***
Песок мокрый хрустит противно. К башмакам липнет. Словно пальцы холодные за ноги хватают. Идти не дают. Словно в другую сторону тянут. К лесу… Раз собралась на пристань, значит… Нужно было провожатым кого-то взять. Хоть мальчишку какого — все не одной. Море до самого горизонта серой змеиной шкурой колышется. Молчит. И лес колышется. Как шкура волка громадного. За спиной где-то. Вдалеке. Кажется, даже тут шелест листьев слышен. И как только? Когда и море молчит… Может, правда стоит… Да! Чего там бояться сейчас, раз Фьёд сама позвала. Уж она-то распугает кого угодно. Да и гривну забрать бы нужно. Зачем только она ее вернуть решила? Теперь и песок за ноги цепляться перестал. И идти теперь проще. Сам лес зовет, как дорогую гостью. Издалека.***
— Она спрашивала, кажется, не хочу ли я родню проведать. Щелкают в пальцах бусины, позвякивают золотые подвески. Глаза на подвесках как живые смотрят. Следят. — А еще сказала: «А хочешь, оставайся». Да, сказала. Точно сказала. — Она тебя с собой за волосы не тащила. — Если им нужно… Глянула вдруг внимательно. — Тебе, Ульвар, весело, гляжу! Она никогда раньше не являлась… вот так чтобы. Ей ведь нужно что-то было. А что, я и не помню. — Раз ушла, значит, не нужно больше. — Но для чего-то ведь я ей понадобилась? — Кто их, троллей, разберет. Вон, скальд явился, у него спроси. Он у нас первый из умников. — Скафти, тебя с самого утра не видно. — Отчего же не видно? Здесь я. По сторонам огляделся незаметно. С подозрением. Настороженно. — Ты встревожен чем-то? — С чего мне тревожиться? О тебе, дроттнинг, кажется, Йорунн в девичьей спрашивала. — В девичьей? А ты там чего забыл? — Так… Вису складывал. — В девичьей? — Отчего б и не в девичьей. — Расскажешь? — Уж прости, госпожа, не для тебя та виса. — Раз так, узнаю пойду, что Йорунн хотела. Подвески золотые совсем рядом звякнули. — Видно, виса твоя не удалась. — Не даром госпожа о дурных снах говорила. Я тоже порой знаки читать умею. — Под чьим подолом ты их читал? Мелькнула усмешка мрачная. — Сдается мне, скоро всем нам тут весело будет. — Будет, значит, что конунгу рассказать, как вернется. А тебе — о чем свои висы складывать. — Вису я могу и про балку потолочную сложить. Но раз будет повод о чем-то другом сочинять, придется тогда о другом. В таком сочинительстве и чести больше.***
Пещера кусает холодом. Ослепляет темнотой. Вот же неуютное великанье жилище. Отблески костра по стенам расползаются. Знакомо уже. Поближе к огню надо. К теплу, к свету. Хрустнуло за спиной. — Долго мне пришлось тебя ждать! Глаза сверкнули незнакомо. Как у птицы хищной. Ястребиные. — Кто ты? До земли плащ странный. И плащ ли? Из перьев словно. — Почему не явилась сразу, как я велела? — Что… — Теперь никуда не денешься! В улыбке зубы острые. — Не бойся, до тебя мне дела нет. А вот та вещь, которую ты забрать хотела, она ведь и мне нужна. Принесешь ее мне, или плохо придется и тебе, и людям твоим. — Гривна? Если б была она у меня… — Кому отдала, у той назад и возьми. — Раз знаешь, кому я ее отдала, то должна и понимать, что вернуть не сумею. — А ты постарайся. — Почему бы тебе самой не забрать, раз знаешь у кого она? Мелькнула под плащом рука. И пальца-то четыре всего. Как у зверя. Зубы в оскале мелькнули. — Упрямиться будешь… заберу то, чем дорожишь. Ступай теперь, ярлова жена. Пока позволяю.***
Знакомое место. С Хильдис приходила однажды. Камень на вершине. Руны на нем в яркие цвета выкрашены. Зачем только сюда свернула, вместо того, чтоб домой… Не все ли равно! Камешки мелкие царапают пальцы. Трава трогает мягко, колет лицо. Отдохнуть только недолго. Трава шелестит тихо-тихо. Словно шаги чьи-то. И взгляд чей-то шипом острым колет. Золотая нить на платье кровавым узором в закатном свете разлилась. И волосы цвета закатного неба. — Хильдис… Нет, не она. Эта старше. Да и… — Вот ты какая. Сванлауг, дочь Гуннара. Улыбка учтивая. Голос приветливый. Взгляд вот только… — Откуда… — Ты в моем доме живешь и в постели моей спишь. С моим мужем. Кто ты, я знаю. — Твой дом теперь… здесь. — Это мне получше прочих ведомо. Как и то, по чьей вине это случилось. Видишь, как получается, недруг у нас с тобой тоже один. — Недруг? — И мой совет тебе пригодится. Уж я хоть так отомщу той, что в кургане меня поселила. И что дочери моей грозила. — Какой же совет ты мне дашь? — Проси помощи у той, что в колдовстве сведуща. — Про кого ты говоришь? — Про жену конунга. — Рунгерд? Ее я просить точно ни о чем не стану! — Тебе решать. Но теперь ты не только за себя в ответе. Тем людям, что в твоем доме живут, ты тоже защитой быть должна. — Раз обо мне ты знаешь, то и о нашей с ней вражде тебе известно. С чего бы Рунгерд мне помогать? — А разве не ее мужа здесь конунгом почитают? И уж верно она-то понимает, что делать нужно, когда здешним землям опасность грозит. Особенно такая. И разве все это колдовство не по ее умениям? — Не мне с ведьмой связываться. Я и без нее найду, как управиться с этим. — Ну, гляди. Лишь бы хуже не сделать. Трава кольнула больно, как игла из кости. Открыла глаза. Руны на камне в алом свете еще ярче. Так это сон просто? Нет. Не просто. Простые сны такими не бывают. — Что же мне делать с твоим советом, Хольмдис?***
— Что же ты, фру Сванлауг? Я уж волноваться начала! Поздно уж, и на пристани тебя не видели. Думала, вдруг случилось что? Тут бы в темноте не оступиться, и она еще. — Случилось. Что за темень на улице! Совсем ничего не видать. — Да ты в порядке ли? — Я слышала, здесь ведьма неподалеку живет. Мне ее увидеть нужно. — Для чего тебе… — Прежней хозяйке ты так же отвечала? Пальцы холодную бронзу ухватили. Скрипнула дверь. — Верно, мои дела тебя никак не касаются. И соваться в них тебе не стоит. — Когда же ты ее видеть желаешь? — Завтра пусть явится, как сможет. — Что ж, отправлю кого-нибудь, пусть передадут. Может, хоть она твои тревоги успокоит. Я же вижу, тревожит тебя что-то в последнее время. — Хорошо бы, если так.***
Поблескивает тускло золотая проволока. Руны на рукояти потертые. Некоторые не разобрать совсем. — «Мной… владеет…» — Зачем ты, госпожа, посылала за мной? И не слышала ведь, как подошла. — Сядь рядом. Прошуршало на скамье расшитое покрывало. — Я хочу, чтобы ты помогла мне в одном деле. Не думаю, что оно будет простым, но за это я дам тебе, что попросишь. Треллов, золото — все, что скажешь! — Ты бы сказала сперва, что желаешь от меня? Пальцы рукоять меча крепче сжали. — Помоги мне убить великаншу. Я слышала, что она искусна в колдовстве и… — Но как возможно то, чего ты хочешь? — Если поможешь мне, я дам тебе усадьбу и… — Ты сулишь щедрые дары, но я не смогу сделать то, что ты от меня ждешь. — Подумай получше! — Я просто женщина, которая может угадать погоду, каким будет урожай, или сказать, что тебя ждет, бросив руны или проследив за полетом птиц. Но не мне делать то, что и богам не всегда по силам. Даже если ты дашь мне жернова, которые без остановки золото молоть будут. Золотая проволока впилась в ладонь. — Что ж… Но спросить я должна была. — Прости, что огорчила тебя, госпожа, но это не моя вина. Если захочешь будущее узнать, то я всегда сказать смогу… — О своем будущем знать я больше ничего не желаю. А ты иди. Верно, у тебя и своих хлопот хватает. Золотая проволока завивается на рукояти хитро. А руны видно еле-еле. — Ну, сказала она тебе чего? — Катла, чей это меч? — Кажется, еще деду твоего мужа принадлежал. Так… — Никак слова не разберу. «…владеет…». А, так, кажется: «Мной владеет Харальд». — Верно. Так его и звали. Я тут хотела… С пастбища один из скотников пришел, говорит, на овец ночью напал кто-то. Утром недосчитались нескольких. И работника одного с распоротым брюхом нашли. Он поглядеть вышел, что такое творится. Что уж там стряслось, сами не знают, говорят, из землянки утром носы высунуть боялись. — Не знают? — Не знают! Говорит, перепугались все. Что уж там за тролль такой завелся… — Может, волки? — Может, и волки. Но, говорят, не похоже. Говорят, страшное что-то творилось. — Так что страшное-то? — Грохот какой-то. И крики, как будто птица огромная кричит. — Птица… — Только кто их знает. Может, перепились да передрались. Или страху друг на друга спьяну нагнали. Знаю я! — Я, пожалуй, поеду да посмотрю, что там такое.***
Гребень пряди цепляет, тянет вниз. Отсветы огня ложатся на волосы пятнами. Серебро медью красят. Как когда-то… У стены шорох тихий. И взгляд. Гребень замер резко. — Как… Как тебе удалось такое? Ладони темным перепачканы. Двинула в сторону висящие на поясе ключи. И на хангероке темный след остался. — Думала, одной тебе это дано? — Нет. Не одной. Но ты… — Я не впервые тебя удивляю. — Уж не убить ли меня явилась? — Не убить. — Зачем тогда? Отвела взгляд. Оглядела перепачканные руки. — Ну! Не поглазеть же на меня пришла? — Поверишь ли, если скажу? — Скажи сперва. — Мне, Рунгерд, помощь твоя нужна. — Моя? Смотрит серьезно, без насмешки. — Я бы не смеялась на твоем месте. — Отчего же мне не смеяться? Раз ты за помощью ко мне являешься, то это тебе, видно, не до смеха. — Я думаю, что и тебе тоже. — Так расскажи, с чем явилась. — Великанша одна есть. Она людям нашим и округе злом грозит, если я ей не отдам одну вещь. — Так отдай. Ты ведь с ними знаешься, а не я. Еще и в мой дом их притащить додумалась. — Я никого к тебе не тащила. А того, чего у меня нет, отдать я все равно не могу. Да и если б было… — Что это за вещь такая? Взгляд отвела опять. — Гривна. — Ясно. А ведь я предупреждала тебя в их дела не соваться. — Я и не совалась! — Так от меня-то ты что хочешь? Если совет тебе нужен… — Избавиться от нее хочу. В этом ты можешь мне помочь? — Ты, я гляжу, умом повредилась! В чем еще тебе помочь? Мирового Змея одолеть? Так здесь тебе не я нужна, а Рыжебородый Ас*. У него-то это куда лучше выходит. — Скажешь, невозможно это? — Мне откуда знать? Я войн с великаншами не затеваю, незачем мне. А ты если трудности свои на меня провесить решила, то не удастся. Мне своих хватает. — Знаешь, Рунгерд, если бы какой морской конунг взялся наши земли грабить или того хуже — отвоевать бы их захотел, у кого бы мой муж помощи в этом просил, как не у Гутторна. Он же ведь конунг. А к кому мне за помощью идти, как не к жене конунга? — Если бы ты просила у меня людей, я бы тебе в этом не отказала. — А я прошу в том мне помочь, в чем ты как никто искусна. — Зато ты — нет. А я ведь предупреждала, наживешь ты себе неприятностей. — Так ты мне поможешь? — Понимаешь ли, во что ввязаться хочешь? — Во что бы ни пришлось. Выбора у меня все равно нет. — Когда-то я тоже думала, что все на свете могу. А заплатить за свое «могу» все равно пришлось. — Даже если и мне придется… Чем заплатить? — Для меня платой мой ребенок нерожденный стал. И то, что своих детей на руки я больше не возьму. Ладонью по животу скользнула. А за ладонью след темный. — Что на это скажешь? Не так теперь в себе уверена? — Я не хочу... такого. — Ты пришла просить моей помощи, после всего, что было. Зная, какой доли я тебе желала. — Видно, не стоило. — Уходи, Сванлауг. Я подумаю, как тебе помочь.