над ним точно издеваются. Но, быть может, это и есть тот самый подходящий момент? Такеши, собрав остатки смелости, которую только что нагло разорвали в клочья, направился прямо к Гокудере. Тот, что самое удивительное, не спешил сыпать оскорблениями и орать, хотя однозначно заметил парня, стоявшего теперь буквально в шаге: Ямамото мялся на одном месте, не зная, что сказать.  — Тебя не учили, что подкрадываться к людям со спины — удел трусов? — первое, что он услышал. Хаято выглядел совершенно спокойно, несмотря на довольно грубые слова. Такеши это немного придало уверенности.  — Прости, я не хотел тебя раздражать.  — Да? Странно, ведь именно это ты и делаешь, — выплюнул Гокудера, недовольно сдвинув брови. Кажется, что-то уже шло не так.  — Поверь, и в мыслях не было, — улыбаясь, ответил Ямамото, хотя на самом деле хотел прямо сейчас провалиться под землю. Хаято, кажется, сердиться перестал: только хмыкнул, глаза закатывая, но скорее роль отыгрывал, нежели действительно выражал искреннее недовольство. Они так и стояли рядом: один увлёкся кольцами, сваленными в одну большую шкатулку, а второй украдкой следил за тонкими пальцами, аккуратно перебирающими украшения. Тусклое серебро, оказавшись в этих аккуратных, но однозначно сильных руках, вдруг ослепительно заблестело в лучах зимнего солнца. Или Такеши только так казалось? Неужели сплетни не врут: полукровка действительно владеет магией и решил украсть его зрение?  — Какое лучше? — вопрос стал неожиданным. Ямамото даже не сразу понял, что обращаются именно к нему. Прямо перед его носом оказалась раскрытая узкая ладонь, на которой лежали два кольца. Одно, как посчитал юноша, довольно массивное, с красным камнем; а второе — тонкое, изящное с причудливой резьбой по краю. Такеши, не задумываясь, выбрал последнее.  — Оно тебе больше подходит, — осмелев, начал Ямамото. — С камнем, конечно, тоже ничего, но оно тяжёлое, слишком грубое и простоватое, что ли. А это кольцо… словно сделано из чистого льда. Вот, видишь узор? Ветер гоняет снежинки. Не знаю, почему, но этот образ напомнил мне о тебе.  — Так ты хочешь сказать, что я… снежинка?! — Гокудера смотрел на него, как на умалишённого (ну, или просто дурачка), но Такеши уже было не остановить.  — Я хочу сказать, что ты настолько же красив, — сказал, и тут же запнулся. Весь воздух из лёгких резко ушёл, будто в живот ударили. Щёки обдало жаром от стыда за свой длинный язык и убогие сравнения. Хаято тоже замер, растерянно моргая, а потом неожиданно для самого себя расплылся в улыбке, которую поспешил спрятать, но не выдержал и расхохотался. Обидно почему-то не стало.  — И как это только в твоей голове родилось? — всхлипывая от вновь подступающего смеха, сказал Гокудера. — Ладно, убедил. Беру, — обращался он уже к продавцу, который всё это время странно на них косился. Мужчина средних лет осмотрел кольцо и назвал стоимость: у Такеши чуть не выкатились глаза от такой роскоши.  — Что-то действительно хорошее имеет большую цену. И платить иногда приходится не деньгами, — вместе с последней монетой обронил Хаято, заставив Ямамото почувствовать себя неловко и странно. Ему не хотелось, чтобы полукровка уходил. Как так? Толком не поговорили, и всё на этом? Гокудера умный, загадочный, красивый, непонятный, завораживающий. Вот так стоять с ним рядом — уже большая удача. Сердце трепыхалось где-то в горле. «Уймись, глупое!» — не слушает. Наверняка это всё какое-то колдовство. Только искать спасения не хотелось.  — Если хочешь, можно… — договорить он не успел — не дали. Позади раздался вскрик, затем детский плач, который потонул в цокоте копыт и лязге металла.  — Охотники! С тех пор как в городе стали проказничать злые силы, объявился целый отряд, который был направлен прямо из столицы для наведения порядка. Если честно, то Ямамото видел в них совершенно обычную шайку головорезов, только одеты побогаче и носы задирают выше окрестных гор. Однако же они, нельзя не признать, были довольно опасны. Наиболее ужасающим был их лидер — сын какого-то знатного господина, вполне возможно, приближённого к императору. Жестокий и очень сильный воин. В глазах — ледяная сталь, на лице — непробиваемая маска отрешённости. Казалось, что перед тобой не человек, а каменное изваяние: совершенно неживое.  — Хибари Кёя, — Такеши кивнул, приветствуя. Кланяться, как это делали другие, он считал лишним. — С чем пришёл? Нашёл кого? Охотник смерил его равнодушным взглядом, будто бы забыл, кто перед ним, и узнать пытался. Рисуется и только: Ямамото он прекрасно помнил. Трудно не обратить внимания на того, кто тебя не боится.  — Пока нет. Но осталось недолго.  — И кто же? Кицунэ?  — Да. Хибари не мог обманывать — это противоречит правилам дисциплины. Неизвестно, почему, но внутри Такеши всё сжалось и едва ощутимо задребезжало от внезапного чувства тревоги.  — Скоро мы её поймаем. Ты не рад? На лице охотника застыло злорадное выражение.  — Город будет вечно благодарить вас. Кёя глухо хмыкнул и повёл отряд вглубь рынка. Ямамото так и остался стоять, словно прибитый к земле огромным камнем. Рвано выдохнув (как оказалось, всё это время он почти не дышал), юноша повернулся к Гокудере. Он ведь собирался пригласить его вечером… да хоть куда! Только бы ещё побыть рядом! Но Хаято исчез, будто бы и вовсе здесь не появлялся.