***
Ложка вздрогнула в руке. Блеснула смоляная нить. Потянулась к миске. И запах во все стороны. Горько-сладкий, словно на лугу. — Гляди, фру Сванлауг, всю одежду ведь перепачкаешь. — Ты, Катла, не тревожься так за мою одежду. — Как тут не тревожиться? Раз сама ты не замечаешь ничего, так я хоть увижу. Ложка о миску ударила. — Чего я не замечаю? — Не ребенок ты ведь уже. Это им простительно, если перемажутся где или рубаху порвут. А ты-то женщина почетная, тебе разве пристало… — Не пойму я что-то тебя, Катла. — Да вот давно сказать тебе хотела. Жены обычно, когда мужей на пристани провожают, стараются наряд получше выбрать… — Мой наряд плох, значит? — Наряд-то хорош, только когда надет, как положено, а не кое-как. Рассмеялась негромко. — Что, так заметно было? Ручка ложки впилась в ладонь. — Правда, мужу моему упрекнуть меня не в чем. Не ему говорить, что я его проводила плохо. Да и его вина была в том, что наряд на мне криво сидел. А вот о почтенных людях стоило бы как раз тебе побольше узнать, раз в роду у тебя таковых не водилось. Верно ведь я говорю? — Известно, не водилось. — Так вот, конунг, родич мой, как я заметила, тоже не больно-то запачкаться боится. Пусть жена его за это и бранит. А ты глядела бы лучше не за мной, а чтобы в доме порядок был. Во дворе ты ночью что делала? — Да решила вот взглянуть, кто там бродит. — К чему тревожиться, хирдманы нам на что? — Я уж лучше сама все разузнаю, что вокруг-то творится. — Как знаешь. — Скажи, а мой-то дурень чего вместе с ярлом домой не вернулся? Чего ему там… — Торгейр? Снеррир его остаться попросил. Он его на корабль к себе позвал. Они ведь сдружились. — Снеррир… Теперь-то оно и понятно, отчего он себя так вел. Раз уж он такого рода оказался. А моему дурню среди таких людей делать нечего! — Зря ты так, Катла. — А ничего не зря! Конунги все эти ему, тюленю бестолковому, не ровня. А мед где? В миске только ведь... — Ой… Я, кажется, доела. И не заметила даже… Никогда такого вкусного меда не ела. — Мед как мед… — Я пойду сейчас еще принесу. И орехов. — Гляди, как бы худо потом не стало.***
Скрипнули дверные петли. Дернулся огонек в лампе. — А, вот ты где! Я уж думала… — Что это, Катла? Ткань узорчатая от пламени поблескивает. И мех богатый даже в такой темноте блестит. — Это… матушки нашей Хильдис. Любила она красивые наряды. И дочь-то этим в нее пошла. Тяжесть хватает за руки. Словно бы дорогой плащ назад в сундук спрятаться хочет. — Почему это здесь? — Где ж ему еще быть? В курган она взяла другие наряды, а это вот осталось. — Нет, почему не у Хильдис? — А ты спроси у Хильдис или у мужа своего. Или тебе он и самой приглянулся? Мех дорогой выскользнул из рук. — Чужого мне не нужно. Мне и своего хватает. — Вот ведь, беда какая… Помнится, фру Хольмдис в доме и слово поперек сказать боялись. И если уж что не по ней, так тут страх один. Но она и голоса-то никогда не повышала. Да и отходчивая была. Чтоб зло на кого таила — такого за ней и не водилось. — А... А что с ней произошло? — Привязалась как-то хворь злая. Да так и… И разве ж мог кто подумать, что оно так выйдет. Ладно, чего тут говорить. Грохнула крышка сундука. — А скажи мне вот еще что: что это за гривна, которую мой муж носит? Я слышала тут… — Что-то давно я эту гривну у ярла не видела. Странно это. Он ее ведь и не снимает никогда. Она ему от отца досталась. А тому — от его отца. Камень, на ней который привешен, он не просто тебе камень, это та самая порода, из которой Мьёльнир сработан. Его потому и обработать нельзя. Только двергам такое и под силу. — Вот как. — Говорят, им и турса убить можно. А если и не убить, то уж испугать точно. Приходи ко мне и забирай. — Вот как… — А что это ты вдруг… — Знаешь, Катла, я к себе пойду, мне прилечь нужно. — А я ведь говорила, не нужно столько есть, худо будет. — Это ты рабыням скажешь, что им делать нужно! Я спала ночью плохо, только и всего. И нечего обо мне тревожиться. Сама разберусь!***
Травы у ног играют с ветром. То валятся на землю покорно, то вскакивают дерзко. Деревья далекие глядят высокомерно на эти игры. Меж собой посмеиваются. — Опять ты смотришь на лес, Рунгерд? — Герлок… — Я тебя искала. — Что ты тут… — Ты ведь знаешь, я беспокоюсь о тебе. Особенно, когда ты пропадаешь вот так. И нет тебя нигде: ни в доме, ни поблизости. Оглядывает встревоженно. — Это не кровь у тебя на лице? Царапает внимательный взгляд. — Она синяя? Пальцы на руке, как оковы. — Почему твоя кровь синяя, Рунгерд? И не оковы уже, а шипы острые. — Троллиха ты проклятая, вот почему! Звякнули серебром запястья. Смялась под ногами трава. — А ты мертвая! Нет тебя! — За свою смерть я возьму с тебя плату! — Ты ничего уже не возьмешь. Уходи. — Крови твоей мне будет достаточно. Пальцы запутались в мягком. Горячо под ладонью. — Косматый Хвост… Паршивец. Заворочалось рядом недовольно. — Чего забрался? На полу тебе не спалось? Ткнулся в плечо мокрый нос. Рука в густую шерсть зарылась. — Ладно. Тебя хоть обниму. Обитателю моих объятий теперь свой меч в руках держать или девок пленных, а не свою жену. Щекочет лицо жесткий мех. — А мертвых к чему мне бояться. Кто живой, тот жизнь быстрей и отнимет.***
— Ты огорчился, наверное, что вместе со всеми в поход не отправился? — Я бы, конечно, предпочел со всеми быть, чем сидеть здесь. Но раз конунг просил меня… — Ничего. Не в последний же раз. А… — Мне показалось, ты сама в последнее время печалишься. — Нет, Хродлейв, я только… Лучше глянь, какой я для тебя сделала подарок! Прошелестело вышитое полотно. — Корабль? — Да, твой. Похож ведь? — Похож. Очень. Ты знаешь, у меня тоже для тебя кое-что есть. Звякнула пряжка на поясной сумке. Золотой обруч обхватил запястье поверх рукава. Щелкнул замком. — Как красиво! Где ты его взял? — А это я тебе не скажу. Мелькнула улыбка хитрая. — Ты и с другими девушками такой же щедрый? — С какими — другими? — А то не понимаешь. У нас дома некоторые девушки могут похвастать кто колечком, кто пряжкой серебряной. Мой отец на подарки не скупится, если девушка ему по нраву. — Мне ты это к чему говоришь? — Ты не такой, разве? Если с другими скуп, может, и со мной щедрым не будешь? — Хильдис… — Или скажешь, что нет в твоем доме девушек, с которыми приятно время проводить? Улыбается хитро, смотрит весело. — Не гляди так. Я, может, и не против вовсе. Если обо мне забывать не будешь. — А в твоем доме есть такие парни, с которыми тебе время проводить нравится? Торгейр этот… Больно часто ты о нем упоминаешь. — Мы с ним выросли вместе! Мой брат маленьким совсем умер, я его и не помню почти. А Торгейр мне… как брат всегда был. Мы с ним и из дома в лес сбегали и… дрались даже иногда. — Как — дрались? — Не то что прям дрались, но я его пару раз побить пыталась. — Для чего я тебя в жены беру? А если ты и меня колотить будешь? — Что же ты, ярл, испугался уже? — Называть меня трусом нет причин. Думаю, стоило тебе с конунгом в поход отправиться. Вся бы добыча твоей была. — Может, и стоило. Только отец бы меня не взял. — И зря. А если серьезно, я сразу приметил, что девушка ты не робкая. И сыновья твои робкими не будут. Улыбнулась едва заметно. Оглядела новое обручье. — Не хочешь прогуляться со мной? Одной мне дроттнинг не велела выходить, говорит, опасно, а в усадьбе сидеть желания нет. Больно уж на улице сейчас славно. — Пойдем, раз тебе хочется.***
— Дроттнинг, возьми вот. Лучше так? Завивается узор. Ровно на удивление. Поблескивает серебряная нить. — Мне, Йорунн, стыдно даже. — Что ты… — Верно конунг говорит: мое шитье лучше не показывать никому. — Красиво же! Я поправила с краю, теперь и вовсе… — Ты ко мне добра просто. Мелькнула улыбка смущенная. — Ты ведь тоже ко мне добра. И моим низким родом меня не попрекаешь. — Для чего? Раз мой сын ценит тебя, то и я буду. А уж когда ребенок твой на свет появится… — Я сама этого очень жду! В прошлый-то раз мне не сильно повезло. Может, оно и к лучшему. — В прошлый? Хангерок на коленях в ладони смяла. — Я тогда… оступилась… — Ты не тревожься, ничего дурного с тобой не случится теперь. И обижать тебя никто не посмеет. — Так уж вышло тогда. Чего об этом вспоминать. Я прошлую свою жизнь вообще не часто теперь вспоминаю. Да и твоему сыну, госпожа, это не нравится. Он об этом пусть и не говорит, но я-то вижу. — Неудивительно это. Снеррир в отца весь. И в этом тоже. Скажи я, что ко мне какой-нибудь человек сватался зим тридцать назад, так Гутторн отправится туда, где я тогда жила, и объяснений потребует. — Правда отправится? — В этом я приврала, конечно. Но не сильно. — Знаешь, госпожа, ты хоть и говоришь, что Снеррир в конунга весь, только он ведь и на тебя многим похож. — На меня? — Ты, говорят, многое видишь. А мне иногда кажется, что он тоже такое видит, что другим и не приметить. — Ты в этом уверена? — Не знаю. Но в нем ведь и твоя кровь. Крови твоей мне будет достаточно. — Да… Моя. За рукав дернуло что-то. — Что с тобой, дроттнинг? Ты что-то нехорошее увидела? — Нет… Нет, Йорунн! Я ведь говорила, моего сына и моего мужа удача ждет. Я видела, как вороны летели впереди и указывали путь их кораблям. Чего ты так перепугалась? — У тебя такое лицо было… Вот я и подумала… — Так это я тебя напугала? Прости, моя милая. Я задумалась просто. Спала плохо. — Тебя тревожит что-то? — Нет, Йорунн, ничего… Ничего.***
— Постой, Хродлейв. Примялась жесткая трава. — Я ремешок только поправлю. Не то башмаки потеряю. Подол задрался до самых колен. Ремешок вокруг ноги потуже. И на другой бы надо… Подол еще чуть выше потянула. Кожаный шнур скрипнул в пальцах. — Готово. Идем? Оправила хангерок, стряхнула соринки. — Ты бы глядела, куда идешь. Заблудиться не боишься? — Может, я этого и хочу? — Чего хочешь? — Заблудиться. С тобой вместе. Ты ведь дорогу назад отыщешь? — А если не отыщу? — Мне бояться с тобой рядом все равно нечего. А хочешь, расскажу кое-что? — Расскажи. — Как будто мы на пиру. Похвалюсь тем, что умею хорошо! — Что же? — А ты пообещай со мной в этом умении побороться! — Смотря что это за умение такое. — Это хорошее умение. Любому человеку от него может быть много пользы. — Раз так — ладно. — Я бегаю быстро. Отвела в сторону ветку за спиной. — Догонишь? За ствол прыгнула. — Ты это… От смеха в глазах даже режет. Скользят по волосам листья. Ветки в стороны отскакивают. Вся одежда в зелени будет. Ну и пусть! Низкие кустики оплели землю. Блестят маленькие листочки. Да это же… Шелестят сзади шаги. Ветка хрустнула недовольно. — Вот ты где, Хильдис. Бегаешь ты действительно быстро. Рука опустилась на плечо. — Что это с тобой? Кольнула тревожным взглядом. — Глянь. Ладони перемазаны словно бы в крови. В синей только. — В чем ты испачкалась? — Это тролль. Как из земли вырос. А я перепугалась, нож схватила. И… вот. Пальцы плечо сильнее сжали. — Это троллья кровь? Смех звонкий разлетается эхом. — Над чем ты смеешься? — Поверил! Это черника. Смотри. Мелькнула перемазанная ладонь. На губах след синий. — Ну, видишь теперь? Пальцами по щеке провела. И там синий след остался. — Постой. У тебя ведь на пальце кольцо было. — Ох… И правда. Следы от ягод только. И от кольца след на пальце белый. А кольцо-то где? — Я когда из усадьбы вышла, оно на мне было. Я это точно помню. Где его теперь искать… Не по всему же лесу. Пальцы перемазанные теплая ладонь обхватила. — Не огорчайся так, Хильдис Гроза Колец. Улыбнулась. — Раз имя дал, дай и подарок. Сверкнул прозрачный камень. — Вот… Лег на палец теплый металл. — Нет, слишком оно тебе большое, снова потеряешь. — Тогда так. Подцепила пальцем иглу наплечной застежки. Ожерелье звякнуло, повисло на одной игле. — Сюда вешай. Буду здесь носить. Тяжелая фибула грохнула в траве. Лямка хангерока на спину сползла. — Ты так все украшения порастеряешь. Вторая фибула о первую звякнула. — А я и сама в лесу потерялась. А ты меня нашел. Мне найдется, чем тебе за это отплатить. Прошуршали вниз непристегнутые полотна. — Твоя забава далеко слишком зашла. — Пока еще нет. Только ведь ты сам сказал, что я девушка неробкая. И отступать я не привыкла, если чего-то желаю. Толкнуло вдруг на спину. Сквозь тонкий лен трава жесткая. И руки обхватили, что дышать трудно. — В этом с тобой трудно не согласиться. Ну точно, вся одежда в зелени будет. Ну и пусть!***
— Ну, чего уставились? — Нельзя разве? — Проиграть боишься, скальд? — Ты бы, Ульвар, ход свой скорее делал, а то я подумаю, что проиграть ты боишься. Блеснул стеклянный шарик, стукнул о доску. — Пусть боится твой конунг. От моих воинов ему не спрятаться. — Это мы скоро увидим. А вы, бездельники, раз уж все равно тут столпились, тоже со мной сыграйте. — Во что это, Скафти? — Кто из вас сочинит вису о нашей игре, тому я дам вот это кольцо. Только виса эта должна быть хорошо сложенной, иначе кольцо я оставлю у себя. — Мне долго ждать? — Погоди, Ульвар. Ты ведь разбираешься в висах? Сможешь различить, хорошо сложена или нет? — Различу. — Слышали? Ульвар подтвердит, чтоб не говорили потом… — Воина песен въяве В битве воинов колких Клен копья отважный Одолел умело*. — Что это, Ульвар, значит? — Это хорошая виса. Давай мне свое кольцо. — Хорошая… Сверкнули золотом вороньи клювы. — Бери вот. Хоть воина песен ты пока не одолел в битве колких воинов. — А теперь ход делай. Мне до вечера ждать недосуг. Грохнула фигурка о край доски. — Видишь, клен копья, моему конунгу все же удалось твоих воинов обхитрить. Так что это воин песен тебя одолел. — Ульвар, мне с тобой… И ты здесь, Скафти. — Ты хотела что-то, госпожа? Идите все отсюда, не на что больше смотреть. Скрипнула еле слышно лавка. Звякнули украшения. — Ничего такого… Просто хочется с кем-нибудь тревогой своей поделиться. — Что у тебя за тревога? — Сама не знаю. Сон мне приснился, будто бы из моря выполз дракон и явился к нашим воротам. — Дракон? Может, это дракон мачты? Хотя тем драконам, что отправились с твоим мужем, время возвратиться не пришло еще. — Думаю, ты и прав. Только у того дракона в зубах был красный щит. И он бросил его прямо перед воротами**. — Не слишком хороший знак. — Потому я и тревожусь. Никаких драконов с красными щитами видеть здесь я бы не хотела. — А меня зачем искала? — Мне в лес нужно. Ты, Ульвар, со мной пойдешь. Наконечник копья спрятался в ножнах. Скрипнул кожаный шнур. — Сейчас? — Нет. К ночи ближе.***
— Чего это вдруг тебя в лес понесло? — Встретиться кое с кем нужно. Ветки ударились о копье. В желтых глазах насмешка. — С родней, Ульвар. — Оттого и трясешься? — Я не буду говорить, что эта встреча для меня желанна. Но узнать, что нужно от меня им, все равно придется. — С такой-то родней… — Тебе поболтать захотелось? Раньше за тобой не замечала! А из-за листвы словно следит кто-то. Наблюдает спокойно. Ждет. — Здесь меня подождешь. И лучше бы… не человеком. — Это и хорошо. Не так скучно. Остановилась. На миг только. Там, впереди, ждут уже. Пусть и не видно никого. Но даже листья замерли, не дрожат на ветках. И сами ветки застыли. Нет ветра вокруг, нет воздуха. Вода стоячая. — Ты тут, Аудгерд? Вот она я, пришла! Покажись! — А я вот она. Не видишь разве? Сверху откуда-то… Или снизу наоборот? — Прекрати свои шутки, Аудгерд! — Какая ты… нетерпеливая. Любимая моя дочь. Космы рыжие к земле свисают плетьми. Колтуном, как всегда, спутаны. — Мне не по себе, когда ты меня так зовешь. — Мне все одно — мать я тебе или прабабка. Столько зим я прожила, что половина их из памяти талым снегом вытекли. — Что тебе нужно от меня? Глаза в упор — небо в луже. Проскребли по щеке обломанные ногти. — К чему бы мне и просто тебя не проведать? — Просто? Так просто ты бы из своей пещеры не вылезла. — Отчего же? Мне любопытно порой, как там теперь люди на свете живут. — Ты не одна здесь. — И моим детям любопытно. Эй! А ну вылезайте! Чего попрятались! Сестра ваша здесь, а вы и приветить ее не желаете? Прошуршало сзади, дернуло за волосы. В руку впилось острое. Ожерелье звякнуло жалобно. Порвется того и гляди. — Сестрица красивая, дай серьгу! Как она звякает! Мелькнули перед лицом когти, пальцы костлявые. На пальце блеснуло золотом. Знакомо. Где-то… У кого-то… Не вспомнить сейчас. Раскрылся в пальцах запор, в траве звякнуло. — Забирай! Визг радостный плетью стегнул. Ухватила лапами. — Бубенцы! Бубенцы! — Я вам приветствовать ее велела, а не пугать! Что вы за бестолочи такие! Прочь идите, чтоб не видела! Выродки пещерные! Только там вам и сидеть! Пальцы обрывок рукава оправили. — Так что тебе от меня нужно? — Может, это я тебе понадоблюсь вскоре. Может, понадоблюсь. — Для чего, Аудгерд? — Увидишь… Увидишь! А видела, как младшенькая моя золото любит? Оно мне, говорит, солнечных котят напоминает. И сама таких же по стенам пещеры пускает. Играть с ними весело. — Что тебе нужно? — А не хочет ли любимая моя дочь сама родню проведать? Ух, как бы мы встретили тебя! Все бы склоны горные вздрагивали! Огнями бы весь лес сиял! — Нет у меня времени по гостям разъезжать. Ты и сама это знаешь. — Трудно жене конунга живется? Скажи, трудно? — Я привыкла. — С нами-то тебе бы все жилось проще. Приходи. А хочешь — и оставайся. Мой-то супруг о тебе спрашивал. — Мое место здесь! — Как же! Здесь… Средь людей и мое место когда-то было. Я-то так думала. А теперь я уж их и не помню. — Зачем ты пришла? — А расскажи мне, как тут у тебя? Расскажи, что тут? — Ты была однажды в моем доме. Ты сама все видела. — А я услышать хочу. Чуднó у вас все, но я послушаю. — Для чего… — Я хочу вспомнить, что такое эти люди. Как оно среди них. — Для чего? Небо в луже — рябью. А в нем — омут. Бездонный. Безумный. — Мне нужно вспомнить.***
Журчит холодный поток. Цепляется за ноги. А к ногам то ли веревки липнут, то ли волосы чьи-то. Тянут пряслицами вперед. На глубину. — Ты если купаться собралась, одежду бы вначале сняла. И голос откуда? Сверху ли? Снизу? Не разобрать. — Это ты, Ульвар? — Нет. Это Фенрир волк разорвал свои путы и с тобой поболтать явился. Плеснуло рядом. За руку дернуло. К берегу? Ноги, как в мешке кожаном. Или просто подол мокрый? Под ладонями сухое, твердое. Песок, трава. В глаза вершины деревьев падают. И блики ручья с ними рядом. — Домой собираешься или так и будешь сидеть? Глаза ладонями накрыла. Не видеть бы эту круговерть! Где север, а где юг, не отличишь сейчас. — Я… Погоди… — О чем же ты таком говорила со своими троллями? — Не помню… Сверкнуло опять небо в луже. Пальцы в песок зарылись. Сжали в ком. — Аудгерд, провалиться б ей! Ловко она! — От таких-то родичей всего можно ждать. — Я, как ее вижу, не всегда вспомнить могу, что она-то ведь женщина простая. Что даже я больше троллиха, чем она. — Не назвал бы я ее простой женщиной. Троллиха и есть. — И все же, не троллья она дочь, а троллья жена. — Столько зим с троллями проведи — и вместо человечьей крови сок еловый останется. Ну, пришла в себя? Огляделась. Кроны наверху вроде. Ручей — внизу. — Немного. А твою-то одежду, Ульвар, тролли разве унесли? — На месте она. — Ты ее на месте оставишь? Назад так и пойдешь? — Можно бы и так. Не холодно вроде. Но вот оружие забрать все равно нужно. — Так забирай. Я здесь подожду. Не хочу снова в ручей свалиться.