Неизбывность

Леви притаился за дверью и, прилагая большие усилия, чтобы не дышать и не смеяться, ждал своей участи. Эрвин ходил где-то рядом с кладовой. Его шаги были тихими и вкрадчивыми, они то приближались, то замирали. Вместе с ними у Леви замирало сердце. На губах играла улыбка, готовая вот-вот взорваться хохотом. Играть в прятки в трехкомнатной квартире, будучи почти тридцатилетними лбами, было верхом идиотизма. Впрочем, как и сидеть взаперти две недели кряду. Этот мир сошел с ума двадцать девятого февраля. Леви прекрасно помнил, как Германии за несколько дней до этого аккуратно, слово за словом, начали намекать на «соответствующие меры», «карантин», «быстро растущее число заболевших», «ужесточенный контроль»… Короче говоря, изоляцию. Тогда он вернулся с работы — из кухни, ослепленной ярким закатным солнцем, доносился плеск воды. Эрвин мыл посуду. — Нас отправили на удаленку, — сообщил Эрвин вместо приветствия, натирая губкой сковородку. — Вау, — Леви сбросил с плеча сумку и рухнул на тут же стоящий стул. — Не думал, что все зайдет так далеко. — Я тоже. — Что ж, посмотрим, что скажет завтра наш шеф. У нас как раз заседание отдела. — Если нам до завтра не запретят собираться в группы больше пяти человек, — рассмеялся Эрвин. — Как хорошо, что нас в отделе как раз пятеро, — съязвил Леви и окинул взглядом кухню. Чисто. Видать, Эрвин отужинал уже какое-то время назад. В воздухе был слышен приятный запах картофельной запеканки, ну, или картофельного супа. — Что готовил? — Картофельный гратен. Гратен. Конечно же! Куда без офранцуживания обычной «запеканки»? Леви подавил ухмылку, а Эрвин продолжил: — Угощайся, если хочешь. Он в духовке. Еще горячий. Ты сегодня, кстати, рано. — Заебался, — без обиняков признался Леви и начал расстегивать верхние пуговицы рубашки. Та мешала дышать и думать. Слишком много дедлайнов — слишком много кидалова. — Понимаю, — сочувственно отозвался Эрвин и посмотрел на него, — я тоже. На остановках много людей? — Меньше, чем обычно. Видел даже несколько человек в масках. Мне кажется, все это немного… — Леви задумался, подбирая нужное слово, — гиперболизированно. — Возможно, ты прав. Смертность от роконавируса не такая высокая, так что… — Это же просто обычный грипп! — Обычный, — задумчиво повторил Эрвин, как будто пробовал это слово на вкус. Затем поставил сковородку сушиться и вытер руки о полотенце. — В общем, посмотрим. Хорошего тебе вечера, Леви! Не забудь продегустировать гратен. — Обязательно, — кивнул Леви и, поднявшись, направился в свою комнату. За его спиной Эрвин хлопнул дверью — наверняка, пошел работать дальше. Они съехались около года назад. Леви перебрался в Берлин спонтанно — ему предложили отличную позицию с достаточно высоким окладом. Отказать тогда этой фирме казалось преступлением, так что он рискнул. Поиск жилплощади занял несколько месяцев. Ему или вообще не отвечали на запросы, или в комплекте с комнатой предлагали регулярное вылизывание ног — «Фу, блядь, Берлин, ты ебанулся?» — или хотели зажать регистрацию по месту жительства. Все эти трудности вызывали если не замешательство, то простое непонимание: неужели все должно быть так трудно? У него есть деньги и работа, он чистоплотен — иногда до фанатизма, но об этом лучше не говорить в лоб, — не любит шум и не имеет вредных привычек. Разве всего этого недостаточно, чтобы получить сраную комнату? Почему он должен лебезить и обхаживать каждого потенциального квартиродателя, выставляя напоказ свою адекватность и платежеспособность? С Эрвином ему просто повезло. Хозяйка квартиры назначила им встречу в одном кафе, чтобы они познакомились между собой. Ей было важно, чтобы ее квартиросъемщики «ладили друг с другом». Держа в одной руке телефон, а в другой карандаш, чтобы записать название кафе, Леви чувствовал, как его трясет от ярости. Все это выглядело так, словно он подал заявку на комнату в евангелическом приюте, где все были обязаны «ладить друг с другом», читать молитву перед сном и ходить в воскресное утро на проповедь. Этими самыми мыслями он поделился с Эрвином — высоким блондином, который с порога заказал себе белое пиво и фисташки, — и тот, на удивление Леви, незамедлительно согласился с ним: «Да, это все действительно очень глупо». Через три недели они съехались. Квартира была трехкомнатной, но жили они в ней вдвоем. Леви часто думал о том, что у Эрвина с его должностью и зарплатой точно хватило бы средств снимать квартиру самому. Однажды он спросил об этом напрямик, и Эрвин неоднозначно ответил: «Так спокойнее». Объяснение, совершенно не утоляющее любопытство. Эрвин работал в рекламе, Леви — в онлайн-маркетинге. Эрвин уходил на работу уже в семь, Леви просыпался только ближе к восьми. По факту они виделись исключительно поздно вечером, на кухне. Эрвин уже клевал носом, заваривая себе травяной чай, чтобы быстрее заснуть, а Леви только-только остывал после напряженного рабочего дня и намеревался готовить ужин (или доедать то, что оставил ему Эрвин). Все их разговоры сводились к нескольким репликам, которые они не уставали повторять из раза в раз: «Господи, я так заебался», «Да, что ни день, то запара», «Жду не дождусь завалиться в кровать и включить "Нетфликс"», «Согласен, поскорее бы выходные». Когда Леви, в меру амбициозный и целеустремленный, заканчивал школу, он даже не представлял, что быть взрослым — это бесконечно говорить кому-то, как ты устал, и терпеливо выслушивать, когда кто-то другой вещает тебе о своей усталости. В общем, за прожитый вместе год расстояние, которое протянулось между ними в день знакомства в кафе, не сократилось ни на йоту. И их обоих это устраивало. Двадцать первого февраля они, как обычно, столкнулись на кухне. Эрвин заваривал травяной чай. Леви был немного навеселе, так как после работы ходил с двумя хорошими коллегами выпить. «За тимбилдинг!» — гоготали они, поднимая полулитровые бокалы. — В Италии ввели режим строгой изоляции, — выдал Эрвин, стоило Леви подойти к холодильнику. — Что это значит? — Никто не имеет права покидать дом. Нужно подавать какое-то письменное прошение онлайн, чтобы получить добро на любое передвижение. — Не верю. — Штраф, вроде, пятьсот евро, — пожал плечами Эрвин, наливая кипяток в кружку. — Почитай потом новости. — Хорошо. Звучит, правда… не очень, совсем не очень, — сказал Леви, взял бутылку с водой, которая дожидалась его на боковой полке холодильника, и осушил ее в несколько больших глотков. — Да. Говорят, что уже почти пятнадцать процентов населения Италии инфицировано. Собираются закрывать границы. Леви мотнул головой — все это представлялось сценарием какого-то нелепого и малобюджетного фильма-катастрофы. В школе, когда жизнь казалась невыносимо скучной, он смотрел десятки таких. Все всегда начиналось или в Гонконге, или в Америке. А потом действо перемещалось в мрачные, облицованные многочисленными портретами кабинеты Белого Дома, где в срочном порядке собирались сильнейшие мира сего и решали судьбу человечества. — Доброй ночи, — попрощался Эрвин, открывая ногой дверь. В одной его руке была чашка с чаем, в другой — какой-то толстый журнал, который до этого, заметил Леви, лежал на столе. — Доброй. Мысли были в раздрае, однако разум скандировал, что волноваться не о чем. Обычный грипп. Просто обычный грипп. Мыть руки, кашлять и чихать во внутреннюю сторону локтя, держаться подальше от скоплений людей. Совсем не трудно. Тем более, если учесть, что это всегда было его жизненными принципами. Двадцать третьего февраля Всемирная организация здравоохранения объявила пандемию роконавируса. Двадцать шестого февраля, в субботу, Леви проснулся не от мелодии будильника, а от звонка входящего вызова. — Да? — заплетающимся со сна языком сказал он в трубку. Имя на дисплее он разглядеть не успел. Перед глазами стояла темнота. — Спишь? Прости, что разбудил, — сказал Эрвин. Голос у него был серьезный, негромкий, а на фоне маячил какой-то бесперебойный гул. — Я тут это… в магазине. — И? — Леви немного пришел в себя и сел в постели. За занавесками угадывалось яркое наливающееся солнце. — Сегодня утром закрыли границы. Поговаривают, что скоро и нам запретят выходить из дома. Все скупают продукты. Ты бы это видел. Пустые полки… а еще и десяти нет. Не думаю, что здесь что-нибудь останется до вечера, поэтому звоню, чтобы спросить, нужно ли тебе срочно что-нибудь купить. — Что? — Леви казалось, Эрвин говорит на каком-то иностранном языке. Однако он, поддавшись взволнованному тону в трубке, двинулся на кухню. Распахнул дверцу холодильника. На его полке стояла лишь упаковка йогурта — возможно, просроченного, — банка оливок, початый кусок сыра и тосты — да, он держал их в холодильнике. — У меня вообще ничего нет. Ты правда думаешь, что в магазинах ничего не останется? Это ведь… — «невозможно», хотел бы сказать он. — Если бы ты видел, как я сейчас дрался за макароны, ты бы не сомневался, — невесело усмехнулся Эрвин. — Можешь захватить мне каких-нибудь полуфабрикатов типа «овощной сковородки», масла, бананов и шампиньонов? — Хорошо. Что-нибудь еще? — Если ты поделишься своими макаронами, то нет. До понедельника дотяну. Эрвин рассмеялся, попрощался и положил трубку. Леви взъерошил волосы, почесал голень одной ноги другой и, закрыв холодильник, уперся в него лбом. Закрыл глаза. Обычный грипп. Это был просто обычный грипп. Однако пока все это выглядело, как блядский конец света, и вряд ли их кто-то собирался спасать. Чуть позже Леви пришло сообщение от шефа. С понедельника их обязали работать удаленно. Леви ничего против не имел — ему всегда нравился «хоум-офис». Двадцать восьмого февраля канцлер Германии в последний раз призвала всех к благоразумию и попросила оставаться дома. Вечером, сидя на балконе и попивая пиво, Леви наблюдал, как семьи скученными группками держат путь в ближайший парк — дети бежали наперегонки впереди, а взрослые, с колясками, набором бадминтона или футбольным мячом наперевес, следовали за ними. Наверное, если бы у Леви была семья, он бы тоже сейчас направлялся в парк — погода стояла уж слишком хорошая, — или, наоборот… ни за что бы не направился. Он ведь только пару часов назад смотрел в интернете свежие цифры смертности. Из одной деревушки в Италии армейские грузовики вывозили трупы пачками. Были подключены все крематории в округе. Двадцать седьмого, в воскресенье, в качестве исключения были открыты магазины. Все новости пестрили заголовками, что Берлин вот-вот «прикроют», словно речь шла не о четырехмиллионном городе, а о какой-то дешевой лавочке, которая долго увиливала от налогов и кредиторов, однако расплата наконец настигла ее. Рано утром они с Эрвином впрыгнули в ближайший в каршеринге автомобиль, предварительно, разумеется, облив его внутри и снаружи антисептическим средством, и поехали закупаться. Эрвин пил кофе из своей многоразовой кружки, а Леви почти бесшумно отстукивал ритм игравшей по радио песни: что-то про танцующих обезьян. Совсем не под стать всеобщему настроению. На перекрестках стояли люди в масках — не больше, чем по десять человек в группе, — дети больше не смеялись, влюбленные не держались за руки. В центре, где раньше бурлила на быстром огне жизнь, витал тлетворный дух. Их везде встречали закрытые двери, опустевшие улицы и патрульные машины. Город бился в предсмертной агонии. За день количество инфицированных в Берлине выросло вдвое. Сегодня Леви даже приснилось, что роконавирус был — ни больше ни меньше — биологическим оружием чьего-то злого гения. Он поделился этой мыслью с Эрвином, и тот криво усмехнулся, параллельно выкручивая руль на повороте. Они опоздали: перед гипермаркетом уже выстроилась немаленькая очередь. Им не досталось ни риса, ни нормального хлеба. Пришлось брать безглютеновые тосты. Леви демонстративно закатил глаза. Он не любил переплачивать, но ничего другого не оставалось. Зато им удалось отхватить вдоволь консервов — тунец, кукуруза, турецкий нут… В очереди на кассу, в толчее, которой власти так старательно просили избегать, кому-то стало плохо. Какой-то мужчина звал на помощь, пока на фоне пищали десятки кассовых автоматов. Леви с Эрвином стояли слишком далеко, чтобы углядеть в деталях, что там происходит. Однако этот эпизод вкупе с разграбленными полками произвел очень гнетущее впечатление. Неужели все так плохо?.. Леви отказывался верить в происходящее, а вот Эрвин всю обратную дорогу выглядел невообразимо серьезным. Нижнюю входную дверь они умудрились открыть локтями, а переступив порог квартиры, побросали все покупки на пол и встретились в ванной. Мытье рук — панацея от вируса. — Переживаешь? — спросил Леви вечером. Эрвин сидел за их узеньким столиком и листал ленту в своем смартфоне. Скорее всего, новостную. Перед ним стояла открытая сырная нарезка. Это был довольно личный вопрос. При других обстоятельствах Леви бы не стал лезть не в свое дело. — Если только за экономику… — Эрвин поднял глаза и потянулся к кусочку камамбера. — И за наше агентство. — Что случилось? — Три больших клиента уже временно прервали с нами контракты. — Ну, временно же? — попытался как-то подбодрить его Леви. — Ну, ты же все равно понимаешь, что это значит. — Да. Кажется, нас всех ждут нелегкие времена. — За сегодня пять тысяч инфицированных. Плюс Америка полностью прекратила авиасообщение с Европой… — Да, я читал. Еще бы сначала Германия вывезла всех наших граждан из других стран, — оскалился Леви, представляя, как какой-нибудь несчастный берлинец в буквальном смысле слова застрял после затянувшегося туристического трипа на Аляске. — Вроде, над этим работают. — …или ссут нам в уши. Слушай, — Леви выпрямился и пошел в свою комнату. Настроение и вправду было ни к черту, однако они ничего не могли изменить. По крайней мере, этим вечером. Так что незачем было накручивать себя еще больше. — Вот, — он вернулся на кухню и поставил на стол бутылку красного сухого. Эрвин удивленно уставился на этикетку. — Предлагаешь немного офранцузить вечер? — Да, именно то, что ты делаешь со словом «запеканка», — не удержался от колкости Леви. — Тем более сыр у нас уже есть. Эрвин тепло улыбнулся и, не вставая со стула, выцепил из выдвижного ящика штопор. Открыл бутылку, чинно понюхал пробку, словно в шутку подражая сомелье, и разлил вино по бокалам. Леви сел за стол. Они чокнулись. Вино было терпким, сухим и прокатывалось раскаленным шаром до самого желудка. Они какое-то время перекидывались последними данными относительно роконавируса, вычитанными в интернете, а затем, помрачнев, договорились говорить о чем-нибудь более приятном. Бутылку вина они прикончили быстро. Следующая неделя обещала быть бесконечной и бесконечно однообразной. Леви не представлял, как они безвылазно будут сидеть с Эрвином дома. Они никогда не проводили так много времени вместе. Даже если под «вместе» подразумевать нахождение в одной квартире, но в разных комнатах. Еще одна неизвестность, помимо вируса, которая пугала. Испытание. Впрочем, возможно, они с Эрвином уживутся даже лучше, чем он это себе представлял. Перед тем, как заснуть, Леви слышал угрожающие переливы сирен. Через щель в занавесках комната то и дело озарялась красно-голубыми всполохами. Двадцать восьмого февраля правительство запретило людям выходить на улицу компаниями больше двух человек. Исключение — семьи. Двадцать девятого февраля город закрыли.