Неизбывность

Эрвин всегда вставал в полседьмого — сквозь сон Леви иногда выхватывал отдельные звуки: вот шумит блендер, в котором Эрвин делает себе «зеленый смузи» из киви, шпината и авокадо, вот гудит электрическая бритва, а вот два раза поворачивается ключ в двери подобно тому, как в отеле на ручку номера вешают табличку «Не беспокоить». Теперь, когда им наказали работать из дома, Леви вставал только ближе к девяти. Утро точно было не его временем суток. Он чувствовал себя вялым, помятым и немного мертвым. Эрвин беззлобно усмехался, встречаясь с ним утром на кухне или в коридоре, и несколько раз даже попытался взъерошить ему растрепанные со сна волосы на голове еще больше. Леви тогда странно посмотрел на него и открыто уклонился от непрошеной ласки подобно кошке. Разве что не зашипел. У него вообще было туго с прикосновениями... Впрочем, это уже другая история. Время обеда. — Что готовишь? — с порога громко спросил Леви, входя на кухню. Эрвин стоял у плиты и говорил по телефону. Вернее, не говорил, а кого-то выслушивал. Леви демонстративно прикусил язык, как бы извиняясь, что помешал. Эрвин только страдальчески закатил глаза и покрутил пальцем у виска, подразумевая сумасшедшего собеседника на том конце провода. — Да-да, разумеется, — деловито заговорил он дальше. — Нет, вы все верно подметили. Правки абсолютно по делу. Я тоже так считаю. Мы вышлем вам новый вариант до среды, хорошо? Договорились. Прекрасно. Тогда до связи. И вам хорошего дня. До свидания. — Еще целую секунду на лице Эрвина сияла дежурная улыбка, а затем она сменилась совершенно непроницаемым, немного усталым выражением. — Идиот, — финальным аккордом этого рабочего эпизода отчеканил Эрвин, после чего повернулся к Леви и добродушно спросил: — Хочешь салат? — Из чего? — В поле зрения не было ничего, кроме телефона и ноутбука Эрвина. — Выбирай, — он кивнул в сторону холодильника. Салат получился из рукколы, яиц, оливок, свежего перца, помидоров и моцареллы — пальчики оближешь. Эрвин положил телефон экраном вниз и смотрел, как Леви доедает остатки салата. Было в этом взгляде что-то от умиления хозяина, кормящего беспризорную собачонку. Леви недовольно повел плечами — последнее время Эрвин почти всегда готовил на двоих. Они вместе обедали и ужинали. Разделение продуктов в холодильнике на «мое» и «чужое» практически стерлось. Только вчера Леви видел, как Эрвин без особых раздумий взял его йогурт для своего «зеленого смузи»… Сам же Леви не преминул несколько раз намазать себе тост Эрвиновым хумусом. Эрвин готовил, а Леви по большей части мыл посуду и заваривал чай. Все это до какого-то болезненного спазма где-то в районе горла напоминало о слове, которое Леви даже не хотел произносить. О котором не хотел думать. От которого бегал, как от огня, последние несколько лет, потому что вот это вот все не для него. Будь у них свобода передвижения, он уже давно сбежал бы из этой камеры Обскура, засел бы в каком-нибудь баре на Эверсвалдер Штрассе или в Кройцберге, заказал бы «Джин-тоник» и подцепил бы кого-нибудь. Эрвину в этом плане было проще. Через месяц после того, как они съехались, Эрвин написал ему короткое сообщение и предупредил о том, что сегодня вечером у него «гости». Леви ответил: «Ок», подключил наушники и пустился в дебри забористого сюжета сериала «Ты». Он слышал, как позвонили в дверь, как гулко шмякнулись на пол чьи-то сапоги — вестимо, на каблуках, — слышал смех и приторный чмок, в губы или в щеку. Леви увеличил громкость, открыл пачку начос и запихал большую горсть сразу за обе щеки. Пока на экране главный герой в очередной раз «случайно» совершал убийство, а Леви очень активно жевал начос, стена за его спиной ритмично постукивала — не иначе как изголовье кровати Эрвина пыталось отправить ему зашифрованное азбукой Морзе сообщение. Леви вышел на балкон, проводил глазами скоростной поезд — их дом располагался рядом с крупным транспортным узлом, так что было видно железную дорогу, — заглянул на балкон к соседям справа — никого — и вернулся обратно в комнату. Его встретил приглушенный протяжный стон, а после него тишина, которая разверзлась где-то под потолком. Кровать больше не стучала о стену. На следующее утро Леви встретил «гостью» Эрвина на кухне. Та, одетая в футболку, которая явно была ей велика, наливала в свой термос воду из-под крана. Улыбнулась какой-то отстраненной, незаинтересованной улыбкой, представилась — Лизабет, ясно-понятно, — сказала, что погода сегодня прекрасная, и исчезла в комнате Эрвина. Хлопнула дверь. Видать, в такую прекрасную погоду они решили и дальше не вылезать из постели. В тот день в парке Леви пробежал почти десять километров — новый рекорд. Пот стекал по лбу, а лицо пылало. Когда он вернулся, сапог Лизабет не было в прихожей, стоял сквозняк, а дверь в комнату Эрвина была настежь открыта. — Проветриваю, — пояснил Эрвин из кухни. Он был один. Сияющий и какой-то слишком веселый. — Отличная идея, — меньше всего Леви хотелось сейчас разговаривать. — Спасибо, что позволил Лизабет прийти. — Господи, — фыркнул Леви, а затем серьезно добавил: — Впрочем, так как мы тут в евангелическом приюте, то в следующий раз, я думаю, нам нужно будет постараться уберечь вас от демонов сладострастия, брат Эрвин. Они называли их квартиру «евангелическим приютом» — это стало локальной шуткой после первой встречи в кафе. Эрвин коротко, даже немного смущенно посмеялся, и они разошлись. Лизабет приходила раз в три недели, раз в месяц. Выяснилось, что они с Эрвином познакомились на каком-то стендап-шоу. К слову, эти их отношения не выглядели особо серьезными. Не то чтобы Леви много думал об этом. Просто делал выводы из своих наблюдений. И каждый раз кровать стучала, стонала, взывала через стену к нему. Эрвину в этом смысле было проще. Леви же должен был караулить в барах, долго зондировать почву и бесконечно «свайпать» влево, прежде чем ему повезет. Он никогда никого не приводил к ним домой. Леви доел салат, и Эрвин тут же убрал со стола тарелку. — Что это был за мужик? Клиент? — спросил Леви, беря в руку тряпку, чтобы вытереть стол. — Ага. На фоне падения экономики все стали в два раза более нервными и требовательными. Нет, в три раза. — Не мудрено. — Я его прекрасно понимаю, но правки он мне принес, конечно… аховые. — Сочувствую. Мне сейчас надо будет оптимизировать онлайн-шоп, который специализируется на товарах из каннабидола. Клиент все удивляется, отчего продажи не растут. Уже устал намекать ему, что сейчас не совсем то время, ну, когда люди бегут покупать гели, мыла и бальзамы из конопли, понимаете, да, господин Бюхлер? — А травку он не продает? — Разумеется, нет. — Слушай, не хочешь сегодня вместе покурить? Раз уж мы о травке… Леви знал, что Эрвин иногда курит в своей комнате. Однако он ни разу до сегодняшнего дня не предлагал Леви разделить косяк на двоих. Возможно, сказывался дефицит взаимодействия с внешним миром. Вообще, травка и Эрвин лежали в абсолютно разных плоскостях, потому что Эрвин был снобом, интеллектуалом и гребаным зожником. Впрочем, со временем Леви пришел к выводу, что травка — единственная его слабость. И единственный способ расслабиться. — Закончил? — Ага, не день, а какой-то беспросветный пиздец, — сообщил Леви. Все восемь часов его дергали в рабочем чате по совершенно тупым вопросам, один коллега пять раз вызывал его видеозвонком, а вышеупомянутый клиент не унимался с тем, почему никто не покупает его конопляные кремы для рук. Леви казалось, что весь день, за исключением перерыва на обед, он сидел на пороховой бочке. Нет, не так. Он сам был пороховой бочкой. И поэтому он так оценил то, что Эрвин ничего не ответил, только сжал губы в одну тонкую линию и понимающе опустил голову. Начал закручивать косяк. Марихуана пахла приятно. В их квартире было три комнаты и одна маленькая кладовая. Сегодня они сидели в гостиной. Здесь стоял только потертый диван и давно не работающий телевизор «Sony». Еще из восьмидесятых годов. У них все не доходили руки вызвать мусорный контейнер для утилизации бытовой электроники. Да и с квартиродательницей это нужно было обсудить. Сидя на диване и глядя в черный стеклянный экран, в котором они отражались вместе с Эрвином, Леви чувствовал, что ему становится хорошо. Несмотря на открытое окно, воздух быстро наполнился сизым витиеватым дымом. Эрвин до поры до времени молчал. Правда, сидел слишком близко. В голове неторопливо проплыла мысль, что курить с Эрвином — это плохая идея. Очень плохая. В довесок к этому Леви то и дело поглядывал на экран почившего телевизора, видел их, расслабленных и по-глупому довольных, и слово на букву «с», о котором он не хотел думать, зудело уже где-то около самого уха. Полвосьмого вечера. Где-то внизу, у соседей, лаяла собака. Надо бы выйти с ней погулять. Однако сейчас не время. Их показывали по телевизору. Леви всегда нравилась эта передача. — У тебя такая маленькая нога, — ни с того ни с сего выдал Эрвин, — прямо как у Лизабет. Леви перекосило от этого сравнения. Вообще, он совершенно спокойно относился к тому, что его с кем-то сравнивали. В невинных замечаниях вроде «Ты похож на моего хорошего знакомого» или «Моя бабушка держит чашку точно так же, как ты» он никогда не находил ничего обидного. Какой высокой должна была быть самооценка, чтобы всерьез думать, что ты такой охренительно особенный и единственный в своем роде? У Леви никогда не было проблем со сравнениями, но, похоже, были проблемы со сравнениями конкретно с Лизабет. Однажды Эрвин уже выдал ересь наподобие «Ты морщишь нос точно так же, как она». Леви закатил глаза и оставил Эрвина наедине с его опьянением — кажется, тот тогда хлебнул лишнего и пришел домой, распространяя бестолковую радость и запах перегара. Иными словами: Леви это не нравилось. Впрочем, это были единичные эпизоды Эрвинова помутнения. В остальном он был идеальным соседом, который уважал чужие личные границы и никогда не лез не в свое дело. — Какой у тебя размер? — продолжал допытываться Эрвин. — Отстань, — Леви подтянул ноги под себя и отодвинулся. — Сороковой? Сорок первый? — Сорок первый. Доволен? А теперь давай поговорим о чем-нибудь более занимательном, хорошо? — он потянулся за косяком и ненадолго завис, ощущая, как папиросная бумага похрустывает под пальцами. Похоже на сухие поленья в камине. Вот если бы они жили в доме… Нет. Слово на букву «с» становилось все больше, объемнее. В какой-то момент оно вобрало в себя все внешнее пространство, и Леви видел перед глазами только его. — Что, если мы больше никогда не выйдем из дома? — подал голос Эрвин. — Я, кстати, думал об этом. — …и жизнь больше никогда не станет прежней. Сколько мы уже сидим взаперти? — Скоро неделя. — Сегодня во время совещания я чистил зубочисткой клавиатуру ноутбука… — Господи, — рассмеялся Леви и запрокинул голову. Краем глаза заметил, как Эрвин мазнул глазами по его шее. — Нужно будет заняться спортом на выходных. — Предлагаешь побегать? — По-моему, было бы круто. Что думаешь? — Давай попробуем. Все-таки было что-то в этих договоренностях, которые скреплялись взаимной простодушной верой в то, что что-то изменится, и с тем же непобедимой убежденностью, что никому из вас это не нужно. Сколько раз Леви, улыбаясь, говорил: «Конечно, надо обязательно встретиться, только в следующий раз»? И сколько раз ему отвечали: «Да, без проблем, спишемся еще!»? С годами стало казаться, что эта схема является неотъемлемой частью современного этикета общения, каким-то негласным паролем под названием «оставь меня в покое». — Да, обязательно попробуем, — поддакнул Эрвин, а затем спросил: — Если бы тебе сообщили, что вот это вот все — навсегда, но дали бы возможность выбраться куда-нибудь в последний раз, куда бы ты пошел? — В пределах города? — уточнил Леви. — Да. Это может быть действие или место. Или действие и место одновременно. — Я бы с удовольствием посидел бы где-нибудь на Шпрее с пивом. Может, в Монбижу, а может, и в Тиргартене. Потом дошел бы пешком до зоопарка и купил бы себе карривурст… — у Леви сперло дыхание от этой картины. Как же раньше… все было просто. Невероятно. Стоило почаще есть карривурст. — Вот это ты гурман! — издевательски сказал Эрвин. — А ты? — Думаю, я бы… пошел на кладбище. Леви поперхнулся дымом и несколько раз кашлянул. Глаза защипало — выступили слезы. — Навестил бы отца, — уточнил Эрвин, опустив голову. Растрепавшаяся к вечеру челка упала ему на глаза. — А-а, да, точно. — А потом посидел бы в одной из этих хипстерских кофеен в Нойкелльне, почитал бы книгу. Вечером заскочил бы в «Тассо» и послушал джаз. Кстати, мы с тобой так ни разу и не были там вдвоем… «Мы вообще никогда нигде не были вдвоем», — хотел бы ответить Леви. Эрвин не существовал для него за пределами этой квартиры, как и он — для Эрвина. Просто факт. Ничего личного. Про себя Леви, правда, невольно отметил, что о встрече с Лизабет речи даже не было. У этих двоих все было несерьезно. Не то чтобы это что-то меняло или объясняло… Они еще посидели в гостиной, после чего отправились на кухню — Эрвин хотел есть. Они умяли упаковку чипсов и арахиса. Вкусы были какие-то нереальные: яркие, насыщенные. Курить травку стоило хотя бы ради этого. — Доброй ночи, — рука Эрвина легла Леви на плечо и на мгновение — целое мгновение — сжала его. — Ага, доброй ночи. Не проспи. — Я-то? — Эрвин вскинул брови. — Иди давай. — Сходим завтра закупиться? — это прозвучало так, словно Эрвин зовет его в ресторан или как минимум в бар. Леви усмехнулся: когда поход в магазин успел стать целым событием? Впрочем, от одной мысли, что завтра он наконец сможет размять ноги и подышать свежим воздухом не на балконе, в груди зашевелилось предвкушение. Уже лежа в постели и бесцельно разглядывая потолок, Леви услышал голоса. Эрвин говорил с кем-то по громкой связи. Нет, не с кем-то. С Лизабет. Слышно было, конечно, плохо, однако в общей сложности Леви смог выхватить несколько слов: «семья», «через месяц», «не знаю», «Эрвин». Семья. Кто бы мог подумать, что это слово настигнет его именно так?