Доброе утро, Иза-нии

Ты его ненавидишь. Он скользкая паршивая тварь, способная только скалиться и кусать. Он дразнит тебя, говорит то, что ты не желаешь слышать. О силе. О том, что все твои победы напрасны. И даже — так смешно — об ответственности. Ты скалишься ему в ответ, и сжимаешь кулаки, и швыряешь манекен, второй, третий… Он уклоняется. Снова и снова. Уходит от твоих ударов, перетекает незаметно, как змея. А после приникает к твоей ладони и смотрит так, что… У тебя рука не поднимается ударить его — такого. Он вновь исчезает. Ты думаешь, что ненавидишь его, когда в пустом доме царит гулкая тишина, а широкая постель кажется ледяной. Ворочаешься на сбитых простынях, прислушиваясь к тихому гулу ночного города. Всё надеешься, что ещё мгновение — и ты услышишь его шаги, крадущиеся от двери в спальню. Но дом отвечает тебе молчанием. Ты швыряешь его подушку в угол и только после этого наконец-то забываешься тяжёлым сном. Утром студенты тихо тебя ненавидят. Ты срываешь на них злость, всю, что только вмещается в твоё сильное тело, и они уползают с тренировочной площадки на четвереньках. Говорят, что ты монстр и безжалостная тварь, а тебе хочется рассмеяться в их наивные лица. Они ещё не видели настоящих тварей. Не видели его. Он приходит под утро. Ты просыпаешься раньше, чем хлопает входная дверь — слышишь, как он снимает обувь, возится с охранными чарами и идёт по коридору к тебе. Старые половицы, под тобой предательски скрипящие, не издают ни звука. Дверь открывается с тихим шелестом. Впорхнувший в открытое окно ветер колышет занавески и обдаёт кожу холодом. А он замирает у постели и смотрит на тебя тяжело, ищуще. Молчит. Ты чувствуешь его присутствие кожей. И только тогда открываешь глаза. Он бледный, ещё бледнее, чем декаду назад, когда вы виделись в последний раз. На белой коже бордовые, не до конца зажившие шрамы кажутся ядовитыми змеями, замершими перед броском. Самый страшный шрам — вдоль груди и живота, словно его пытались вскрыть, выпотрошить, как зайца к обеду, но почему-то передумали. Ты догадываешься, почему. Тогда бы всё закончилось. Ты протягиваешь ему руку, и он хватается за неё, как за соломинку, обжигая тебя первым прикосновением. Касается костяшек губами. Ты тянешь его к себе, под одно одеяло, и он холодным клубком сворачивается под боком. Прижимается ближе, ещё ближе, чтобы между вами не поместилось и волоса. Затихает. Ты не спрашиваешь, где его носило всё это время. Знаешь: он не ответит. В тебе клокочет раздражение, жажда правды и тёмное жадное собственничество. Оно требует, чтобы ты перестал превращаться в собачку, чтобы ты раз и навсегда прекратил балаган, в который он превращает твою жизнь. Это чувство похоже на зверя, запертого в клетке рёбер. Рычащего, безумного в своих желаниях зверя. Иногда оно берёт верх. Терпение, понимание и прощение никогда не были твоими сильными сторонами. Право, никто и не думал, что эти черты могут быть тебе свойственны. Ты с детства был вспыльчив, силён и упрям, и с возрастом становился лишь сильнее. Неуправляемый. Дикий. Ты должен был стать Осенним жрецом, воином, как и длинная череда твоих предков, но зачем-то решил стать Зимним. Ты хотел не растить свою вспыльчивость, а укротить её. Держать зверя внутри. И у тебя даже что-то получалось. Пока ты не встретил его. Он был похож на демонову мишень, ядовитый цветок, который сладким запахом приманивает животных. Чтобы после расти на их телах. Молодые побеги часто гибнут под копытами и лапами тех, кого не смогли отравить. Так и он. Привлекал внимание, злил, манипулировал. С первого его появления в академии ты знал, что вы не сможете мирно разойтись. Вы не могли поделить одно пространство, и тогда пространство поделило вас. Швырнуло тебя, в очередной раз кого-то покалечившего, в рыдавшую по тебе армию. А его… Ты до сих пор не знаешь. Задаёшься вопросом каждый божий день, когда видишь его исполосованное шрамами тело. Заглядываешь в тёмные глаза. И тихо звереешь, понимая, что он не будет тебе отвечать. Не хочет. Будто ему не нужна твоя помощь, или защита, или месть. Будто ему вовсе плевать, что было до того, как его подкинули на твой порог. Важно лишь то, что после. Ворочается, часто дышит и впивается в твоё запястье. Его пальцы горячие. Ты обнимаешь его сильнее, тихо шепча что-то успокаивающее и почти нежное. Ты ненавидишь его за это. За то, что влез под кожу, как ядовитый побег, отравил собой кровь и душу. За то, что ты не можешь без него спать. За то, что каждый грёбаный день с ним ты ждёшь предательства. А каждый день без него — что в этот раз никто не подкинет его на твой порог. А ты даже не узнаешь, что его больше нет. Ты хочешь приковать его к себе цепями. Ледяными цепями своей веры, которые не расплавит ни один огонь. Только разве ж его удержишь, Летнего? Не удержишь. Он затихает под твоей рукой. Рассветные лучи пробиваются сквозь занавески, рисуют на стенах и потолке причудливые узоры. Свет и тень пляшут в извечном танце, не способные ни слиться воедино, ни расстаться хотя бы на миг. Ты закрываешь глаза. Через несколько часов тебе нужно быть в академии и учить бесполезных оболтусов защищаться. Они думают, что ненавидят тебя, а ты мог бы многое им сказать о том, что такое ненависть. Только они тебя не поймут. Ведь то, что ты называешь ненавистью, эти идиоты зовут любовью.