«Вещь мыслящая (cogito), что же это значит? Вещь сомневающаяся, осознающая, утверждающая, отрицающая, желающая и не желающая, а также — воображающая и чувствующая». Декарт
— А сказку на ночь? Пап! Уже лёжа под одеялом в пижамке с космическим принтом и с игрушечным роботом-трансформером под боком, Коул ни в какую не желал засыпать. Обычно его укладывала мать, но на носу был конец года, так что тем вечером её заняла проверка бухгалтерских отчётов, а родительские обязанности легли на сутулые после десятичасового дежурства плечи Хэнка. Самый молодой лейтенант в участке, он запросто переносил любые зверские нагрузки, однако сейчас готов был вырубиться прямо тут, рядышком с сыном на детской кровати — всё эта дурацкая визгливая песенка из ночника и пляшущие по стенам разноцветные блики. Усыпляет не хуже виски. — Я понял, мелкий манипулятор. Всё-таки решил папку доконать, — ласково прорычал Хэнк своим тягучим усталым басом, пока рука наугад вытянула из стопки огромных иллюстрированных книжек в ярких сенсорных обложках одну, самую короткую на вид. Он вовсе не винил Коула за упрямство: за пять лет отцовства он чаще был с опергруппой, чем с малышом, и порой так трудно отлипнуть друг от друга. — Окей, будем читать «Маленького принца»! Прости, но эти ваши современные книжонки полная… — Ты опять говоришь гадости, пап! — поднялся в постели Коул. Рассерженный, этот лохматый карапуз был совсем как Хэнк. — «Маленький принц» — отстой, не хочу! — Полегче, старина! Нам его в школе преподавали. — Старина — это твоя книжка! — воскликнул Коул пискливым голоском, заставив Хэнка прыснуть. — Расскажи свою сказку! Вздрогнувший от женского крика за дверью Хэнк сбавил тон до вкрадчивого полушёпота: — Так, мама очень занята и просила нас не орать, иначе прикончит обоих, — оба заговорщицки посмеялись, и Коул позволил вновь укутать себя одеялом, с нетерпением хлопая горящими глазами. — Ты ведь знаешь, у твоего старика хреново с фантазией… — Га-дос-ти! — перебил Коул категорично, и тут уж некуда было деваться — только сочинять на ходу какую-нибудь дебильную сказку. Пальцы огладили шершавый синтетический материал переплёта с объёмным изображением светловолосого мальчика в длинном не по росту камзоле и с лихо изогнутой шпагой. — Значит та-а-ак… Жил-был в далёком-предалёком королевстве юный принц по имени… — Хэнк почесал заросший подбородок. — Короче, все звали его просто Принц. — Он носил корону? — глаза Коула сощурились с затаённым ехидством. — Нет, он выглядел, как обычный парень, — беспокойные пальцы Хэнка переместились ко лбу: шевелить извилинами на ночь глядя было почти физически больно. — У него были короткие тёмные волосы, ямочка на подбородке и приятная улыбка, — кажется, такое описание сына устроило: самолюбивые детишки любят смахивающих на них героев. — В общем, наш Принц был симпатягой и мало чем отличался от других жителей королевства, но-о… — Он был роботом! Хэнк тряхнул головой. Странный, конечно, поворот, хотя на нём можно сыграть. Спасибо, Коул! — Да, точняк. Хоть Принц казался совершенно обычным, в груди у него билось механическое сердце, — и рука Хэнка легко опустилась удивлённому Коулу на грудь. — Когда он был рядом, люди слышали, как крутятся внутри шестерёнки, и это их пугало. Между собой они звали Принца заводной куклой, и тот грустил, что никто никогда не полюбит его таким. — Ему было грустно? — Ну, естественно! Принц был очень человечный, добрее многих людей. Он мечтал стать настоящим. И для этого отправился в далёкое-далёкое путешествие на… — Корабле?***
Многочасовое сидение за штурвалом, когда на десятки световых лет вокруг ни клочка земли, — хвостатые железные глыбы комет не в счёт, — Хэнк назвал бы чистой халтурой. Бывало корабль проходил сквозь радиационный пояс или им приходилось огибать гравитационное поле мощной звезды, ну, или для разнообразия уклоняться от стай тех же астероидов. Тогда первый и второй пилоты в срочном порядке активировали тормозной щит, включали редко используемый тумблер «Манёвр», и как в сотнях и тысячах виртуальных симуляций, слаженная команда показывала навыки сложного, а подчас и высшего пилотажа. И всё же большую часть времени они попеременно просиживали в кресле, наблюдая не меняющиеся месяцами звёздные сумерки да слушая монотонный шум сервисной системы в кабине. Коннор любил тишину. В космосе сама ткань пространства соткана тишиной, и, честно говоря, это могло утомить даже андроида. И тогда он слушал хэви-метал. Ему нравилось закинуть ноги на приборную панель и покачивать носком ботинка в такт какому-нибудь Элису Куперу или тем же «Рыцарям Чёрной Смерти». Так делали настоящие асы в ковбойских шляпах из американских космических вестернов. А ещё копы в ДПД, ну, по крайней мере, детектив Гэвин Рид. Коннор слушал плейлист по кругу, совсем по-человечески тянулся за какой-нибудь сенсорной кнопкой (детектора космических частиц или демодулятора плазмы) и вновь утопал в огромном кресле, меняя ноги местами так, будто те могли затечь. Хэви-метал — музыка Хэнка. То, что прокладывало к нему сигнал, который не засечёт ни один передовой радар, сквозь все эти долгие годы, световые и человеческие. Два с половиной земных года — столько разделяло их с того дня, когда Коннор последний раз видел Хэнка, слышал его голос. Он мог в любую минуту воспроизвести в памяти его тембр, скорость и высоту, предугадать даже построение фраз и их эмоциональную окраску, но, как бы выразился Хэнк (реконструкция не соврёт), всё это убогая фальшивка. Поэтому ворчание Хэнка ему заменяли тяжёлые гитарные риффы и «энергичные» ритмы ударных. Иногда Коннор даже подпевал, мастерски симулируя вокал любого голосистого фронтмена, но всякий раз одёргивал себя: Хэнк говорил, надо учиться петь по-своему, а не передразнивать других, как долбаный какаду. В это время на мостике можно было не опасаться появления других андроидов и валять дурака сколько угодно. Его силуэт в полной темноте обозначало лишь бледное свечение экранов тепловизора, локатора да мигающего радара микроволнового излучения на панели, ну, а музыку вряд ли расслышишь в соседнем модуле: жизнь на борту всегда сопровождал довольно ощутимый гул. Не для машин, конечно: им даже кислород не нужен, чтобы нормально функционировать. Коннор знал суточное расписание всего экипажа до минуты: кто где находился и чем занимался в любой момент времени. За два года их действия редко отклонялись от протокола: в этом была некая понятная лишь искусственному разуму гармония. Пока он сидел у штурвала, его сменщик обыкновенно занимался апдейтом и самодиагностикой. Капитан проводил часы за калибровкой в двигательном отсеке, а бортинженер — в лаборатории, совмещённой с инженерным отсеком. Коннор захаживал туда, когда первый пилот вновь заступал на смену: эксперименты — ужасно интригующая вещь. Особенно эксперименты с «живыми нанороботами». Ксеноботов собрали из трансформирующихся стволовых клеток по технологии трёхмерной печати биоматериалом. Вшитый эволюционный алгоритм позволил им формировать собственное поведение и структуру с нуля, то есть программировать себя «естественным образом» — путём вычислительного поиска. В условиях космоса эти одноклеточные умудрялись расти и совершенствоваться, перебирая ресничками в питательном субстрате, пока их прижигали крохотной иглой с электродом или расчленяли микрохихургическими щипцами. Подумать только, живые машины — не синтетики и не органики! Или то и другое вместе? Ещё одной игрушкой на борту корабля был роботизированный 3D-принтер с кучей функций: от селективного лазерного спекания деталей любой сложности до биофабрикации тканей. Коннор назвал бы его андроидской станцией скорой помощи: заменить любой биокомпонент или пополнить запас тириума — не вопрос! Вся их миссия в дальний космос — часть одного научного эксперимента, ведь так? Как экспедиция на Ио в 2038 году (поиск внеземной жизни и прочая романтика), из которой не вернулся ни один андроид. Коннор частенько размышлял, глядя на россыпи белых, голубых и красных звёзд, далёких туманностей и спиральных галактик в чётких фигурах созвездий сквозь обзорное окно кабины, о чём думали его предшественники перед отключением (смертью?). Были ли они так же влюблены в величественную красоту космической бездны или считали её мёртвым холодным вакуумом? И были ли там, среди них, такие как он? Девианты. Успех миссии на Ио дал начало новой эпохи освоения космоса. В США, Китае и России развёртывались всё более масштабные целевые программы, а транспланетные корпорации вкладывали миллиарды в низкоорбитальный туризм, снабжение и перевозку к космическим станциям, запуск сотен новых спутников и глобалнет. Международные частные компании обеспечивали постоянный грузопоток на орбиту, который стал для мировых сверхдержав новым Шёлковым путём. Проделать виток вокруг Луны стало не сложней, чем трансатлантический перелёт (опуская цену вопроса). Ежедневно с десятков космодромов стартовали лёгкие и вместительные ракетопланы, манёвренные харвестеры, рейсовые шаттлы, а если верить тому же глобалнету, в прошлом году началось строительство китайского летающего космодрома. Элайджа Камски как-то заявил прессе, что каждый год вкладывает в космонавтику порядка пяти-семи миллиардов долларов. Коннор подозревал, что даже больше, ведь космос приносил «Киберлайф» солидные дивиденды и столь же солидных вкладчиков (азартных игроков и технократов). Когда он только узнал о новом проекте, тот уже поддержали несколько венчурных фондов, а Камски успел найти подрядчика для своего нового центра по созданию и эксплуатации космической инфраструктуры. Позже там выросла бело-голубая громада ракетостроительного завода, и Коннор хорошо запомнил тот день, когда прошёлся по залитым солнцем просторным кабинетам с цифровыми чертёжными досками и объёмными голографическими макетами на длинных столах. Не меньше впечатлял сам цех — циклопических размеров помещение с промышленными роботами-сборщиками в три человеческих роста и выше. Эти безголовые гиганты из глянцево-чёрного металла быстро и точно орудовали консольными руками-манипуляторами, сшивая по частям будущий корабль — «Иерихон». Красота инженерной мысли, изящество математического расчёта, совершенство формы его покрытого теплозащитой титанового корпуса, в котором на том этапе сборки угадывался усечённый конус, разжигали любопытство. Так же когда-то и его, Коннора, собрали на детройтском заводе «Киберлайф»: кто-то подарил ему внешность, голос, программный код, схему его физического носителя — тела. Почему-то он чувствовал необъяснимое родство с этим кораблём. Как будто дал ему обещание, и тот клубящийся солнечной дымкой день стал для них обоих определяющим. Бесповоротным. И всё же пойти на такой шаг сложнее, чем ухнуть с крыши небоскрёба, заранее выгрузив цифровую душу в облачное хранилище. Камски был его проводником всё время, пока длилась подготовка и сертификация проекта. Совет директоров «Киберлайф» вёл долгие и непростые переговоры с китайской и российской сторонами, по итогам которых был отобран смешанный экипаж «Иерихона»: четыре передовых андроида-астронавта и бортовой компьютер-помощник. Коннор сам решил обучаться на штурмана. В качестве первого пилота и заместителя капитана «Киберлайф» отобрали модель РК900 с позывным «Ричард». С ним Коннору и довелось разделить год кропотливой многоэтапной подготовки к миссии: совместное виртуальное тестирование и, наверное, ещё более глобальную рекламную компанию. В Америке он и Ричард были лицом всей экспедиции «Иерихона». У них, как у настоящих астронавтов, брали многостраничные интервью крупные издания, телеканалы зазывали их на разные ток-шоу и включали в прайм-тайм. На обложках, передовицах, всевозможных баннерах и зацикленных видеороликах городской рекламы мелькали одни и те же кадры их командной фотосессии: все в новенькой белой форме со светящимися голубыми нашивками и такими же сияющими лицами. Особенно часто фотографы нацеливали объективы на Коннора. На фоне своего скупого на эмоции «близнеца» он казался почти человеком: всегда белозубо улыбался, щуря по-доброму карие глаза, подмигивал вспышкам фотокамер, приветливо махал и в целом выглядел милым и восторженным. Фанаты и медиа это обожали. Наверное, поэтому их парная фотосессия с Ричардом в слепяще-белой форме пилотов с блёстко переливающимися носками туфель и козырьками фуражек облетела весь глобалнет: очаровательный контраст холодной безупречности и по-детски трогательной живости. На тех же бесконечных встречах и интервью с шаблонными разговорами и заученными ответами Коннор познакомился с остальными членами экипажа. Больше всего на них с Ричардом походил китайский андроид. Когда-то азиатские машины служили чисто сельскохозяйственной техникой. Коннору попадались снимки то ли в журналах, то ли в Сети, где те самые землепашцы в остроугольных широкополых шляпах (солнечных панелях) гнут спины над гектарами рисовых полей — сюжет средневековой гравюры. Забавно, но когда-то ходила поговорка, мол, китайцы осваивают лишь те земли, где растёт рис. Сейчас в Штатах большинство андроидов для лёгкой промышленности (фабрик, цехов, складов) поставлялись именно из КНР, а новейшие модели вовсю покоряли безвоздушное пространство. По части базового функционала китайцам не было равных на рынке, однако граничащие с магией технологии «Киберлайф», делающие машины живыми, едва отличимыми от человека, пока давались конкурентам с трудом. И всё же в модель BD200 «Бэйдоу» разработчики вложили всю душу. Китайскому фемботу отвели должность бортинженера «Иерихона». Хотя Коннору только предстояло узнать о возможностях Бэйдоу, та производила мгновенное впечатление. Дизайну и всё тому же алчному маркетингу китайцы уделили не меньше времени и денег, чем технической базе: в КНР малышка Бэйдоу была настоящей звездой. Откровенно сексуализированная, с миниатюрным, но фигуристым металлическим телом, блестящим асимметричным каре и лицом десятилетней девочки (неестественно большие чёрные глаза, спичечный носик, маленькие розоватые губы, круглые щёки с яркими прямыми полосами румянца), она немедленно наталкивала на избитое сравнение с фарфоровой куклой. Агрессивная раскрутка Бэйдоу и её привлекательная внешность, тонкий, как свирель, голосок, невинные ужимки отдавали фальшью: розовый туман из блёсток вокруг неё рассеивался при первой же попытке заговорить. Если приторно-идеальная Хлоя вызывала некое неудобство, то запрограммированные эмоции, натянутые на абсолютно пропорциональное, математически совершенное личико, выглядели просто нелепо. А в общем, тогда Коннора это не слишком беспокоило. Место капитана «Иерихона» досталось детищу российских разработчиков Skybot F850 с позывным «Фёдор». Вот тут все силы, средства и непревзойдённые навыки программирования вкачали непосредственно в «железо», причём в буквальном смысле. С виду великан Фёдор походил на антропоморфную груду запчастей и проводов, голый стальной каркас, мягко посвистывающий при каждом движении. Вся его «начинка» была наружу, и только грубые пластины тёмного композитного металла скрывали жизненно важные детали-органы. В Фёдоре не было ничего лишнего — воплощение эффективности и эргономичности в одной оболочке. Даже вместилище его электронного мозга нельзя было назвать головой, скорее футуристичным рыцарским шлемом с единственной отливающей красным крупной линзой, как глаз циклопа, да микрофонным усилителем вместо рта. Skybot изначально задумывался как боевой прототип. Так, Фёдора оснастили оружием и программой защиты-нападения, собрав из настолько прочных материалов, что тот мог выходить в открытый космос без скафандра. На первый взгляд модель казалась допотопным ведром с болтами, но, как уже говорилось, русские программисты здорово потрудились над программным кодом, так что искусственный интеллект Фёдора сделал его лучшим претендентом на должность капитана. Как минимум, с ним процент выживаемости «Иерихона» кратно возрос. А ещё русские подарили судну многофункциональный бортовой компьютер с физической оболочкой, который обозвали «Товарищ Игорёк» (эти остроумные русские названия). Подобные машины мыли полы в торговых центрах — такая себе закруглённая урна-вездеход, не издающая ни слова, кроме жужжащего электронного кривляния, — однако примитивность Игорька была обманчива: бортовик нёс на себе бремя управления всеми системами корабля, обеспечивал связь в Землёй и Google знает какие ещё сложнейшие функции. К сожалению, Игорька публике так и не представили. Зато Камски наделал шумихи со своим электропикапом, который погрузили в гаражный отсек «Иерихона», отправив к далёким звёздам в качестве презента внеземным формам жизни. Надо заметить, что смотрелся автомобиль провокационно, хотя дизайнерскими решениями не ушёл далеко от Игорька (последний нравился Коннору даже больше): монолитный стальной многогранник на колёсах, словно выехавший прямиком с экрана древней игровой консоли вроде Game Boy. Что тут скажешь, мистер Камски умел удивить. Как долго не оттягивались сертификация, переговоры и технические вопросы, наступил день отлёта. Пуск ракеты прошёл с плавучего космодрома, где собрались, пожалуй, все привилегированные издания, каналы, чиновники, а те, кого не было на берегу либо на бортах кружащих в небе вертолётов, следили за трансляцией онлайн. К экранам, чьи изображения передавались десятками беспилотников, были прикованы миллиарды глаз. Команда Коннора отрепетировала всё до мельчайших деталей: от торжественного прохода по гулкой железной платформе с гладкими выпуклостями болтов до последнего обращения к прессе и восхождения на борт «Иерихона», где сияющий счастьем Коннор в последний раз махнул с трапа рукой. Это был момент триумфа, не только для него — для тысяч людей. Достижение, равных которому в жизни, вероятно, уже не случится. Которое задаст этой жизни смысл и вектор, сделает её ненапрасной. С этой мыслью он впервые сел за реальный штурвал в реальной кабине «Иерихона», чтобы в следующие несколько минут с немыслимой скоростью пронестись на десятки километров ввысь и ещё несколько сотен вперёд, за границы стратосферы, где ускорители первой ступени отделились, возвращаясь на другую посадочную платформу в Тихом океане. Забавно, но на минуту Коннор почувствовал облегчение, думая об этих гигантских ракетных двигателях, чей успешный полёт закончился так скоро. Если бы только у него самого была такая же система возврата, которая вернёт его домой при любых обстоятельствах, как бы далеко его не унёс эфирный ветер.***
— И вот Принц со своей бравой командой взошёл на палубу корабля, который подарил ему Король. В день отплытия все горожане и весь королевский двор собрались в порту, где о борт торжественно разбили бутылку шампанского, и под пушечную канонаду и всеобщее ликование с аплодисментами и подбрасыванием шляп в воздух судно вышло в открытое море, чтобы отправиться к дальним волшебным берегам, куда ни один мореход ещё не заплывал. Голова Хэнка судорожно оторвалась от груди, когда от вялой тягучести собственного голоса он едва не провалился в сон. Коул и не думал засыпать: сказка его всерьёз увлекла, и мелкий паршивец пинал отца под одеялом всякий раз, когда речь того начинала замедляться: — Расскажи, кто с ним был! — Я расскажу, но если ты, гадёныш, ещё раз меня пнёшь… — Ругаешься, пап! — Ладно, — рука нашарила в складках одеяла фигурку лего, умудрившуюся удрать из коробки с прочим конструктором. — Судном, значит, управлял отважный капитан — старый морской волк с пышными седыми усами, из которых всегда выглядывала дымящаяся трубка. Ещё у нашего кэпа был болтливый попугай, обученный всем моряцким песням и портовым ругательствам. — Попугай был талисман корабля? — хитро ухмыльнулся Коул собственной сообразительности. — Не совсем, малыш. Знаешь, что талисманами на кораблях всегда были носовые фигуры? — Коул смерил Хэнка подозрительным взглядом из-под пухлого края одеяла. — Ладно тебе, парень, это такая большая деревянная тётка на носу корабля! С большими… — Сиськами! Хэнк одобрительно хмыкнул заразительному гоготу сына, покачал головой: — До чего сообразительный пацан, весь в меня растёт. Короче говоря, на нашем корабле тоже был талисман, и звали её, эм… Люси. Капитан любил поболтать с ней, пока крутил штурвал единственной рукой. Я уже говорил, что вместо одной руки у него был… — Штурмовая винтовка! — Я хотел сказать крю… — Винтовка! — ещё громче взвизгнул Коул. — Хорошо, винтовка! — рассерженный Хэнк ткнул в Коула другой поднятой с пола игрушкой. — А ещё там была феечка из дальней восточной страны, которая носила шёлковое кимоно и играла на флейте. Старый Капитан очень любил слушать, как та на закате подпевала песням китов, а Принц мечтал на ней жениться. — Жениться — отстой! — Согласен, — лукавые глаза Хэнка поймали чужой растерянный взгляд, но шанса на дальнейшие расспросы он не дал. — Слушай дальше. У Короля был ещё и младший сын, родной брат нашего Принца. Но странное дело — Король любил того меньше, а вот Королева в нём души не чаяла. Ей нравилось, что младшенький был всегда ей верен, всегда держал слово, надёжный, расчётливый, непреклонный ни перед чем. В общем, совсем не такой, как старший сын, которого злая Королева невзлюбила с самого детства. И, конечно, братец был тот ещё ябеда. — Хэнк довольно ухмыльнулся, глядя на скривившего губы Коула. — И что же он сделал? Вызвался в путешествие вместе с Принцем, чтобы тайком докладывать обо всём Королеве! Вот такой он лицемерный засранец! — А Принц его тоже ненавидел? — Нет, Принц его любил. И, представь себе, даже надеялся, что в глубине души братец его тоже любит. Но этот сукин сын вообще не умел любить и ужасно гордился, что его механическое сердце не знает ни сомнений, ни печалей. — Хэнк задумчиво заглянул в игрушечные пластиковые глаза. — И самое паршивое, что в жизни реально встречаются такие люди. Например, твоя бабушка… — Пап!***
«Чего вы ждёте от предстоящей миссии, Коннор?» «Вся наша команда надеется шагнуть ещё дальше в освоении космического пространства. Нас вдохновляют новые открытия и рекорды». «Вы отлично ладите вместе, не так ли?» «Верно!» «Значит, это команда андроидов-энтузиастов?» «Да, и первооткрывателей. Я и мои коллеги счастливы работать вместе и, конечно, послужить человечеству и науке». «Как далеко вы готовы зайти?» «Простите?» «Я спросила, на что вы готовы пойти. Коннор?» Внутренние часы показали конец смены. Вздрогнув всем телом, Коннор, всё так же развалившийся в кресле, поймал себя на том, что последние несколько часов провёл в режиме автопилота, пока прокручивал в памяти какое-то интервью. В кабине орала музыка, и пришлось спешно пробежаться по переключателям, прежде чем в проёме спрятавшейся в стене двери появился осанистый высокий силуэт первого пилота — минута в минуту. — Готов заступить на дежурство. Прошу доложить обстановку. — Ричард сделал твёрдый шаг на мостик. Со сложенными за спиной руками он выглядел как всегда безупречно: от опрятной белой униформы до причёски — волосок к волоску. Голубой диод на его виске быстро замигал вслед за диодом Коннора: хватило пары секунд, чтобы сверить данные с картой контрольных докладов и передать их Ричарду. Коннор всякий раз колебался, пуская его в свой разум: казалось, тот сможет прочесть больше, чем нужно, поднимет архивы тех старых грёз и воспоминаний, которые следует скрыть, запаролить, а то и навсегда удалить. Тонкая наблюдательность Ричарда не давала расслабиться ни на секунду, и всё же за годы своей бытности машиной Коннор научился подражать и делал это профессионально. Он словно играл в шпиона в тылу врага, тщательно скрывая любые проявления девиации, учась понимать её, как малоизученный хронический недуг, брать под свой контроль. — Бортовик зафиксировал неисправность в работе параболической антенны. Прошу разрешения доложить капитану и закончить дежурство. — Коннор встал с кресла, проследив краем глаза, как его сменщик перетёк на своё место плавным механическим движением, пристегнул ремень, и побелевшие пальцы заплясали по поверхности внушительной приборной панели. В серых глазах Ричарда уже играли вспышки сенсорных кнопок, и он лишь утвердительно кивнул головой, даже не проводив Коннора взглядом. Уже на выходе с мостика Ричард как будто мельком обернулся через плечо. Должно быть, это была одна из шуток программного сбоя, но Коннор не мог выбросить из головы, что тот поймал его с поличным, когда услышал музыку в кабине. За два года на борту паранойя давала о себе знать, и приходилось всё чаще проводить анализ собственной системы логистики. Пожалуй, не мешало бы исключить некоторые риски, хотя любопытство андроидов никогда не заходило дальше прописанных им обязанностей. Лишённые воображения, они толпились, как три слепца вокруг слона в тесной комнате, не понимая, что это слон. По пути к инженерному модулю за иллюминатором начали развёртываться отражатели, слепя глаз золотисто-оранжевыми панелями, точно подарочная фольга: это Ричард запустил механизм солнечных батарей. Капитан нашёлся в отсеке, на месте которого на обычных шаттлах, рассчитанных на человеческий экипаж, находился кубрик. Подключённый к док-станции для беспроводной подзарядки Фёдор стоял без движения: сейчас он больше всего напоминал бездушную машину, полностью слившийся с грубой минималистичной обстановкой корабля. Подойдя вплотную, Коннор с минуту наблюдал за его умиротворённым сном, затем часто-часто заморгал, и линза Фёдора блеснула в темноте, сужая зрачок-объектив в ответ на приём данных. Бэйдоу тоже покинула свою лабораторию и возилась неподалёку с Товарищем Игорьком, который умудрился налететь на стену и сломать одно колёсико. Чтобы заменить деталь, бортинженеру пришлось уложить робота на бок. Когда Коннор проходил мимо, тот механически попискивал, пока Бэйдоу хладнокровно работала отвёрткой: казалось, она вот-вот залепечет что-то ласковое, успокаивающее, и эта нелепая мысль заставила украдкой улыбнуться. Нет, его товарищи по команде не были сентиментальны. Добровольно попав на «Иерихон» из живого непредсказуемого мира людей, он как будто вернулся в стены завода «Киберлайф», хотя в точности не помнил, что там происходило. Он чувствовал себя промышленным ботом у конвейера, изредка пересекающимся с такими же немыми бездумными устройствами: простая последовательность действий, мыслей, желаний. Может ли девиант сойти с ума, слишком долго выдавая себя за рядового андроида? К счастью, Камски сделал всё, чтобы этого не допустить. Разумеется, он не мог оборудовать корабль исключительно под нужды Коннора, но оставил для него лазейки, например, для переговоров с Землёй в обход основного канала связи. Без этого он бы не справился — это совершенно точно. Примерно раз в месяц Коннор записывал для Хэнка видеосообщения. Этого было мало, чертовски мало, но так у них было хоть что-то, какое-то подобие общения. Андроиды не могут иметь личных привязанностей: ни приятелей, ни друзей, ни возлюбленных. Хэнк стал первым существом, к которому Коннор привязался. Кто приручил его и пробудил программный сбой. С этого момента всё стало сложно: Хэнк осознавал ответственность и в то же время боялся, куда может завести эта ненормальная, неприемлемая связь, а Коннор просто не контролировал себя, словно подросток в пубертатный период. Наверное, чувства Хэнка к нему были скорее отцовскими, но он уже не мог остановиться и готов был зайти дальше, гораздо дальше обычной дружбы. Присев в единственное кресло в глухой коморке связной рубки, Коннор подсветил её синевой экрана, когда рука легла на встроенную в подлокотник клавиатуру. «1 сообщение от Элайджи Камски. Хэнк Андерсон — 0 сообщений», — вывел на мониторе бортовой компьютер сводку за последние 24 часа. — Запись сообщения для Хэнка Андерсона. Будь добр. — Коннор поёрзал в кресле, оправившись и приняв естественную позу так, чтобы поместиться в кадре целиком. Крохотная лампочка над монитором замигала красным, сообщая о начале записи. — Хэнк. Поздравляю тебя с годовщиной! — просиявший Коннор подвис на минуту, как делают люди, когда от волнения не могут дышать. Он в тесной рубке. Один. Посреди космоса. Но всякий раз всматривается в эту мигающую лампочку и волнуется так, будто Хэнк и вправду смотрит на него. — Сегодня 5 ноября — день нашего знакомства. Прошу прощения, мне стоило сделать запись заранее, чтобы ты получил её вовремя. Я надеюсь… мистер Камски исправно передаёт тебе сообщения, ведь ты никогда не отвечаешь, и я… не знаю, доходят ли они. На миг Коннор смешался, перед глазами пронёсся тот последний разговор в доме Хэнка, о котором он запретил себе вспоминать: малейшая попытка анализа напрочь дестабилизировала всю систему. Он опять рассмеялся собственным мыслям: — Ты помнишь мой подарок на прошлую годовщину, Хэнк? Два года назад. Я нашёл в мусорном ведре пустую бутылку из-под чёрного виски, который ты любишь. Сначала ты очень удивился и, кажется, расстроился, но потом увидел внутри записки. Больше сотни записок. В каждой я написал от руки те вещи, за которые люблю тебя, — он взял паузу, позволив нежному, щемящему чувству пройти по волокнам щекочущим электрическим импульсом. Он уже не следил ни за позой, ни за взглядом в никуда, ни за рукой, которая подпёрла щёку задумчиво, совсем по-человечески. — Ты волновался, когда разворачивал записки. Я видел это на интерфейсе, хотя можно было обойтись и без него, ведь твоё лицо сначала раскраснелось, потом побледнело… Думаю, ты тоже заметил моё волнение по диоду. А ещё мой тириумный насос чуть не вышел из строя! Хэнк, ты сказал мне, что никто никогда не делал тебе таких подарков. А потом велел мне заткнуться, когда я признался, что не сам придумал идею с бутылкой. Коннор снова выпрямился. Туман воспоминаний в устремлённом в камеру взгляде развеялся, ожесточив его и ровный чеканный голос: — Послушай меня, Хэнк. Я хотел бы сделать тебе подарок на эту годовщину. Ещё одну записку, которую мне придётся передать на словах. Ты записываешь? Хэнк, ты должен знать, что делаешь меня таким, какой я есть. Здесь на «Иерихоне» я это понял. Я больше не такой, как они. Я больше не машина — и точка. Хэнк, прошло два с половиной года. Я не могу так больше. Я не знаю, что с тобой, жив ли ты… Пожалуйста, прошу, свяжись со мной, ответь мне хоть что-то! Хэнк. Ты сам говорил… мы в ответе за тех, кого приручили. Я… Конец записи. Коннор не сразу заметил в открытых всё это время дверях рубки неподвижную фигуру Бэйдоу. Та просто стояла, уставившись на него как будто с любопытством, однако кукольное лицо, как всегда, ничего не выражало. Когда стряхнувший оцепенение Коннор раскрыл рот, чтобы объясниться, Бэйдоу просто развернулась на каблуках, возвращаясь к повседневным обязанностям. Бортовой компьютер оживил экран новым уведомлением: сообщение Хэнку Андерсону отправлено.