Брат мой

Родерик выходит на улицу. Если честно, он немного растерян, и это раздражает, потому что в последний раз он испытывал это чувство очень давно, в восьмом классе, когда Ширли-Энн пригласила его на вечеринку по случаю её дня рождения. Из амбара по-прежнему доносится весёлое и, как ни странно, стройное пение. У хора школы Сент-Бернадетт всё же есть потенциал. И Родерика затопляет ещё одно почти незнакомое чувство — стыд. Он никогда не заступался за брата, когда отец унижал его, а сегодня сделал всё, чтобы сорвать выступление его учеников. Слава богу, ничего не вышло, хотя, думает Родерик, получилось всё равно несправедливо: награда досталась мистеру Шекспиру, хотя песню написал тот странный тип — помощник Дональда, а спели её ребята из Сент-Бернадетт. Впрочем, Родерик тоже хорош. Он даже не извинился. Сухо поздравил Дональда с рождением близнецов и промямлил что-то вроде «нам следует чаще собираться вместе». Да, то, что Дональд сохранил фотографию, дарило надежду. Но пока Родерик не заслужил его прощения. Несколько слов не в счёт. Просто… у Дональда было такое лицо, словно он узрел самое главное чудо в своей жизни. И всё остальное потеряло значение. Справедливости ради, Родерик знает: Дональд не завидует его славе и таланту. Он нашёл своё призвание — учить первоклашек, и оно его полностью устраивает. Кажется, это отец никак не может смириться с тем, что один из сыновей не стремится быть выше, сильнее, ну и богаче, конечно. Дональду с лихвой хватает того, что у него уже есть: любимая работа, чудесная жена, а теперь ещё и двое новорождённых мальчишек. — Чёрт, — вырывается у Родерика, и он выхватывает из кармана пиджака телефон. Он уверен: никто не сообразил вызывать скорую, чтобы отвезти Сару и детей в больницу. Дональд ещё не отошёл от шока, а на мистера Поппи рассчитывать не приходится, он сам как большой ребёнок. Ладно, признает Родерик: амбар правда очень трогательный и в духе Рождества, но стерильностью там не пахнет. Медики приезжают быстро. Их сопровождает полицейская машина с мигалками, что вызывает восторг у детей и некоторую тревогу у взрослых. Дональд прижимает к себе одного из младенцев и потерянно смотрит то на амбар, то на распахнутые двери скорой. — Я позабочусь о твоих ребятах, — обещает Родерик. И добавляет пару секунд спустя: — И о мистере Поппи тоже. Хвала Всевышнему, вместе с директрисой на конкурс приехали родители восьми детей, включая маму той девочки, которая взяла с собой шестимесячную сестру, чтобы показать ей «Песню к Рождеству». Таким образом, на ночлег остаётся устроить всего шесть детей, мистера Поппи и осла. — Ради всего святого, где вы его вообще взяли? — стонет Родерик. — На дороге, — хором сообщают дети. — Когда мы заблудились. Мистер Поппи сказал, это знак. — И вы просто забрали его с собой? Ответом служит красноречивое молчание. Осла соглашается приютить местный фермер, а для детей, директрисы и мистера Поппи Родерик снимает номер-люкс в гостинице рядом с концертным залом. Номер с украшенным лепниной и позолотой потолком, двумя спальнями, гостиной и роялем стоит целое состояние, но ему плевать. Во-первых, других свободных номеров всё равно нет. А во-вторых, он может себе это позволить. Его несколько смущает рояль, но потом Родерик решает, что это не его проблема. Пусть с этим разбирается директриса Сент-Бернадетт. В конце концов, это входит в её должностные обязанности. Родерик поправляет очки и осторожно спускается с обледеневшего крыльца. В голове эхом звучат слова Дональда: «Мистер Поппи меня похитил, чуть не утопил в реке и всю дорогу действовал мне на нервы, и при этом он стал бы мне лучшим братом, чем ты». Слышать это больно. Недаром говорят, что правда ранит. Родерик пытается вспомнить, когда они с Дональдом отдалились друг от друга. Они никогда не ссорились из-за игрушек, им нравились разные девушки, а учёба что в школе, что в университете давалась им обоим без труда. Но был один эпизод… Отец почему-то вбил себе в голову, что настоящий мужчина должен уметь надолго затаивать дыхание. Он отвёл сыновей на пруд. Родерик прошёл испытание, а вот Дональд наглотался воды и долго не мог откашляться. Сколько им тогда исполнилось, восемь лет? Девять? Именно после этого отец начал смотреть на Дональда с некоторым презрением и считать его слабаком. «Неженка! — кричал он, пока Дональд хрипел, согнувшись в три погибели. — Ты не продержался и двух минут». А Родерик стоял и смотрел. Ему до сих пор сложно смириться с мыслью: он не защитил брата, потому что испугался, что отец больше не будет его любить. Сейчас он жалеет, что в английском языке нет таких слов, чтобы выразить всю полноту его эмоций. Непечатное ругательство вылетает изо рта облачком пара, и Родерик сильнее кутается в пальто. Ему придётся постараться, чтобы вернуть доверие Дональда и его дружбу. И написать колыбельную для племянников недостаточно. Нужно что-то более существенное… — Мистер Питерсон? Родерик вздрагивает и оборачивается. Женщина лет тридцати пяти с кудрявыми светлыми волосами неуверенно улыбается и заливается румянцем. — Я хотела попросить у вас автограф, но у вас такой задумчивый вид… Родерик не знает эту женщину и, скорее всего, не увидит её вновь, поэтому с лёгкостью признаётся: — Сегодня у моего брата и его жены родились близнецы. Они живут далеко отсюда, и Сара не планировала рожать в амбаре, однако, как говорится, человек предполагает, а судьба располагает. Естественно, все вещи для малышей остались у них дома. Мне не хотелось бы, чтобы их выписывали в больничной одежде, но, увы, все магазины закрыты. Женщина негромко смеётся. — Тогда вам повезло. Я хозяйка магазина, где вы сможете купить то, что вам нужно. Считайте это рождественским чудом. Её магазинчик небольшой, но очень уютный, со стеллажами из светлого дерева и старомодной кассой. — Она принадлежала ещё моему дедушке, — поясняет женщина. — Наша семейная реликвия. Детских товаров здесь очень много, и Родерик несколько теряется. Хозяйка магазина охотно помогает ему выбрать одеяла, распашонки, ползунки, бутылочки, подгузники, пару погремушек и плюшевых медведей. Почему-то медведи выглядят как шотландцы — они в килтах и клетчатых галстуках-бабочках. — Но мы же в Уэльсе, — бормочет Родерик. — Мой отец шотландец, мистер Питерсон. — Чёрт, у меня с собой мало наличных… — Это не проблема. Перечислите сумму на мою карту. Что Родерик и делает, не в силах удержаться от радостной улыбки. — Спасибо вам огромное. Вы — моя спасительница. Женщина протягивает ему диск с записью концерта в Альберт-холле прошлого года. — В таком случае вы не откажетесь дать мне автограф? — Боже, я даже не спросил, как вас зовут. Мне очень стыдно, поверьте. — Александра. Александра МакРей. Из магазина Родерик уходит с кучей пакетов и новым номером в памяти телефона. Он не сомневается, что скоро позвонит Александре — «Зовите меня просто Алекс» — и они пойдут в кафе по соседству, где, по уверениям Алекс, готовят лучший кофе в Соединённом королевстве. Дональд сидит на банкетке у палаты Сары, привалившись затылком к стене, выкрашенной в ядовито-зелёный цвет. При виде Родерика (и пакетов) его глаза округляются. — Что?.. — начинает он. — Это для детей, — говорит Родерик и ставит пакеты на пол. — Их же скоро выпишут, да? — Завтра днём, если не случится ничего непредвиденного, — с усталым вздохом подтверждает Дональд. — Сейчас за ними наблюдают врачи: они не думают, что дети успели переохладиться, тем не менее… — Лучше перестраховаться, — подхватывает Родерик. — С Сарой всё в порядке? — Да. Она спит. — А ты? Как ты? Дональд издаёт смешок: — Как будто меня ударили мешком с мукой по голове. Но я очень счастлив. И никак не могу успокоиться, поэтому сижу тут, чтобы не мешать Саре отдыхать. Родерик придвигается ближе и делает то, что ему хотелось сделать ещё в амбаре, — крепко обнимает Дональда. И не сдерживает вздоха облегчения, когда тот обнимает его в ответ. — Я слышал, тебя чуть не утопили в реке, — произносит он. Его голос немного дрожит. Дональд кивает. — Знаешь, мне очень хочется узнать, как тебя в принципе занесло в Уэльс, да ещё в такой колоритной компании… Дональд поднимает голову, но не размыкает объятия. — Ты не поверишь. Мистер Поппи и мои ученики захватили меня в заложники…