Вне врат наших тел

Вероятно, они решили устроить в этом Богом забытом месте величайшую битву на Земле. Сабито сидит на тумбе, не испытывая ни капли страха — ни сейчас, ни когда-либо прежде. Все эти внутренние порывы — восторг, все эти бабочки в животе — Аказа. Он стоит очень близко, протягивая рыжему стакан с водой, на дне которого так недвусмысленно пытаются раствориться остатки порошка. Сам Сабито в этом затхлом доме старого никому ненужного киборга — кристаллики яда — распадается на мельчайшие частицы и заполняет собой все, чем он дышит. Парень принимает стакан, проводя кончиками пальцев по гладкому стеклу, и его ужасно забавляет то, как пристально Аказа наблюдает за ним. Едва ли не заглядывает в рот, дышит прямо в лицо, держит свои ладони на его коленях, и спокойствие киборга даже в такой момент Сабито заводит. Очень. — Знаешь, я люблю тебя. Сабито улыбается. Аказа злится. Розовые брови сведены на переносице, а руки до боли сжимают колени, но парень приближает стакан к губам. Его не стоит брать на слабо, если ожидаешь иного исхода. С Сабито лучше вообще никогда не сомневаться, иначе погрязнешь в его бесконечной мании с головой без возможности выбраться. Он едва ли не делает глоток, но чужая ладонь, сорвавшаяся с его колена, выбивает стакан из рук. Сабито удивлённо хлопает глазами, когда осколки со звоном разбегаются и теряются где-то в проводах. — Так это взаимно? — собственный голос звучит на удивление слабо, а выражение лица Аказы резко преображается, становится таким непривычно живым и близким. Рыжий едва успевает убрать голову прежде, чем чужой кулак впивается в бетонную стену за его спиной, да с таким грохотом, что в ушах противно звенит. По ногам вязко растекается томительная слабость, и Сабито чуть ли не сползает с тумбочки, но на его устах — мягкая улыбка. И Аказа вроде бы злится ещё сильнее, смотрит так, что видно всю младенческую синеву его искусственных склер, но рыжий тянется вперёд, подставляет свое лицо любым его эмоциям, но остаётся лишь с досадливой пустотой, которую, уходя, киборг оставляет ему в наследство после себя. Впрочем, недалеко. Может, и не уходил никуда даже. В первый раз в жизни Сабито испытывает странное желание заплакать, но не горько, не от грусти или тоски, а лишь от того, что всего этого наконец стало достаточно много. Он крадётся средь проводов, чудом не наступая на притаившиеся во тьме осколки, на которых до сих пор капельками блестела отрава, и осторожно подходит к Аказе. Киборг, скрестив руки на груди, стоит спиной к окну, опираясь о подоконник. Хмуро смотрит сверху-вниз, будто все ещё злится, но не отстраняется, когда Сабито прижимается лбом к его губам. Ещё один день? Когда их там уже вырежут из цепи событий? Кажется, будто он отыскал свое лекарство от жизни, готов на атомы распасться перед этим удивительным человеком. Должно быть, наверное, грустно, но любовные трагедии устарели. А серийный убийца в глубокой прокрастинации, чтобы ставить в этом предложении жирную точку