Из Тьмы

На площади внутри окружённой горами небольшой долины, ещё помнящей своих предыдущих жителей — ныне частью убитых бандитами, частью замученных, а частью обращённых в рабство — вновь лежали ряды свежих трупов. Будто символизируя картину жестокого воздаяния, ещё теплая кровь недавних хозяев чужой жизни и смерти вытекала из ран мертвецов и, пятная лёд и снег, парила на морозе. Мужчины и женщины, молодые и не очень, с лицами, искажёнными ужасом и болью или спокойные, не успевшие осознать своей смерти. Картина, способная устрашить даже самого крепкого нервами солдата. …Но не юную девушку, что, напевая всплывшую в голове песню, танцующими шагами скользила меж мертвецами, зачем-то вглядываясь в их лица. — Через пелену, вырываясь из плена Остывших иллюзий и грез, И снова От двери до двери блуждаем, Потеряны словно. Мы странники лишь среди звезд. Пела темноволосая некроманси, внимательно изучая крепкого и высокого бандита с достаточно длинной русой бородой и короткой шевелюрой. Придя к какому-то выводу, она еле заметно кивнула своим мыслям и устремилась дальше, а появившаяся рядом большая человекоподобная обезьяна потащила труп в сторону. — Словно мотыльки, устремляясь на пламя, Влекомые страстным желанием познать, Мы в невольном порыве открываем те двери, Которые лучше не открывать. Теперь внимание привлекла уже девушка. Темноволосая и темноглазая особа обладала внушительными бёдрами и грудью, а также имела рубленую рану на голове, сквозь которую виднелось окрашенное тёмной кровью сероватое мозговое вещество. Осмотрев тело и уделив особое внимание крупноватой челюсти, юная убийца всё же отступила, оставив девушку остывать на снегу. — И поток, чёрным вихрем вырываясь на волю, Поражает и разум, и плоть, и кровь. Как палящее солнце изнутри выжигая, Отпустив, возвращается, вновь и вновь. А вот следующая, обладающая почти мальчишеской фигурой, отчётливо немолодая женщина, видом уже за сорок (что, впрочем, могло означать и тридцать, и двадцать пять) — наоборот, вызвала одобрительную улыбку. Вернувшийся монстр-примат подхватил её под руки и понёс к бородатому здоровяку. — Есть двери, которые спрятаны в людях Под тёмным покровом надломленных судеб. Под ворохом пыли, укрытый небрежно, Таится огромный, бескрайний, безбрежный, Как океан, поглотивший светило, и Незримой печатью с неведомой силой, Как грома ударом немыслимо точным Разрушит все то, что стало непрочным За первой женщиной последовала вторая, чуть более фигуристая, отдалённо напоминающая своими чертами постаревшую и подурневшую Акиру. — Всё то, что когда-то взяла я на веру, На дне моей гордости просто истлело, И, вырвавшись вверх, став добычею ветра, Вернулось назад лишь пригоршнею пепла. Пройдя мимо полутора десятков не подходящих под требуемые параметры тел, негромко напевающая девушка остановилась рядом с молодым безусым бандитом, едва-едва вышедшим из подросткового возраста. Этот выделялся горлом, перерубленным до позвоночника. Задумчиво наклонив голову к плечу, миниатюрная брюнетка подошла ближе к его лицу, безучастно смотрящему в небо широко распахнутыми карими глазами. Не обращая внимания на липнущую к ботинкам кашицу из снега и крови, она присела рядом, прикоснувшись к тёплой коже лба. На контрасте с морозным воздухом и внутренним чувством от словно бы пульсирующего в центре груди ледяного осколка, лоб мертвеца казался почти горячим. Тонкие пальцы мягко закрыли глаза покойника, затем ладонь легла на лицо, плотно его обхватив. Безвольное чело покрутили из стороны в сторону, после чего, сделав какие-то свои выводы, юница мимолётно улыбнулась. Позвонки целы, хорошо. Можно идти дальше. — Я им посыпаю дорогу пустую, Приведет ли она в парадигму иную? Или, песком убегая сквозь пальцы, Оставит меня в безнадежных скитальцах… Закончить песню, а заодно и отбор тел помешало появление нового действующего лица. Стоило главе спецгруппы имперской разведки подняться на ноги, как её гость поспешил нарушить мрачноватую романтику сложившейся на площади атмосферы: — Тц-тц, Куроме-чи, а ты в курсе, что только совсем маленькие девочки поют своим куклам песни? Неужели наш грозный и могучий лидер впадает в детство? — попинывая чьё-то тело, насмешливо спросил шутник. — Из маленьких девочек и мальчиков вырастают большие тёти и дяди, которые вместо палок и кукол играют уже с живыми детьми и настоящими ножами и мечами, — отвечаю ему в тон. — Ха-ха, а фраза про игры, живых детей и острые штуки — прозвучала дофига подозрительно! Как в гуро-манге, — продолжая ухмыляться, проговорил он. — Какая ты, у нас, оказывается, сестрёнка, проказница. Если что — зови, я всегда готов расширить свои горизонты, — парень шутливо подмигнул. — Нет. Просто это ты извращенец, который читает всякую фигню и из-за этого проводит нездоровые аналогии, — произношу, отдав мысленную команду Эйпману. — Гурятина… пфе! Тебе что, на службе расчленёнки мало? Только лишний раз пачкаться, — подошедший обезьян послушно подхватил тело с рассечённым горлом. — Не скажи. Так-то пробовать всё это в натуре — не прикольно. Кровью воняет и дерьмом, у меня от такого весь настрой уходит. А без настроя какой будет интерес? Только познавательный. И Акира-чи не одобрит, она у меня очень нравственная, — похвастал характером подруги наш весёлый социопат. — Но мангу для разнообразия можно и зачесть. И на бумаге изнасилование в пупок смотрится намного прикольнее, чем в реальности. — В пупок? — удивлённо изгибаю бровь. — Нет, лучше не объясняй! И про свой, хех, познавательный интерес рассказывать тоже не нужно. — И уже тише, как бы в сторону: — И этот человек говорит, что у меня нездоровые наклонности. — Снова в полный голос. — Акира, кстати, знает о твоих новых вкусах? — Эй! Нормальные у меня вкусы, нечего наговаривать! Читать истории в книжках или разглядывать на картинках — одно, а на самом деле творить всякие штуки с мертвецами, как не-будем-показывать-пальцем-кто — это совсем другое! — Сила Яцуфусы сосредоточена на влиянии на немёртвых, а также на управлении негативной энергией. «Всякие штуки с мертвецами» для меня — всё равно, что упражнения с оружием для классического бойца. — Ага, ага, — не прекращая ухмыляться, прищурился парень. — Ты ещё скажи, что тебе это не нравится, а такая весёлая ты сейчас только потому, что сегодня погода солнечная. — Не скажу. Но и ты отнюдь не скорбишь по «невинно загубленным» в твоих шуточках душам «непорочных» бандитов и их прислуги. Обыватель назовёт тебя таким же ненормальным психом, как и меня. — Верно подмечено, сестрёнка, — ещё шире заулыбался шутник. — Та троица подобранных тобой потеряшек именно это и сказала. Когда проблевалась, ха-ха-ха! — Угу, а ты и рад провести экскурсию по самым «живописным» местам, — хмыкнула я. — Ладно, говори, чего пришёл. Мне ещё последнего двойника искать, а потом возиться с их внешностью. — Всё равно такого красавчика, как я, у тебя повторить не получится, — выпятил грудь парень и, не обращая внимания на мой скептический фырк, продолжил: — А дело моё — важное, призывом на обед именуемое. Там кухари из пленных для нас чего-то сообразили. Горяченького, — потёр он ладони в предвкушении. Пусть у меня ещё оставались кое-какие запасы провизии, только вот сделать требовалось слишком много, а времени для охоты на бандитов, переговоров с дружественными горцами, согласования планов с Юрэем и остального важного, наоборот, имелось слишком мало. Поэтому (не без внутреннего сопротивления) полёты в рестораны пришлось вычеркнуть из графика. Соответственно, остались у нас в основном продукты долгого хранения — вроде копчёностей, круп, сыров или печенья с конфетами. О запечённых молочных поросятах, тортиках и остальном подобном приходилось только мечтать, уныло питаясь сухомяткой с чаем. Да, даже печеньки могут надоесть — если они выступают в качестве завтрака, обеда, ужина, а также используются для многочисленных перекусов! Скудное разнообразие вносили только незамысловатые блюда полупоходной кухни. Почти как в старые времена, когда в моём распоряжении не имелось пространственного кармана. Разве что только готовку удалось свалить со своих плеч на Ямато, который, в отличие от сладкой парочки «отравителей» или Бэйба, умеющего варить в лучшем случае съедобную кашу с похлёбкой, готовил не хуже меня. Не то чтобы это такое уж достижение, но хотя бы подрабатывать кухаркой для группы или давиться «кулинарными шедеврами» Кей Ли мне не пришлось. — Угу, такую наглую морду ещё поискать. Но на обед ты меня правильно позвал. Надеюсь, те, кто назвался поварами, не соврали — и приготовили что-то более вкусное, чем получается у нас с Ямой. — Не сомневайся, командир! — радостно уверил меня «заботливый подчинённый». — Я им сказал, что если их стряпня не понравится, ты привяжешь их к освободившимся крестам и польёшь водичкой. — Не нужно так шутить над этими людьми. Они и так пострадали в плену. — Даже если бы они наварили противной бурды? — задал провокационный вопрос Кей. — Ну-у… медленная смерть от холода — это всё же перебор. Наверное, ограничимся расстрелом. Мы с Кей Ли засмеялись, в приподнятом настроении покинув покрытую рядами трупов площадь. * * * Не знаю, за совесть старались местные кухари — или, поверив в шуточки отрядного юмориста, всё же за страх, но обед оказался неплох и изобилен. Наваристый суп с большим количеством мяса, какое-то рагу, а также много-много блинчиков с различными видами варенья и джема — в итоге смогли добавить мне толику хорошего настроения и энергичности. Так что, перекусив и поболтав с ребятами за столом, я поблагодарила поваров, уверила их в том, что никто не станет их обижать, а шуточки Кей Ли спокойно можно игнорировать, и вновь направилась на площадь мёртвых: искать подходящего двойника для Ямато. Поиски не заняли слишком много времени. Собственно, как и избавление от трупов, которые стали более не нужны: Эйпман и призванный ему в помощь седой мускулистый здоровяк Горо собрали мертвецов в кучу, после чего появившаяся на их месте Печенька быстренько, в три пасти, съела всё предоставленное угощение — и, судя по голодному блеску жёлтых змеиных глаз, эта проглотка не отказалась бы от добавки. На посланный мною образ растолстевшей питомицы, а-ля «милая и забавно-неуклюжая плюшевая игрушка», поумневшая хозяйка болот издала несогласное шипение и отправила свою картину, отражающую последствия неумеренного обжорства. Ту, где могучая и величественная гидра разрывает извивающегося у неё в пастях длинного хитинового червяка — очевидно, Хрустика. Учитывая, что тысячетонный Хрустик крупнее затаившей обиду прожоры раз в семь, вырасти она собиралась до размеров небольшой горы. Пришлось расстроить питомицу тем, что для такого роста ей придётся питаться не слабыми людьми, а монстрами. Желательно равного или превосходящего уровня… и для которых у меня есть более интересные задачи, чем раскармливание одной вечно голодной гидры. — С-ши… — питомица расстроенно опустила центральную голову. — Ничего, — произношу я, одновременно почёсывая опустившуюся ко мне левую башку за щелью ушного отверстия и дублируя слова через духовную связь. — Чтобы стать сильной, вырастать очень большой не обязательно. Хрустик был больше всех нас вместе взятых — и где он сейчас? — Ши! Сши!!! — словно парочка разом прохудившихся шлангов высокого давления прошипела Печенька с воинственной радостью победительницы «всяких там бронированных червяков-переростков». Пусть для общения через духовную связь и не требовалось задействовать голосовой аппарат, но для моей питомицы так легче формулировать достаточно длинные и сложные образы. Да и шипит она довольно забавно. — Вот-вот, — согласно киваю головой под внимательным взглядом нависающей сверху правой головы. — Я, например, даже среди других людей маленькая. Но, как видишь, не слабая. — С-с! Сш! — Эй! Что значит — большая-страшная-злая обманывает глупую пищу в облике маленькой-злой? Я такой же человек, как и остальные. Ну, наверное. И вообще, нечего меня подкалывать, если так боишься «злую-страшную». Тоже мне, толстая и хвостатая версия Кея! — Сши? — на этот раз шипение сопровождал предвкушающий вопрос «можно ли съесть спрятавшегося в засаде чужака». — Нет, больше никого здесь есть нельзя. Да, пусть смотрит. Тем более она тебе всё равно на один зуб. Учитывая размеры думательного органа питомицы — с фургон, — со стороны сопровождаемая почёсываниями беседа, наверное, выглядела эклектично и впечатляюще. По крайней мере, ощущение внимания, сменившегося всплеском ужаса и задушенным вскриком, под который ощущение чужого присутствия стало быстро удаляться, впечатление подтверждало. Или это из-за озвученного мною гастрономического интереса к соглядатайке? Не везёт этой глупой девушке-потеряшке, что предлагала меня убить (Сюань, кажется?). То Кей подшутит над их троицей, то сама вообразит себя незаметной шпионкой. — Ладно, пора продолжать дела. А тебя, прожора, я призову, когда появится новая потенциальная закуска, — с этими словами отзываю Печеньку в пространственный карман и направляюсь в наспех переоборудованную «лабораторию некрохимеролога». * * * — Уф! — устало сдув лезущую в глаза прядь волос, рассеянным взглядом окидываю рабочее помещение. — Всё. Закончились. Наконец-то! Кстати о «лаборатории»: находилась она в очищенном от прошлой мебели просторном зале, куда взамен старого набора мебели доставили койки без матрацев. За неимением лучшего, именно эти лежанки играли роль кушеток. Ну, или прозекторских столов. Хотя сравнение с прозекторской всё же не совсем справедливо: пускай я работала с трупами, но резать и шить их почти не приходилось. Вообще в теории я (после создания вспомогательного артефакта-инструмента, пусть пока и не до конца сформированного в духовно-энергетическом плане) могу, потратив время и усилия, превратить подконтрольную нежить практически во что угодно. Причём пользуясь только волей и негативной силой, без подпорок в виде скальпеля и временно удерживающего плоть в нужном положении клея. Особенно это справедливо после знакомства с призывами бандитского культиста — изучение его недошоггота позволило закрыть заметную часть белых пятен в управлении немёртвой плотью. На практике же… монстры и достаточно сильные воители продолжают подсознательно сопротивляться более значительным изменениям, нежели мелким косметическим, ещё и заставляя свои тела постепенно откатываться к эталонному состоянию. Думаю, тут замешана связь души и тела — кою Яцу изменяет и укрепляет — а также духовная сила, которая плотно связана с первой и также пересекается со вторым. Впрочем, это препятствие можно обойти, просто заставив пациента — увы, обязательно пробуждённого миньона, с безмозглыми болванами это не работает — истово желать изменений. Неодарённые или слабые воители тоже показывают подобную тенденцию, но их сопротивление не так уж сложно пересилить. И даже сделать так, чтобы чрезмерный напор не исковеркал подопытных, превратив в нефункциональные куски мяса. Отсюда и это выматывающее занятие по некропластике. Но всегда есть «но». И здесь в этой роли выступал тот факт, что я не являюсь профессиональным скульптором или художником, который с лёгкостью способен вылепить требуемое лицо. По этой части меня даже Бэйб с его практикой резьбы по дереву обходит, как стоячую. Убрать въевшуюся или плохо отмытую криворукими миньонами грязь, заставив осыпаться вместе с верхним слоем кожного покрова? Исправить его фактуру, превратив морщинистую, покрытую оспинами, сальную или просто задубевшую от солнца и холодного ветра кожу в мягкий и шелковистый идеал? Легко! Заставить исчезнуть свежие раны и старые шрамы? Ещё проще! Поправить форму носа, разрез глаз или внести иные небольшие корректировки? Тоже можно, главное — делать всё аккуратно, неспешно и не напортачить. Это же относится и к увеличению/уменьшению жировых прослоек в животе, груди и ягодицах. Но поменять форму скул или челюсти? Разве что немного. В ином случае есть риск получить нечто кривое и уродливое. А откатывать изменения я не умею — их, случись мне ошибиться, придётся переделывать... с риском напортачить ещё сильнее. Остальное лучше вообще не трогать: изменение ширины плеч или длины рук и ног пагубно сказывается на координации марионетки, как, в общем-то, и значимое вмешательство в мышечный каркас. Кисти и стопы состоят из слишком большого количества мелких костей, мышц и сухожилий, работать с которыми не проще, чем собирать корабль в бутылке. И далее, далее, далее. Самодельный одушевлённый артефакт, разумеется, сильно помогал в процессе, но скорее количественно, чем качественно. Поэтому, пусть с его помощью грубую работу и удалось сделать намного быстрее, тонкая пластика всё равно забрала у меня немало нервных сил и времени. А результат… Скептически разглядываю свою «копию», которая уже успела облачиться в новую одежду. В таком виде она смотрелась человечнее, чем обнажённая, но всё равно вызывала какое-то подспудное отторжение. — Вот ты какой, эффект зловещей долины, — с кривоватой усмешкой произношу вслух, а затем забрасываю в рот последнюю печенюшку из опустевшего мешочка. Может, печеньки и приедаются, если есть только их. Но после недавнего обеда они вновь резко обрели свою сладко-хрустящую, тающую во рту, высококалорийную привлекательность. Пускай моя работа, если сравнивать её с побитой жизнью перезрелой бандиткой, послужившей ей основой, выглядела весьма неплохо — и, чего уж, даже красиво. Но это если не присматриваться. В ином же случае в глаза сразу бросались мелкие странности: слишком идеальная кожа — что в принципе не являлось чем-то из ряда вон для сильных воительниц — сочеталась с отсутствующей мимикой и чертами лица, которые местами цепляли глаз своей искусственностью и неуловимой чуждостью, как у пластиковой маски. Сходу и не скажешь — что тут не так; по крайней мере, у меня определить и исправить ошибки не получилось, но… лучше эту псевдо-Куроме при посторонних не выгуливать: бывшие пленники работорговцев нас и так побаиваются. И это ещё если она не пытается играть мимикой — в этом случае всё заметно хуже. Я ведь уже упоминала о проблемах с работой изменённых мышц? Хотя… если чисто на мой вкус, то некоторая жутковатость образа где-то даже привлекательна. Да и довольно высокое сходство этой неразумной куклы со мной или Акаме (мы с сестрой, если отбросить мимику, цвет глаз и причёску — весьма похожи лицами) тоже вызывает некоторые странные чувства. Протягиваю руку и провожу ладонью по щеке марионетки. После, взяв свою немёртвую копию под полный контроль, ощущая одновременно и ладонь, и её тёплое касание к «моему» лицу, смотрю глазами марионетки на себя, протягивающую руку ко мне-копии. Занятное ощущение. В виде куклы тянусь к лицу настоящей себя. Глажу её/себя за ушком. Приятно. Две пары тёмных глаз видят отражённую друг в друге единую эмоцию любопытства. Рука меня-марионетки опускается на небольшой мягко-упругий холмик груди. Оригинал отстаёт лишь на половину секунды. Некоторое время прислушиваюсь к ощущениям. Необычно, интересно и немного возбуждающе. Поиграв с грудью, живая и немёртвая руки, нежно оглаживая животы Куроме и «Куроме», опустились ниже. Левые конечности тоже подключились к делу, поглаживая и легонько пощипывая там, где это доставляет наибольшее удовольствие. Позволив своим и не своим-но-чувствующимся-почти-как-свои пальчикам немного порезвиться в трусиках, вскоре оставляю это занятие. Всё же это необычная, занятная, но мастурбация. Чувствовать в двух телах — прикольно. Однако по тем или иным причинам гормоны давят на мой разум заметно слабее, чем на среднего подростка, соответственно и определённое место не так чтобы «чешется». Даже пока проводилось, хе-хе, финальное тактильное освидетельствование собственной работы, я чувствовала больше любопытства, нежели возбуждения. Чем заниматься таким, с позволения сказать, самоудовлетворением — лучше я дождусь возвращения в Столицу и со всем прилежанием «накажу» сестрёнку. Но если в качестве третьей к себе-в-двух-лицах взять ту же Акаме… «Проклятье! — тряхнув головой, обмываю руки в поставленном для этих целей тазике со ставшей розоватой от крови тёплой водой. — И откуда у меня появились столь нездоровые идеи? Для архидемона развлекаться с живыми и мёртвыми рабами любыми желаемыми способами, безусловно, обычное дело. Но я ведь уже больше двух лет владею Яцуфусой, а мысли о таких играх с марионетками приходят только сейчас. Ну, по крайней мере, в прикладном плане», — расхаживая из стороны в сторону, задумчиво тру подбородок, анализируя причины внезапного порыва. По всему получалось, что демон тут если и замешан, то краем. Основную ответственность несут мои собственные тараканы. А вот кто или что их подтолкнуло двигаться в таком ключе? Хм… «Конечно! Кей! — наконец, вспыхивает в разуме осознание. — Это всё его извращенская манга, шуточки и пошлые намёки! У-у, в следующий раз я ему эти больные фантазии мангак в задницу засуну, туда, где им и место!.. Так, стоп! — обрываю себя. — Главное, чтобы он не пронюхал об этом конфузе! Даже не хочу узнавать, что этот клоун выдумает тогда. Бр-р… Это не очередной Доктор Боль, не отмоюсь же! Да и вообще — это же надо? Догадаться щупать грудь собственной куклы — и не только грудь, и не только куклы, м-да… — которую минуту назад мысленно именовала жутенькой. Ещё и Акаме хотела в это втянуть…» Коя отнеслась бы к эдакой некрофилии так, как и положено нормальному человеку: выгнав меня с такими предложениями взашей. Тьфу! «Ладно, — мысленно заткнув внутреннего поборника за моральный облик добрых девочек-волшебниц, отправляю последнюю марионетку в шеренгу её предшественников. — Жутенькая — не жутенькая, для шпионов Ван и так сойдёт. Всё равно будут издалека, через бинокли смотреть. А когда их воители влезут в схватку, разбираться станет уже поздно. Да и перекусить пора, — заключаю, покопавшись в пустом мешочке и бросив взгляд на извлечённые из кармана куртки часы. — Точно пора!» Сладости мы вместе с моим «монстром в животе» за еду почти не воспринимали, поэтому на мысль о плотном втором обеде организм отреагировал крайне положительно. Почувствовав приближение своего демонического некропушистика, поворачиваюсь к двери, чтобы открыть её после стука. Как и ожидалось, вместе с ушастым врагом наглых мажоров и покорителем сердец любительниц всего милого ко мне пожаловала Акира. — Мы с Люци тебя не отвлекли? — поинтересовалась рыжая, изучая выстроившихся у стеночки двойников группы. Взгляд девушки в равной степени полнился любопытством — и перемешанным с отвращением подавленным страхом. Странно, она ведь уже не один раз каталась на нашем грузопассажирском Коврике, который тоже вполне себе мёртвая марионетка. И что характерно, даже во время первого полёта девушка не показала столь бурной — пусть и скрытой за почти не изменившейся мимикой — эмоциональной реакции. Или тут виновата похожесть данных кукол на нас? Или вышеупомянутый эффект зловещей долины? Который не на всех действует так же, как на одну милую и добрую, но чуточку кровожадную и немного сумасшедш… — то есть эксцентричную, конечно же! — некроманси. — Я уже закончила и собиралась перекусить, — отвечаю сокоманднице, немного «залипшей» на искажённое отражение группы А. — А? Хорошо. Я тоже закончила осматривать пострадавших людей и как раз собиралась тебя позвать. — Что там с ними? Есть кто-нибудь важный или нужный? — Нескольких тяжёлых пришлось добить, — наморщила носик девушка. — Они не воители, с такими обширными повреждениями тканей мало шансов даже с нашими лекарствами. Только если прямо сейчас доставить их в очень хорошую больницу. Женщины, которых загнали в этот скотский загон насильников, что эти бандитские уроды назвали Домом Отдыха — почти все в плохом состоянии. Не думала, что это скажу, но мы убили этих тварей слишком быстро, — сжав кулаки, процедила наша медик. — Но бедняжки всё равно будут жить! И все остальные тоже! — эти слова прозвучали гораздо живее, что неудивительно, ведь убийце-медику не нравилось терять своих пациентов. — Я оказала помощь самым нуждающимся, а для остальных назначила ответственных по уходу. Очень помог твой навык разгона разума. Кивком даю понять, что слушаю. — Ещё девять человек просили встречи с командиром, говорили, что у них важный разговор. Но как по мне, там все, кроме двоих — какого-то журналиста и младшего наследника мелкого лорда — бесполезные балаболы. — Понятно, — отвечаю без особого интереса. — После еды послушаю их предложения. А как тебе мои творения? — движение головой в сторону кукол. — Вроде, если не приглядываться, похожи. Даже миленькие. — …Похожи, — поёжившись, протянула рыжая. — Но не миленькие, — сокомандница рефлекторно мотнула головой, показывая насколько она не согласна с подобным определением. — Жуткие какие-то, как чучела монстров и манекены в комнате страха. Нет, даже хуже. Без клыков и когтей, но так даже страшней. Подавив подсознательное опасение, которое чётко ощущалось через эмпатию, Акира подошла к своей копии. Встаю рядом с ней. — Ты знаешь, что я не люблю твоих мертвецов. Но я почти к ним привыкла. Вот только это… кажется, будто какое-то скрытное чудовище украло моё лицо. Я не трусиха, что бы ни кричал мой дурак, но эти двойники... чем дольше я на них смотрю, тем сильнее они меня пугают, — несколько нервно тиская кролика (тоже немёртвого, кстати), произнесла собеседница. — Ты же избавишься от них после миссии? — с надеждой спросила она. — Не знаю пока. Вероятно, оставлю свою копию. Потом попробую её улучшить, — ответила я, почесав кролика за ушком. Развернувшись, делаю шаг по направлению к выходу. — Пойдём. Если тебе не нравятся мои куклы, то не стоит портить себе аппетит, так внимательно их разглядывая. — Да, ты права, — согласилась наша медик и поспешно последовала за мной. — Куроме, а тебе самой не страшно видеть такую… мёртвую почти себя? — спросила она, когда мы молча миновали половину пути. — Не особенно, — отвечаю, благополучно скрыв смущение от того, насколько мне было «страшно» видеть — и не только — неживую почти себя. — Ведь это я её сделала. Хотя, признаю, получилось немного не так, как хотелось, — заканчиваю деланно-безразлично. Акира не стала развивать не слишком приятную ей тему, лишь что-то пробормотала на тему моих талантов делать всякие пугающие штуки. Остаток дороги мы прошли, думая каждая о своём. Например, я размышляла над природой инстинктивного страха людей перед похожими на них, но всё же чуть-чуть отличающимися существами. Ведь в прошлом мире любили создавать мультипликационных животных, придавая им черты людей, точно так же, как и художники манги мира нынешнего. Всякие мишки, котики, уточки, даже мышки и насекомые (вспомнить хотя бы хентайную многоножку) — все они казались более милыми, обзаведясь человеческими глазами, пропорциями и мимикой. …до определённого предела, когда почти полное сходство с человеком начинало пугать. И ладно в нынешнем мире, пережившим вторжение демонов, а также населённом множеством различных монстров, химер, изменённых и воителей, порой не уступающих им в немотивированной жестокости. А вот Земля… учитывая тот факт, что все инстинктивные страхи передались тамошним хомо сапиенсам от выживших предков, то возникает ряд очень интересных вопросов. Например: каким это образом эволюция породила столь интересную особенность в насквозь материалистическом мире меня-Виктора? Или там всё выходит несколько сложнее? Смогло же моё бедовое воплощение-ахтимаг как-то вляпаться в Бездну? Хотя вряд ли я смогу это узнать теперь. Даже научившись перемещаться по мирам — не имея конкретного адреса, гораздо проще попасть в практически неотличимый от искомого, чем в именно свой мир. Ведь вселенная если и не бесконечна в буквальном смысле, то достаточно огромна, чтобы казаться таковой даже для архидемона. *** Новое застолье, помимо прочего, ознаменовалось появлением парочки крупных запечённых уток, а также пирогами и пирожками с различными начинками, поданными на десерт. Ням! Я люблю выпечку, поэтому неудивительно, что вслед за окончанием послеобеденного чаепития моё настроение, и так недурное от осознания хорошо выполненной работы, заметно улучшилось. Даже смущение от нездорового интереса к своему двойнику вместе с эмоциональным давлением тейгу — и те успешно скрылись на задворках сознания. Благодаря этому шуточки Кея, несмотря на свою фривольность, которую по чести следовало бы назвать похабностью — и, блин, проницательностью! — скорее повеселили, чем разозлили. Юморист живо интересовался новыми куклами. Как процессом их создания: «Ты же с голыми работала? И как? Всё исправила по своему вкусу? — пошлая игра бровями. — А потрогала?», так и возможным применением: «Круто! Можно себе любую девочку или парня слепить. Или два в одном, ха-ха! Бэйб, Яма, не хотите завести себе милую зомби-тян от нашей любимой повелительницы трупов?» «У-у, поганый извращенец! Ещё и заразный притом. Разносчик перверсий, блин! Правильно его Акира приложила!» — думала я, внешне удерживая свою обычную маску невозмутимости. В общем, застолье закончилось, когда Кей пошёл отмывать свою дурную голову от остатков жира, натёкших с надетой на неё большой тарелки. Красная от злости и смущения Акира, которая и заставила своего никак не желающего замолкать парня примерить сей модный головной убор — надо было ещё сверху ножнами стукнуть! — последовала за ним. По пути рыжая не без рукоприкладства дополнительно разъясняла, где и когда этот паяц оказался неправ. Хотя, судя по долетающим до нас ответным репликам, корм шёл явно не в коня. Немного сконфуженные здоровяки попрощались со мной и направились на улицу, продолжать рекогносцировку. Окрестности сами себя не изучат, да. Ну а я, призвав одну из новых марионеток и отправив её работать, прихватила с собой Люца и направила свои стопы к бывшим бандитским пленникам, что так жаждали пообщаться с «главным». * * * — …Девочка, что ты тут делаешь? — спросил лысый упитанный мужчина, коего, в отличие от многих других, бандиты удостоили личной камеры повышенной комфортабельности: с относительно чистым матрацем на койке, а также столом и стулом. Явно не будущий раб, а жертва киднеппинга. — Пришла поговорить. Вы же хотели увидеться с главным? Лысый пухлик смерил меня скептическим взглядом, почему-то уделив особое внимание Люциферу. — Очень смешно. А теперь иди и позови командира тех воинов. Мне нужно узнать, когда нас освободят. Я состоятельный человек и готов предложить… — Как хотите, — не став дослушивать, пожимаю плечами и выхожу из камеры. Закрыв за собой дверь, направляюсь к другому претендующему на полезность персонажу… Спустя время. …Что ж, посетив большую часть желающих перекинуться словом с главой группы, можно заключить, что Акира в своей оценке этих людей оказалась права: бесполезные балаболы. Даже Люцифер, насмотревшись на данных деятелей, решил спрыгнуть с моих рук и убежать по своим кроличьим делам. Кто-то тратил моё время, приставая с различными нелепыми вопросами, предложениями и даже требованиями. Особенно последним грешили представительницы прекрасного пола. Естественно, не те, которые обитали в женских бараках — или, тем более, удовлетворяли потребности бандитов в «доме отдыха», как проштрафившиеся или просто неудачливые рабыни из податного сословия: эти вели себя тихо и в целом проявляли настороженную благодарность. С требованиями выступали обитательницы отдельных камер, подобных той, что была у первого толстяка. И ладно бы действительно родственницы кого-то важного, так нет — мелочёвка, но с гонором! Иные сидельцы так же, как упомянутый лысый толстяк, не верили, что мелкая девчонка способна оказаться сильной воительницей и главой группы убийц. Довольно раздражающая ситуация. Но хорошее настроение позволило избежать моральных и физических травм у слишком языкастых и смелых «значимых персон». В пререкания я тоже не вступала. Зачем? Эмпатия подсказывала, что важной информации у них нет, а спорить или что-то доказывать посторонним, на которых тебе плевать… не самое разумное из занятий. Признаться, мне казалось, что благодаря Кокэю, слившему в прессу информацию об Отряде Убийц, недоверчивые граждане смогут связать юный возраст их освободителей с данной одиозной структурой. Но нет, не все читают газеты, интересуются темой скандалов в рядах разведки и тем более запоминают сенсации годичного срока давности. Думать тоже любят далеко не все, больше предпочитая «мыслить», тасуя в голове наборы шаблонов… о существовании которых такие, хм, любомудры тоже не догадываются. Это же самоанализом надо заморачиваться, напрягаться. Зачем? Увидел девочку с кроликом — не воспринимай её всерьёз и начинай качать права. И плевать на обстоятельства. Тьфу! Относительно продуктивная беседа получилась лишь с одним из узников: младшим наследником рода, вассального Ван. Этот тип очень хотел стать другом Империи вообще и наместника в частности, обещая сделать свой род «надёжной опорой законной власти». Разумеется, после того, как покровители защитят его от устранения старшими претендентами на место лорда, тем или иным способом уберут означенных конкурентов, а затем усадят данного союзничка на тёплое место владетеля. Чем-то мне этот вьюнош не понравился. Вроде и не врал, по крайней мере, на момент разговора, но чувствовалась в нём гнильца. Да и относительная искренность, определяемая навыком эмпатии, не гарантирует верности. Сегодня, когда он сидит в вонючей и холодной камере и имеет больше шансов умереть, чем занять место тяжело заболевшего старшего брата своего погибшего отца, он может верить в одно, а завтра, когда руками союзников избавится от противников в борьбе за власть, станет думать совсем по-другому. Знаем, проходили. Впрочем, отказывать страждущему я не стала, пообещав передать его слова Тайго… после того, как он подпишет чистый лист. Удивительно, но гордый аристократ согласился и тем самым даровал мне практически полную власть над собой (на пустой бумаге с витиеватым автографом можно написать мно-ого интересного). Видимо, его положение является ещё более отчаянным, чем показалось вначале. Но с этим пусть разбирается наш упитанный соратник по борьбе с феодалами-недобунтовщиками. Журналист остался напоследок. Этот, в отличие от большей части иных «важных и полезных», как верно подметила Акира, балаболов, обитал в одном из общих бараков с узенькими зарешеченными окошками и запирающимися снаружи дверями. Надо сказать, моё появление в помещении вызвало немалое оживление среди его жильцов. Здешние необычно взбудораженные постояльцы и так что-то горячо обсуждали, а после неожиданного открытия двери, за которой показалась моя персона — и вовсе подняли галдёж, чуть ли не митинг устроили. Ну-ну. Того гляди, погром в своём бараке начнут, хе-хе. — …Ты, девчонка, ответь: по какой причине нас, честных граждан, продолжают держать взаперти?! — нависая надо мной и воинственно размахивая деревянной ложкой, не по комплекции тонко воскликнул какой-то плечистый индивид. — Если вы не бандиты, то мы требуем… — …Где Василь? Куда вы его забрали? — высказался сухопарый бородач (хотя тут все щеголяли бородами разной длины и (не)ухоженности). — …нас раньше выводили на вечернюю прогулку… — …хоть пожрать нормально… Голоса пытающихся перекричать друг друга мужчин сливались в раздражающую какофонию, что, наложившись на крепкий запах обиталища нескольких десятков узников, не имеющих возможности регулярно мыться и стирать одежду, вероятно, могло вызвать у нестойкого человека сенсорный шок. — Заткнулись! — на ведущих себя словно базарные торговки мужчин упало духовное давление, приправленное капелькой КИ. — Чего разорались, словно вороны над падалью? — продолжаю на фоне резко сократившихся и сильно убавивших в громкости претензий. — Я здесь не для того, чтобы вытирать вам сопли. Всю нужную информацию до всех довели. Слишком тупые и беспамятные пусть спрашивают у товарищей, что произошло и что будет. А те, кто хочет поорать или высказать необоснованные требования, в следующий раз станут заниматься этим в холодном карцере. Самые активные идиоты имеют шанс заработать путёвку на крест — проветриться от лишней дури на морозном воздухе. Мы их специально оставили, для таких выдающихся умников. Громкий гомон, который под воздействием слабенького духовного давления превратился в бубнёж, теперь и вовсе затих. Морозить бузотёров насмерть я, конечно, не собиралась — по крайней мере, на первый раз и в отсутствие более тяжёлых проступков, чем не по делу длинный язык: повисят привязанные, а потом, уже поумневшие, вернутся в камеру — но сидельцы об этом, естественно, не знали. Не удивительно, что в бараке повисла такая тишина, что стало слышно копошение крыс. — Что ж, раз мы расставили точки над «и», то перейдём к делу. У кого из вас есть важные и неотложные вопросы, которые нужно задать командиру имперской боевой группы? Молчание. Запугивание, как и всегда, сработало быстрее и лучше любой попытки вступить в полемику. Но как бы оно не сделало это слишком хорошо. В конце концов, я здесь не для того, чтобы кошмарить спасённых от бандитов пленников, а для разговора. Потенциальный собеседник для которого теперь молчит. Прелестно! За дурацким появлением грозит последовать не менее дурацкий уход. Раздражённо оглядев резво потерявших запал бородатых оборванцев, всё-таки вижу реакцию. С дальней от меня лавки, промаргиваясь от недавнего сна — и как он только умудрился заснуть при такой шумихе? — поднялся смуглокожий мужчина с левой рукой в самодельном лубке, продетом через перевязь на шее. В эмоциональном плане этот человек, в отличие от львиной доли оставшихся, излучал не подавленную злобу и/или страх различной степени, а неподдельный интерес, приправленный лёгкой досадой на себя. Хотя, он ведь в буквальном смысле проспал моё выступление. — Не стоит на них гневаться, уважаемая воительница. Это я, по недомыслию своему, начал обсуждение изменившихся обстоятельств и тем самым неосторожно бросил искру на промасленные ветви людского страха и сомнений. А после вместо того, чтобы направлять разговор, постыдно задремал, поддавшись усталости. Приношу покорнейшие извинения за свою слабость, породившую данную досадную оплошность, а также за то, что вынудил отвлечься от ваших, без сомнения, важных дел, — примиряюще заговорил новый собеседник. — И разрешите представиться, — с лёгкой улыбкой он изобразил поклон. — Я — Кизаши: скромный журналист, публицист и немножечко философ, а также паршивая овца славного рода воинов и алхимиков Сангре. Быть может, вам доводилось видеть мои работы? — Куроме, — тоже обозначаю лёгкий поклон, в конце концов, несмотря на мою предвзятость к журналистам, этот ведёт себя прилично, а элементарная вежливость мне ничего не стоит. — Глава спецгруппы Службы разведки. Я не запоминаю авторов газетных статей, поэтому не могу уверенно сказать, видела ли ваши. Возможно, и видела: я читаю достаточно много разной периодики. Кстати, разве журналист и публицист — это не одно и то же? — Искренне рад знакомству! — от улыбки в уголках блестящих энтузиазмом синих глаз собеседника образовались морщинки, выдавая в нём человека, щедрого на выражение положительных эмоций. — И вы отчасти правы, говоря о родстве понятий журналистики и публицистики — и там и там принято опираться на факты. Однако я бы не спешил заявлять о тождественности. Ведь публицистом можно назвать и журналиста, пишущего об общественной и политической жизни, и писателя, чей труд сосредоточен на актуальных проблемах текущей жизни нашего общества. Поэтому, будучи писателем и журналистом, я предпочитаю разделять эти профессии. — Хм… буду знать. Надеюсь, вы не собираетесь приставать ко мне с глупыми требованиями и невнятными предложениями? — Вам решать, желает ли Мастер боя и восходящая звезда Службы разведки потратить время на беседу с любопытным писателем и репортёром. Но могу сказать, что я прибыл на Северо-восток не просто так. И долго собирал различные материалы, которые, смею надеяться, смогут вам пригодиться. «Хм, а этот меня сразу узнал. Видно, что следит за новостями. Журналист…» — Почему бы и нет, — спустя секунду размышлений отвечаю я. — Идите за мной. Вороны, с высоты контролирующие подходы, не видели никаких подозрительных движущихся точек среди горных троп, а значит, у нас есть как минимум несколько часов, а как максимум пара суток. Учитывая, что все важные дела уже сделаны, мне ничего не мешает совместить приятное с полезным и поговорить с этим Кизаши за чашечкой чая со сладостями. Что? Кто-то только-только вышел из-за стола? Пф! Уже прошло целых… — взгляд на часы — целых сорок минут! Время пить чай, хех. Поэтому, направившись на кухню, дабы заказать горячей воды и — чем случай не шутит, может даже найти сохранившуюся выпечку — отправляю своего спутника привести себя в порядок и переодеться. Попахивает от него всё же. * * * Состоявшаяся после то ли беседа, то ли интервью вышла довольно занимательной. Кизаши оказался сразу предупреждён о том, что если перед широкой публикой всплывут материалы с указаниями на меня или Отряд, то я буду всё отрицать, а несдержанный журналист-публицист-философ неизбежно встретится с последствиями, которые ему не понравятся. Меня также сразу заверили, что не собираются искать скандальной славы и вообще специализируются на другом. Эмпатия подсказывала, что тут собеседник не врёт. Как не обманывает и в том, что я не первый человек, который его предупреждает о подобном, и раз «скромный искатель истины» жив, здоров и не в розыске — значит, умеет держать данное слово. Разумеется, несмотря на все расшаркивания, я не спешила делиться секретной или опасной для себя информацией. Собственно, меня о таком и не спрашивали. Кизаши больше интересовался тем, где довелось побывать нашей группе, что увидеть, а также отношением к этому увиденному. Кроме того он спрашивал про мой путь как воина духа. Другие Мастера не слишком спешат делиться тонкостями, даже если они не являются секретом их школы, а мой визави отличался изрядным любопытством. Я не типичный Мастер, который давал клятвы перед наставниками и имеет младших учеников или род, для которого стоит хранить любую мало-мальски ценную информацию, поэтому легко отвечала на большую часть общих вопросов. Мужчина, в общем-то, имеющий представления о том, как воители и алхимики реагируют на попытки выведать их секреты, был достаточно деликатен в своём любопытстве. А вот в чём он оказался раздражающе настойчив, так это в своём желании узнать моё и ребят мнение по поводу текущего положения дел в Империи. Пускай журналист-публицист и сумел увлечь меня беседой под чаёк, но данная тема — это то, о чём я как раз не очень хотела разговаривать. Пусть после моего чудесного превращения из безымянной тени в Мастера боя, аристократку и офицера разведки — хотя звание лейтенанта это, конечно, курам на смех — у меня и получилось обрести изрядную толику свободы, но не настолько большую, дабы заметно отступать от верноподданнической позиции. Особенно сие важно после конфликта с Сюрой. Мало ли, что Кизаши верит в свои обещания, вдруг потом что-то всплывёт? Такие вещи склонны происходить в самый неподходящий момент... Учитывая, что мой собеседник придерживался либеральных взглядов, осуждая силовые методы революционеров, но вместе с тем поддерживая идею необходимости перемен, мне волей-неволей пришлось отстаивать позицию консерваторов. Это оказалось даже забавно и в какой-то мере полезно: дискуссия хорошо подсвечивает недостатки той или иной позиции. Ну, если оппоненты готовы слушать и переосмысливать собственные убеждения, а не только навязывать своё мнение. — …Мне по роду профессии необходимо уметь видеть факты, дабы, опираясь на них, строить свои выводы, которыми я имею честь делиться с интересующейся положением дел читающей публикой, — поставив чашку на стол, вёл свою речь Кизаши. — А факты сейчас таковы, что нашу великую страну сильно лихорадит, и я не решаюсь даже предположить, как далеко все может зайти. Отгремевшая война на Юге, нарастающая напряжённость на Востоке и Севере… они обнажили и усугубили многие застарелые проблемы и противоречия нашего общества. И... прошу прощения за резкие слова, но в многоголосом ропоте нищего крестьянства и беднейших мещан, грохоте выстрелов и звоне клинков дезертиров и войск взбунтовавшихся провинций мне слышатся грозные раскаты бури, которая ожидает Империю. — И что же, по вашему мнению, она нам принесёт? — задаю вопрос этому любопытному и отважному человеку. Как ни крути, но чтобы говорить подобное — пусть и вроде как адекватной, но государственной убийце, фактически карателю — это нужно обладать немалой отвагой. Или обладать выдающейся проницательностью, умением читать чужие характеры, в данном случае — мой. Или совсем не иметь инстинкта самосохранения. Вернее, считать, что прямое высказывание своего мнения стоит выше риска получить травмы... или вообще умереть. Учитывая место, где мы встретились, последний вариант имеет не меньше права на жизнь, чем первый. — Не знаю, я всего лишь простой слуга пера, — покачав головой, несколько слукавил этот потомок благородного рода, много чего знающий и имеющий незначительные — примерно планки Неофита — но духовные способности. — Точно прозревать будущее не под силу даже творениям Первого Императора. Может, боги и способны на это, но они не спешат делиться своей мудростью со смертными. Поэтому станет буря очищающим дождем или превратится в ужасный ураган, который сметет и сломает все на своем пути, я не скажу. Ясно только одно: как ни печально это признавать, той прежней, хорошо нам всем знакомой Империи больше не будет. И, думаю, не только Империи. Очевидно, что весь мир сейчас стоит на пороге перемен, которые начались в нашей стране. И либо мы изменимся, чтобы, как в былые времена, возглавить и повести за собой окружающие нас народы, либо падём. — Браво, — изображаю несколько хлопков, — очень проникновенная речь, — произношу я, в общем-то, даже не зная, искренне или с иронией. — Думаю, выступи вы перед толпой — многих воодушевили бы. Или заставили задуматься. — А если говорить о вас, госпожа Куроме? Я по нашей беседе могу сказать, что вы весьма умная и разносторонняя девушка, поэтому хотел бы услышать ваше мнение. — Не боитесь, что оно будет выражаться в карцере для ведущего крамольные речи вольнодумца? — Я хорошо разбираюсь в людях и вижу, что вы не станете так поступать. Я ведь не призываю ни к чему угрожающему государству. А контроль над умами и словами граждан не входит в список обязанностей вашего подразделения, верно? — тонко улыбнулся он, процитировав одну из моих предыдущих реплик. — Верно, — отвечаю, запив чаем очередную печеньку. — Наш профиль — опасные для страны бунтовщики и предатели. «А ещё просто неудобные для государства или его конкретных представителей фигуры. Или те, на кого поступил «левый» заказ», — дополнил внутренний голос. — Что до вашего вопроса… — начинаю я, намеренно копируя несколько велеречивый стиль речи Кизаши. — Империя переполнена людьми, которым кажется, что они лучше всех знают, как правильно поступить и куда вести страну, дабы подарить счастье всем, даром и чтобы никто не ушёл обделённым, — на лицо наползает кривоватая усмешка, полная понятной лишь мне иронии. — Беда в том, что даже если все они искренни и действительно знают, что делают, «знатоков» всё равно слишком много, чтобы Империя выдержала все их острые эксперименты, не разорвавшись на истекающие кровью куски. Делаю короткую паузу, ожидая возражений и комментариев. Но Кизаши молчит, всячески показывая своё внимание. Что ж, тогда продолжим. — Сам народ? Это фиктивный субъект, состоящий по большей части из дремучего крестьянства. У него нет и не может быть собственных желаний сложнее примитивного «забрать у господ всю землю, всем раздать, а городским паразитам ничего не давать». Малозначимый факт, что «городские паразиты» снабжают деревню инструментами, удобрениями и прочими продуктами промышленного производства — можно и забыть. Это ведь проблема не сегодняшнего дня. Глядишь — само рассосётся. Как-нибудь. А если что не рассосётся — несложно найти или назначить «виноватых», которых можно под радостные возгласы растерзать на площади, ничего не изменив, но зато подняв всем настроение. О том, что такие же «гении» сидят и в правительстве, опять же деликатно умалчиваю. Врагов нужно убивать, не предупреждая о своём намерении заранее. — Никто ничего не знает, но все готовы драться за свою веру в то, что именно их путь единственно правильный и ведёт к светлому будущему… хотя бы для них, — с понятной только мне самоиронией усмехаюсь краешком губ. — Глядя с такого ракурса, разве смотрится подобный хаос лучше проблемной, но стабильности? — Действительно. В бушующем шторме иллюзия спокойствия может показаться привлекательной, — кивнули мне. — Но если лавина или, продолжая нашу морскую тему, могучая волна начала двигаться — её уже не остановить. Единственный шанс выжить — двигаться впереди или на её гребне, — мужчина вздохнул и потянулся за чайником, дабы наполнить опустевшую чашку. — Когда рушатся устои и рамки, всё, что еще вчера казалось незыблемым, сегодня становится не таким очевидным. Завтра же всё может вообще превратиться в пыль, в отживший своё анахронизм, который мешает спасительному скольжению вперед — и в своей косности неизбежно станет жертвой страшной волны. Бунтуют крестьяне, рабочие, солдаты, могущественные воины духа. Даже родовитые дворяне и высокопоставленные офицеры присоединяются к противникам нынешнего порядка! Никто из столичных или провинциальных властей не знает, как поступить в сложившейся ситуации. Они следуют проверенным рецептам прошлого, своего жизненного опыта и своих наблюдений. Но никто из них не имеет понятия о том, с чем имеет дело. Даже те, кто представляет революцию, как мне думается, этого не понимают. Мне кажется... нет, я уверен: первейшая обязанность имперской власти — разобраться и направить это движение в безопасную сторону. К сожалению, высокие кабинеты остаются глухи к моим статьям и книгам, — Кизаши кисло улыбнулся. — Ха, поняла! — негромко рассмеявшись, наполняю свою чашку. — Вы это говорите, думая, что кто-то из вышестоящих прислушается уже к моим словам? Увы, но нет, — делаю глоток почти полностью отстывшего напитка. — Даже если я захочу пообщаться на эту тему со стариком Будо или — тем более! — министром Сайкю, это не закончится ничем хорошим. Лишь проблемами для меня, пропорциональными проявленному упорству. Я — сильный и перспективный, но всего лишь лейтенант. И… вы же знаете, кто моя сестра? — Кровавая Акаме? — наполовину утвердительно уточнил мой собеседник. — Именно! Самая знаменитая из революционных убийц, из-за которой все мои сомнительные слова могут и будут трактовать… превратно. Даже Император при первой нашей встрече спросил про сестру. Поэтому как телеграф, передающий ваши мысли наверх, я абсолютно бесполезна. Или даже вредна. Но думаю, там, — указываю пальцем в потолок, описывая небольшой круг, — и так знают, что и для чего делают. — Вы себя недооцениваете. Ещё месяц назад ходили слухи о восходящей звезде Службы разведки. А после вашей победы над монстром ультимейт-класса о «второй Эсдес» узнал даже я — наши пленители очень горячо обсуждали это происшествие. Поверьте, госпожа Абэ: такие люди, как вы, никогда не остаются на задворках истории, особенно во время социальных потрясений. И ваш покорный слуга будет несказанно счастлив, если кто-то, подобный вам, в своих действиях станет учитывать болтовню подобных мне. Или даже просто задумается о темах, которые мы подняли за чашечкой чая, — мужчина улыбнулся. — Пытаетесь завербовать? Вы же не имеете отношения к одной из разведок? — вроде бы в шутку спрашиваю я, при этом до предела обострив способности к эмпатии. Попытка перетянуть меня на свою сторону от недавнего кандидата в рабы выглядела весьма сомнительно. Но профессия журналиста, как и торговца, очень хорошо сочетается с ремеслом шпиона. — Ни малейшего! Не стану скрывать: подходили и от наших надзирающих органов, и от... иных сил. Но я ещё в детстве выбрал своё призвание: служить глазами и устами нашего общества — не зашоренными! И не собираюсь от этого призвания отступать! — с претензией на выспренность ответили мне. И, что важнее — правдиво. А вот я, наоборот, как раз пыталась провернуть нечто похожее на вербовку, используя эмпатию и деэмпатию для того, чтобы расположить собеседника к себе. Не факт, что такой контакт принесёт большую выгоду, но и просто поговорить с умным и не настроенным на конфликт обладателем иных взглядов бывает полезно. Да и выход на представителя честной, но не прореволюционной прессы — репортажи и очерки Кизаши, как он уверил, регулярно издаются в издательских домах и типографиях Столицы — может пригодиться. — Что же, я запомню ваши слова. Но всё-таки останусь при своих, — слабо качаю головой. — Нашу родину сотрясают смуты и войны с колониями и соседями. Даже те, кто пока сохраняет нейтралитет, следят за событиями с хищным интересом. Если воспользоваться вашей аналогией, то нынешнее положение дел — это буря, а Империя — корабль, — вспомнила я сравнение любимое многими земными политиками-националистами. Никогда не нравилась эта лицемерная риторика, но для нынешней маски сойдёт, тем более Онест продвигает нечто похожее. — Может быть, корабль Империи устарел, оброс ракушками, имеет течи и в целом стал довольно некомфортным местом для большей части экипажа и пассажиров. Но он всё равно обеспечивает наше существование в недружественном мире. И чтобы дать ему капитальный ремонт, его сначала нужно завести в тихую гавань и поставить в док. А радикальные реформаторы и революционеры предлагают нам сломать и сжечь «прогнивший» лайнер и на пепелище строить новый. В открытом море, посреди шторма. Делаю небольшую паузу, чтобы бросить в рот очередную сладость и выпить тёплого чая. Кизаши не стал прерывать тишину своими репликами, предпочтя последовать моему примеру. — Вы можете сказать, что корабль Империи — не есть экипаж её государства, — продолжаю ненадолго прерванную мысль. — Но попытка поменять офицерский состав (плохой или хороший — не мне судить) немногим лучше первого варианта. Ведь вокруг не только бушует стихия, но и у подножия капитанского мостика идет драка тех «умников», которые считают, что знают, как лучше строить новый корабль. Перед этим собираясь сломать старый. Который, напомню, хранит нас в море. Если уступить место рядом с Императором этим… деятелям, они неизбежно продолжат и свою подрывную активность, и не прекратят драку, которая будет идти уже подле штурвала. Что, как вы понимаете, не закончится ничем хорошим. И так как моё призвание — защищать Империю... ту самую, чьи люди спасли нас с ребятами от голода, жизни на улице или иного незавидного будущего, а после сделали теми, кто мы есть... что ж. Я, помня это, всеми силами буду препятствовать негативному течению событий. А каким образом я стану это делать и что подразумеваю под «негативным течением» — об этом умолчим и предоставим додумать собеседнику. Как и об истинных чувствах к «прекрасным людям», благодаря которым я стала той, кто есть сейчас. Тем более, исходя из рационального, но всё-таки охранительского контекста моих речей, сопровождаемого явственным душком национализма, выводы (очевидные, но неправильные) и сами напрашиваются. — Трезво, — понимающе, но не скрывая лёгкого разочарования, произнёс Кизаши. — Не могу сказать, что с вами согласен, однако я писатель и журналист, а вы воительница и представитель силовых структур, совершенно неудивительно, что мы видим мир и общество через призму собственных — и различных — мнений. Публицист-журналист улыбнулся. — У вас живой, не закостенелый ум, — продолжил он. — Поэтому я верю, что в эти богатые на неожиданности и потрясения годы вы сумеете отыскать верный путь к спокойной гавани. А там сможете побудить окуклившийся в своём благостном мирке «экипаж» к началу трудной, но жизненно важной для всех реставрации. — Я тоже надеюсь на лучшее. Кстати, вы ведь выходец из рода алхимиков? Можете посоветовать качественную литературу на тему… К сожалению, особыми знаниями по алхимии мой визави не блистал: в детстве его пытались учить, но без особого толка. Впрочем, названиями кое-каких относительно общедоступных материалов он поделился, даже пообещал потом прислать ещё, если удастся вспомнить или спросить у тех из родственников, с кем у него нормальные отношения. Для этого пришлось оставить ему почтовый адрес арендуемого домика. Кизаши свой тоже оставил, очевидно, собираясь сохранить связь с такой интересной личностью, как высокоранговая убийца на зарплате. Что касается информации по интересующим меня вопросам, её у Кизаши хватало. Правда, большая её часть перекрывалась уже имеющимися данными, полученными от агентуры Тайго, болтливых мертвецов, горцев, подопечных Юрэя и иных. С другой стороны, журналист, нашедший своё призвание в донесении до людей правдивых событий, собирал сведения исходя из собственных задач. Поэтому, даже повторяя известное мне, он добавлял множество деталей — порой просто небезынтересных, а порой и важных. После того, как мы (ну хорошо, в основном, я) уничтожили выставленные запасы сладкого и допили успевший остыть чай, пришлось сделать небольшой перерыв, пока работники кухни принесут испёкшиеся за время нашей беседы булочки и новый чай к ним. Тут на голоса и вкусный запах подтянулся выискивающий себе увлекательное занятие Кей, за ним подошла Акира, а в конце на огонёк явилась и парочка вернувшихся здоровяков. Бывший кандидат в рабы, видя такой наплыв источников для своих заметок, испытал нешуточный подъём. А вот мне стало не до радости: бессовестные налётчики с невиданным энтузиазмом начали уничтожать мои вкусняшки! Акира, заявившаяся с кроликом на руках, ещё и не постеснялась мне попенять за то, что я-де за ним не слежу. Позволяю, мол, бегать где ни попадя. И всё это — не отрываясь от горячих булочек, приготовленных, между прочим, не для нее! У-у, рыжая-бесстыжая! И парень у неё не лучше. И парочка оголодавших здоровяков… одни проглоты кругом! Пришлось порадовать поваров новым заказом, благо ныне усопшие бандитские боссы тоже уважали выпечку и теста пока ещё хватало. Уже ближе к вечеру, после ужина, ежедневной медитации — как никогда важной для подавления мозговых тараканов, затеявших революцию в голове одной отдельно взятой несчастной некроманси — и непреходяще полезной тренировки с оружием, я настроилась на своих пернатых дронов, дабы внимательно изучить горы с высоты. Никаких подозрительных скоплений движущихся точек людей и животных не обнаружилось, лишь далеко на юге, в расщелине между гор, там, где тянулась одна из дорог, ветер поднял в воздух снежную взвесь. Вероятно, ночью погода станет ветреной и снежной. Не люблю снег, летящий в лицо и забивающийся за воротник, хорошо, что моя очередь стоять на часах наступит самой последней, почти утром. С этой мыслью отправляюсь в свои покои, чтобы, раз уж у меня наступило просветление, попытаться поспать. Вдруг хотя бы на этот раз удастся обойтись без кошмаров или богатых мерзкими подробностями воспоминаний из жизни демонической твари? Мечты-мечты…