солнце за занавеской

Глядя, как Лорана, элегантно держа бокал, пьёт шампанское маленькими глотками, Китиара демонстративно глушит виски из бутылки. Никто не обращает внимания: все привыкли, что Кит редко снисходит до бокалов, а уж на домашней вечеринке в честь дня рождения близнецов ей их даже не предлагали. Но Лорана, чувствуя её немигающий взгляд на своих запястьях, поворачивается, неслышно вздыхает и улыбается уголком губ. Это мало похоже на начало нравоучительной лекции о вреде пьянства, и Китиаре даже обидно. — Алкоголизм не эстетичен, — мягко замечает Лорана, останавливаясь над креслом Кит. Та лениво смотрит на неё снизу вверх, на бежевое шифоновое платье, длинные серёжки вдоль тонкой шеи, белые пряди, выбившиеся из мудрёной косы, и заглядывает наконец в глаза. Лорана смотрит терпеливо, как на глупого ребёнка, которого она всё равно любит. Китиару это забавляет. — Я не знаю ни-че-го об эстетике, — говорит она почти гордо и делает большой глоток. Лорана недоверчиво хмыкает, но не спорит. — И вообще, — продолжает Кит, не особо думая о том, что говорит. Она смотрит куда-то на талию Лораны, и, если бы ей было чуть-чуть менее лениво, она подалась бы вперёд, обхватила её за пояс, притянула к себе и никуда бы не выпустила. — И вообще, сегодня День рождения моих любимых младших братишек, могу пить, что хочу и как хочу. — Разумеется, — соглашается Лорана. Хочет добавить что-то ещё, но её окликает Танис, и она уходит. В последний момент оборачивается и весело подмигивает, и Китиаре вдруг становится жарко — явно не от духоты и выпитого алкоголя. Китиара встречается с ней почти год, но до сих пор не понимает, как так произошло. Лорана, глупая избалованная девочка из богатой семьи, поссорилась с отцом и братьями, сбежала к Танису, своей первой детской влюблённости, потому что больше ей идти было некуда, и Китиаре бы тогда приревновать, даже не дать им увидеться, накричать на неё, расцарапать лицо и за волосы выбросить на улицу. Но она этого не сделала, а потом, вместо, — почему-то поцеловала. И Лорана ей почему-то ответила. На следующее утро она сама не могла объяснить, что произошло. А ведь она даже не была пьяна. Возможно, в этом было дело. Поэтому, ради эксперимента, Китиара напилась в сопли и явилась к Лоране — просто посмотреть, что будет. Та сначала рассказала ей о вреде алкоголизма, а потом поцеловала. Вышло пьяно, немного грубо, слишком развязно, а потом, когда Лорана выпустила её лицо, Кит долго громко смеялась под её осуждающим взглядом. Потому что целоваться с первой любовью своего парня — не смешно ли? Танис, узнав, отнёсся к этому с внешним философским спокойствием. Сказал, что не злится, понимает, и всё, что в такой ситуации мог сказать не склонный к конфликтам человек. Китиара на его месте кого-нибудь убила бы, а Танис грустно покивал, поскрёб бороду и пошёл варить себе макароны. Потом, думает Кит, всю ночь сидел один на полу на кухне, слушая Мадди Уотерса и глядя на ручку духовки. — Пойдём домой? — раздаётся над ухом тёплый шёпот, и Китиара, по-кошачьи жмурясь, подаётся ему навстречу и трётся виском о щёку Лораны. Приятно чувствовать, как она улыбается. Лорана тянет её за руку по пустым летним улицам в сторону сиреневого краешка заката. Китиара позволяет ей себя вести, а сама, слабо держась за её тёплую руку, пьяно покачивается и смотрит вверх, запрокинув голову, на возникающие в ореоле золотого света фонари, края покатых крыш и зависшую чуть впереди молочную луну. Всё это вздрагивает в такт её шагам — это забавно. От Лораны пахнет цветами и старой кожей: Китиара отдала ей свою куртку, а самой ей в растянутой футболке «Sex Pistols» так жарко, что хочется прямо тут и снять. Она хихикает, представляя, как отреагирует Лорана, потом мечтательно вздыхает и тянется свободной рукой к краю футболки. — Прекрати раздеваться, мы почти пришли, — одёргивает её Лорана, не поворачиваясь. Китиара смотрит на её профиль обиженно, но Лорана неумолима, не выпуская её ладонь, достаёт одной рукой ключи и, повозившись, открывает дверь. — Ботинки, — строго окрикивает Лорана, когда Кит пытается прошмыгнуть в спальню. Она закатывает глаза. Кит привыкла, что ботинки снимают ей её любовники и это ведёт к очень интересной ночи. В случае с Лораной, если она не снимает их сама, это приведёт лишь к тому, что весь следующий месяц пол моет она. Китиара недовольно сопит, но разувается. — Если это любовь, то она явно не заслуживает всей этой поэтической херни вокруг неё, — ворчит она, бросая ботинки в угол прихожей. — Я напишу тебе сонет, дорогая, — обещает Лорана, и Китиара видит отблески веселья, как пузырьки шампанского, в её глазах. — Тоже мне, Шекспир, — фыркает Кит. — Шекспира не существовало! — кричит Лорана из ванной сквозь шум льющейся воды. — Существовал! — отвечает Китиара со всей задетой английской гордостью — единственным наследством от исчезнувшего сразу после её рождения отца-британца. — А теперь мне нужно запить твоё вопиющее невежество. Она заходит на кухню и тянется к рому на подоконнике, когда Лорана перехватывает её руку влажной ладонью, пахнущей лавандовым мылом, и разворачивает лицом к себе. — Я могу отвлечь тебя, — лукаво шепчет она. — Ты не можешь отвлечь меня от возмутительного… Лорана целует её, почти не открывая губ, и ведёт за собой в коридор, положив руку на грубый кожаный ремень. Китиара выпутывается наконец из футболки, не разрывая поцелуй, тянет её вниз — кажется, ворот трещит, оказываясь на бёдрах — и, переступив, бросает на полу. Лорана спиной вперёд заводит её в спальню, толкает на кровать, и Китиаре так жарко, что, кажется, она ещё немного — и загорится. Поэтому она не задумывается ни о чём, когда Лорана спокойно переодевается в пижаму и юркает под одеяло. — Ты не можешь так со мной поступить, — возмущённо вздыхает Китиара, когда понимает её уловку. Лорана только довольно улыбается. — Ложись спать. — Ты хитрая и злая, — заявляет ей Китиара, бросая джинсы куда-то в сторону стула. — А от тебя пахнет виски, никто не идеален. Пока она недовольно возится, Лорана притягивает её за талию к себе, прижимает грудью к её спине и утыкается лбом в основание шеи. — Спокойной ночи, — шепчет она ласково. — Да уж, спокойной, — хмыкает Кит. Ей всё ещё безумно жарко. Утро у неё начинается после полудня с головной болью и ненавистью к солнцу за тонкой персиковой занавеской. Зато, когда она решается приоткрыть один глаз, видит аспирин и стакан воды на тумбочке, и утро становится на одну сотую лучше. Когда Китиара решается встать и открывает дверь, до неё доносятся тихие звуки джаза с кухни, и она морщится. Лорана делает оладушки и поёт в силиконовую лопаточку, пока какой-то саксофонист надрывается изо всех сил. — Будто кто-то режет кошку ржавой пилой, — комментирует музыку Китиара, вжимая голову в плечи. — Доброе утро, — улыбается Лорана, даёт саксофонисту вывести особенно заливистую трель и выключает, оставляя из звуков только шипящее масло на сковородке. — Хочешь завтракать? Китиара прислушивается к своим ощущениям и решает, что хочет. На кухне слишком светло, пахнет тестом и ванилью, а вчерашняя бутылка рома исчезает с подоконника, из-за чего Китиара печально вздыхает. Чёрт его знает, почему она вообще здесь остаётся. Наверное, думает она чуть позже, щурясь на солнце, капающем сквозь жалюзи, главная ценность этих отношений — в оладушках с кленовым сиропом по утрам.

***

Лорана пишет Китиаре письма. Настоящие бумажные письма. Китиара не знает зачем. Это имело хоть какой-то смысл, когда они не жили вместе, но она и теперь иногда оставляет запечатанные конверты на столе на кухне. Китиара никогда их не читала и не выбрасывала. Она открывала конверт, видела лист, исписанный с двух сторон острым каллиграфическим почерком, и откладывала его в сторону. На потом-никогда. Потому что Китиара не понимает и не пытается понять многих вещей: пуритан, людей, дающих деньги на благотворительность, и что прикольного в Моцарте, например. И в том числе — зачем писать письма, если они живут в одной квартире. Разве что там поэма с просьбой купить молоко. Но однажды, когда Китиара остаётся дома, потому что её выгнали с очередной работы и она даже не начала искать новую, она видит письмо на кухонном столе с выглядывающей из конверта фиалкой и думает, что ей достаточно скучно, чтобы прочитать его целиком. И все остальные заодно. Китиара читает эти письма одно за другим — не факт, что в правильном порядке, но это и неважно, — и почерк у Лораны такой понятный, что взгляд не может ни на чём споткнуться, а скользит по строчкам и видит больше, чем Китиаре, может, хотелось бы. Иногда Лорана пишет банальности, иногда — романтический бред, которого Кит и так наслушалась в своей жизни, но всё же даже в нём есть что-то другое. Слишком просто, наивно и искренне, и это выбивает из колеи. С Лораной вообще всё совсем по-другому. У Китиары было так много мужчин, что она и примерно не вспомнит их количество, и они не сильно-то друг от друга отличались. Потом был Танис, целомудренно отворачивавшийся при виде её декольте, послушно покупавший её любимый виски и позволявший брать их отношения в свои руки. И когда он дарил ей закатно-фиолетовые георгины, улыбался украдкой и целовал её мягко-мягко, Китиара думала, что даже немножко его любит. А потом появилась Лорана, на вид нежная, как цветочки в её духах, и всё перевернула. Лорана пишет, что у Китиары глаза цвета солнца, пойманного в смоле. Что она смешно шутит. Что она обожает её редкие наглые рассуждения о книгах. Что её руки красивые и сильные, и она любит, когда Кит её обнимает, а ещё её запястья так соблазнительно изгибаются, когда она опрокидывает в себя очередной шот с водкой, а её пальцы тонкие и длинные, и она хотела бы чувствовать их… Это многоточие Китиару как током бьёт. Её неопытная застенчивая Лорана написала ей почти эротическое послание э-э… полгода назад, а он и не заметила. Да и всё остальное. Никому другому не пришло бы в голову сказать, что — Китиара отыскивает нужный момент в одном писем, чтобы перечитать — её безразмерные, застиранные до стёршегося рисунка футболки сексуальны. После Кит, разумеется, напивается в хлам. Она просто не знает, как думать об этом на трезвую голову. А ром как будто приносит хорошую идею: купить пионы — Лорана писала, что это её любимые цветы. Китиара чувствует себя странно, почти неловко и оттого дверь ближайшего цветочного магазина открывает едва ли не ногой. Она даже не знает, как эти чёртовы пионы выглядят. Она никогда не покупала цветов, а когда ей их дарили, не знала, что с ними делать. Так и оставляла в воде, медленно превращавшейся в болото, пока цветы не осыпались и она не выбрасывала этот засохший веник. — У вас есть пионы? — спрашивает Кит, находя взглядом кассу среди всего цветочного разнообразия. Это глупо, максимально глупо, и Китиару это бесит. Хочется ещё рома, но сначала — пионы для Лораны. — Да, вот здесь, — вежливая девушка подводит её к вазам с цветами от бледно-розового, почти белого, до ярко-красного. — Какие вам нужны? Китиара не знает, цвет Лорана не уточнила, а она понятия не имеет, какие цвета ей нравятся и какой её любимый. Зачем вообще знать чей-то любимый цвет? Лорана вот не знает её любимый цвет, потому что его не… «Я знаю, что тебе нравится синий», — говорила она, даря Китиаре какую-то безделушку на Новый год. Кит от этого воспоминания хочется конкретно приложиться головой о пол. Потом она думает о её нежных платьях, французском маникюре, белых волосах, весенних духах и солнечных ямочках на щеках, и рука сама указывает на бело-лиловые круглые цветы. Наверное, она сейчас выглядит как пещерный человек. — Семь вот этих, — уверенно говорит Китиара. — Они ведь хорошие? Я покупаю цветы для своей девушки, они должны быть лучшими. Китиара не задумывается о том, что говорит, она пьяна, злится и волнуется, и, кажется, прочитала слишком много этих писем. Всё это ужасно неэстетично, но что она об этом знает? Впрочем, вежливая девушка понимающе улыбается, доставая цветы из вазы. По дороге домой Китиара держит эти пионы, беспомощные и хрупкие — кажется, что сейчас сломаются, — бережнее, чем своего новорождённого брата когда-то. Ей всё кажется, что ветер и её быстрые шаги что-нибудь испортят, и она пытается держать их, чтобы ни один листик не помялся. Вежливая девушка бережно перевязала цветы лиловой лентой, свободный краешек которой щекочет Китиаре запястье. Она большим пальцем чувствует, что узелок развязывается, и, не зная, как удобнее взяться, поправляет его зубами. Когда Лорана приходит домой, она останавливается в прихожей с одним снятым ботинком и принюхивается. — Что это за запах? — спрашивает она, хмурясь. — Ром, — отвечает Китиара с готовностью. — Нет, кроме этого. Лорана проходит на кухню и останавливается напротив цветов. Кит не видит её лица, но ей хочется верить, что она заворожена. — Кто принёс пионы? — Я, — Китиара пожимает плечами, расслабленно опираясь на стену, будто покупать цветы для неё привычное дело. — Но как ты… — Лорана тихо вздыхает, не договаривая. — Я никогда раньше не читала твои письма, — признаётся Китиара, глядя на цветущую на подоконнике орхидею, — а сегодня мне всё равно было нечего делать, и я решила прочитать их все. И это пиздец. — Не совсем та реакция, которой я ожидала, — замечает Лорана после паузы. — Мне никогда такого не говорили, — поясняет Китиара. — Ну, про глаза, может быть, и про волосы, хотя чаще про грудь, конечно. Но про шутки, книги, заразительный смех, музыкальный вкус и пальцы… Никогда. Лорана краснеет, прячет смущённую улыбку. — Почему ты вслух это не говорила? — Китиара смотрит на неё в упор. Лорана цепляется кончиками пальцев за уголок стола и сосредотачивает на этом всё своё внимание. — Потому что проще высказать всё это, зная, что ты всё равно не прочитаешь, — она пожимает плечами. — Я как бы проговариваю это и даю тебе шанс узнать, но понимаю, что ты им не воспользуешься, и это… успокаивает. — Да, но почему ты не хотела, чтобы я знала? — Потому что ты не выглядишь так, будто любишь романтику, и я думала, ты скажешь, это глупо. — Лорана говорит это слишком быстро, тряхнув головой, закрывает лицо распущенными волосами. Слишком неловко. — Да, — соглашается Китиара, — но я встречалась с Танисом, глупость, можно сказать, мой фетиш. Лорана слабо смеётся и переводит взгляд на распускающиеся бутоны. — Можешь не обращать на это всё внимания. — Я уже обратила! Лорана смотрит на тонкие лепестки и улыбается. — Спасибо, — шепчет и целует Китиару в щёку, размазывая на коже розовую помаду.

***

Лорана плавится в её руках, запрокидывает голову, так что волосы рассыпаются по простыне, и закрывает глаза. Одной рукой держит Китиару за талию, перебирая сухими пальцами, чтобы ухватить удобнее, и каждое короткое прикосновение к голой коже отдаёт током в мозг. Вторую руку раскрытой ладонью вжимает в кровать. Китиара держит её нежно, как те несчастные пионы, и целует в подставленную шею, в последнюю секунду удерживаясь от укуса, а Лорана расслабляется ещё больше. «Я должна тебе доверять», — говорит она, и Китиара всеми руками против. Она и так не знает, что ей делать с заботой, нежностью, «спокойной ночи» и «как дела?», блинчиками на завтрак и солнцем за занавеской, которое каждое утро обнимает Китиару за плечи, со странной джазовой музыкой и с цветами на каждом углу, а что ей делать с чужим доверием, она вовсе не представляет. Лорана дышит через раз сквозь приоткрытые губы, и Китиара целует её дыхание. Потом бережно кладёт её на кровать, нависает сверху. В тишине слышно, как неровно бьётся её сердце. — Не бойся, — шепчет Кит, прикусывая мочку уха. Лорана бесстрашно смеётся в ответ, не открывая глаз. Китиара прижимается к тёплой гладкой коже — слишком идеальной, чтобы её так запросто касаться. Только на бёдрах несколько маленьких родинок — Китиара сначала соединяет их пальцами, потом, быстрой цепочкой поцелуев спускаясь вниз, прикасается к ним губами. Лорана тихо охает, путаясь рукой в её короткие кудри, и Кит улыбается. Ей хочется быть быстрой, но Лорана такая расслабленная, только щёки раскраснелись, что Китиара заставляет себя замедлиться и разве что не урчит, поднимая на неё взгляд. Её хочется сказать Лоране, какой вид она сейчас упускает. Но Кит молчит, выгибается, как кошка, и трётся лбом о низ живота. — Ты, помнится, писала в письме… — тянет она сквозь улыбку, и Лорана отворачивается, падая профилем на свои растрёпанные волосы. Кит ведёт кончиками пальцев от колена к бедру и прикусывает нижнюю губу, сдерживая бархатный смешок. Лорана жмурится, и морщинки, как солнечные лучики, расходятся от уголков глаз. Она накручивает на пальцы кудри Китиары, зарываясь в них ладонью всё глубже, не задумываясь, сжимает в кулак, когда чувствует в себе чужие пальцы, и каждый вдох такой горячий, будто она дышит чистым солнцем. Лорана растворяется в хлопке простыней и чужом тепле, между движениями и поцелуями — ей кажется, что Китиара целует её везде одновременно — и не слышит своих стонов, но Кит с довольно улыбкой ловит каждый из них. Переплетает пальцы их свободных рук и целует Лорану в щёку, в родинку на шее, в ключицы и куда-то над сердцем. И когда Лорана, осторожно выпутав руку из её волос, проводит вдоль её позвоночника подушечками пальцев и, секунду медля, скользит рукой ниже, Китиара не удерживается на вытянутой руке, падает на локоть, задевая её тонкое запястье. Лорана всё так же не открывает глаз, только сжимает руку Кит, медлит, будто испуганная, хочет отвернуться ещё больше. Китиара целует её в бьющуюся вену на шее — порывисто, жадно, жарко. Слишком сложно сказать не останавливаться, так что она целует, куда может дотянуться. Мысли в голове ни одной, только что-то спутанное, яркое, электрический комок ощущений. Китиара не сдерживается — не может, — выгибается, рычит, шепчет что-то на ухо Лоране — не слова, а так, путаница какая-то. Слов у неё не осталось, потому что… — Лорана почти всхлипывает, ресницы дрожат — потом резко замирают, дыхание останавливается, всё затихает, перестаёт существовать. Китиара мягко падает рядом, не расцепляя их рук, а Лорана медленно открывает глаза и улыбается. Так спокойно, так просто, что Китиара не может не улыбнуться в ответ. Звёздочка солнца горит за персиковой занавеской, и свет падает на её карие глаза, на колечки кудрей Китиары, упавших ей на скулы, её смуглые плечи и бледную шею Лораны. Она двигается ближе, надавливая на их всё ещё сцепленные руки, и утыкается лбом во впадинку между ключиц Китиары. И если бы она знала что-то об эстетике, она могла бы сказать, что это красиво.