Проклятие Луны

Осушив залпом остатки бурбона в стакане, вытирая кончиком указательного пальца капельки влаги с накрашенных губ, Элизабет снова откидывалась на диван, попутно сбрасывая с ног туфли и бросая куда-то в угол, растягивалась на дорогой коже и сладко выдыхала. И все же она его ненавидит, пожалуй. Ветрено, легкомысленно, но ненавидит всем своим сердцем, отчего морщится, как от горькой микстуры, только запустив его голосовое сообщение, и залпом слушает, чтобы не растягивать пытку. Увы, Донна не скажет, что завидует этому паршивцу. Не Тсуне, что собрался жениться по любви и уехать на пару месяцев в отпуск без права звонков по делу и прилетов раньше назначенного срока, не Рёохею, что дома в безопасности ждет любимый человек, не свободному Мукуро, а именно паршивому наследнику Маре. Ему ведь позволено то, что не позволено ей. Смеяться так громко и искренне, запрокинув голову назад, махать руками из стороны в сторону при разговоре и приближаться, минуя рамки приличия, опаздывать на встречи с такими важными людьми, словно те были просто пустышками, показывать язык и средний палец в спины донов, закидывать ногу на ногу и разваливаться на кресле с протяжным стоном, вновь повторяя, как же скучны совещания. В его рационе может быть столько сладкого, сколько он хочет, нет слова "режим", по которому хочешь или нет, а придется встать в семь утра. Даже в выборе одежде он был настолько свободен, что явился на встречу Альянса впервые в растянутом белом джемпере и рваных джинсах. И его это нисколько не беспокоило, как и взгляды донов, мучающихся в ужасно тесных костюмах и душащих галстуках. Ей хотелось стать похожей. Нет, стать лучше. Чтобы не ощущать дискомфорт от взгляда и замаскированной критики донов, не суетиться внутри при конфликтах, а расслабленно не ставить оппонента в расчет. И в ежедневные рутинные дела навалились еще тренинги у психолога, занятия у популярных визажистов, посещения косметолога каждую неделю и мотивирующие ролики, которые якобы должны были помочь. Элизабет правда пыталась казаться лучше, стать лучшей, стать достойной, стать той, кем могли бы гордиться. Она была девушкой, была главой Семьи - это накладывало определённые ограничения на её поведение. И в голове каждый раз прокручивались слова Реборна: «Ты либо лучшая, либо никакая. Раз решилась разделить Вонголу на две части, оторвав себе половину, будь добра оправдать ожидания каждого». Это было жестоко услышать на второй день после церемонии, пока Тсуна отсыпался в кровати, а ей предстояло заняться работой. Так хотелось завопить во весь голос: «Да пошел ты, чертов сексист». И, пока не встретила снова Бьякурана, Элизабет даже не осознавала, насколько ей тесно. Бьякуран не учился этому, это было заложено в его крови, пожалуй. При первой их встрече он просто сидел на подоконнике, свесив ноги в сад университета, в котором они учились и помахал рукой с широкой улыбкой. Незнакомцу, постороннему человеку. Ей казалось, что у него ярко выраженный инфантилизм, поэтому она мысленно дала ему диагноз «задержка психического развития» и пошла дальше. В ее сумке был пистолет, а на шее висело привычное оружие. Она была мафиози уже много лет, а он обычным парнем, изучающим иностранные языки и философию, а иногда заходя на занятия живописи и часами сидел у холста. Он что-то звонко лепетал, закидывал руку через плечо и нагло трепал по волосам, хохоча. И голова с ним так кружилась, словно она была на верху самой высокой горы и едва ли могла надышаться. Так много нового, чего-то неправильного. Бьякуран делал, что хотел. Добивался всего, что задумал, используя любые методы. И это завораживало. Они сидели совсем рядом на лекциях и перекидывались записками с рисунками, где Бьякуран снова и снова рисовал смешные комиксы на их профессоров. Они сидели вместе на семинарах и иногда спорили по теме занятия, вновь радуя профессоров своими знаниями. Они бежали после занятий на пляж, как школьники, и валялись, перекидываясь смешными фразами. Это был ее маленький рай, в центре которого был парень с волосами из сладкой ваты. И вся мафиозная ерунда уходила на задний план, пока солнце не садилось. И так не хотелось уходить, но он ведь обещал вновь украсть ее пляж после занятий. Валяясь на траве, Бьякуран часто начинал одну и ту же игру: «Мир скучен для скучных людей». - Стивенсон, - на выдохе снова повторяла она. - Если желаешь, чтобы мир изменился, — сам стань этим изменением, - продолжал он. - Ганди, - пробормотала девушка, прикрыв глаза на миг. От солнца они начали зудеть. А вопросы были такими же, что день изо дня. Хоть экзамен давно был позади, но это викторина вошла в привычку. - Мир почти не заметит и не будет долго помнить того, что здесь говорим мы, но он никогда не забудет того, что здесь совершили они... - А это кто сказал? - перевернувшись на живот и оперевшись локтями о траву, спросила Лиззи. Ее глаза блестели от чего-то новенького и отражали солнечный день, а также тоже перевернувшегося на живот Бьякурана. Он хитро улыбался, растягивая тонкие губы. - Авраам Линкольн, дорогая, - хмыкнул беззлобно парень, - А вот это знаешь? В войне побеждает не тот, кто прав, а тот, кто остался в живых. - Рассел, кажется, - гордо усмехнулась девушка, припоминая недавнюю лекцию по философии, - Моя очередь. Мне позволено всё, потому что в эту секунду я прекрасно сознаю, что делаю. Я иду на смерть. Я иду не на риск. Я принимаю не бой. Я принимаю смерть. Мне открылась великая истина. Война -это приятие не риска. Это приятие не боя. Наступает час, когда для бойца - это просто-напросто приятие смерти. Она говорила без запинки и хитро щурилась. Это он уж точно не знает. Светлые брови свелись на переносице в раздумьях и сомнения, а после удивленно изогнулись. - Сдаешься? – захихикала Элизабет, поднимая и обхватывая руками колени. Наблюдать за проигрывающем Джессо было даже забавнее, чем разыгрывать Хаято. - Сдаюсь, - наиграно обреченно вздохнув и свесив голову на бок, ответил парень, - Давай, посвяти меня в авторство строк, чтобы ты помнишь наизусть. - Антуан де Сент-Экзюпери, господин ботаник. Знать бы надо мировую классику. И она поднялась с травы, отряхивая брюки, протянула ему руку. А он не спорил, просто хмыкнул и запомнил что-то, действительно, новое и отличающееся. Время уже перевалило за полдень, а ближайшая пара только через тридцать минут. Это был повод зайти в кафетерий и перекусить. Донна лежала на диване, качая ногой в такт мыслям и сверлила глазами маленькие огни города в окне. Поместье так далеко от города, так далеко от квартиры, в которой она не была пару дней, далеко от поместья Мельфиоре. Огромные расстояния. Медленно отдаваясь тишине и растекающемуся легкому опьянению по крови, она очнулась только с мелодии телефона. Не глядя на экран, она ответила на ощупь и поднесла к уху. - Слушаю, - тихо шепнула она, мысленно ставя ставки на то, кто догадался позвонить в втором часу ночи. - Так и знал, что ты не спишь, Лиззи, - смеется голос на обратной стороне, - Неужели размышляешь о своем проигрыше? Злиться уже отчего-то не хотелось, как и морщиться. Этот проклятый голос опьянял и давал вдохнуть снова те горячие, солнечные четыре года. - Эй, Джессо, луна сегодня красивая*. Поймет ли эту странную традицию Японии? И знает ли он правильный ответ, которому ее научили однажды. Да, Япония была поистине романтичной страной, вдохнувшей в сердце розовые краски сакуры. Бьякуран замолчал. Элизабет открыла рот, чтобы попрощаться. Эта игра уже давно вышла за все разумные рамки, даже допустимые для Бьякурана. - Красивая настолько, что можно и умереть**. Улыбка невольно накрыла их губы. Слишком трагично для обычной жизни двух людей. Про них бы Шекспиру писать.