ЮНЫЕ МЕЧТАТЕЛИ

Он любил приходить сюда и подолгу молчать, стоять неподвижно. Смотреть на Неву, только пробившуюся из под толщи льда, на серые дома, глядящие на него со всех сторон. Дышать вечерним питерским воздухом приятно в любое время года, но ничто не могло сравниться с весной, с его весной, когда все музы мира шептали на ухо самые красивые слова, когда он вдруг понимал, что влюблен ещё сильнее, чем прежде, хотя куда, казалось бы, сильнее. И даже если бы оказалось, что весенний Петербург – самый серый город в мире, он не перестал бы вглядываться в каждое серое облачко и каждый камень на мостовой, он бы ни на что не променял свою нежную грусть, которая навещала его с порывами прохладного ветра. Кудрявый юноша кутался в тёплый вязаный шарф и старался запомнить каждую вывеску на том берегу, каждого прохожего, как и всегда он боялся, что сейчас-то точно стоит вот так в последний раз, он боялся, что вот-вот повзрослеет окончательно и станет вечно занятым, душным, устало волочащимся домой гражданином, а для него ничего не было хуже. "Глупо это". Глупо бояться стать офисным планктоном, когда ты – уличный художник, глупо бояться проснуться в подворотне, если засыпаешь в своей постели, глупо наконец тратить свое драгоценное время на ненужные переживания о будущем, когда у тебя в руке кожаный портфель, набитый кучей тетрадей и листами с прекраснейшими стихотворениями. Да-да, Александр Пушкин предпочитал бумагу и ручку (а иногда и самое настоящее перо) всяким гугл заметкам, ему хотелось, чтобы его стихи, даже самые маленькие и неудачные (если такие вообще были), можно было держать в руках, чтобы его как поэта нельзя было выбить из колеи низким уровнем заряда, отсутствием интернета или внезапной пропажей пластмассово-стеклянно-железной коробочки. Саша вообще уважал и любил старину: смотрел советские фильмы на ноутбуке, в его плейлисте Магомаев и Анна Герман мешались с Эдит Пиаф и Битлз, он обожал одеваться в секонд-хэндах и рассматривать фотографии викторианской эпохи – чем загадочнее, тем лучше. Он отлично разбирался в политике и всех тех скучных и не очень вещах, которые происходили в мире, но иногда гораздо приятнее было абстрагироваться от всей этой суеты и представить себя молодым революционером времен Александра Первого. *** С детства Пушкин был охотником до книжек, читал взахлёб, целый день мог не отрываясь по слогам читать, так что бабушка только пообедать уговаривала, а как спать уложат – ещё полночи под одеялом книжку с фонариком прятал, если не засыпал случайно. Гиперактивным был ребёнком, непослушным, в школе учился плохо, хотя умным был не по годам, да все места себе не находил, бегал, прыгал, дрался, а потом домой приходил и снова за чтение принимался. Но спустя некоторое время Саша стал более спокойным, он был настоящей душой компании, при этом книжным червем и тем ещё острословом, одноклассники к нему прислушивались, голоса смолкали, а глаза устремлялись к низенькому кудрявому мальчику, как только он начинал читать очередное стихотворение о недавней драке на школьном дворе или наискучнейшем уроке математики. В подростковые годы Саша сначала стал хамить и обзываться, нарывался на драки и разборки, однажды даже до версуса довыпендривался. Кто бы мог подумать, что тупые шутки из-за французской фамилии могут привести к настоящей ссоре? И откуда в семиклассниках столько желчи и агрессии? У Дантеса не было шансов победить Пушкина словами и рифмами, поэтому в конце концов более-менее приличные разборки все равно превратились в мордобой, и Саше прилетело по самое не хочу. Он даже пару дней в школу не ходил, за это время как раз успел написать своему оппоненту парочку злостных стихотворений. Одумался ли поэт со временем? Разумеется, он ненадолго упал в фандом русского рока, а затем переключился на эмо, и к тому времени, как всяческие надуманные депрессии перестали быть ему интересны, школьные драки и версусы также перестали его интересовать. Грустить из-за невозможности ходить с эмо-чёлкой вследствие кудрявых волос больше не приходилось, зато внезапно оказалось, что виниловые пластинки надо уметь искать, и что секонд-хэнды в радиусе нескольких километров от его дома – ничто в сравнении с тем самым, как и полагается, за тридевять земель. В одном из таких секонд-хэндов он и познакомился с Колей. Парень выглядел младше Александра на год-другой, на нем было серое пальто, вельветовые штаны были неаккуратно подвернуты, массивные ботинки делали юношу на пару сантиметров выше. Он разглядывал ремни, стоя к Пушкину в полоборота. Николай заметил поэта уже давно, но не подавал виду. Пушкин, проходя мимо Гоголя, услышал в его наушниках знакомые крики, чуть заметно улыбнулся и стал краем глаза поглядывать на юношу. " They said all Teenagers scare The living shit out of me "* Чёрные, словно крашеные, волосы Николая были наполовину собраны в небрежный хвост, нижняя их часть почти касалась плеч. Над верхней губой проглядывались смешные, совсем мальчишеские, усы. Пушкин улыбнулся снова. " They could care less As long as someone'll bleed "* Он, конечно, знал Гоголя, то есть видел – они учились в одном университете. Николай все время ходил один, выглядел довольно грустным, часто что-то увлечённо писал в телефоне, при этом экран стоял на минимальной яркости, так, что даже сам Гоголь почти не видел клавиатуру. " So darken your clothes Or strike a violent pose "* Гоголь уронил ремень, Пушкин поднял, классика. Так и познакомились. Нет, Саша бы никогда не поверил, что действительно сможет подружиться с таким человеком, как Коля – он был странным, нелюдимым параноиком, первое время он постоянно судорожно прятал телефон и руки в карманы. " Maybe they'll leave you alone "* Пушкину пришлось терпеливо ждать, пока Гоголю наконец удалось перестать заикаться даже при обычном разговоре о погоде, ещё через некоторое время Коля стал скидывать Саше мемы Вконтакте, а потом и вовсе дал прочитать один из своих многочисленных рассказов. У общительного и говорливого Пушкина была компания, он мог бы и вовсе никогда больше не заговаривать с Николаем после той встречи в секонд-хэнде, но вместо этого Пушкин записался молчаливому прозаику в друзья. Сначала в друзья, а потом и в любовники – молодой прозаик сам сочинил Пушкину корявое стихотворение с признанием в любви, Александр был очень тронут, а Николай так стеснялся, что, передав конверт перед первой парой, осмелился заговорить с Пушкиным только к концу занятий, и то лишь благодаря тому, что поэт практически поймал его и сам первым заговорил. Гоголь не верил своим ушам, когда Пушкин прочитал ему по памяти свое собственное стихотворение о молчаливом юноше. Тем не менее, со временем Николаю пришлось поверить в то, что в него действительно могли влюбиться, к тому же не просто кто-то, а сам Пушкин – живая легенда университета, основатель литературного кружка "Золотые рукава" ("Да, я смотрю Лапенко, и что?"), местная икона стиля и просто хороший человек. Александр чувствовал себя нужным – у Гоголя глаза горели, когда он встречался с ним в коридорах. Прозаик был похож на нескладного персонажа английского средневекового романа, вместе с этим – на малолетнего торчка. Гоголь был из тех людей, которые красят в чёрный свои и без того чёрные волосы и курят раз в полгода. Он любил драматизировать и преуменьшать собственное значение, пил кофе без сахара, хотя он и казался ему противным, вдохновлялся странными, даже жуткими вещами, и, как бы он ни старался иногда казаться стильным подростком, который слушает рэп и разбирается в политике, его сердце послушно замирало лишь при звуках народных оркестров и старых заунывных песен, да вот теперь еще и при взгляде на Александра. Пушкин будто бы все это понимал, видел сквозь все глупые маски настоящего Николая, а тот, в общем, был и не против, вот если бы кто-то другой, не Саша, то Гоголь бы обиделся, но Пушкину можно было знать о Николае все. " But not me "* *** Поэт смотрел на серо-голубое небо над домами и антеннами, еле слышно напевая под нос романс из "Звезды пленительного счастья", он снова позволил себе, будто был глупым подростком, погрузиться в меланхолию без повода и всё ждать чего-то. " Кавалергарды, век не долог, и оттого так сладок он... " Вдруг телефон коротко завибрировал в кармане пальто. любимая хтонь: " заедешь сегодня? небо темнеет, а я без зонта =((0( " Поэт мигом забыл всю надуманную грусть и не смог сдержать улыбки, сильнее закутался в шарф, связаный Гоголем. Быстро набрал ответ, поспешил домой – он жил недалеко, любил гулять пешком, а работал из дома, писал всякие статьи, поэтому мог позволить себе такие прогулки хоть каждый день, все равно материал писал на месяца вперёд, ещё и для себя успел сочинять. "жди, принцесса" Нужно было успеть зайти в магазин возле дома – в холодильнике со вчерашнего дня как мышь повесилась, так и висела, а у Пушкина намечались гости. Александр купил бутылку вина и любимые пирожные Николая, собирался закупиться по мелочам, а домой пришёл с целым пакетом всяких продуктов. *** Николай скучал весь день – пары были одна скучнее другой, а на переменах даже поговорить было не с кем, Каховский валялся дома с температурой уже несколько дней, а Пушкин... А Пушкин уже год как выпустился. Гоголь сидел на последней паре максимально далеко от преподавателя и рисовал иллюстрации к своему новому рассказу, иногда записывая в телефон идеи для нового. Черти, ведьмы, кикиморы – все это казалось настолько интересным Николаю, что он просто не понимал, как можно писать о чем-то другом, как можно так лелеять какого-то Евгения Онегина, если его история не имеет дела с мистикой, болотами и чертовщиной. Пушкин на это отвечал Гоголю, что его Онегин – такое же воплощение самого Александра, как и кикиморы – Николая. "Но ведь я не кикимора" - возмущался Гоголь. "Ну а я не натурал" - смеялся Пушкин. Вот-вот должен был начаться дождь. До долгожданного звонка оставались считанные минуты, прозаик поспешил собрать вещи в рюкзак. "Саша, должно быть, уже приехал", - думал он, -" Покажу ему свой новый рассказ", - Гоголь еле заметно улыбался, - "Если он, конечно, не предложит чего поинтереснее". Николай на лету пожал руку Бестужеву-Рюмину, с которым его познакомил Каховский, бросил случайный взгляд на Мишу Лермонтова, который всегда смотрел на Гоголя не скрывая своей неприязни, и вышел в душный весенний вечер. Пушкин стоял оперевшись на дверцу своей машины ("отец подарил, спасибо хоть не Волгу"), смотрел куда-то вверх, не замечая никого вокруг. В глазах Гоголя он выглядел тепло и по-домашнему: мягкое пальто, связаный Николаем тёплый шарф, разноцветные носки, растрепанные волосы. "Наверняка он сегодня весь день дома сидел", - подумал Гоголь, приглялелся – и правда – пижамные штаны с динозавриками с головой выдавали в молодом поэте ребенка. Николай поспешил к своему возлюбленному, тот наконец заметил его, широко улыбнулся, поцеловал в щеку, хотя Гоголь и стеснялся подобных проявлений чувств и все время просил Александра перестать. "Да ладно тебе, чего бояться?" - Пушкин с уважением относился к просьбам Николая, но иногда все же ослушивался, за что получал по голове потрепаной тетрадкой или маленьким кулачком. "Всё равно уже все знают", - Александр любил накручивать на палец чёрные пряди Николая стоя в университетском коридоре, а тот в такие моменты лишь молчал и гадал в радиусе скольких километров заметен его румянец. "То, что ты успел обо всем растрепать этим своим Рукавам и Союзу Спасения ещё не значит, что знают все, перестань, пожалуйста, я стесняюсь вообще-то". Но сейчас Гоголь скучал по тем разговорам в коридорах и поцелуях в щеку при встрече, раньше он спешил в университет чтобы увидеться с Пушкиным, теперь же с нетерпением ждал, когда пары закончатся и поэт заедет за ним на своей смешной Ладе. Пушкин пару мгновений вглядывался в лицо своего Коли – загадочный ребёнок, так и оставшийся в своей эмо фазе, выглядел замученным и помятым, его расписание делало больно даже поэту, который уже не имел дела с универом. Затем Александр крепко обнял прозаика и открыл ему дверь в машину. "Расслабься, принцесса, мы едем домой", - Пушкин потрепал Гоголя за волосы и, обогнув автомобиль, занял свое место. – Я не принцесса, - Гоголь с видом великого критика выбирал какую песню включить. – А кто же? Кикимора что-ли? - слова Пушкина были заглушены криками Джерарда Уэя, Николай довольный смотрел в окно с видом абсолютной непричастности. * "They said all Teenagers scare The living shit out of me They could care less As long as someone'll bleed So darken your clothes Or strike a violent pose Maybe they'll leave you alone But not me" "Подростки хотят вытрясти из меня дух, Они жаждут одного – человеческой крови. Надень одежду потемней или прими яростную позу — Может они оставят тебя в покое, но не меня."