Проклятие Луны

Бьякуран Джессо выкладывает пирамидку из маршмеллоу и тихо посмеивается. Аркобалено высматривает каждый его жест, ища ответы на свои вопросы. Подумать только, явился сам без охраны и прикрытия. Просто ворвался в кабинет и замолчал, как воды набрал в рот. - Так что ты хотел? – сладко, почти припевает Джессо и растягивается не менее слащаво. Чувствовать кожей раздражение маленького Аркобалено будет даже приятнее тайского массажа. Так расслабляет. - Между вами что-то есть, не так ли? – и голос Аркобалено бьет прямо в цель своей сухостью, строгостью и критикой. Джессо оторвал взгляд от пирамиды и медленно скользнул им к киллеру. Тот стоял по центру кабинета с натянутой шляпой, скрывая свой взгляд. Ловко скрывает свои эмоции, однако, думается, только вот скривленные губы выдают все. - И как же ты догадался? – наигранно удивленно вздохнув, он смахивает со стола свою конструкцию и откидывается на спинку кресла, - Неужели следил за ней? Как мерзко в твои то годы следить за юной девушкой. Пахнет сталкерством, не находишь? Реборн молчит, даже будто и не дышит. На все провокации не ведется. А ведь на самом деле Бьякурану доставляет удовольствие наблюдать за тем, как все безудержно паникуют, пока он вьется вокруг Элизабет змеей. И, хоть убей, не понимают. Даже ее собственный репетитор, которого она так возвышает и терпит все годы, не понимает, что же могло заинтересовать Джессо в этой эгоцентричной и глупой, по его мнению, девчонке. - Почему она? – наконец падет голос Аркобалено и прищуривается, заметно по дрогнувшим мышцам щек. Как же это смешно и одновременно раздражает. Вскинув голову вверх, он истерично смеется пару секунд, почти захлебываясь всей иронией ситуации, а после злобно смиряет взглядом Солнце. - Потому что я видел, как сломала себя изнутри Луна, - шипит босс Мельфиоре и скалится так дико, животно, - Надев это чертовое белое платье, пошла к алтарю. К тому, кого никогда даже не рассматривала в роли мужчины, не то что мужа. Он наслаждался замешательством Аркобалено. «Да, считай меня безумцем. Тебе не изменить историю. Слишком поздно», - приговаривал Джессо, почти ликуя. - Видел, как она разбила свое сердце на части, отмахнувшись от руки мужчины, что любила. Я видел это столько раз, - Бьякуран чувствует почти прорывающую привычные барьеры ненависть, давно тлеющую в душе. – Ради чертовой истории Семьи, ради какой-то глупой веры в Аркобалено. Все ради тебя, проклятый. Реборн хмурит брови и не понимает. Парень перед ним безумец. Чего только стоят его фиалковые глаза. Он жадно кусает зефир и растягивается в усмешке. Его смешит, что Аркобалено все еще не заметил, не понял. Что только делала Элизабет ради одного человека. Не из какой-то там феерической любви, просто потому что дорожит им, считает своей семьей. - Сколько крови она пролила, лишь бы спасти тебя. Сколько ужасов вытерпела, чтобы быть достойной, - а он все шипит и презрительно осматривает Аркобалено перед собой, - Но тебе ведь всегда мало. Выше и выше к чем-то недостижимому, лишь бы ты смотрел на нее с одобрением. Но знаешь, такие девочки быстро перегорают. Реборн ни за что не признается, что эти слова хоть как-то задевают. «Бред безумца», - отмахивает он. - Поэтому, оставь ее мне вновь. В моих руках она не сгорит. Я своими руками докажу ей, что она уже совершенство, которое тебе просто не понять. Вам всем не понять. И он даже не задумывается, абстрагируется, пока дверь кабинета не распахивается, а на пороге не появляется девушка. С прямой осанкой, цветочным запахом духов. Она идет неспешно и хмурит свой лоб так невинно, замечая его, своего учителя в кабинете босса чужой семьи. - Реборн, почему ты тут? – спрашивает она, выгибая бровь и косясь на Бьякурана с немым вопросом: «Какого черта тут происходит?» - Могу спросить тоже самое, глупая Лиззи, - язвит Реборн и едва ли не дрожит от злости, - Не хватает мозгов, чтобы взять с собой хоть кого-то из Хранителей? Или опять устроила рандеву? Впрочем, мне плевать. Я разочарован в тебе больше некуда. И он уходит, слышит ее тихий вздох. Слышит, как смеется Бьякуран. Проходит всего лишь год, пока она не врывается в белый кабинет. Теперь уже белые стены так нервно давят на череп, а улыбка Бьякурана стимулирует тошноту в желудке. - Где он? Что ты сделал? – она кричит, сжимая кулаки до побеления, до крови впивается ногтями, - Что ты натворил? - Волнение тебе не к лицу, дорогая, - хищно усмехается Джессо, медленно останавливаясь напротив, - Больше никто не назовет тебя глупой. Никто не оскорбит. Этот противный ребенок не вернется. Я убил его. Ты свободна по-настоящему. И она глубоко дышит, чувствуя, как сердце падает вниз и раскалывается на части. Всего-то образное выражение, но она почему-то чувствует все физически. - Война, значит, - шепчут ее губы невольно, но с такой решительностью, что она сама распахивает широко глаза, - Будет тебе война.

***

Она открывает глаза осторожно и жмурится из-за яркого света. Бежевые стены и писк. «Хорошо, что не белые», - думает Элизабет. Хорошо, что не Бьякуран. Она лениво смотрит по сторонам, все еще чувствуя сонливость и горькое чувство скорби в груди. Почему были убиты Аркобалено? Она не знала. Почему умер Реборн? Из-за нее. За то, что не успела защитить, не разглядела мыслей Бьякурана и планов. Что посмела обидеться на собственного учителя и просмотрела момент, как он ушел. - Все из-за меня, - тихо шепчет она и едва ли по-детски не хнычет. Столько ошибок и глупостей совершила, что не сосчитать. А воспоминания еще не все вернулись. Что же скрывается еще в этом черном прошлом? Может окажется, что и Тсуна умер по ее ошибке? Элизабет тихо дышит и плачет, сжимая простынь руками под одеялом и слышит громкий ускорившийся писк. Да, сердце бьется как сумасшедшее, обливается кровью и едва ли не визжит от чувства отчаяния. Столько натворила, а сама пыталась казаться лучше. Хорошо, что умерла. Только вот даже собственная кровь не искупила ошибок. Лишь сейчас можно пытаться что-то измениться. Лишь сейчас защищать всех, чтобы больше не терять друзей. Не делать его кумиром. - Не часто можно увидеть твои слезы. И она вздрагивает, хлопает глазами и находит темную тень у стены. Высокий мужчина, черный строгий костюм и скрещенные под грудью руки. Хибари Кёя. - Это ты спас нас? – спрашивает, хоть и знает ответ. Втроем шли ему на помощь, а в итоге едва ли не умерли, а помогать пришлось ему. Он молчит, но она принимает ответ, - Хибари, ты знаешь, как умер Реборн? Ему не нравится этот вопрос, но больше не нравится, что она спрашивает с такой тоской в глазах. Как и тогда. Но она упорно ждет и не отстанет, пока не узнает. - Лишь слухи, - сухо отвечает он, - Его окружили и схватили. Говорят, будто бы Бьякуран лично убил его. Да, тогда все объясняется. Наверняка эти слухи дошли и до нее, прежде чем она ворвалась на базу Мельфиоре. - Ты нашла эту коробочку, не так ли? – вздохнув, он вздернул брови. - Да, - кивнула Лиззи и поджала губы, замолчав на пару минут, прежде чем решиться вновь заговорить, - Я начала войну из-за него. И даже сейчас продолжаю войну, чтобы он мог жить дальше. Когда только весь мир начал вращаться вокруг него? - Сама ответь, - пожал плечами Хибари и неспешно подошел к кровати девушки. Такая хрупкая, раненная, обмотанная бинтами почти с ног до головы. Два образа судорожно сливались в один. Он все еще помнит холодное тело, которое привезли солдаты в темном мешке. Она уже не откроет глаза и не накроет своей ладошкой его холодные щеки. Его Донна, которой не хотелось служить, уже мертва. А девочка перед ним еще слишком юна, но уже утопает в той же тьме. Как же жестока его Донна, обрекая саму себя на муки. - Твоей вины нет ни в чем, - шепчет он, садясь на край кровати и чуть измученно усмехаясь. Ему искренне жаль, что он не может защитить ее, ведь его молодая версия так же пропустит миг спасения, когда она упадет вниз и разобьется. Он снова останется один. Чертов замкнутый круг, - Не взваливай все на себя. - Хибари, - а она все шепчет его имя, глотая слезы, тянет руки по привычке к лицу и удивляется мягкости. Гладкая кожа охлаждает ее горячие ладони. И он ластится в ответ, накрывая такую маленькую ладошку своей и потирается щекой. Он здесь, рядом, шепчут прикосновения. - Я на твоей стороне, - говорит он и не отрывается от ее лица. Вот бы запомнить его навсегда таким. Смущенным прикосновениями и лаской, благодарным и счастливым хотя бы на миг.